Тётя Зина

Зиночка жила со своим мужем  Владимиром Дубининым  в самой маленькой комнатушке нашей коммуналки. В ней были одно окно и фанерная перегородка, делящая помещение пополам.
     Родители Владимира  в начале пятидесятых взяли на воспитание китайскую девочку, сиротку, все родственники которой погибли в национально  – освободительной войне китайского народа с гоминьдановцами.  Живя бок о бок, Володя и Зина, так назвали китаяночку, полюбили друг – друга, а когда позволил возраст, поженились.
       Володя работал  обмотчиком  электромоторов в железнодорожной  мастерской и был на отличном счету, как   специалист  своего дела.  Поэтому, уже лет через десять после образования молодой семьи,  им выделили эту вот комнатушку.
       Зина  страдала  сердечной недостаточностью, была на группе инвалидности и хозяйничала по дому. Мне было лет десять, когда они к нам вселились, поэтому для меня они были дядей и тётей.
       Дядя Володя Дубинин был высоким, осанистым, с покатыми плечами и мощными руками мужчиной. Над его высоким лбом мелкими кольцами вилась густая брюнетистая шевелюра. Большие, карие, выразительные, чуть навыкате,  глаза глядели озорно и смело. А под крупным, картошкой, носом, на пухлых, красивого выреза, губах всегда цвела широкая, открытая улыбка, открывающая жемчужные зубы, перемежающиеся с золотыми коронками и протезами на месте отколотых и выбитых в драках зубов. Дядя Володя неделями вёл трезвый образ жизни, после работы летел домой, водил тётю Зину в кино и театр, носил её на руках и лелеял, как цветок.
       Примерно раз в месяц он уходил в загул: пил водку, дрался на улице, был противным и некрасивым. Усмирить его могла только тётя Зина. Она ничего такого не делала, только стояла, скрестив на чахлой груди свои прозрачные, в синих  прожилках, ручки и печальными круглыми, с припухшими веками, глазами смотрела на супруга, которого, расхристанного, в синяках и кровоподтёках, приносили домой друзья – собутыльники.
       Уловив потухающим взором этот тёти  Зинин печальный взгляд, дядя Володя вмиг трезвел, распрямлялся, цыкал на приятелей и заискивающе бормотал:
- Всё нормально, Зиночка! Как твоё сердечко? – и юркал в свою комнатушку.
       Затем он несколько дней стыдливо скрывался от соседей, стараясь не попадаться никому на глаза, что при плотности проживания в нашей коммуналке было весьма проблематично. Зиночка носила ему в комнату с кухни яичницу, чай, напиток «Ячменный колос», заменяющий всем нам натуральный кофе.
      Тётя Зина была тоненькой, как былиночка, невысокой женщиной  –подростком. У неё было кругленькое, как блин, сухое личико, с круглыми глазами и припухшими веками, маленьким вздёрнутым носиком  и бескровными, иногда становящимися фиолетовыми, губками. Однако, в этом тщедушном теле билось большое, доброе сердце, укрывались огромное жизнелюбие, оптимизм и чувство юмора. Когда тётю Зину одолевал недуг,  из её каморки несло лекарствами, а сама она, прозрачная и жалкая, возлежала на подушках, целыми днями не вставая, все жильцы коммуналки, включая нас, детей, ходили на цыпочках, говорили шёпотом. Зато, когда тётя Зина чувствовала себя лучше, она старалась брать от жизни всё.
- Малофеев, миленький, давай! – разносился по коммуналке её тоненький, надтреснутый голосок. Это она смотрела по телеку очередной футбольный матч. И Малофеев давал!
-Гол!!! – скакала на месте и топала в сухие ладошки тётя Зина,- Ура, наши забили!!!
        Смешно и интересно было смотреть, как она болеет за наших боксёров.
- Ну, Валерочка! Ну, родненький! Гляди, он слева открылся.  Бей! – подбадривала она знаменитого Валерия Попенченко, повторяя при этом все движения спортсмена. И Валера бил!
         Тётя Зина была отменным кулинаром! Мне никогда не забыть её ленивые вареники, морковные котлеты, тыквенные кашу и кисель, которыми она всегда угощала меня на нашей общей кухне.
         Иногда к тёте Зине и дяде Володе приходили в гости её свёкор и свекровь. Дяди Володину маму я совсем не помню, а его папа был  интеллигентный старикан с копной вьющихся волос над высоким челом, острым носом и ясным взором. Он, будучи давно на пенсионе, держался в отменной форме тем, что с весны до поздней осени пропадал в окрестных лесах, собирая грибы, ягоды, орехи, травы. Но однажды ему не повезло: он упал и сломал шейку бедра. Это обернулось для него настоящей трагедией и, в конце – концов, смертью. Следом за ним, тихо и незаметно, угасла и мать…
          А потом у дяди Володи и тёти  Зины случилась радость. Они получили, наконец, отдельную однокомнатную квартиру в пятиэтажке, расположенной метрах в трёхстах от нашего дома. А в их комнатушку въехала семья Гречихиных: старая, мудрая цыганка тётя Лина и ей дочь Люба.
           А через несколько лет я с горечью узнал, что тётя Зина умерла. Недолго после неё прожил и дядя Володя, любивший свою Зиночку безумно. После смерти моей мамы две наших комнаты достались моему старшему брату Виктору.  Смоленское отделение Московской железной дороги предложило брату переехать в освободившуюся квартиру Дубининых, с тем, чтобы вселить в нашу коммуналку многодетную семью железнодорожника. Так и было сделано.
           Чем же тронула моё сердце, навек оставшись в нём, тётя Зина, тихая, неприметная, болезненная? Думаю,- страстной жаждой жизни, умением превращать каждый день в праздник, стремлением никому не досаждать собственными болячками и большим, любящим сердцем.
04.07-2016 г.