Эпилог. Полночь днём

Снова шла ярмарка-скоблёжка – та же шумная шарманка, ловля лягушек ртом, предсказание судеб, смех, воры, шарящиеся по карманам (хоть и не по ведьминским), только в этом году, по всеобщему согласию, никакой сырной гонки. Фаня прошлась сквозь всю ярмарку, кивая знакомым, то есть всем, и по большому счёту радуясь солнцу. Уже прошёл год? Столько всего случилось, всё перемешалось, как звуки ярмарки.
— Добрый день, Фео.
Это была Янтарка со своим парнем – то есть, мужем.
— Почти не узнала тебя, Фео, - весело сказала Янтарка, - из-за того, что ты не надела остроконечную шляпу, если понимаешь, о чём я.
— Я думала, что сегодня побуду просто Фаней, - сказала Фаня. – Праздник же всё-таки.
— Но ты всё ещё ведьма?
— О да, я всё ещё ведьма, но необязательно шляпа.
Янтаркин муж рассмеялся:
— Понимаю, о чём ты, Фео! Готов поклясться, порой люди думают, что я – пара рук!
Фаня осмотрела его с ног до головы. Они, конечно, встречались и беседовали, когда она женила его на Янтарке, и в тот раз она была впечатлена; он был, как говорится, крепким парубком, острым, как его иголки. Далеко пойдёт, да ещё и Янтарку с собой прихватит. А после того, как Янтарка закончит своё обучение под началом крыницы, кто знает, не прихватит ли она его сама куда-нибудь?
Янтарка повисла на его руке как на дубовой ветви.
— Мой Лель приготовил для тебя небольшой подарок, Фео, - сказала она. – Ну же, Лель, покажи ей!
Парубок предложил вниманию упаковку, которую нёс с собой, и откашлялся.
— Не знаю, следишь ли ты за модой, Фео, но в городе теперь изготавливают замечательные ткани, так что когда Янтарка мне это предложила, я подумал о них. Но нужно ещё, чтоб не линяло при стирке, для начала, и на юбке, наверное, нужен разрез – для помела, и рукава такие – широкие у плечей и узкие от локтя до запястья, а-ля бараний окорок – это нонче последний писк моды, и с тугими пуговками на манжетах, чтоб не мешались, а внутри – потайные карманы, разработанные в таком стиле, что едва заметны. Надеюсь, что по размеру, Фео. Мне хорошо даётся замер без рулетки. Такая уж сноровка.
Янтарка запрыгала у него на руке:
— Надень, Фео! Давай же, Фео! Надень!
— Что? Перед всеми этими людьми? – Фаня была смущена и одновременно заинтригована.
Янтарка не собиралась сдаваться:
— Вон палатка для кормящих! Там нет мужчин, не страшно! Они боятся, что пришлось бы помогать какому-нибудь младенцу срыгнуть!
Фаня сдалась. Чувствовалось, что содержимое в упаковке богатое; на ощупь мягкое, как перчатка. Матери и младенцы наблюдали за ней, когда она скользнула в платье, и тогда она услыхала завистливые вздохи, перемежаемые детскими отрыжками.
Янтарка, горящая энтузиазмом, протолкалась под откидной занавес и ахнула.
— Ох, Фео, Фео, тебе оно так идёт! Ох, Фео! Если б ты только могла видеть себя со стороны, Фео! Пойдём – покажешься Лелю, Фео, он будет горд как король! Ох, Фео!
Нельзя разочаровывать Янтарку. Просто нельзя. Это как пинать щенка.
Без шляпы Фаня чувствовала себя иначе. Легче, может быть. Лель тоже ахнул и сказал:
— Вот бы мой учитель был здесь, Феофания, ведь ты – просто шедевр. Вот бы ты могла видеть себя… Фео?
Лишь на миг, потому что нельзя вызывать у людей слишком сильных подозрений, Фаня вышла из своего тела и посмотрела на себя, крутящую на себе красивое платье – чёрное, как душа кошки-копилки, и подумала: полночной тканью облекусь и тогда уж стану носить как подобает…
Поспешила обратно в своё тело и застенчиво поблагодарила молодого портного:
— Шикарно, Лель, я с радостью пролечусь, чтоб показаться твоему учителю. Манжеты восхитительны!
Янтарка подпрыгнула:
— Нам лучше поспешить, если хотим увидеть перетягивание канатов, Фео – там фиглы против людей! Будет весело!
И в самом деле, был слышен рёв разогревающихся фиглов, хотя они слегка изменила свой традиционный напев:

       Ни королей, ни королев, ни знати – всё нам мимо!
       Един барон – и по взаимно согласованному соглааааасию, вестимо!

— Вы идите, - сказала Фаня. – Я тут подожду кое-кого.
Янтарка приостановилась:
— Не жди слишком долго, Фео, не жди слишком долго!
Фаня медленно пошла в замечательном платье, задумавшись – осмелилась бы она носить его каждый день… руки обогнули её уши и закрыли ей глаза.
Голос позади неё сказал:
— Букетик для хорошенькой дамы? Никогда не знаешь – может, поможет найти кавалера.
Она развернулась:
— Волховец!
Они болтали, удаляясь от шума, и Фаня выслушивала новости о молодом парубке с ясным умом, которого Волховец обучил, чтобы тот вступил в должность нового школьного учителя; и про экзамены, врачей и Бесплатную Больницу леди Сибиллы, в которую только что приняли – важный момент – нового ученика, а именно: Волховца, вероятно потому, что раз он может отличить заднюю ногу от осла – стало быть, у него талант к хирургии.
— Не думаю, что у меня будет много выходных, - сказал он. – Много не дают, когда ты ученик, мне каждую ночь придётся спать под автоклавом и присматривать за всеми пилами и скальпелями, но я знаю все кости наизусть!
— Ну что ж, в конце концов, на помеле не так уж и далеко, - говорит Фаня.
Выражение лица Волховца меняется, когда он лезет в карман, достаёт завёрнутый в тонкую ткань предмет и вручает ей без слов.
Фаня разворачивает ткань, заранее зная наверняка, что это будет зайчиха из золота. В целом мире нет ни малейшей вероятности, что это окажется не она. Она пытается подобрать слова, но у Волховца всегда припасена подходящая ко случаю реплика.
Он говорит:
— Ведьма Феофания… будешь ли ты столь любезна сказать мне: каков звук любви?
Фаня смотрит ему в лицо. Шум игры в перетягивание канатов исчезает. Птицы перестают петь. В траве кузнечики перестают тереться задними лапками и смотрят вверх. Мир вращается еле-еле и даже меловой великан (наверное) силится услышать, и тишина течёт над миром, пока не остаётся только Волховец, который всегда здесь.
И Феофания говорит:
— Слушай.


__________________________________________________


Полночной тканью облекусь
Перевод романа Терри Пратчетта I Shall Wear Midnight