Исход

Наш марш длился три сотни дней. Точнее, это был уже не марш, а исход. Исход кучки оборванных солдат и офицеров, оказавшихся на самом краю света. Последние несколько недель мы видели, как солнце падает за линию заката и слышали гул земли, когда оно задевало своим золотым венцом кромку самой тверди. В воздухе в эти часы до нас доносился будто бы запах гари, обугленного, оплавленного камня. Этот запах смешивался с мускусным горьковатым привкусом наших потных и грязных тел, заживо выдубленных шкур диких загнанных зверей. Хотя, может, нам лишь так казалось. Мы тоже были ошпарены, выжжены и переплавлены в наших мундирах, давно уже утративших всякие знаки различия. Мы стали единым целым, будто бесконечная жара и тяготы пути спаяли нас в серо-зелёную массу безликих и забытых душ. Как нас звали до всего этого? Кому мы служили? Какими были наши заслуги и звания? Мы давно забыли. Тут это не имело значения. Наши спутавшиеся длинные волосы, бороды и усы скрывали некогда гордо сверкающие, а нынче сгнившие ордена, они покрывали наши боевые шрамы, в которых больше не было следа былых заслуг и мужественности. Наши ноги, увитые, словно пышным виноградом, гноящимися пузырями, были единственным доказательством нашей воли и непоколебимости. Обуви давно не было. Подошвы и серебряные пряжки, и заклёпки стали прахом, кожа была давно сварена в походных котелках и съедена.
А ведь когда-то наших офицеров принимали в высоких домах. Их потчевали лучшие кашевары сего света, к их ногам бросали лавровые венцы. Солдаты обычно размещались на постоялых дворах и избах добрых людей, где спали на мягком душистом сене и угощались простой, но доброй снедью. Где теперь эти дома и дворы? Где те люди? И где те лавры? Мы не знали и не хотели знать.
Мы маршировали через бесконечную пустую степь вслед за солнцем. Держали строй, как могли, хотя любая атака стала бы для нас смертельной. Мы были мишенями в старом детском тире. Фигурками фантастических зверей, удивительных чудищ, чьи фанерные тела были испещрены щербинами, оставленными градом маленьких пуль. Эти пули превратили наши декоративные ружья и сабли в пыль, откололи нам части тел. Чертята, цена которым - плюшевый медведь на сельской ярмарке, были лишены своих трезубцев, рожек, клыков и некогда кончающихся острой пикой хвостов. Чертята стали бесформенной массой спрессованных древесных опилок.
И всё же мы шли вперёд.
Распоряжений давно уже не поступало. И вряд ли они когда-либо ещё поступят. Мы просто шли, в ожидании того, когда, ряд за рядом, начиная с головы нашего шествия, вся эта процессия скатится по обожжённому камню куда-то вниз. Мне хотелось думать, что в ту ночь с другой стороны этого жестокого пустого мира поднимется обагрённая кровью, алая луна, предвещающая дождь. Дождь прольётся. Дождь будет красным. Дождь будет пахнуть железом. Кто-то станет недоумевать. Кто-то скажет, что ветер принёс пыльцу экзотических цветов. Но мы будем знать истину.
На исходе дня мы увидели древние развалины. Неизмеримо старые камни часовни, построенной тут то ли каким-то неведомым подвижником (как его только сюда занесло?), то ли самим Творцом, ныне, по слухам, давно уже мёртвым. Да, скорее всего, сам Творец, собирая из принесённого им из заокраинных далей камня какой-то понятный лишь ему паззл, создал это сооружение. Может быть, тогда оно ещё не было часовней? Может, не являлось и сейчас? Может, это наши предшественники дали этому строению и подобным ему имя, придумали назначение, заложили глубинный смысл, коего не было даже у самого Творца? Мы не знали. Знали лишь, что наши глаза увидели нечто рукотворное, впервые за долгое-долгое время. И ноги несли нас туда.
Мы поднялись по каменным ступеням. Тут и там в расщелинах, среди некогда плотно подогнанных друг к другу плит, пробивалась колючая трава, названия которой мы не знали, но поразились ей. Только сейчас мы поняли, что уже много дней шли по ковру из этих невыносимо острых шипов. Кажется, наши ноги, как и мы сами, лишились всяких чувств. Поднявшись выше и, впервые за много дней, оглянувшись, мы увидели, в подтверждение нашим мыслям, широкую алую тропу, рассекающую жёлтую пустошь, политую нашей кровью. Она тянулась до горизонта, словно линия жизни на ладони. Нашей жизни. Нашего похода. Она кончалась здесь, на ступенях этой часовни.
Мы толкнули огромные деревянные врата, и их развеяло по ветру, подняв облако пыли. Вдохнув этой пыли, точно причастившись, мы почувствовали, или даже, скорее, подумали, о миллионах неразличимых глазу заноз, подобно шрапнели разорвавших наши лёгкие и попавших в кровь. Мы впитали эти святые врата собственной плотью. Мы вошли внутрь.
Пыль была и внутри. Она клубилась, подгоняемая гуляющими здесь ветрами.
На дальней стене мы увидели высохшие следы старого дождя. Влага через прохудившуюся крышу лилась по стенам. Высохнув, она приняла образ древних священных ликов. Так думали мы. Мы всмотрелись в возникшие перед нами образы и увидели их. Гонимых и гонителей, воителей и просветителей, некогда любимых и некогда ненавидимых. А они смотрели на нас. Нам было невдомёк, что за многие века вода отполировала стену, превратив камень в зеркало. Мы рухнули на колени.
Никто из нас не знал слов молитв, но мы молились. Молились как могли. И вокруг нас возникали золотые фантомы. Они тихо ступали среди наших рядов, они так же становились на колени и что-то шептали.
Кому-то вспомнились наши товарищи, не выдержавшие тягот похода. Вспомнилось, как в девственных дождливых лесах мы раздвигали торчавшие над землёй корни неведомых исполинских деревьев и складывали между ними мёртвые истерзанные тела. Корни образовывали над ними живой шатёр. Вспомнилось, как в серых безымянных горах мы оставляли наших усопших братьев в глубоких пещерах. Мы таскали огромные валуны, сдирая с ладоней мясо до самых костей, и заваливали входы в эти вечные склепы, даруя спящим покой. Вспомнилось, как в раскалённых пустынях мы раскапывали голыми руками огненные пески, а налетающий со всех сторон ветер раз за разом уничтожал наши труды. Отчаявшись, мы обнаружили, что этот самый ветер давно уже сам насыпал высокий курган над нашими сгинувшими друзьями.
Кто-то вспомнил тех, кто пал под неумолимым молотом нашего воинского долга.
Золотые фантомы продолжали кружить и взывать.
Мы не поняли, что это были лишь только последние лучи заходящего солнца, проникнувшие через проёмы окон и прорехи в ветхих стенах и осветившие ту самую клубящуюся пыль. Мы продолжали молиться.
И вот до нашего слуха донеслось это. Эхо далёкого удара солнечного венца об одну из земных опор. Опора пала.
Звук всё нарастал. Мы не видели, что происходит снаружи, но слышали стоны земли. Слышали звук отрывающейся плоти, хруст ломаемых костей. Когда всё вокруг устремилось куда-то вниз, мы делали то, о чём давно уже позабыли. Мы улыбались. А я? Я, кажется, даже засмеялся...

В ту ночь на другом конце мира поднялась багровая луна. А на утро пошёл дождь, и капли его были настолько красными, что казалось, будто сверху градом сыпятся огромные рубины, устилая всё вокруг. Кто-то сказал, что ветер принёс издалека пыльцу экзотических цветов, названия которых никто не знал.
Но мы знали истину. Мы наконец-то её знали.