Форма романа не вечна...

Возьмёшься иногда за перо, напишешь вроде того, что «Рано утром Иван Никитич встал с постели и позвал к себе сына…», и вдруг совестно сделается и бросишь перо. Зачем врать, старик? Ведь этого не было и никакого Ивана Никитича ты не знаешь. Лев Толстой. // С каждым годом мне всё менее интересными становятся романы, повести; и всё интереснее – живые рассказы о действительно бывшем. И в художнике не то интересует, что он рассказывает, а как он сам отразился в рассказе. Викентий Вересаев. // Начал было продолжать одну художественную вещь, но, поверите ли, совестно писать про людей, которых не было и которые ничего этого не делали. Что-то не то. Форма ли эта художественная изжила, повести отживают или я отживаю? Испытываете ли вы что-нибудь подобное? Ещё начал об искусстве и науке. И это очень и очень забирает меня и кажется мне очень важным. Лев Толстой – Николаю Лескову. // Состояние это самое общеписательское, разумеется, если писатель не форменная дубина. Это и меня преследует постоянно. «К чёрту всё высосанное из пальца! К чему морочить людей старомодными романами и повестушками». Люди, по-настоящему интеллигентные, давно этой муры не читают, предпочитая ей мемуары, дневники, письма. Сочинять пьесы тоже совестно. Именно поэтому я перешёл от романов к мемуарам, к дневникам. Анатолий Мариенгоф. // Форма романа не только не вечна, но она проходит. Совестно писать неправду, что было то, чего не было. Если хочешь что сказать, скажи прямо. Лев Толстой. // Перед дневниками капитана Скотта вся мировая литература кажется праздной болтовнёй. Константин Паустовский. // Самое трудное – это реалистическое письмо. Владимир Новиков. // Я всё больше убеждаюсь в том, что именно документальная проза – проза будущего. Галина Серебрякова. // Читал о статье Макса Нордау. Прекрасно говорит о том, что наша беллетристика должна сделаться скоро забавой женщин и детей, как танцы. Лев Толстой. // Вот к чему я пришёл: мне интереснее читать книгу вроде второго тома «Переписки» Флобера, чем порождённую воображением. Никакой роман меня уже не привлекает. Мне сейчас нравятся только книги о действительно прожитой жизни, где автор не заботится о развязке, не подлаживается к вкусам глупого читателя и рыночному спросу. Меня занимает теперь лишь снятие покровов с души реального человека, а не химерического существа, каким всегда бывает герой романа – сплав лжи и условности. Повторяю, я не способен больше увлечься чтением даже очень хорошего романа, и мне надо сделать над собой усилие, чтобы дочитать его до конца. Теперь мне как-то неприятен художественный вымысел, мне нравятся только исторические сочинения, мемуары, и я даже считаю, что в романе, построенном на жизненной правде, правда искажается самой формой произведения. Эдмон Гонкур.