Пятница день тяжелый

Пятница – день тяжелый.
Из серии "родительские игры"

Светлой памяти госпожи Веры посвящается


"Тоска зеленая!" –  Дима  потянулся на диване тоскливо посмотрел вверх, на книжные полки. Скучно! А от скуки он сегодня просто изнывал.
Чем бы заняться? Как назло, в голове – пустота. Ни одной мысли. Это от усталости на работе. Работа у Димы  – такая тяжелая, что даже телевизор смотреть не хочется.
"И жена занедужила, женские у нее... – Он еще полежал немного на диване, глядя в потолок. – Скучно!"
За окном шелестел листьями желтеющих деревьев ветер. Где-то коротко взвизгнула автомобильная сигнализация. Из комнаты дочери, двенадцатилетней Катеньки, приглушенно доносились звуки какой-то очередной «стрелялки»…
"Опять к компьютеру приклеилась! Выпороть её что ли? Но до субботы розги нельзя! В школе могут задать слишком много неудобных вопросов! Но есть ремень и есть дочка Катенька и ее грешная попа! Значит – можно совместить!"
Мысль Диме понравилась. «Давненько не драл! С неделю уж - то точно!  Главное – занятие физическое, и полезное:  хорошо подойдет для времяпровождения, разрядки, снятия стресса и усталости! И тело можно размять очень даже неплохо, полосуя Катеньку – физкультура, все же, какая-никакая! Выдеру! Однозначно!"
Принятое решение немедленно наполнило тело энергией. Мужчина встал и направился в комнату дочери. По дороге остановился у зеркала – сделал самое свирепое лицо, на которое был способен. Дверь в комнату девочки распахнулась резко и широко – он и толкнул ее ногой. Вошел решительно, глянул строго. Захлопнул за собой дверь.
"Похоже, лицо удалось!"
Девочка оторвалась от экрана, по которому носились танки, и уставилась испуганно. Про игру она тут же забыла.
Мужчина подошел к ноутбуку и сложил его.
Теперь они один на один, и ничего не могло помешать «серьезному» разговору.
В том, что таковой немедленно состоится, Катя уже не сомневалась. Смотрела на мужчину снизу вверх, как нашкодившая собачка на разгневанного хозяина. Жалобно так, испуганно и тревожно. И – в глазах вопрос: "что, мол, я сегодня-то натворила, за что злишься?"

"Сейчас мы это и выясним. Была бы девочка – за что наказать – найдется!"
Дима пока и сам не знал, за что будет драть Катеньку и к чему цепляться. Знал только, что наказание будет суровым. Будет много крика,   слез, жалоб и умоляющих просьб о прощении. Причина-то по сути проста: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!», а повод…
"Повод найдется! Просто не может не найтись. Так не бывает, что здоровая нормальная плутовка за целый день и не набедокурила. Остается только выяснить, в чем именно состоял проступок.
А это уже – мелочи! Нет ничего проще, чем разговорить девочку под угрозой порки. Тут главное что? Главное – делать вид, что все давно и доподлинно известно, а собственное признание нужно в чисто педагогических целях: как признак осознания и раскаяния!"

– Ну, – требовательно проговорил Дима, строго глядя прямо в глаза Катеньки, перепуганной уже одной суровостью и столь эффектным появлением в комнате, – Признавайся, поганка, что натворила!
Огромные, расширившиеся от страха, глаза девочки забегали, а щеки и уши запунцовели. Это не признак вины – любая девочка занервничает в такой ситуации. Катенька лихорадочно пыталась сообразить, в чем вина. Вспоминала, что такого она сделала, что могло бы стать известно строгому  папе и вызвать приступ справедливого гнева. И не может вспомнить. Правильно – день-то был самый обычный. Как всегда. Но это напугало девочку еще больше.

Катенька в отчаянии: понимала только одно – единственное спасение в полной откровенности и признании вины. Только полностью отдав себя в руки правосудия, представленного в лице Димы  а, она может хоть как-то попытаться смягчить свою участь. А то, что участь незавидна, она уже не сомневалась. Печальный опыт говорил о том, что она будет высечена. Не так давно Дима сам собрал складную лавку для порки.

"И мамы нет! Сурово накажет!" – эта мысль звучала, как глас небесный, как набат, заглушая все – и разум, и осторожность, и хитрость… И оттого, что она не знает, за что будут драть, и, следовательно, не может никак повлиять на будущее, от этого удушающего бессилия, Катенька впала в отчаяние!
- Папа! - Душа девочки полетела в такую бездну, что страшно представить. Она то бледнела, то краснела, рот приоткрылся, глаза заьлестели, а первые слезы уже покатились по щекам.
– Н-не знаю… – наконец выдавила она из себя.
– Значит, та-а-ак, не знаешь! – зловеще тянул Дима, – А если подумать?
Теперь была она уверена, что Диме известно нечто такое, что компрометирует окончательно и бесповоротно, но сам он этого не замечает или просто не в курсе.
"Не знаю!" – Она все еще лихорадочно пыталась вспомнить, но безуспешно. Она готова зарыдать.

– Ну что ж, значит, признаваться не хотим, – сделал мужчина убийственный вывод.
"Она признаваться хочет, очень хочет, даже мечтает, но, увы, не может догадаться, как это сделать, когда, собственно, признаваться не в чем. Она решительно не помнит ничего, что могло бы привести мужчину в такую ярость".
"Все!" Она склонила голову. Со щек закапали слезы. Плечи мелко подрагивали.
Дима   резко выдвинул стул и поставил его на середину комнаты, прямо перед окончательно скуксившейся девочкой. Сев на стул, Дима взял девочку за подбородок и поднял её голову, заставляя смотреть прямо в глаза. Через щеки Катеньки   потянулись две струйки слез. Она смотрела на мужчину испуганно и вопросительно.
– Ну, что ж, придется провести расследование. Вспоминай с самого начала. С самого утра, – голос Дим ы вновь стал требовательным, – Во сколько встала?
Девочка задумывалась. Не так-то просто вспомнить столь простую и обыденную вещь в разгаре подобной разборки. Но Дима ждал, девочка нервничала и, в конце концов, ответила:

– Часов в десять…
Хорошо быть на каникулах! Девочка любила поспать: в школу встает полвосьмого, но сейчас может оторваться. Это не наказуемо. Однако Дима сделал вид, что крайне огорчен и даже раздосадован столь поздним временем подъема:
– Ты бы еще до вечера проспала! Соня. Всю жизнь проспишь, – говорил он укоризненно.
Девочка тоже огорчена. Теперь ей казалось, что и впрямь она должна была встать пораньше. Ей мучительно стыдно. Она опустила взгляд на свои босые ножки и заливалась краской. Этого мужчина и добивался. "Надо чтобы, в конце концов, девочка сама захотела быть наказанной! – Мужчина продолжил допрос.– Конечно, не потому, что это ей нравится, а из-за груза вины, избавиться от которого иным, менее неприятным, способом невозможно!"

– Ладно, хорошо, ты, наконец, встала, потом, наверное, позавтракала, да?
– Да… – она тихо соглашалась. "Ничего страшного не происходит, ни в чем страшном он пока не призналась, но то, что она вынуждена то и дело подтверждать мою правоту – это хорошо. Она убеждалась: Дима   всегда прав, и привыкла к этой мысли. Так ей легче будет привыкнуть и к тому, что, больно наказывая её, мужчина делает это для ее же пользы".
– Что потом? – Дима резок.
– Ну… Мы пошли гулять…
– Не помыв после себя посуду! Кто «мы»?
– Ну… Я, Ленка, Мишка… Санек Алексеев …
– Дальше! – торопил Дима, зная: перебивая речь Катеньки отрывистыми фразами, он сбивает и без того растерявшуюся девочку с мысли, заставляя скакать с одного на другое, не давая сосредоточиться. Это лишило Катеньку шанса на ходу выдумать безопасную правдоподобную ложь – она вынуждена вспоминать вслух то, что происходило на самом деле.
– Ну, мы гуляли…

– Где?
– Во дворе…
– В каком?
– Ну, сначала в нашем, потом пошли в …
– На речку ходили? – утром было чудовищно жарко, просто пекло, а Димка живет в доме на набережной, неподалеку от реки. Конец августа, вода холодная, купаться дочери воспрещено категорически. Да и вообще ей запрещено входить в воду без пригляда взрослых. мужчина уже драл Катеньку нынешним летом за нарушение этого запрета. Поэтому при моем вопросе Девочка испугалась и начала горячо оправдываться:
– Мы только по берегу погуляли, мы не купались, честное слово! Мы просто там в тени посидели и все! Мы не купались, правда!
Дима недоверчиво молча и подозрительно смотрел на нее. Девочка не выдержала взгляда, смутилась, отвела глаза.

Дима не сомневался, что она сказала правду, но его тяжелое молчание и собственное смущение создают впечатление, что она солгала. Она и сама понимает, что слова неубедительны, что все выглядит так, как будто она врет, а не говорит правду, но ничего сделать не может. Доказательств правоты у нее нет. Точнее, она не в силах их найти. Она, казалось, и сама уже сомневалась в том, залезала ли в воду сегодня или, все же, нет…
Дима внезапно изменил тему:
– А потом началась гроза.
Она снова вынуждена согласится. Она была уверена в том, что мужчина не поверил насчет купанья, а значит, порки, скорее всего, уже не избежать. В принципе, она знала это и раньше, но сейчас появилась причина, хоть и несправедливая. И порка, ранее бывшая только не более чем угрозой, стала приобретать все более и более определенные очертания. Одна посуда чего стоит!
– Да…
– И ты, конечно, сразу пошла домой, чтобы тебя не замочило дождем? – предположил мужчина язвительно. Так, словно говорил о чем-то априори безусловно неверном.
И, угадал. Девочка еще больше смущалась, жалась, краснела и, наконец, тихо призналась:
– Нет…
– Что значит «нет»? – вскипел Дима, – Ты хочешь сказать, что вы еще играли под дождем? В грозу?
Девочка убито кивнула, глядя в пол. Слезы одна за другой капали со щек. мужчина продолжил негодовать:
– У тебя же ангина за ангиной! Мы с матерью только и делаем, что тебя лечим, с работы отпрашиваемся, по врачам с тобой бегаем! А ты? О чем ты думаешь? Ты должна была мчаться домой, как только тучу появилась на горизонте! А не бегать под дождем. Явилась, небось, насквозь промокшей?
Для убедительности мужчина взял девочку за плечики и легонько встряхнул. Она кивнула, отвечая на вопрос.

– А молния? – Дима был возмущен до глубины души. – Сколько раз тебе говорил, соседа вон, молнией убило! Забыла? Как горохом об стенку, да?
Дима сделал паузу и сказал вдруг спокойным тоном:
– А до грозы, когда вы все вместе гуляли, что вы делали?
Катеньке нужно время, чтобы переключится.
– Ну… это… просто ходили… на качелях качались… потом на бревне посидели…
– Курили? – как бы вскользь интересуюсь я. Насколько мужчина знал, дочь не курит.
– Нет! – она опять испугалась и таращится на папу, стараясь убедить того в своей полной невиновности.
– Врешь, поганка!  – бесстрастно говорил Дима в ответ.
Она снова начала умолять мужчину, в голосе звучат слезы и обида:
– Не вру, не курила, честное слово! Это Андрей с Митяйкой… А я не курила! Даже в руки не брала! Честное слово!
Дима снова строго посмотрел на девочку, держа паузу. И опять она не выдерживала, сломалась. Может быть, (даже – наверняка) она не курила, но этот грех уже внесен в черный список сегодняшних проступков.
– Пиво пили?
Тут девочка вздрагивает и сразу уводит взгляд в сторону и куда-то в угол, даже не пытаясь спорить.
– Чуть-чуть… Два глотка… – еле слышно произносит он, жалобно и заискивающе переводя взгляд на меня.
"Попалась пташка! Оказалось, её и впрямь есть за что выдрать!"

– Так-так-так. Здорово. Не зря Дима был уверен в том, что какой-нибудь грешок да всплывет. Так оно и есть. Собственно, дальше можно уже не продолжать. "Все ясно! Девочка вполне готова к порке!"
Но мужчина продолжал. желая окончательно «дожать». Чтобы к тому моменту, когда Катенькина попа начнет получать жгучие болезненные удары, она была окончательно морально уничтожена и унижена до предела. В этом случае, порка не нанесет урона гордости и человеческому достоинству – от них и следа не останется к тому времени. Тем легче будет восстановить их потом, когда все закончится.
Мужчина не комментировал только что полученное признание, снова перескакивая на другую тему:

– Ну, и, конечно, придя домой, ты все рассказала мне? Как вы курили, пили пиво, ходили на речку и резвились под дождем? Ты же не стала врать ей, что просто случайно попала под дождик? Или соврала?
Девочка убита, раздавлена, уничтожена. Она уже плачет, шмыгая и всхлипывая.
– Совра-а-ала… – скулит она.
Дима укоризненно качао головой.
– Ты стала много врать, Катенька. Это нехорошо. Придется мне выбить из тебя эту дурную привычку.

Вот и произнесено ключевое слово. "Выбить" оно же приговор. Точки над «i» расставлены. Жуткая перспектива окончательно превратилась в неизбежную реальность. Теперь дочери осталась ждать. И торопить тот счастливый миг, когда весь кошмар кончится. Но до него еще далеко. Очень далеко. И прежде, чем он наступит, девочке будет долго больно. Очень больно и долго…
Дима не спешил: "Как раз, вот теперь торопиться некуда!"
– Ладно, ты пришла домой, вся мокрая, как курица. Мама тебя высушила, переодела и посадила обедать, так?
– Так… – потерянно откликалась он, словно эхо.
– Что потом? – упорствую я.
– Потом смотрела телевизор…
– Какую программу?
– По четырнадцатому каналу… Там сериал про…Сейлор Мун
Она называла героиню какого-то мульт сериала, которого Дима не знал, и знать не хотел.
– А потом?
– Переключила MTV.
– А ты знаешь, что это канал не для детей? – в моем голосе снова зазвенела сталь.
Девочка вздохнула. Она не знала.

Впрочем, мужчина придумал этот запрет только что, но это неважно. Снявши голову, по волосам не плачут. Одним проступком больше, одним меньше… Но девочка должна считать, что наказание назначено справедливо, а значит, нужно выяснить все подробности. Иначе решит, что мужчина просто искал повод.
– Ладно, а потом?
– А потом вышло солнышко и мы с Андрейкой опять пошли гулять во двор.
Дима вспомнил, как, возвращаясь с работы, видел их обоих на качелях о чем-то оживленно болтающих.
– Вы качались на качелях?
– Да.
– Надеюсь, вы отнеслись к ним бережно, не так ли? Вы не залезали на них с ногами, не расшатывали их, не прыгали с них?
Дима   догадывался, что это не так. но девочка поражена до глубины души. Она поняла, что папа знает всё. В подробностях. "Понт" сработал. Она действительно раздавлена. В её глазах Дима всемогущ и всеведущ. Ей осталась только надеяться на милосердие. .

Дима приступил к подведению итогов обычного дня.
– Итак, что мы имеем. За весь день ни одного полезного дела. С утра – немытая посуда, сигареты и пиво, потом речка, потом прыганье под дождем в холод, потом порча домового имущества… Как ты думаешь, кого заставят выплачивать стоимость качелей, когда вы их сломаете? – вопрос риторический, но мужчина сделал короткую паузу, в течении которой слушал виноватое сопение, – Ты вела себя весь день безобразно. И ты это поняла и вроде бы осознала. Но когда тебя спрашивают, ты мямлишь что-то невразумительное. Это хуже всего – твое вранье. Ложь вообще непростительна!
Девочка тихонько плакала, вытирая лицо кулаками. Для Катюши уже давно все ясно. Для мужчины – подавно. Осталось только вынести приговор.
– Я хочу, чтобы ты назначила наказание сама. В педагогических целях.
– Итак, что же теперь с тобой сделать? Погладить по головке? Денег дать на жвачку? Ну, отвечай!

Девочка поняла, что ей ничего не осталась, кроме как сотрудничать. Это единственный шанс не получить по максимуму. Она знала, какой ответ ждет мужчина.
– Меня надо наказать… – сквозь слезы гундосит она едва слышно.
– Как наказать? – не отстаю я.
– Выпороть… – еще тише говорит несчастный ребенок.
– Ну, вот видишь? Ты сам все прекрасно понимаешь. И это хорошо! Это значит, что ты не безнадежна, и есть шанс исправиться.
– Я исправлюсь, – обещала она, – Простите меня, пожалуйста, я больше так не буду!

– А больше и не надо! А сейчас, как это ни прискорбно, необходимо юную грешницу наказать. Сурово наказать. Наказание неизбежно должно следовать за проступком – это закон жизни, не нам с тобой этого менять. Так что, Катенька, придется тебя высечь. Но, учитывая чистосердечное признания розог не будет! А будет ремень! Согласна?
– Да! Девочке согласие далось не легко, её плач перешел в рыдание. мужчина встал со стула. – Снимай футболку, шорты, трусы! А я пока принесу скамейки из кухни!
Достать из-за шкафа складную скамейку и разложить ее посередине комнаты было недолгим и приятным делом.
Девочка, с ужасом наблюдая за знакомыми приготовлениями, не шевелилась, только ревела еще горше.

– Скамья готова, а мне еще долго ждать? – осведомился Дима.
– Ну, пожалуйста, ну, не надо, – ныла девочка жалобно, – я честно больше не буду… Ну, не надо, пожалуйста… Ну, пожалуйста, не надо…
Это Катенькина любимая «мантра». Она повторяла ее, как заведенная, от вынесения приговора до окончания экзекуции с незначительными вариациями. Впрочем ей она не помогает, и малявке ни разу не удалось воспитателя разжалобить. С футболкой она справилась, но тут же прикрыла маленькие грудки руками. Стриптиз остановился на самом интересном месте, и шорты пришлось снимать с нее самому.
И вот шорты упали к щиколоткам. Оставшись в одних трусах, девочка начала рыдать еще сильнее, скрестив руки на груди. Ох. Не просто снять в двенадцать лет трусики перед мужчиной. Она уже просто ревела белугой.

"Девочка похорошела за лето! И так стесняется раздеваться!"
Конечно, можно заставить саму раздеться полностью, но сейчас, в минуте от заветной цели Диме уже не терпелось!
– Плюс пять ударов за то, что не разделась сама! – мужчина зацепил пальцами резинку трусов и потянул вниз, до самого пола.
Оставшись совершенно голой, девочка   даже не особо и стеснялась своей наготы – лишь чуть-чуть выгибала назад попу, скорее рефлекторно обозначая защитное движение, чем стремясь по-настоящему закрыться. мужчина мягко взял Катеньку за локоть и заставил выступить из лежащих на полу шортиков и трусов, подвинул вплотную к скамейке.
Она не сопротивлялась: слишком занята своим горем. Только когда мужчина уже укладываю дочь на скамью, она вдруг начала упираться и ерзать. Пришлось немного применить силу. Один звонкий шлепок по бедру и строгий окрик делают свое дело – Девочка подчинялась, словно кролик перед удавом.
"Ну вот, наконец, дочка уложена на скамью и пристегнута ремешком за поясницу!
Тут некоторые утверждают, что это, якобы, «не наш метод». Может быть.   Это удобно. Все перед глазами, все, что называлась, под рукой – шлепай, не хочу.
Покрепче фиксируешь ремешками запястья девочки, обнаженные ягодицы торчат вверх двумя аппетитными округлостями, словно сросшиеся сливы, ноги свободно движутся, но это не мешает, а наоборот, даже помогает, так как во время брыканий и дрыганий открываются все самые скрытые уголки попы. А вырваться или соскочить он все равно не сможет, если ремешок прижал ее за поясницу. А за дрыгание ногами можно и ударов прибавить! Очень удобно!"

Некоторое время мужчина изучал поле своей будущей деятельности и смазывал его вазелином. Если приглядеться, на ягодицах можно различить выцветшие следы предыдущей порки. Но это не портит вид и даже придает некоторую пикантность их, в целом, гладкой и ровной поверхности, а вазелин он и боль усилит и ускорит реабилитацию.
Попа подрагивает, насколько позволяет привязь – Девочка отчаянно пыталась расположиться так, чтобы ущерб от наказания был минимален. Конечно, попытки наивны и бесполезны – в таком положении дергайся – не дергайся, все равно все открыто и абсолютно доступно рукам и вазелину.
"Пора начинать!" – Дима   размахнулся и с треском впечатал в кожу ягодиц первый звонкий шлепок. . На заднице появился ярко-алый отпечаток, который, впрочем, быстро начал бледнеть. Мужчина нанес второй удар, потом третий, сильно, так, чтобы проказница с самого начала почувствовала всю пагубность своих проступков.
Она орет сквозь слезы. Но свою мантру голосить не перестает.
– Айййоууу! Ну, пожалуйста, не надо, ну, не надо, пожалуйста…

Слезы текут потоком, она ревет, скулит, ноет, сразу после удара переходя на визг. Девочка дергает ногами, пытаясь выскользнуть но ремешки притянули ее к скамье крепко. Все это – не забывая рыдать и твердить:
– Айййа-а-а! Ну, пожалуйста, не надо, ну, не надо, пожалуйста, ну, пожалуйста, не надо, ну, не надо, пожалуйста-а-айй-я-яййоу! Ну, пожалуйста, не надо, ну, не надо, пожалуйста…Ойю-у-оа-а-а! Ну, пожалуйста, не надо, ну, не надо, пожалуйста, ну, пожалуйста, не надо, ну, не на… У-у-уо-о-о-ой! Больно! Ну, пожалуйста, не надо, ну, не надо, пожалуйста! Хватит! А-а-ай-ю-у-у-а-а-й!
Однако, задница слишком мала, и все равно следы от ударов перекрываются, накладываясь друг на друга.

Поэтому интенсивность алого пятна, вспыхнувшего на ягодицах, значительно возрастает к центру. При этом, ремень покрывает всю ее поверхность, включая и те ее части, что спрятаны в самой глубине складочки. Бедная Девочка уже устала сопротивляться и теперь лежит смирненько, только плечи трясутся от непрекращающихся рыданий, грудь вздымалась от крика, да ноги брыкаются, когда боль от очередного удара вспыхивает в заду.
– Ну, а теперь все зависит от тебя! Штраф за отказ снять русы и дрыгание ногами можно и простить! Ты поняла?
– Да!
Мужчина прекратил и некоторое время массировал ставшие очень горячими от притока крови ягодицы и бедра, а потом освободил запястья. Девочка продолжала самозабвенно реветь, растирая попу уже самостоятельно.

Отменно высеченная попа выглядит восхитительно: ни одного белого пятнышка.
Дима   принес льдинку из морозильника, настойчиво убрал руки девочки от надранной задницы. Обтер льдинкой ягодицы, нежно и предельно аккуратно массируя.
"Это ей бонус, который предстоит отработать! Льдинка успокаивает пульсирующую боль, жжение немного унялось, ослабело, пришло, наконец, ощущение того, что порка действительно закончилась и готова окончательно отойти в область воспоминаний. Конечно, до окончательного облегчения еще далеко, но и той остроты и безысходности уже нет!"
Катенька всхлипывала, но постепенно успокаивалась.

"К приходу жены попа должна быть в относительном порядке!" – Мужчина принес из кухни и разложил мокрое полотенце на ягодицах дочери и оставил в виде компресса.
А сам пересел поближе к голове дочери. Катенька, казалось только этого и ждала. После порки она как никогда нуждается в ласке. мужчина нежно огладил по растрепавшимся волосам, вытираю платком её зареванное личико, поглаживаю голые плечи и спину. А Дима глядел на   тело дочери, на упругие мячики ягодиц под мокрым полотенцем, израненные, но оттого еще более аппетитные.
– Что надо сказать? – Мужчина аккуратно поднял девочку со скамьи и поставил на ноги.
– Спасибо! – Тельце Катеньки снова подрагивало – она опять плакала, но теперь неловко обнимая   Диму руками.
– Ну, ничего-ничего, – уговаривал мужчина девочку, – Ну, успокойся. Все кончилось.
Девочка знает, что ей сейчас надо делать и без команды встала на колени. «Уф! Хорошо!» – приятное тепло разливалась по Диминому телу.

Ты провинилась, было дело, но теперь все позади, все забыто. Ты ведь не будешь больше плохо себя вести, да? Ну, вот видишь. Все позади. Успокойся, девочка моя, ты должна быть сильной…

– Сильной? - Певедение девочки внезапно переменилось. - Нет, дорогой Димочка, ты раскрутил меня, замужнюю женщину, мать двоих детей на такие шалости, да еще во время месячных... я тебе что, реальный подросток? И зачем снял трусы? Я же просила! И так они почти ничего не прикрывают! Извращенец! Ладно, я тампакс поставила! Ты что забыл, грешник, что у меня месячные? За это тебе влетит отдельно! Завтра ты мне будешь давать полный отчет го своих проступках! ты меня понял? И сам эту скамейку для себя разложишь! И не дай Бог, мне не понравтся!
– Конечно, Катенька! Но у тебя такой вкусный язычок! Такой умелый! Но как было утерпеть?
- А теперь быстро убирай скамейку за шкаф! Дети вернутся  из кино с минуты на минуту!
- Моря родная Катенька! -  Наведя порядок Дима посадил дену к себе на колени произнес  успокоительные банальности, продолжая гладить вздрагивающие   лопатки, водить руками по спутанной шевелюре, думая о том, что ему досталась самая лучшая на свете женщина…