Ломка

До дома Фрэнка было всего два квартала - последний марш бросок моей груды костей, которая трещала по всем фронтам. Ломало дико, шел 39 час без джанка в моем теле. Все, кто толкали, разом обломились. Это был ужасный день для таких же, как я. Полный крах, нас отрезали. Пришлось обойти всех мудозвонов, которых приходилось знать из-за «иглы». Ответ везде один: «Это конец».
Никто толком не мог объяснить, как и кто допустил такую оплошность, но если честно, то мне в данную минуту было вообще насрать как это вышло. Я молился всем чертовым богам, чтобы у Фрэнки оказалась заначка. Немного эйча, самая малость, чтобы не сгнить, как старый пес на помойке.
Лестница стала жутким испытанием, этот сраный урод жил на 5 этаже, в доме без лифта. Уже на половине пот стекал с меня, делая из меня водопад Виктория. Но, чтобы не сойти с ума от всего, приходилось думать о лучшем, о том, что таки удастся вымолить дозу, потом в голове складывались картинки, огонек, вата, ложка, шприц и кайф. Кайф, который волнообразно растекается по телу, дает ту свободу, которую у нас отняли, стремительно и бескомпромиссно.
Чудом удалось добраться до железной двери, замызганной какой-то краской. Я навалился на нее всем телом и начал колотить из последних сил. Фрэнк моментально открыл дверь и взревел: «Что тебе надо, сраный ты торчок?!»
Я даже не стал отвечать, хоть и очень хотелось поставить на место этого собачьего выродка, сил уже не было. Кое как увалился на диван и начал воровать у комнаты воздух.  Вдыхал ровно столько, сколько могли вместить мои легкие на пределе, раскрываясь, как картонные упаковки от сока, которые я привык надувать, в детстве, а потом лопать, пугая всяких противных бабок. Фрэнк смотрел на меня с неприкрытым отвращением. Зря, он был ровно таким же тупорылым «джанки», как и я. Его поведение можно было объяснить тем фактом, что и он, когда добьет свою заначку, скукожится, как орех или жопа какой-нибудь старухи. И ясное осознание этого, приводило его в бешенство, которое, как дерьмо из канализации, лилось нескончаемым потоком оскорблений на меня.
Отдышавшись и придя в норму, я встал с дивана и посмотрел в сторону Фрэнка. Он стоял у окна, что-то там высматривал.
             -          Слушай, не дури, я знаю, что у тебя есть джанк.
Он резко обернулся и вцепился взглядом в меня.
             -          Сраный ты мудозвон, ты всегда хреначил все в свою ****скую вену, ты думал, что этот день никогда не наступит, так вот ты ошибался.
             -          Хватит ****еть, Фрэнк, я принес денег, принес в 5 раз больше.
­­             -          Думаешь меня сейчас ебут твои деньги?! Да они мне в жопу не сдались, если их нельзя потратить на героин. – Рявкнул Фрэнк и повернулся обратно к окну.
Я завалился обратно на диван, все было прекрасно понятно, дружба дружбой, но он бы с большей охотой застрелился, чем стал бы делиться последними запасами своего товара.
В голове начало кипеть, будто бы меня начал раскуривать великан-кальянщик, все бухтело, а к этому добавлялась жуткая боль в костях и  рвотные позывы. Конечно, все это пошло бы на спад дня через два, но нет, разум выпорхнул из тела, уступив нишу инстинктам. Фрэнк ерзал правой рукой в кармане. Мне начинало казаться, что единственное его желание – чтобы я ушел. Он ходил и видел, как достанет аппарат, проделает все требуемые операции и вмажется.
И тут многомиллионная толпа в моей голове взвыла. Взвыла от такой невероятной несправедливости.
Я тихо встал, и начал расхаживать по комнате. Все это длилось не более пары минут, потом Фрэнк развернулся, жестко прихватил меня и повел к двери, мерно бухтя что-то совсем неразборчивое, себе под нос. И в одну секунду, все изменилось.
Я резким движением вырвался из его дружеско-джанкого плена и со всей дури врезал ему. Расслышал хруст. Сначала показалось, что я ему просто сломал нос и ничего более. Но все оказалось куда более печально. Хруст – это его нос вмялся в мозг. Так как удар пришелся снизу, то для бедолаги Фрэнки смерть наступила моментально. Я ощупал пульс. Отсутствовал.
Вторая рука у него так и осталась в кармане. Она все еще крепко сжимала сверток с «черным». Я разжал его пальцы и вытащил свою добычу.
Руки дрожали, безудержно, но мозг выдавал лишь одну команду – вмазаться. И я это сделал. Грохнулся на диван и тупым взглядом уставился, на лужу крови, под головой друга. Все было кончено. Я прекрасно знал, что у меня есть не более суток, чтобы добраться до дома, взять отцовскую пушку и высадить себе мозги, прямо тут, у Фрэнка дома. Где все началось.
Быстро сорвав ключи от квартиры, с петельки, у входной двери, где они всегда висели, я закрыл дверь, зная, что через пару часов, открою ее, последний раз.
Все, что происходило вокруг, внушало дьявольское спокойствие, моей избитой сущности. Больше уже ничего не волновало, даже мысль, о том, что через пару жалких часов начнет отпускать. И тут главное поймать момент, когда нестерпимо захочется снова, вот именно в этот момент, надо будет хладнокровно нажать на курок и покончить с этим раз… и навсегда. Но пока меня занимали совсем другие мысли. Сейчас весь мир крутился вокруг моего эго, все предавалось вращению по моей воле. И это все, оно, было невероятно прекрасно, безумно гармонично. Между мной и миром больше не было границ, мы слились воедино, но пока только духовно. Я будто парил над асфальтом, как облако. Сам не заметил, как оказался у входной двери, в свою жалкую коморку.
Это была совсем маленькая комната, с матрасом у стены, небольшим комодом, в котором валялись вещи, еще с потолка свисала лампа, на желтом шнурке. И всё, больше тут вообще не было, не считая окна, которое выходило во двор.
Развалившись на кровати, я решил погрузиться в свой жизненный путь и подвести некий итог.
Быстро пробежав по осколкам воспоминаний о глубоком детстве, я сразу перешагнул в возраст сознательный. Школьные годы прошли в небольшом городе на юге страны. Родители отдали меня в школу, которая была ближе всего к дому. И каждое школьное утро (когда погода позволяла) начиналось с велосипеда. Дорога огибала небольшое озеро, окруженное, обильно растущей зеленью. Где все природное обрывалось, начиналась железная дорога. Каждое утро была интрига, что же встретится мне на пути, пассажиры, угрюмо пялившиеся в окна поезда, или вагоны груженые разным хламом. Грустно было, когда вообще ничего не попадалось.
В школе было тухло. Из нормальных ребят можно было выделить от силы двух. Фрэнка и Джобби. Все остальные были реально конченные, их интересы заканчивались там, где обрывалась разметка бейсбольного поля. Еще им охренительно нравилось тереть о том, как срались их родители.
Фрэнк и Джобби не сносили этот тухлый базар, им этим дома сполна трахали мозги предки. Втроем мы обсуждали девчонок из старших классов, делились всякими журналами с голыми тетками, выебывались тем, как обчищали туристов на главной площади или журнальные ларьки. В основном все журналы, с голыми бабами были украдены. Родителям было на нас глубоко срать, у них своих забот было до жопы. Частенько мы сваливали на пару деньков с палаткой и хавкой к ближайшей реке. Весь кайф заключался в рыбалке и накурке. Траву мы брали у одного школьного отморозка, если быть честным, то он вообще толкал всей школе. Один бог ведал откуда он брал столько шмали. Так как мы были мелкие, то он нас частенько наебывал. Один раз мы даже оказались с чаем на руках. Джобби тогда настучал на «незадачливого торгаша» своему брату, который работал на ферме. Брат его не скупился, после школы, у озера отловил нашего обидчика, и ввалил ему диких ****юлей. Больше он нас не прокидывал, но денег стал брать с нас больше.
Так вот и прошли школьные годы, за травкой, удочкой и болтовней ни о чем, у реки.
Все перевернулось с ног на голову, когда к нам в класс пришла девчонка по имени Виктория. Ее семья переехала в наш вшивый городок, чтобы скрыться от каких-то больших проблем, которые нарыл себе на жопу ее отец. Она так говорила всем, но что произошло на самом деле, точно никто не знал. У Вики были светлые волосы, чуть ниже плеч, аккуратные губки, бледноватые, в тон ее кожи, длинные ноги, будто бы две спицы. Но все это была чепуха, главное заключалось в ее глазах. Огромные с таким глубоким голубым оттенком, которым рисуют морские узоры на фарфоровых тарелочках. Таких выразительных глаз мне никогда не доводилось видеть, в них была искра жизни. Эта искра играла с тем, кто смотрел на неё. Ей было подвластно обжечь холодным огнем, по воли её владелицы, или же согреть, в самые тяжелые времена.
Первое время, к ней особо никто не рисковал подойти и заговорить. Я стал первым. По какой-то непонятной причине, нашему преподу осточертело, что она сидит одна в углу класса, и он прямо посреди урока заставил её встать и пересесть ко мне за парту. Вики без особых возмущений, собрав в охапку все, что было на ее столе, прошла через весь класс и села рядом со мной.
Разговорились мы не сразу, я бы даже сказал, что это была целая прелюдия к разговору. Состояла она из робких подглядываний друг за другом, мелодичных отстукиваний странных ритмов, кончиком карандаша об парту, и случайных касаний локтем, во время письма. Лёд между нами раздробила её точилка, которая, упав, укатилась мне под ноги. Я тогда буркнул что-то невнятное, по типу «я щ пдниму». Вернув ей точилку, услышал тихое, выдавленное, на выдохе «пасибо».
После этого все пошло по ****е. Мы начали гулять после школы, а иногда и вместо неё, на выходных, ради Вики я прокидывал пацанов с рыбалкой. За это они мне влепили пару обидных прозвищ: «каблук», «****олиз», «вагинщик». Было обидно, но парни были правы, ради Виктории я был согласен на все, а она этим пользовалась.
Так прошло четыре года.
Наша мужская троица распалась, точнее утонула. Кстати, даже не из-за меня (ну или почти). В один солнечный день, когда я в очередной раз прокинул парней с выходными на реке и пошел к Вики, случилось жуткое дерьмо. Джобби и Фрэнк поперлись на эту сраную рыбалку, погода стояла чудная, солнце пекло, как ****анутое, стоит уточнить, что всю неделю было достаточно холодно и температура воды в речке упала. Так вот Джобби присралось искупаться, он со всего разгона влетел в воду, и быстро дрыгая руками и ногами (нормально этот придурок плавать не умел) поплыл. Оказавшись на середине реки, он завопил как резанный. Фрэнк, не снимая одежды, прыгнул в реку и поплыл в направлении Джобби. Он не смог, просто не успел. Наш жирный друг пошел ко дну, всему виной было то, что вода была ледяная, и у этого мудозвона свело ногу.  Его подняли со дна, все, что отложилось в моей памяти – это его мраморно белое лицо, искривленное в жуткой гримасе.
Прошло немного времени после этого события, все улеглось, и тогда в моей жизни произошел самый главный пируэт судьбы. Я открыл для себя джанк. Не совсем честно, говорить, что это был я, на самом деле его притащил Фрэнк. Как он сказал, ему толкнул какой-то знакомый хрен. Они вместе ошивались на главной площади, пасли туристов, дабы что-нибудь у них с****ить. Когда все их попытки обломились, то кореш Фрэнка предложил ширнуться в ближайшем подвале. Они туда залезли, парень достал фонарь, присобачил его на крючок, чтобы свет падал сверху и вмазал сначала Фрэнка, а потом себя. Когда Фрэнк рассказал, что почувствовал, я просто утонул в зависти, во мне все прям ****ецки загорелось. И тогда мне пришлось ждать, также долго и мучительно, как ждет тот, кто уже давно подсел на иглу и разваливается, как вонючий кусок дерьма из-за ломки. Спустя неделю ожиданий, Фрэнк смог снова достать эйч. Я от волнения дрожал всем телом, как девственник перед своим первым разом, собственно разницы не было никакой, что один, что другой, теряют свою сокровенную целостность, ради кайфа.
Все было сделано быстро, буквально пара минут и мы валялись на матрасе.
Попробую все восстановить в хронологическом порядке.
В вену вцепилась игла, выпустив свой яд, словно змея. Секунда, всего одна, замирание сердца и… грудь начинает переть, в ней рождается огонь, я думаю про огонек в глазах своей любимой, о том, как его экстракт попал в меня. Грудь продолжает тяжелеть и я валюсь на матрас. После этого все плавно утекает в конечности, но все равно, эпицентром, очагом, остается центр. И все это нарастало волнами, как “Allegretto” Карла Дженкинса.И как я начал погружаться в эту мысль, будто субмарина, в желудке начался полный ****ец, меня начало выворачивать наизнанку. Фрэнк как-то встал,приподнял меня и потащил к сральнику. И тут случилось нечто чертовски странное, меня блевануло, да, это было очевидно, но вся странность заключалась в том, что мне не было это противно, как обычно бывает, если перебрал с алкахой, было даже приятно, не знаю, так и не смог этого понять. Потом мы снова вернулись на матрас. И мне удалось сполна погрузиться в  свои чувства, мысли и мечты. И да, простит меня Господь Бог, это была самая ахуетительная херня, которая когда либо случалась со мной.
И как всегда это бывает, за безудержным кайфом тянутся проблемы, прямо как банки, привязанные к машине молодоженов. Никто не знает, что они-то, на самом деле,поют очень несчастную песнь.
Виктория была на седьмом месяце и на том же небе от счастья. Я продолжал скрывать свою зависимость, которая как мазут, все больше и больше облипала меня, не давая развернуться и сказать нет джанку. Ведь, чтобы вставать с утра и заниматься делом, Мне нужен был героин. Понятное дело, очень много денег, которые должны были доходить до Вики, на самом деле, кололись в мои вены. Я любил себе лгать, что она их получает, когда я её нежно обнимаю. Конечно же да, это был вздор и чепуха. Я гораздо больше бы любил свою Викторию, если бы не этот мерзкий наркотик. Мне приходилось делиться надвое, ведь моя любовь была как реки Тигр и Ефрат. Это была одна любовь, на два русла.
Нашему ребенку не было суждено родиться. В этот раз был виноват я. Вся вина была на моей совести.
Это был самый обычный день, у нее была назначена встреча с доктором, который должен был дать ответы на вопросы, задаваемые Викторией. Она была бесконечно любознательна, когда дело касалось её будущего ребенка. Наверное это присуще любой матери и непонятно мужчине, ровно в той степени, как женщине не дано понять, что такое офсайд.
Вики ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Этого хватило, чтобы сорвать с меня одеяло сна. Я прекрасно знал, что в моем распоряжении ближайшие два часа, поэтому не стал торопить события. Все, что хотелось - это валяться в кровати и мечтательно лыбиться в потолок, на котором штукатурка разошлась паутинкой из трещин. Как любое занятие, таращиться на эту срань, мне надоело и я встал, чтобы сожрать пару тостов с джемом, которые так любезно оставила моя милая Вики. Уже сгорая от желания, принял решение готовить вмазку. С момента, как она ушла к врачу прошло чуть менее часа. Никакой угрозы не было.
Я четко помню, что сидел на кровати, в поисках, вечно удиравшей от иглы вены, и был сосредоточен лишь на том, чтобы умело её поддеть. И именно в тот миг, как мне это удалось, в тот самый момент, как я выдавливал содержимое шприца в себя, открылась дверь. Это была Виктория (победа), точнее это был крах, самое масштабное поражение за всю мою жизнь. В открытую дверь, просвистев мимо её вздутого живота, вылетел мой самый сокровенный секрет. И пролетая, он зацепил своими грязными, мерзкими лапками жизнь моего ребенка. Исчез, растворился в пространстве. Виктория же потеряла мимику лица и равновесие, упала вперед, ударившись плодом о пол.
Когда она очнулась, то последовал короткий разговор, она собрала вещи и ушла. Последняя деталь, которая открылась мне, перед тем как она ушла, так это то, что тот самый великолепный огонек, который жил в её глазах - потух.

С того самого дня, все крупицы надежды, на то, что джанк покинет мою жизнь, проскользнули меж моих пальцев и утонули в песчаных дюнах из боли и страданий, накрыв мою жизнь непробиваемым колпаком.
Кое-как мне помогало то, что рядом остался Фрэнк. Даже представить не могу, чтобы я делал без этого ****анутого на голову идиота. С ним всегда было весело, интересно, а главное - мы всегда находили чем себя занять. А если ты занят и вмазан, то все грустные мысли - исключены.

Но теперь пришло время посмотреть джанку в глаза. Он превратил меня в монстра. Вырастил убийцу. Сделал больным. Я приютил его, пригрел, а он, одной рукой ласкал, а другой, безжалостно воткнул кинжал, именуемый - зависимостью. Он не дал осознать ту боль, которую доставил мне, ведь из его уст, лилась убаюкивающая песнь. И в конечном итоге, я превратился в бесхребетное создание, живущее лишь одним - желанием вмазаться и снова, и снова, и бесконечно долго слушать эту колыбель.
Когда все это улеглось в моей голове, я принял решение сделать то, что откладывал из раза в раз уже второй месяц. Это было письмо, от Вики. Мне было просто страшно его открыть, поэтому оно так и осталось валяться в комоде. Но сегодня был тот самый день, когда не было выбора, его просто не осталось. И я вскрыл письмо.


От Вики, столь безумно любимому.

Слезы не сходили с моего лица, с того самого дня, как это произошло. Я намеренно не буду говорить об этом прямо, так как это не в моих силах.
Я томилась мыслями, о том, что с тобой произошло. Пыталась убедить себя, что все это чепуха, что ты всего-лишь сбился с пути, что все еще можно вернуть. И пока моя рука, выводит буквы на этом листе, я хочу, чтобы ты знал, что моя любовь к тебе все также безгранична, также свежа, как была в те солнечные дни, когда мы впервые заговорили друг с другом. Каждое утро, которое мне приходится терпеть, уходит на мольбы за твою душу. Каждая мысль, которая зарождается в моей голове содержит частичку тебя. Каждый день, который я вынуждена выживать, на самом деле посвящается тебе. Полностью, каждой секундой, неминуемо срывающейся со стрелки часов, и падающей в бесконечную ширь моих страданий.
И после всего этого, у меня остались силы лишь на то,чтобы предложить тебе вернуться,начать все сначала, побороть твой недуг. Пока не случилось неминуемое, пока он тебя, не уничтожил.
Я оставляю свой адрес ( улица Максимилиана Кольбе 41, квартира номер 5).
Жду, и если понадобится, то вечность буду ждать тебя.

Вместе, милый мой, мы победим
Всегда твоя,
Ви. (Vie)





И тут, будто бы пролетев сквозь всю стратосферу, я размазался как говно по полу. У меня был в руках шанс, возможность начать все сначала. И я все проебал.
Проебал, потому что привык судить мир по себе. И проклянет меня дьявол, если бы во мне, перед тем как прочесть письмо, была хоть доля сомнения, что Виктория решила изложить весь свой гнев, всю свою ненависть и отвращение ко мне. И вот, я ошибся. Цена ошибки - три человеческие жизни. Единственное, что осталось загадкой - кто же умер первым из нас троих.
На этой мысли все оборвалось, да, это был тот самый момент, о котором я говорил. Момент, когда надо было действовать. И уже более нельзя откладывать, нельзя повернуть время вспять, нельзя изменить то, что было сделано моими руками.
Я ломанулся в сторону его сраной хаты.
“Нет, ничего не изменить, даже не думай” - Шептала мне вена, над моим виском.
Кварталы пронеслись вихрем, выбросив меня, почти без сил, к той поганой, злосчастной двери, где были эти ****ые пятна от краски. Трясущейся рукой я прокрутил два раза ключ и со всего размаху въебал по двери с ноги. Закрывшись от мира в комнате стало спокойнее. От стремительного бега, остатки джанка, дали о себе знать. Меня по новой обдало волной. Но и *** с ней с этой волной, да будь их хоть двести, больше нельзя тянуть. Уже и так все слишком далеко ушло. Я достал сверток и развернул его. Пистолет был холодный, мертвецки холодный, будто бы дверная ручка от мира падших.
С оружием в руках я простоял более четверти часа. Цель этой задержки состояла в том, чтобы дать организму привыкнуть к инородному предмету и зачитать прощальную речь для того, кто так давно напевает смертоносную колыбель.
Все, что родилось в моей голове - это инсценировать двойное самоубийство.
Единственная цель, которую я преследовал, так это показать тем уродам, тем ****ским псам, что отняли у нас джанк, какие же они конченные уебки. Они просто должны, нет, блять, обязаны знать, что своим поступком лишили людей жизни. Я лишь хотел мести, хотел им самого дерьмового. Того,чего эти вы****ки заслужили.
Я поднял Фрэнка, прислонил его висок к своему. Подошел к окну, чтобы выстрел было и видно и слышно. Приложил дуло к уху. И услышал колыбельную. Услышал её голос. Секунда. Огонек унес жизнь.