Глава десятая. Зачем?

Лео попятился назад, спасаясь от зараженной бешенством полоски света. Трение ботинка о гладкую поверхность пола вызвало неприятный звук, который и заставил господина Мальвуса  повернуться лицом к посетителю. Юноша попытался вспомнить, как давно он в последний раз видел данного человека, но затем вспомнил, что давно потерял счет времени. Вырвавшись из плена застекленных циферблатов и глянцевых страниц календарей, он чувствовал себя намного более комфортно. Стрелки отцовских карманных часов давно   не совершали крестных ходов по своей крошечной золоченой окружности. С момента  последнего столкновения с "заклятым врагом" прошло, расчетом полтора года, но за окном стоял все тот же октябрь и те же золоченый клочки разлагающихся листьев облипляли деревьях у лесных окраин. Лицо  Мальвуса изменилось совершенно переменилось, постарело на целую дюжину лет. Оно не пополнело, но обрзюзгло, побледнело... Нет, не побледнело, а, вернее сказать, посерело. Посерело до грязного и мерзкого оттенка. Вся голова прежде привлекательного мужчины превратилась в ком заплесевелого теста, его черты утратили мрачную аристократическую привлекательность, когда-то вызывающую восторг у молоденьких девушек. Острые скулы лжефранцуза притупились, хотя на месте щек образовались темные впадины. О состоянии глаз было страшно и говорить: в первое время Лео не мог видеть  синеву искривившихся век и багровые пятна, сетью обволакивающие глазные белки. Кровожадный, великий господин Мальвус теперь представлял из себя больного мучительной почечной болезнью и очень жалкого,отвратительного,  до такой степени отвратительного человека, что нашему герою чудом удалось сдержать рвотный порыв в первые секунды.

Мальвус сидел со скрещенными руками и скрещенными ногами. Лео неосознанно принял подобную позу, разместившись на гостевом  стуле прямо напротив него. В результате, два заклятые врага, два прямых недлинных носа, две пары глаз, источающие ненависть и призрение оказались на расстоянии полуметра, и даже меньше, если говорить о носах. Для обоих началась пытка. Между ними не прозвучало ни приветственных слов, ни ругательств, ни оскорблений, ни вздохов, ни извинений. Они смотрели на друг друга  по-животному тупо, как коровы перед убоем, когда они вроде бы и видят приближающегося к ним палача, но еще не осознают...
Лео чувствовал: все самое гадкое в нем теперь в сплыло на поверхность души и вот-вот даст о себе знать. Юноша решительно не понимал зачем он здесь? Зачем? Зачем все это? Зачем он попал в нелепейшее из возможных положение? В значении своего нынешнего состояния Лео понимал еще меньше, чем в том, зачем он вздумал взобраться на голгофу, затем отсрочил спасительную для него же казнь и заключил сделку толи с Дьяволом, толи с Богом. Ведь на лестнице ему теперь открылся некий священный смысл... Но вот только о  чем его просила Кира? О чем он теперь будет говорить с этим  отвратительным во всех отношениях человеком? Зачем твердить слова, которые он и сам про себя давно знает?

Не в силах терпеть мертвого взгляда своего оппонента и собственной немоты, Лео вскочил с места и в одну секунду прошмыгнул в дверь, совершенно не заметив ответной реакции Мальвуса.

Уйти, как можно дальше и скорее уйти от этого кабинета желал Лео, но чьи-то ледяные и почти мягкие руки схватили его за плечи, не давая двигаться. Когда спустя мгновение, юноша осознал то, что такими крупными почти ватными и сильными руками не могла обладать новая знакомая, дрожь ледяной волной пронзила его тело. Наш герой напрочь забыл про одно маленькое, но весьма отягощающее обстоятельство, которое навсегда связало его с этим гадким кабинетом, гадким Мальвусом и гадкой военной базой, возведенной на святых Элладиумских мощах. Он пытался придумать иной выход, кроме как обернутся, столкнувшись взглядом с предчувствуемым ужасом, вот только большие п руки очень больно сдавили ему лопатки. Иного выхода не существовало и Лео все-таки обернулся.

-Ну, уж нет, просто так вы отсюда не уйдете, господин Инфернус - с легкой усмешкой произнес  полубог и полудемон. На сей раз выглядел он ретроградно, зато вполне по-человечески. Знаменитый наполеоновский образ: треуголка с пышным багровым пером, в цвете темного изумрудов мундир с шитыми золотой нитью обшлагами и эполетами, а главное изящная острой шпага, повисшая у жилистой правой ляжки.

Небрежным движением руки он как бы перебросил юного героя вновь на тот же стул, в положение то же неприятной близости его носа к носу Мальвуса.

-Все думаете, что я лишь мираж, который пройдет, растворится и исчезнет вместе с чередой ночных кошмаров? - восклицал повелитель величайшей космической силы. Продев указательный палец, сквозь инкрустированный сапфирами эфес шпаги, он игриво вращал ей против часовой стрелки. -Вы оба, старый и малый, дураки, думаете, что мои просьбы носят рекомендательный характер и не обязательны к исполнению? Вопросы  Бога казались более риторическими, поскольку необходимые ответы это могущественное существо уже высосало из колебаний нервной дрожи их поджилок и ледяных капелек пота на их лбах.
-Жалкие, мои жалкие создания. Почему же даже вы - достойнейшие мои питомцы, достойнейшие представители людского рода на деле так ничтожны!? - злостно и в месте с тем с сожалением изрекал Дьявол.
-В  прочем, делать нечего и придется работать с тем, что есть. Напоминаю еще раз концепцию вашего общего задания...

-Нет, пощади, не смей, не надо - Мальвус беспрестанно искривлял блеклые губы с запекшийся пленкой белесой пены, выговаривая какие-то бессвязные слова. -Ради Христа не заставляй меня больше творить мерзость, итак уже слишком много, я выдохся, я истощен,  мозг бесплоден. Я ничего не хочу делать больше с этим миром. Не хочу ничего давать ему и забирать у него тоже. Моя статья, книга - это все сумрачный бред, я не хочу... Порывистым движением он хватил со стола нефритовую подставку для карандашей, чрезвычайно тяжелую, и с  диким звериных ревом принялся колотить ею по экрану  компьютера, запечатлевшего оперативной памяти его тексты . Расколотый дисплей еще долгое время после побоев отплевывался электрическими искрами, прежде чем потухнуть.
-Ради Христа! Ради Христа??? - верещал от смеха Бог - и хватает же еще совести у этого человека оперировать такими словами.  Да если бы сейчас пред нами действительно возник сам Иисус то и он сам навряд ли мог бы простить тебя, даже он, прощающий всех! Мальвус, Мальвус... Ты все никак не можешь вспомнить, как далеко ты зашел - дальше  человеческих грехов. И поэтому ты уже не просто великий, ты величайший грешник! Но ты все равно безволен и все так же обязан исполнять волю Высшего Существа!

-Нет! - вскричал он и ухватился руками за грудь. Не стану я не могу... Делай со много, что угодно, но я больше не подчинюсь, мой дух и  моя мысль умирают!

-Но а если я приведу в исполнение страшнейшие из наказаний?

-И это к черту, к черту все! Приводи в исполнение...
Встав на носки и изобразив своим телом подобие креста, господин отставной чиновник так и рухнул ничком на землю. У него начался эпилептический припадок.

-Опять! - воскликнула вбегающая Кира, услышав леденящие душу звуки сквозь толщу бетонной стены. Пачка сигарет вновь вывалилась из кармана, вновь рассыпалась, но она уже, не обратив на это никакого внимания, устремилась вперед, давя головы-фильтры табачным монахам.
-Вновь случилось? - Лео отчетливо заметил, не к нему был обращен встревоженный вопрос кошачьеглазой девочки, а именно к Высшему Существу.

-Клянусь, я не виноват, мадмуазель Коллинз - этот человек сам довел себя до состояния безумца.

-И и не виню вас, ваше Всесвятейшество - сказала Кира, скрещивая ноги и чуть  приседая  в полу реверансе - он сам - единственный виновник своего несчастия. Затем она перевела взгляд на Лео, попросив его достать из книжного шкафа успокоительные капли. Сама же принялась расстегивать пуговицы стоячего накрахмаленного ворота рубашки, туго окаймляющего шею лишившегося чувств господина.  Приподняв голову несчастного, девочка вынула из рукава маленький кружевной платочек, точно  родом из девятнадцатого века. В стоявший на письменном столе стакан с водой она опустила уголок платка, на котором зеленой нитью были вышиты инициалы: две пересекающиеся буквы К. Обтирая ощетинившуюся кожу его шеи влажной хлопковой тканью, юная сестра милосердия лепетала какие-то  успокаивающие слова, подобно той матери, что  целовала припухшие переломанные пальчики сына за колючей изгородью. Конечно, вы в праве считать такое сравнение кощунсвенным, взяв пример с Лео. Он от омерзения едва сдержал себя, чтобы не разбить флакончик с успокоительным о трясущуюся голову Мальвуса.

По-настоящему величие этого порыва маленькой Киры Коллинз оценило только само инфернальное существо. Наверное, стоило бы упомянуть то, о чем начал догадываться Лео при совершаемом его тайной возлюбленной реверансе. Необходимо ответить на предельно важный вопрос: почему девочка видела всесильного Бога, так же, как Мальвус и Лео. Почему его видела тринадцатилетняя "нимфетка", никогда не прибегавшая магическим ритуалам?

Шла пасмурная московская зима две тысячи девятого года. Крупные хлопья снега заполоняли дорожное полотно бульварного кольца. Передновогодняя пробка, сопровождающаяся какофонией сигнальных гудков, хлюпаньем сероватой  кашицы под едва вращающимися  шинами, руганью водителей, выкрикнутых сквозь приспущенные автомобильные стекла, миганием светофоров и огней поворотников, сильно утомила малютку Киру. Она свернулась клубком на заднем сидении  и медленно впадала во дрему, морщась от тошнотворного запаха кожаного салона .
Впереди ее ожидало длительное путешествие на боинге, выполняющем рейс Москва-Нью-Йорк и долгожданная встреча с отцом, с папочкой, которого она не видела около месяца. По матери она априори скучала меньше. Все оставшееся время пути до аэропорта девочка спала крепко, без сновидений. Только за секунду до трагедии на участке скоростного шоссе в голову этого "маленькой котенка" просочилась одинокая мысль о любимой кукле-русалке, оставленной в гостинице "Метрополь".

Ослепляющая белая вспышка и глухой тяжелый удар по голове - вот и все, что запомнилось девочке... Клиническая смерть. Далее она очутилась все в том же сумраке, в  полу космическом пространстве с теми же клубами алого дыма и  инфернальный человек в костюме та же касался ее детского ушка жгучими губами, нашептывая ужасные предложения. Он искушал Киру тем же манером, что и ребят. Вот только Кира не делала выбора, не принимала решения идти на подвиг, жертвуя собой и имела за плечами лишь восемь лет жизненного опыта. И она подчинилась. Очнувшись, с первым вздохом хлорированного воздуха больничной палаты дитя сразу осознало свое подневольное положение.
Теперь везде и всюду юную госпожу Колинз сопровождал жестокий, могучий, благородный дух, контролирующий каждое ее движение, дающий приказания,жестоко наказывающий за неповиновение. Не спорю, множество раз, инфернальное существо спасало, поощряло девочку, даже порой наделяло какими-нибудь преимуществами перед сверстниками и старшими. Кира росла и со временем Богодьявол, отличил ее среди других своих подопечных, отмечая в ней силу характера, смелость, умение переступить через себя, стремление к самопознанию, неординарность мышления и особенно необыкновенное, свое собственно отношение к духовности и нравственности. Юношеская импульсивность не долго заставляла кошачьеглазую девчонку бунтовать против своего положения, она смерилась, найдя это бессмысленным. Не желая тратить попусту свои жизненные силы, к одиннадцати годам Кира не боялась   своего господина и внимала угрозам в исключительных случаях. Она совершенно открыто "забила" на свою общеобразовательную школу и начала учиться. При этом девочка уже заслужила у владыки авторитет. Он почти оставил в покое свою маленькую протеже, не желая мешать ее самосовершенствованию и появлялся перед ней изредка.

Великое и ужасное воплощение сил высшего космоса, наблюдая сцену с припадком вновь убеждался: в Кире он не ошибся. Ей готовится великое страдание, которое посредством отваги должно стать великим подвигом.

-Какая я же вы Кира... - он высказывая свое высшее восхищение не мог просто-напросто найти достойного эпитета ни на одном из земных языков.

-Какая? Сумасшедшая? Недостойная? Жалкая потому, что делаю для него добро - грустно и почти надрывно усмехнулась девочка. Одна ее рука продолжала держать горлышко флакончика у успокоившихся губ Мальвуса, а другая легко проводила по его щеке.

-Ты восхитительна! - произнес Дьявол.


МММММММММММММММММММММММММММММММММММММММММ

Вся произошедшая сцена привела Лео одновременно к приступу тошноты и бешенства. Эта противоестественная нежность к престарелому, по мнению юноши, преступника не могла быть свойственная  нимфе,  божеству, коим избрал он  Киру менее получаса назад. Влюбленному казалось, что или его  обманывает  "хозяин", или над ним подшучивают "друзья". Но не может солнце вставать на востоке или быть зеленой июньская трава, если девушка, промелькнувшая в коридоре черной молнией, источая табачно-шоколадный аромат, и девушка, гладившая по голове этого серийного убийцу сливается в одно существо.
Он переходя с шага на бег и с бега на шаг двигался в неизвестном направлении. Остервенение жгло грудь, точно цитрусовый сок, случайно попавший на подбородок при поедании апельсина, вызывая и боль, и зуд, и гадкое ощущение  оттого, что липкий сок закупорил  поры. Нашему герою страстно хотелось заглушить это чувство. Он твердо знал, что здесь поможет лишь вышибание клина клином. Нужно было совершить большую мерзость - потопить в пороке свою злобу.

Прежде чем наткнутся на еще одно довольно интересное и важное для нашего повествования лицо, Лео Инфернус  успел посчитать себя виновным в непонимании высшего христианского подвига его возлюбленной,  назвать себя приземленный существом, различающим только два цвета: черный и белый, и два положения: хорошее или плохое. Но потом все мысли, все до единой, даже связанные с его новой влюбленностью померкли перед чертами таинственного, фрагментами выступающего из тени лица.
Сквозь две узкие щелочки припухлых век на Лео смотрели почти черные глаза, лукавые и почти ничего не выражающие. Паренек лет пятнадцати, принадлежащий, пожалуй к монголоидной расе, с бриллиантовой серьгой в правом ухе, с бритыми висками, смотрел на нашего мальчика, как на жертву своих новых забав.
Забавы этой личности с односложным именем Ян рознились от самых невинных шуток до противозаконных действий. Но прожить и дня без шалостей вопреки  прагматичности характера паренек не мог. Особенность заключалась в том, что каким бы серьезны и ужасным не оказывался эффект его шутки, он никогда не был уличен и наказан. В чем способствовало  второе и последнее увлечение азиатского юноши - гипноз. Квартира в родном дальневосточном городе, которую он делил с отцом вице-губернатором Хабаровского края, две комнаты отвадилось под личную библиотеку Яна, где абсолютно все книги были посвящены выдающимся гипнотизерам всех времен и их исследованиям. Парнишка при каждом удобном случае хвастался своим литературным невежеством и тем, что за всю свою пятнадцатилетнюю жизнь он не прочел ни одной художественной книги, если не считать   аморальных работ Маркиза де Сада. Прочитав с упоением "120 дней содома" будучи пятиклассником, он поразил учительницу литературу самым похабным школьным  сочинением "Моя  любимая книга" всех времен. Парировал же он своей осведомленностью в области психологии и месмеризма, не  упуская возможности процитировать Фрейда или несчастного Франца-Антона.
Пиплы - такой оскорбительный термин, образованный от английского слова people, применял Ян для обозначения прочих людей, не таких выдающихся, как он сам. Единственной свободной личностью молодой человек с проколотым ухом признавал только себя. Пиплы же являлись для юного сверхчеловека средством достижения личных целей или удовлетворения  эго.  Он не верил в любовь и  просто насмехался над эдаким эфемерным понятием. Свою подружку Алису он буквально называл атрибутом самолюбования, а девушка, недалекая и раскрепощенная, в свою очередь даже не осознавала значения своей роли. Ян Огай - бессердечный и самодовольный, не перед чем не останавливающийся, обаятельный и сверх свободный. Ян Огай - обладатель высокого интеллекта, всегда рассудительный и всегда страстный. Его  стоило бы называть нигилистом, вот отношение к точным наукам сложилось у паренька столь же пренебрежительное, что и к гуманитарным. Ян Огай - главный антагонист нашей истории, единственно подлинный злодей. Ян Огай стоит выше всех законов и всех явлений; он  объявил войну конституции, "Десяти Заповедям" и светскому моральному кодексу. Именно таким хотел видеть себя этот паренек с модной стрижкой, подведенными глазами и пиджаке из питоновой кожи. Роковой мечтательный образ, родившийся из возведенного в энную степень максимализма, должен был превратить мальчика в воинственную и бездушную машину. Но, к счастью, не столь всесилен человек, и Ян бродил по земле обычным подростком из плоти и крови, пусть и со своими странностями и выдающимися качествами. Возможно, с годами дешевая экзистенциальная штукатурка потускнеет и облупиться, обнажая прекрасное сердце. Сейчас же важным и значимым для нас является один факт: Ян выбрал нашего малютку Лео своей промежуточной целью, целью сегодняшнего вечера и объектом для одной из своих уже отнюдь не невинных шалостей.

-Постой, старина! - проговорил своим необычайно  низким и лукавым голосом Ян, по дурной привычке выпячивая квадратный подбородок.

Внезапное желание совершить безумную гадость куда-то улетучилось и Лео просто-напросто охватил мандраж. Он развернулся и устремился в противоположную от незнакомца сторону быстрым, но все же сдержанным, почти не выдающим  страха шагом. Наш герой двигался, слегка  округлив спину, точно желая плечами забаррикадировать уши от пугающих речей пугающего юноши.
-Да остановись же ты! - почти повелительно кричал ему в след Ян.
Лео уже натягивал на голову капюшон плаща, будто бы всей душой веря в его  способность, присущую магическим шапкам-невидимкам, будто б этот черный кусок шерсти мог спасти  от предначертанной судьбой, от неизбежной и необходимой ему неприятности.
Господин Огай резко опустил  на плечо жертвы  властную руку, заставив ее развернуться к нему лицом.
-Ну, ведь я же по глазам вижу, что тебя разъедает что-то мерзкое, тебе нужно снять напряжение - проговорил он почти томно. -Послушай, после завтра начало этих идиотских занятий. Тогда тебе ни то что расслабится, продохнуть никто не даст. Поверь, поверь на слово!  Я сам лично видел рожи наших кураторов. Теперь у нас имеются  минимум сутки, небольшая, но лучшая и душевнейшая  компания ребят. Я тебя сейчас познакомлю. Есть у нас ни один, подчеркиваю, ни один ящик добротной выпивки и еще кое-что. Но об это расскажу  на месте.

Когда господину  Мальвусу вновь довелось придти в себя, он, поднимая веки и  обнажая глазные белки неимоверно удивился  панорамой на окном: не было видно ничего, не единого контура или блика монолитных зданий его военного царства. Абсолютно белый непроницаемый  свет прожигал оконную раму, обливая все стулья, кожаный диван и его письменный стол. На несколько мгновений он столкнулся с такой могущественной силой, противостоять которой не мог ни то что сейчас, но и в минуты наивысшего подъема духа. Свет вызывал у него приступ удушья, забиваясь как-будто  бы даже раскатами грома. Ощущения тяжелого физического страдания и  духовной благодати совокупились в нем, рождая нечто не постижимое человеку, вечно прекрасное и вечно безобразное. Во рту царила пустынная сухость: он даже не был способен отлепить язык от неба, и не пытался. Ясное осознание постигло Мальвуса: за ним пришла смерть. "Неужели так просто? - напрягая последние пульсирующие клочки рассудка - неужели так возможно обрести покой? Мне - самому отвратительному представителю человеческого рода. Да, я сознаюсь и каюсь во всем, и более всего в своей слабости, трусости и эгоизме.  Слишком поздно я понял, что эгоизм в первую очередь губит самого эгоиста, а потом уже людей вокруг него. Если бы не  случай со спортивным центром, я бы навеки остался просто честным вором. Но это крушение стеклянной крыши... Почему оно сработало, как будто катализатор? Почему из меня полезла вся самая густая и концентрированная гниль, которой во мне даже никогда и не было? Почему меня испугала крыша, когда кроме меня виновниками ее падения значились еще пару десятков человек? Почему с интервалом в несколько ночей мне представляется дрожащее и всхлипывающее худенькое существо, курносое,  с острыми коленками,в окровавленном гимнастическом купальничке? Да, Боже мой! Боже мой! - вскрикивал он про себя, хоть  и с твердым осознанием того, что никакого милостивого Бога не существует. -Боже мой! Впусти меня в Чистилище, я каюсь, каюсь!               
 
И Кира - единственная из живых людей видела, как великий Мальвус лил почти ледяные слезы и с детской искренностью, не осознавая слов, лепетал единственный обрывок молитвы, прилипший к оборотной стороне его памяти тридцать три года назад: "Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Речет Господеви: Заступник мой  и Прибежище мой, Бог мой, и уповаю на Него... Не приидет к  тебе зло, и рана не приближится  к телеси твоему, Ангелом заповесть о тебе сохранить тебя во всех путях твоих..."

-Жалок, бессовестно жалок! - усмехалось высшее инфернальное существо, обращаясь к Кире -Неужели тебе до сих пор еще не стала омерзительно? Оставь  наконец его.

И девочка действительно горела от стыда за своего подопечного. Щеки мадмуазель Коллинз наливались кровью, когда она осыпала сухое лицо Мальвуса щиплющими шлепками - Вставай, Мальвус, немедленно поднимайся! Ты обязан встать! -Неужели в тебе не осталось не толики стремления?
Она тщетно тянула его за руки, едва обхватывая широкие запястья, выворачивая плечевые суставы, и обрывая серебрянные пуговицы на манжетах.
Высшее существо подобно дотошному театральному критику внимательно следило за ходом этой пьесы и на лице его читалось выражение полного довольства.
 
 -Нет, нет...Оставь меня, во мне ничего уже не осталось. Он меня иссосал! -воскликнул господин Мальвус, едва бросая указательный жест в сторону Богадьявола.

-А как же твои последователи? Инфернусы? Ты не можешь так все оставить.

-Последователи? Я зачем? Зачем? Что за идея у меня была, что за идея, за которой хотелось бы последовать? Я не помню и не хочу вспоминать! Абсурдно! Что да Инфернусов - это совсем пропащий род, они сгнили, и от них осталось не больше, чем осталось от меня. Старик колеблется между инсультом и инфарктом. Моя Драцена с позавчерашнего дня кажется отослана в элитную немецкую психушку. Мать ее вменяемостью вообще никогда не отличалась. Одна лишь ласточка Авалин - по одним лишь ее венам струиться ленточка надежды, но блекло-алая... Не с тем кобелем снюхалась. Вряд ли она еще кого-нибудь  произвести на свет...  А уже рожденный ей ублюдок не может считаться человеком!

-Не    смей так говорить о нем! - произнося эту фразу она с удвоенной силой принялась хлестать мужчину - если вы умерите свое озлобление и вчитаетесь в его глаза, просто посмотрите в его глаза, то поймете, какой это мальчик. Таких на целый мир бываете трое или двое. А насчет веры... Неужели вам недостаточно того, что я, я одна всецело в вас верю! Недостаточно?

-Ты? - хрипло прошептал умирающий. На мгновение вспышка молнии насквозь пронзило сознание. Ему еще удалось уловить значение происходящей в нем метаморфозы, а затем все заволокло туманом. С отступлением прежней предсмертной слабости великий грешник поднялся на ноги. Он принялся говорить, не слыша слов. Он совершал какие-то жесты, но не замечал их. Он впивался взглядом в одну точку, но ничего, ничего не видел перед собой. Качнулся письменный слот. И вновь обрушившийся на паркет острый угол его ножки, продавил на  глянцевой поверхности маленькую ложбинку. Ругающийся крик девочки. Потом еще долго вплоть до  момента своего окончательного ухода из этого мира он задавался вопросом: что он сделал? Что он намеревался сделать со своей маленькой защитницей, со своей душенькой, с единственной его не покинувшей, с просидевшей с ним столько ночей во время приступов воспаления совести и лихорадочного бреда. Что он сделал да еще и в ту самую секунду, когда она практически присягнула ему на верность. Одна-единственная.
В своей жизни Мальвусу еще доводилось совершать мерзости, вот только хуже этого мужчина уже не сделал ничего. Да разве и было бы возможно совершить нечто  более ужасное? Пред этим меркла даже расколовшаяся крыша, даже принуждение жены к убийству, даже уничтожение Элладиума. В миг проявления к нему высшей священной доброты, он надругался да небесным подаянием, растоптал и оплевал его. Позже в голове безбожника проявился фрагмент воспоминания о поцелуе и даже мысль, которой он  больше всего боялся, и от которой ему было страшно жить весь оставшийся срок. Мысль об том, что она отринула  его  и закричала не сразу. Самая гадкая гипотеза об их секундном обоюдном грехопадении, явившееся  таким сладостным для обоих, стоила всех последующих мук Ада. Мгновение, которое он проклинал и боготворил до самого последнего вздоха. Мгновение, которое даровало ему прозрение и позволившее понять: Кира Кетрин Коллинз, тринадцатилетняя, исходя из отметки в свидетельства о рождении и тридцатилетняя, исходя из ее суждений и монологов, взгляда и движений, была единственным существом влюбившим его с себя, причем буквально с первого взгляда.

По странной причине еще не уснувшая и не погибшая бабочка с розовым контуром на нижних крыльях расположилось по ту сторону стекла и пропустила через себя еще несколько последних солнечных лучшей, проникшим в комнату перед тем, как солнце полностью скрылось.

-Мальвус! - услышав  оклик бывший чиновник нашел себя стоящим на полу на карачках возле опрокинутого письменного стола. Кира же между тем стояла возле Дьяволабога. Он держал на ее плече свою левую перетянутую змеиной кожей кисть.

-Не я, не я, все он! - лепетал Мальвус, отчаянной пытаясь оправдаться - он загипнотизировал меня, и не мог сопротивляться!

-Вы верите, дорогая госпожа Коллинз? - спросило инфернальное существо с почтением обращаясь к девочке.

-Нет - сухо выдавила она. Что бы не говорил этот презренный человек, только он один виноват в своих поступках.

Дверь захлопнулась, последняя надежда на исцеление ускользнула в дверной проем. На оконных стеклах вспухли жирные капли дождя.

ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо

Комната ютилась под самой крышей. В приглушенном свете, среди оттенявших жженым сахаром стен, клубился сизый дым. Дурманящий и приторный. Притупляющий обоняние и с непривычки вызывающий головокружение. В этом небольшом полузаброшенном помещении  табак совокуплялся с расслабленными дыхания десятка молодых людей, запах нескольких  курительных смесей, плесени, сливочного ликера, отвратительных испарений девичьих сладких духов, острой колбасы, васаби и черных японских водорослей. Надрывающийся смех, закатывающиеся глаза. Неловкая рука, сползающая по чужому бедру. Опустошенная жестянка сминающаяся под чье-то пяткой. Сальные пальцы, предварительно запущенные в пачку  чипсов теперь пытались издавать щелчки в такт грохочущему бормотанию музыки. Незаметно для себя Лео оказался в центре пестрого хоровода содома и сумасбродства. Так случилось, когда парнишка с проколотым ухом учтиво распахнул перед ним дверь воскликнув: "Добро пожаловать в наш маленьких одноразовый  Эдем!"

На полу хаотично были разбросаны пестрые диваны-мешки, подушки, надувные и пуховые. В сердце фальшивого Эдема гигантским  грибом стоял каменный стол, наподобие того легендарного рыцарского из легенды о короле Артуре. Ужасный роковой стол, с причудливыми мелкими бороздами. Он был разделен на двенадцать секторов, словно  циферблат, алая часовая стрелка на нем вращалась неутолимо, на пару мгновений превращаясь в гигантское кровавое пятно прежде чем, застыть на той или иной цифре.
Сыпались конфети. Разбивались в дребезги беспорядочные поцелуи. Напором шипящей пены вытеснялись из стеклянных горловин дубовые пробки. Алую стрелку запускали снова и снова. И наш молодой человек никак не мог понять, какой-такой энергетический поток пытается сбить его с ног. Торжества  полной жизни или непредотвратимой гибели? Восторженного возгласа самой юности или плача гибнущей невинности? Высшего счастья или ужасного горя? Падения или вознесения? Ада или действительно Эдема? Он ничего не знал тогда в силу общей неопытности. Его постигла та же участь, что и всех взрослеющих  детей. Он перешагнул порог развратной комнаты подобно многим тысячам девушек и юношей. Со внутренней борьбой между здравым смыслом и еще наивным детским любопытством. Эта вещь, это тот самый аспект человеческой жизни, знание о котором нельзя перенять из чужого опыта. Это душный, сумрачный, провонявший перегаром чердак - нечто вроде ритуальной комнаты для обряда инициации. Каждому, ну, или почти каждому, взрослеющему человеку рано или поздно приходиться вскарабкаться на злосчастный чердак. И каждый по-своему прочерчивает от него  дальнейший жизненный путь. Несмотря на то, что для многих ребят прибывание в безумной комнате и игра с красной стрелкой заканчивается весьма и весьма плачевно, не стоит видеть в них четь вопиющие. Обряд на чердаке - часть традиционного естественного отбора. Как, например, в древней Спарте будущих войной секли плетни до первой капли крови. Если они не выдерживали  боли, начиная всхлипывать, их засекали насмерть. Так же и обстоит дело и с чердаком. Всегда будет существовать процент тех,  кто выходит от туда со множество душевным и физических увечий или даже тех, кто гибнет от перенасыщения.
Вот у руке нашего четырнадцатилетнего Лео появляется первый граненый бокал,  с густой пахучей оранжевой жидкостью горькой и неприятной при первой пробе. Вот в первый раз закашливается от попавшего в легкие дыма, чувствует неприятный  привкус копченого на языке, в первый раз горсточка пепла плюхается на носок его ботинка. За тем еще один бокал. И еще одна сигарета... Тошнота и незнакомая до сих пор эйфория. Неопытный мальчишка потихоньку начинает входить во вкус. Он становиться у круглого стола, подведенный за руку тем самым пареньком с бритыми висками - тем самым Мефистофелем. Барабанные перепонки уже едва справляются с клубной, танцевальной пародией на музыку, безнадежно губящей живую мысль.
Острие алой стрелки то и дело упирается в его грудь, заставляя принимать участие в обыкновенной для подобных мероприятий игре. Практический в беспомощном состоянии, ослепленный и оглушенный, лишенный возможности анализировать свои действия, без намека на брезгливость  Лео Инфернус  продегустировал множество поцелуев с представителями обоих полов...

-Лео,прекрати - взмолился знакомый голос с такой знакомой особенной интонацией протягивая последнюю букву его имени.
    
Наш искушенный герой сделал попытку сфокусировать зрение и не поверил своим глазам. Он видел  знакомый немного округлый и выдающийся вперед лоб с зачатком морщины, нависающим над светлыми  бровями, серые веснушки во впадинках щек, жидкие пшеничные волосы. Все это простое и прекрасное с веянием луговых цветов соединялось в образе одной-единственной родной ему души. В  образе Анжель. Их окольцовывала галдящая толпа других игроков и звон стекла бьющихся бутылок.
-Прошу, давай сейчас уйдем, уйдем пока не поздно...! Ведь ты и сам знаешь: все здесь гадко! Добром не кончится для тебя. - шепотом всхлипывала девочка в перерывах между тем, как дрожащими губами она нежно касалась его  щек, подбородка и крылышек ноздрей. В действиях Ангелины было и намека на поцелуй, ничего общего с теми действиями игры, которые подразумевались правилами. В действиях Ангелины нельзя было отыскать общего с  животными ласками Ян и его Алисы, жадно обкусывающих губы друг друга. В действиях Ангелины скрывалась священная сущность - задаток чистой и всесильной любви к ближнему.   

Обездвижинный Лео не отвечал взаимностью и не сопротивлялся, он стоял, наслаждаясь своим положением, и чувствовал себя едва ли не языческим идолом - предметом поклонения. Слова верной  подруги  пустым звоном проносились сквозь его уши. Он заигрался и ничего не хотел осознавать, словно дитя, не откликающееся на зов матери, кличущей его домой с наступлением сумерек. Его разморила сладковатая духота, он был пьян от полулитра спиртосодержащей жидкости и жаждал продолжения наслаждений, продолжения игры.

-Я тебя еле нашла и никуда не уйду, если ты не пойдешь вслед за мной -вторила девочка, пытаясь сцепить свои пальцы с пальцами названного братца. Но парнишка Ян утащил Лео в противоположный угол комнаты, где на деревянных ящиках устроилось нечто вроде фуршетного стола.
Там наш герой в виде безвольной тряпичной куклы был оставлен на попечение нескольких крепкого телосложения персон.

Когда Лео, взгромоздившись на шаткий пивной ящик, готовился падать спиной в бурлящее месиво из тонких и толстых тянущихся к нему рук, когда музыка превратилась в вопль отбойного молотка, когда на высшей точке этого безумного экстаза сердце просто-напросто застревало в горле, случилось ужасной и непоправимое, случилось то, с чем наш герой не смог  после примирится. Послушайся он тогда Ангелину, покинув злополучный чердак, он бы не стал виновником того страшного злодеяния. В воспоминаниях этого дня, вечера, ночи и последующего утра, слившихся в один час, запечатлелся весь спектр человеческих эмоций, насыщенных и терпких: восторг, ненависть, отчаяние, блаженство, спокойствие и волнение, любовь, веселье, призрение... И вопреки прогремевшему в эти фантастические сутки бедствию, к своему великому стыду, он навряд ли согласился бы отменить и полностью стереть из памяти все произошедшее. Потому что только одним этим днем он и жил. Мгновение, казавшиеся настолько прекрасным, что его действительно следовало бы остановить! Наш повзрослевший юноша лелеял его в  памяти долгие годы, хотя и яростно ненавидел себя за гадкую слабость.

Так или иначе, искупавшись в лобызаниях незнакомых рук, молодой господин Инфернус опрокинул свой желудок еще бокал красного вина  уснул, точно младенец сном безмятежной невинности. Всю оставшуюся ночь его покой не нарушила ни единая мысль.

ОООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООО

 Комочки пыли плыли по воздуху в неярком дневном свете, льющимся из окна  под самой крышей. Правый висок Лео касался липкой паркетной доски, пропахшей пивом. В нескольких дециметрах от глаз  героя располагалась странная пародия на фреску Микеланджело "Сотворение Адама".  Указательный палец его собственной руки находился в предельной близости с пальцем другого человека, другого мальчика. Сверкающий в ухе алмаз, бритые виски и томная полуулыбку с обнаженными белоснежными зубами. Юноша, которого, кажется, звали Ян, юноша, заманивший  его на это чердак, лежал рядом на полу. Их разделяло расстояние протянутых друг к друг, а точнее стремящихся к соприкосновению пальцев. Лео еще не подозревал об непростительном злодеянии паренька. Не зная о юном сверхчеловеке ничего в сущности, на интуитивном уровне он ощущал феноменальное сходство их душ и поэтому пристально вглядывался в довольно красивое с правильными чертами лицо, опасаясь узнать в нем свое отражение. Созданные в истоках одной силы и энергии, родившиеся под одной звездой, они разделились, подобно двум  сиамским братьям,   уже разделенные разошлись к разным полюсам... И  стали абсолютными противоположностями: пламенем и льдом, поэзией и прозой. Да, их пальцы находились в опасной близости, вот только им не было суждено соприкоснуться. Только не в глазах людей, не в глазах тех, кто цинично разграничивают все на черное и белое. Для сил космоса такие две силы навсегда останутся одним целым, генерирующим абсолютную любовь. Но в мире земном они существуют в ненависти и постоянной борьбе, не давая друг другу ничего, кроме боли.

-Ах, ты тоже проснулся, скверный мальчишка - усмехнулся Ян, сохраняя положение своего указательного пальца.

Лео никак не ответил. Всхлипывание знакомого голоса рефлекторно заставило подняться на ноги. Наш герой оглянулся по сторонам. Опустевшая комната казалась на много просторнее и намного отвратительнее, чем вчера: всюду валялись смятые сигаретные окурки    , бутылочное стекло блестело изумрудной зеленью. Картонные коробки, пакеты, серпантин, запах чего-то протухшего, осколки крашеных леденцов... Но нигде Лео не мог отыскать это жалобно стонущие существо. Наконец, он едва не споткнулся об него, закутавшиеся в темно-зеленый кусок материи. Существо перевернулось на другой бок, и ткань соскользнула с головы, обнажив лицо и шею до самых ключиц. 

Ангелина, бедная Ангелина! Что случилась с тобой? Почему судьба обрекает тебя на новое мучение и почему ты почти со смирением принимаешь его? Ангелина, что осталось от той улыбающийся девчонки с пестрыми танцевальными лентами из счастливой благополучной семьи.   Несколько оборванных пуговиц на рубашке. На подбородке пару капель запекшейся крови и синяк на щиколотке. Лео осмыслил и вспомнил все, как только она кинулась ему на шею со словами: "Не в первый раз, не в первый раз мне переносить оскорбление, но я больше не могу!" На последнем слове ее плач перерос в вопль. "За что? За что Он так со мной?"

-Кто? - испугано спросил мальчик.

-Бог - вымолвила он чуть слышно и скорчилась, будто от боли во сдавленном спазмой  животе. -За что он посылает мне столько непосильных испытаний! Неужели он не видит, я не способна больше их выносить! Знаешь, когда вам всем на горе Ритус явился образ Дьявола или Богодьявола, как ты его зовешь, я увидела старика во  белом. Он велел мне идти вслед за вами и разуверить вас, и доказать, что существует абсолютное добро и абсолютный  свет. Вот только я не могу, не могу доказать, потому что сама больше не верю! 
 
-А ты верила до сих пор? - неизвестно зачем проронил в замешательстве Лео, все крепче прижимая к себе подругу и стараясь утереть ее слезы клочком той самой зеленой материи.

-Всем  сердцем.

Цепочка  воспоминаний о вчерашней вакханалии внезапно выстроилась в его голове. Молодой господин Инфернус вспомнил, что подкидываемый в верх дюжиной  рук, он мог несколько секунд наблюдать происходящее в противоположном углу комнаты. И даже отчетливо проявился один кадр, запечатлевший бесконечно напуганное лицо несчастной жертвы, зажатой в кольце из полупьяных мальчишек. -"Бедная, о моя бедная, Анжель - вопил мысленно наш герой. Затем он внезапно сжал в кулаке горлышко треснутой бутылки, лежащей подле высвободился из объятий подруги и вскрикнул:"Кто? Кто был инициатор?". Глаза его при этом мгновенно покрылись красноватыми пятнами.

-Только один, остальные сошли за зрителей, но это не имеет значения -хрипло и невнятно прошептала девушка. Потирая озябшие предплечья, она уперлась взглядом  в заплеванный пол.

-Кто? Кто он?

-Не важно, Лео, не важно. Это все равно уже ничего не изменит. Ты хочешь, чтоб страдала не я одна, а трое, в том числе, ты. Ведь ты убьешь его, наверное.

-Разумеется, разумеется убью - задыхался от злости наш герой, вздымая  над головой заостренный бутылочный осколок. -Ведь он в полной мере этого заслуживает.

-А я? Я заслуживаю в своем положении еще и того, чтоб мучится угрызениями совести за тебя. Лео оставь прошу, оставь его наедине с собственной совестью. Не калечь свою душу, я тебе не позволю.

И она едва поднявшись на дрожащие ноги, Анжель заставила паренька опустить руку, сжимавшую острый кусок бутылки. Руку, жаждущую преступления.


-Как странно видеть такое благородство собственной жертвы - иронически прозвучал голос за их спинами.

Моментально с полуоборота Лео обозначил своего недавнего знакомого с бритыми висками за злейшего врага. Наш герой обрел совершенно новый объект ненависти, ненависти более разумной, имеющей  веские и обоснованные причины. И теперь, Лео имел бы полное право вырвать  из груди этого подонка сердце голыми руками. А потом бы блестяще и аргументированно  доказать свою правоту  так, что ни один суд присяжных не посмел   признать его виновным.

Вопреки всей чрезмерной для преступника самоуверенности, Ян не сразу не ;осознал то, что с ним хотят сделать. Однако, бегал он с дьявольской быстротой, и расстояние между преследуемым и преследователем не сокращалось более, чем на десять метров. Лео откровенно проигнорировал окрики "униженной и оскорбленной"   и   оставил девочку одну на этом гадком грязном чердаке.

Бутылка с остатками засохшей пивной пены завершила свое убогое существование, разбившись об стену. Бросок Лео был не точен: стеклянное горлышко  не коснулось виска Яна.
Преодолевая лестничный пролет между вторым и третьим этажом, нашему доблестному рыцарю почти удалось ухватить преступника за локоть, но  споткнулся о выгнутую дощечку, покрывающую ступень. Раздался приглушенный треск рвущейся ткани - кусок манжета и посеребренная треугольная пуговица остались в ладони Лео.
Несмотря на скорость гонки, Ян не уставал испускать из себя насмешливые фразочки, способные ударить по самолюбию любого. А иногда, размахивая рукой с драным рукавом, юноша даже оборачивался к преследователю, вываливая наружу свой большой бледный жилистый язык.

Такими глупыми и наигранными действиями молодой Инфернус был раздразнен до состояния быка на настоящей корриде, где человек и животное сражаются не на жизнь, а на смерть. И действительно, дело могло бы иметь кровавый исход, причем для обоих оппонентов, если не бы  спасительное обстоятельство.  Когда достигла узких коридоров с жилыми номерами, распахнувшаяся наружу дверь полностью преградила Лео путь.
 Девочка, которая привела его вчера в бесконтрольный трепет, выходила из своей комнаты. В махровом сером халате, с брызгами зубной пасты в уголках губ, с мокрыми и спутанными после душа волосами, зевающая и босая она казалась ему еще прекрасней. Эта растрепанная элегантность, эта небрежная естественность прорывалась через каждую пору ее тела. И даже темные круги под глазами от не од конца оттертой туши и  не загримированный шрамик на на обнаженной, усыпанной прозрачным бисером воды шее были неотъемлемыми деталями образа Киры Кетрин Коллинз. И если кто-нибудь тогда или по прошествии множества лет, спросил бы Лео, за что он полюбил ее, он бы не сформулировал  связанного ответа. В момент первого взгляда он бы с полной уверенностью назвал бы глаза, после, утрамбовав в голове бурные эмоции, наш мальчик понял это так же, как и понимают сотни тысяч других людей: любят ни за что-то, любят беспричинно. Одно то, что постичь  суть любовных порывов способны лишь великие духи космоса, одно то, что смысл любви не может быть открыт человеку, как и смысл сотворения мира, и делает ее священной. Нет, пожалуй, нельзя обожать одни руки, локоны или глаза, даже один интеллект или талант в отдельности. Любить настоящей любовью можно только всего целого человека со всеми его достоинствами и недостатками. Если всякая деталь в образе вашего избранника, для вас предмет поклонения, значит ваши чувства подлинны. Значит вы обрели великое счастье и великое горе!

Нельзя сказать, что в свои четырнадцать с небольшим Лео Инфернус воспринимал любовь, как нечто вышеизложенное. Страхи, сомнения, недоверие, ревность - все это ждало нашего героя впереди. И бесчисленное количество раз он еще поведет себя недостойно и глупо, вопреки  неплохому уму и задаткам высокой душевной организации. Но в данную секунду главное значение имеел один-единственный факт: увидев перед собой Киру, паренек забыл про преследуемую жертву и трагедию Ангелины. Он вновь застыл, точно пораженный громом.

В последний раз он уловил слухом смех Яна и его долговязая фигура утонула в мутных тенях, насыщающих коридор.

Когда Кира, вытирая кончики сладко пахнущих от шампуня волос махровым полотенцем, спросила у Лео, что случилось, челюсти его заклинило, точно порабощенный коррозией механизм. Несколько минут наш мальчик боролся с изворачивающимся языком, а затем вдруг произнес на одном дыхании -  Ты не была вчера на чердаке?

-О, нет, не ходила к ним не разу, сколько не уговаривал Ян . Пусть веселиться там со своими  дружками, которым в первый раз доводиться хлебнуть свободы. Я же уже давно пресытилась. Но судя по синим кругам у тебя под глазами и ... - она приподнялась на носки и, вытянув вперед правую руку осторожно ухватилась за прядь его волос. Мягкие пальцы быстро проскользили вдоль его белобрысого локона. Затем его взору был представлен изумрудный кусочек серпантина, нанизанный на длинный ноготь Киры. -Судя по этому - произнесла девочка, имея в виду блестящий завиток - ты там вчера присутствовал у Яна? И что же можешь сказать теперь, кроме того, что голова у тебя раскалывается надвое, а в полоти рта развернулась настоящая пустыня Гоби?

Но Кира не дождалась ответа своего новоиспеченного приятеля. Схватив мальчика за кисть дрожащей руки, она одним рывком втянула его с свою комнату и почти бросила его внезапно ослабевшее от волнение тело в глубокое кресло около двери.
Апартаменты мисс Коллинз показались Лео намного больше того импровизированного клуба, где вчера свободно разместились одна или две дюжины человек. По плотным текстильным обоям рассыпалось множество замысловатых вензелей, отдавая дань стилю рококо. Немногочисленная мебель  терялась в создававшемся сильном контрасте между глубокими оттенками лилового и пастельной сиренью на балдахинах, подушках и шторах. Полномасштабная копия Самофракийской Ники, канделябры на стенах и хрустальной люстры буквально верещали о том, что это самая дорого обставленная спальня во всем здании. Кира скрылась в одной из четырех также находившихся в ее владении дополнительных комнатах, которая являла собой толи гардеробную, толи кабинет. Послышался грохот лихорадочных поисков необходимой вещи - через минуту она возвратилась в металлическим подносам в руках. Несмотря на  достаточное количество аккуратных и чистых чайных столиков, она поставила поднос на пол в самом центре комнаты. Кира жестом подозвала  Лео и усадила его возле себя на короткошерстном ковре. Девочка непринужденно расправилось с розовой оберткой, обволакивающей горло бутылки и так, будто бы для нее это являлась повседневной обыденностью откупорила шампанское. Выждав пока лента полупрозрачного дыма  - душа изысканного напитка - возвратиться обратно в мир богов, мадемуазель  разлила пенящуюся розоватую с медным оттенком жидкость по бокалам. -Moet Chandon Brut Imperial Rose - произнесла девочка с таинственным придыханием, втягивая ноздрями свежий фруктовый аромат. Лео же в тот момент восхитился прелестью трепещущих крылышек ее узких ноздрей.

-Вот теперь попробуй и сравни его  с тем пойлом, которое тебе предлагали на вечеринке у Яна.

 Лео сделал глоток. Отскакивающие от стенок бокала прозрачные пузырьки слегка обожгли его губы. Дорогое аристократическое шампанское показалось ему гадким не менее, чем алкоголь на душном чердаке.

-Ну, ничего, просто ты еще не привык и не можешь осознавать прелести, веками услаждавшей дворянское общество - утешала мальчика Кира, заметив, как от неудовлетворения дрогнули мускулы его лица. -Не переживай, все прекрасное и жизненно необходимое в первый раз кажется гадким. Взять хотя бы  первый вздох для новорожденного. 

Они просидели еще несколько времени молча. Кира смаковала игристый напиток, все повторяя вздох, испущенный при упоминании его названия. Наш паренек же оглядывался по сторонам. Он  старался изучить до мельчайших подробностей обитель своей возлюбленной и, увлекшись, даже не замечал, что его ладонь рассеченная бутылочным стеклом, которое он запустил Яна, давно кровоточила. Еще кровь сочилась толстыми теплыми струйками и не потемнели капли, упавшие на ковер, когда на кровати с резным изголовьем мальчик заметил  странным набор предметов: канцелярский нож, газовую зажигалку, мусорный пакет, из чьей полиэтиленовой утробы вываливалась горстка пепла, несколько смятых и обожженных странниц, хаотично разбросанных по покрывалу и очень толстая раскрытая книга с до боли знакомым Лео корешком.

-Зачем? - спросил наш герой. С волнением подскочив на ноги, он указал на развернувшуюся на кровати жуткую инсталляцию.

-Подражаю испорченному миру Бредбери - коротко пояснила она. -Должно признаться, его книгу я сожгла первой.

-Зачем? - недоумевающей переспросил Лео.

Кира оставила полупустой бокал на подносе и устремилась  к платяному шкафу. Вытащив из него большую плетеную корзину, мисс Коллинз с трудом перетащила ее в центр комнаты, поставив перед мальчиком, как некий неопровержимый факт. Сняв с плетеного саркофага для книг тяжелую крышку, Лео принялся рыться в ворохе истлевших бумажных обрывков и  переставал ужасаться. Разгребать содержимое этого ящика для него было все равно, что разгребать груду человеческих костей. Книги на протяжение всего детства и отрочества представлялись чем-то сакральным. Они были для него единственной отрадой и единственным утешением. В новых красках в памяти вспыхнула ужасная сцена сжигания стариком Сенибусом икон. Сжимая между пальцами обрывок подлинных слов Виктора Гюго мальчик ощущал нечто совершенно не поддающееся осмыслению: его пульсирующее живое сердце будто бы макали в жидкий азот. Герой наш внезапно затрясся всем телом, мелькая щекочущая дрожь казалось пробегала и по корочке мозга. Все его внутренности плоть до селезенки отрицали это дикое сходство в поведении Киры и ее деда -сходство между этими двумя кощунственными порывами. Истлевшие байроновские поэмы, монологи   Мефистофеля, рассуждения Константина Левина и волнующиеся море, запечатленное Хемингуеем в прозаических строка, и похождения Дон Кихота, и страсть испепеляющая Гумберта, и 16 июня господина Блума... Мальчик все разгребал руины храма знаний. На самом дне корзины он обнаружил отломанный книжный корешок, изуродованный наиболее виртуозно, и на закапанной кислотой, в нескольких местах простреленной картонке едва ли можно было распознать инициалы Сэлинджера. Вероятно, такое произведение,  как "Над пропастью во ржи" разгневало ее более всего из прочитанных книг. Лео взял корешок в руки и обнаружил: к оборотной стороне его незаметно пристал крохотных с горошину комочек желтой бумаги. Из любопытства мальчик развернул его, разгладил коричневатыми пластинками ногтей маленькую бумажку и уже нацелил глаза на чтение, как Кира вдруг нарушила свой минутный обет молчания:
Умереть. Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть...

Произнесенный девочкой  фрагмент монолога от руки нацарапанного на бумажном клочке, вызвал интерес у Лео. Слова она выговорила механически и надрывно, словно будучи не в силах не произнести их, словно в некой одержимости, словно каждую ночь, мучаясь бессонницей она твердила шекпировский монолог за место молитвы и самой себе  задавала этот подлый неразрешимый гамлетовский вопрос: "Быть иль не быть?"
Закусив слегка кожу у костяшки указательного пальца, мадмуазель Коллинз всхлипнула, сорвалась с места... Лео даже не успел заметить, как она выхватила из его рук злосчатный клочок и прикрепила его кривой булавкой у кровати.

-Остальное следовало бы вытряхнуть в мусоропровод - сказала Кира, отнимая у мальчика корзину. Маленькая вандалка, слегка замешкавшись, стояла посереди комнаты и выбирала между окном и мусоропроводом, чья все поглощающая железная пасть виднелась из-за приоткрытой входной двери. Так и не решившись, она подкинула над головой свой "ящик Пандоры". Тот исполнил в воздухе сальто, утратил свою крышку и, испражнившейся тысячью бумажных обрывков, ударился об пол, а затем укатился под кровать.

-Зачем? - в третий раз вопрос паренька прозвучал уже сухо, без намеков на недоумение, без надежды на вразумительный ответ.

-Потому что это никуда не годиться - небрежно, но, не скрывая глубокую заскорузлую тоску, заявила Кира.

-Не годиться для чего?

-Для жизни и обретения человеком хоть сколько-нибудь достойных смыслов существования. Подумать только: не один из этих писателей толком и не знает, "какого дьявола люди вроде них толкутся между небом и землею"?

-Но, тем ни менее, "Гамлета" ты все же удостоила своего внимания - язвительно возразил Лео.
-Я знаю его наизусть. От первого до последнего слова. Именно в этом моя болезнь. Я вечно ощущаю себя принцем развращенного  Датского королевства, принцем, который обязан мстить, вот только не понятно: кому и за что. Ведь все до единой книги в корзине... Я скрупулезно читала их, некоторые раза по три. Читала критику к ним, биографию авторов. Скорость восприятия информации у меня, без преувеличений, сумасшедшая. Я не хвастаюсь, но вот "Отверженных" я осилила за четыре дня без особых усилий и все мелочи сюжета держу в памяти. Можешь спрашивать с любой страницы... Хотя, дело ведь в другом. Вчера я осознала, что больше не прочту не одной книги. Меня уже воротит от трагических финалов, любовных интриг и философских рассуждений, которые  в конечном итоге упираются в глухую стену. Я не могу больше воспринимать набор штампованных, иногда чуть более экстравагантных эпитетов, пошлых сравнений. Какое право они имеют тыкать нас носом  в их собственные идеалы, в их собственные истинны, в их собственные принципы, которые сами-то они не соблюдают. Кто из великих прожил верно, разумно, не совершив ошибок и не придаваясь грехам? Поэты, воспевающие любовь и красоту кончают жизнь абсолютно неэстетично в пьяном угаре и едва ли не в сточной канаве. Если и слушать их, то только лишь для того, чтобы понять, как делать не надо.

-Стало быть, только сам человек для себя решает, как ему поступать? - неуверенно предположил Лео, тремя пальцами обхватывая ножку  полного до краев бокала.

Ее густые  взлохмаченные волосы рассыпались по ковру. Этот маленький демон отрицания с горящими изумрудным огнем глазами теперь лежал на ковре, раскинув руки, как распятый. Его окружали поэмы, оды, элегии, басни и пьесы. Бессмертные голоса всех народов и эпох льнули к его ногам... И  если бы они  обладали речью и голосом, они бы плакали и стонали от того, что прекрасные кошачьи глаза Киры глядят на них с презрением. Они, великие и бессмертные, любимцы сотен тысяч глаз. Они предпочли бы ее единственную любовь, любви всемирной. И в этом бы были правы.

-Сам ты мало чего решить способен - ответила она только минут через пять в перерыве между припадками задумчивости. -Мало чего ты сможешь решить, когда все решает ОН. Кончик указательного пальца Киры повис в воздухе, пронзая несколько тончайших слоев алкогольных испарений. Инфернальный господин, Дьявол и полубог явился вновь и лежал на кровати, бесстыдно развалившись на ней прямо в сапогах, чья грубая кожа сочилась жидкой грязью. Покрывало еще совсем чистое и не утратившие запах лаванды в миг усеялось множеством грубых складок и черных пятен. Но Кира без малейших возражений и пререканий совершила достойных реверанс перед появившимся гостем и поздоровалась, используя обращение" Ваше преосвященство".
-До чего же вы однако прелестная парочка, милые дети. Если бы  было возможно, чтобы вы остались живы и неразлучны в ближайшие несколько лет, ваше рождающиеся отнюдь не плотское взаимное чувство, могло бы потрясти  общественность, став величайшим эталоном любви всех времен. Вам на роду написано стать новыми, совершенными Ромео и Джульеттой. Но признаю, устройство мира  не совершенно, если случайно потянуть не за ту ниточку,  полотно распадется и все обратится в хаос. Я бы рад, если бы только было возможно... Таинственный фантом растаял в воздухе так же неожиданно, как и появился, оставив ребятам смешанное чувство замешательства и смущения. Оба они прекрасно поняли суть его слов и оба отказывались признаваться в этом себе и друг другу. Опутанные сетью совершенно незнакомых и диковинных для отроческих сердец чувств, они с трудом переводили дыхание. Никто из них имел смелости отвести взгляд от чернеющей пылью щели между двумя паркетными досками.
Кире Кетрин Коллинз страстно, до безумия и жгучей боли в желудке хотелось пожаловаться на свою скуку, постоянно сопутствующую ей здесь, в заточении. Вот только приступ эгоцентризма внезапно оставил  в покое ее любящую, способную сострадать душу. Девочке вспомнился первый момент их сегодняшней встречи с Лео, когда тот, задыхаясь иступленной злобой, ронял тяжелые капли пота себе на воротник, гнался за бесовским отродьем по имени Ян.

-Послушай! -глаза ее вспыхнули неподдельным интересом - Так что же произошло между тобой и этим ублюдком, Яном? Я конечно понимаю,  его априори хочется задушить, но все-таки, что случилось?

Чувство стыда разбавило белизну лица мальчика оттенком кожуры спелого персика. Он пропустил один вздох,  вздрогнув от осознания своей непростительной забывчивости, от слабости перед блеском изумрудной радужки глаз, перед мягким и непритворно сладким, точно миндальное молоко голосом его Киры. Влюбленная одержимость и одержимая влюбленность заставили его позабыть о несчастной оскверненной девочке, оставшейся в одиночестве на затхлом чердаке, поджав ноги, лежащей на грязном полу и вытирающей слезы о кусок зеленой тряпки.

-Какое же я за отвратительное существо! - воскликнул он, хватаясь за голову. -Как же не стыдно...

-За что тебе должно быть стыдно?

-За то, что по моей глупости и наплевательскому отношению к близким людям, вчерашней ночью пострадало одно святейшее существо. Теперь я еще и посмел забыть о нем, распиваю  вот с тобой шампанское.

И половины трагической истории Ангелины не выслушав, Кира метнулась вновь в ту саму комнату, откуда выносила уже шампанское. Через три четверти минуты девочка уже неслась по длинным ступенькам вверх, обгоняемая собственным стремлением оказать помощь. С собой кошачьеглазая мадмуазель прихватила еще одну не откупоренную бутылку, какие-то пилюли, что-то еще. Последующие два часа незнакомые девочки, Ангелина и  Кира с единственной точкой пересечения интересов в образе Лео изливали друг другу души, словно родные сестры. Они обе лили слезы, восклицали и несколько раз даже смеялись. Сам Лео, как бы стесняясь нарушать сакральность девичьей беседы, больше не преступал порог роковой комнатки под крышей.   

Тонкая полоска стекла, рассекавшая бесцветную стену находилась в параллельности с перилами лестницы. По стеклу щелкали частые дождевые капли. В  безвременном ожидании, не имея никаких значимых мыслей в голове, Лео вслушивался в их равномерный  негромкий стук и так увлекся, что услышал в разбивающемся дожде "Лунную сонату"  Бетховена. Эту прекрасная мелодия часто проникала в эпилоги его детских, почти младенческих снов. Он, четырех-пяти лет отроду,  лежал в шелковых подушках на большой кровати под кремовым балдахином, а в соседней комнате, проснувшись еще в седьмом часу,  играла мама. И маленький Лео пытался как можно шире  раздвинуть руки и ноги с намерением занять собой всю гигантскую кровать. Но у него не выходило. Тогда он принимался кататься по ней от одного края к другому, заворачивался в простынь выпивая остатки свежего запаха, смешанного с ароматом крема для рук. Запаха мамы. Наш папенек вспоминал о обыденном моменте своего безвозвратно утраченного детства, как  о мгновении абсолютного счастья. До сжигания икон, появления Мальвуса, до объявления войны... Оказывается, он бывал уже счастлив и в замке Инфернусов, хотя и не видел солнца. Урывками, в редкие мгновения он жил внутренним светом, исходящем от  сердца.
-Мама - прошептал он, дважды причмокнув губами. Из  уголка глаза выскользнула слеза. Леонардо Инфернус осознал свою главную ошибку: он никогда не ценил того, что уже имел, рвался к чему-то заоблачному и недосягаемому... В своих недавних диалогах с Анжель, паренек постоянно делал акцент на схожести их несчастливых судеб. На самом же деле, между ними существовало одно, довольно существенное различие.  Англелина не могла противостоять своему несчастью. Беды сыпались на девочку таким градом, словно на ней лежала вина за все грехи человечества. Лео же имел право изменить многое. И ничего не стоило ему примериться с собственной матерью.

ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ;;Есть вещи, которые должны оставаться в тайне,  ящик Пандоры должен быть надежно заперт на замок, иначе о гармонии с собой, людьми и окружающим миром не стоит и мечтать. Лео не смел ни то что спрашивать, но и даже допускать в свое сознание мысль о произошедшем разговоре между двумя девочками. Анжель вышла к нему совершенно успокоенная, опрятная, со всеми застегнутыми пуговицами блузке, и только это имело значение для нашего героя. Все втроем они спустились по лестнице на одни этаж и расстались после объявленного Кирой приглашения пообедать сегодня всем вместе.
После на пару секунд незаметно для Ангелины Кира успела прижать мальчика к стене и залить ему в ухо шипящий сироп из слов.
 -Мы уже заключили пари с Богом. Так поклянись же мне, что между нами не вспыхнет никакой плотской страсти, иначе все рухнет, как рушиться уже сотни веков в жалких попытках явить миру подлинный акт любви!

-Поклянись же, Лео! Клянись - кричала она в след своему будущему избраннику, хотя тот уже дважды скрепил свою клятву. Словесно и мысленно.

ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ

Виолен и Анвиса наш мальчик не видел чуть больше суток, но охладел к ним  совершенно, будто бы прошли месяцы и годы. Множество разномастных событий, произошедших за последний день вытеснили контуры смуглых лиц в  обрамлении бронзовых завитков из его памяти. Голоса их звучали совершенно незнакомыми для Лео тембрами. Отношения осложнились еще и по причине отказа Лео говорить о событиях прошедшего дня и вообще каким-либо образом объяснять причины своего исчезновения на столь длительный срок. Ящик  Пандоры должен оставаться надежно закупоренным, иначе не миновать беды. На Ангелину, оставившую коротенькую записку на кофейном столике особых нападков не было. Хотя к ее отсутствию элладианцы и без того отнеслись бы весьма холодно. Виолен даже  воспринимала девочку, как некого призрака, бестелесного и немного, не способного сыграть никакой  значимой роли ни в каком деле. Между собой достопочтенные представители вымирающей цивилизации   условились забыть о существовании Англелины Сеперовской, чьи идеологические взгляды уж слишком разнились с их собственными. Точнее, взглядом непосредственно Виолен. Пухлощекий и слабовольный Анвис если уж имел какие-либо взгляды, то весьма дурные, пошлые, эпикурейские и еще не сформировавшиеся. Им не удалось продержаться  и нескольких недель; они пали под мощным натиском авторитетного мнения Вио.
Однако скрытность Лео не осталась без внимания, более получаса героя допытывали с упреками,  ругательствами и надрывными хрипами  в голосе.
Лео в свою очередь клялся, что не будет лгать, но и не расскажет правды, даже под самыми страшными пытками. В отличии от элладианки он держал себя сдержанно и спокойно, изредка подпитывая духовные силы нежно-грустным взглядом Ангелины.

-Будь по-твоему, Лео - наконец сдалась девочка, убирая тонкий завиток волос с липкого вспотевшего лба. Но я искренне надеюсь, ты никому не причинил вреда.
-К сожалению, пробормотал он неразборчивым полушепотом, до боли сжал кулаки на обоих ладонях, вновь загоревшись упоительной мыслью о мести.

Четверым ребятам, несмотря на различия пола, отводилась одна-единственная комната - не чета апартаментам мисс Коллинз. Условия, пожалуй, и не казарменно ужасные, но и не достойные хорошего номера в европейской гостинице. Каждому отводилась полутораместная кровать с чистым бельем и мягки изголовьем, платяной узкий шкафчик, письменный стол и тумбочка. Надвое рассекала комнату эластичная веревка, натянутая под самым потолком, по ней можно было для надобности пустить полупрозрачную персиковую занавеску, пока мест намотанную на желтую шелушащуюся  отопительную трубу.

-Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится: пить так, словно ты гидра с тремя горлами  -сказала Виолен, улавливая въевшийся в одежду и волосы мальчика запах разных сортов алкоголя, в том числе с примесью свежих ноток утреннего шампанского - я не собираюсь загонять тебя в какие-либо рамки. Дело твое и жизнь тоже твоя. Ты волен выбирать любой способ самоуничтожения.

-Но это было лишь помутнение...- попытался оправдаться тот

-Молю, не перебивай. Называй это, как тебе заблагорассудиться.  Наши судьбы пересеклись очень некстати.

-Провальная задумка высших сил! - вставил свою реплику Анвис. Он в сей момент балансировал на краю подоконника, пытаясь отвязать от трубы занавеску, и едва не упал, когда повернулся к ребятам.

-Я пробыла в стенах этого ужасного заведения уже сутки. Целые сутки! Вынуждена признаться мне страшно, действительно страшно здесь. Личности, бродящие по коридорам вызывают панический страх. Я не удивлюсь, что в скором времени, они набросятся на кого-либо из нас и изобьют, обворуют, убьют, расчленят и надругаются над телом. Не знаю как вы, но мы с Анвисом уже сошлись на том, что находиться в состоянии потенциальной опасности довольно не целесообразно. И мы желаем уйти, как только разыщем мою сестру и моего дедушку. Мы вместе с ними возвратимся в Москву, а уже оттуда попытаемся повлиять на ситуацию. Вы двое с нами солидарны?

-Надеюсь, что твое предложение, подлинно глупое, было шуткой, иначе позор всей вашей мудрой нации! - с иронически заключил Лео. Ты хочешь бежать, совершенно забыв о своей клятве. Взгляни на свое запястье, на свой незатянувшийся еще шрам и ядовитую синеву, которая заставляет вены святиться, как неоновые лампы. Ты уже позабыла о том, что обещала Верховному существу, Дьяволу! А ведь только благодаря ему ты жива и имеешь возможность спасти своих близких. Но при этом ты обязана оставаться здесь и не думать о спасении своей родины. Потому что любовь к семье и родине вообще не совместимы, особенно в  условиях войны. Если ты печешься о спасении близких, то ты непременно предашь свою страну, бежишь из нее и сделаешь все, чтоб они оставались целы. Если же ты ставишь первостепенным долгом оборонять Отечество, то безопасность семьи ставиться под сомнение. Ты выбрала семью и теперь тебе придется сражаться на стороне врага, чтобы ее спасти. Другого не дано. А про страх теперь и говорить смешно, после всего, через что нам пришлось пройти, смерть, физические и душевные страдания должны казаться смешными.

-Возможно было сделать и другой выбор: остаться в Москве и не подвергать себя никакой ужасной опасности. Все решилось бы и без нас - вновь вмешался в разговор Анвис, уже завершив свою деятельность, сорвав занавеску с нескольких колец и несколько погнув  отопительную трубу.

-Тебе легко говорить, не твоя семья осталась в осажденном городе! - воскликнула Ангелина.

-Моя семья меня бросила в этом самом оккупированном городе. Именно поэтому и выбрал любовь к родине, пусть и до конца своей. В итоге не получил даже шанса совершить свой подвиг.

-Возможно потому, что нам всего-навсего по четырнадцать лет, мы вряд ли можем на что-нибудь сгодиться в нашем-то смешном возрасте.
 Юная представительница погибшей цивилизации последнюю фразу выдавила из себя, внезапно оказавшись в совершенно угнетенном состоянии.

-А на что мы сгодимся в двадцать семь с уже проданными Дьяволу душами? - подумал Лео и еще задавался этим вопросом долгие годы, вплоть до того дня, когда на его именинном  торте плакали жирными каплями цветного воска ровно двадцать семь свечей.

-Похвально, мой господин!  - восхитился сладкий посторонний голос за спиной нашего героя.  Лео ощутил ледяное прикосновение. Эта нечеловеческая рука одну секунду казалась мальчику невесомой, а в следующую тяжелой настолько, что его выпирающая плечевая косточка, едва не треснула под ее тяжестью. Третью, последнюю секунду перед тем, как паренек обернулся, четырехпалая конечность впрыснула тело слабый электрический разряд. Моментально вспыхнувшие в голове Лео подозрения оправдались. Разумеется, он увидел за своей спиной инфернального духа. Но на сей раз он воплотился в образе женщины с развратным зеленоватым пламенем в глазах, с точеным полнокровным телом, обтянутым слоем лоснящейся кремовой кожи и более не чем. Мелкие желтые кудри доходили до самых пяток. Одним щелчком пальцев статная  красавица призвала из потустороннего мира несколько серебристых змей, которые в мановение ока  оплели пышную грудь, тонкую талию и округлые бедра, явив собой некоторое подобие одеяния.

-Лео совершенно верно заметил, что вы связанным по рукам и ногам, ибо у меня во власти ваши души. Да, вы обязаны служит мне, однако не все так плохо. И вы, дорогая госпожа, попомните мои слова, когда вашему телу будет угрожать опасность. Разрешите вашу прелестную ручку - произнеся последнюю фразу, порочно прекрасная женщина одним пластичным движение приблизилась к Виолен и впилась острыми вишневыми коготками в ее пораженное шрамом запястье. Не затянувшаяся до конца еще рана извергла поток лазурного свечения, разлившегося в воздухе.
На кофейном столике стоял  стакан. Внезапно вода в нем, мутноватая от осевших на поверхности частичек пыли, вспенилась, забурлила крупными пузырями, начала льнуть к стеклянным граня сосуда. Через секунду-другую вода уже возвышалась над стаканом четырьмя  столбами: они слегка подрагивали и переливались синеватыми бликами. Столбы все увеличивались в размерах, пока не уперлись в невысокий небрежно выбеленный потолок комнаты. Затем парящая конструкция раскололась  на миллионы частичек, миллионы капелек, разлетевшихся во все четыре угла спальни. Стоя по щиколотку в воде, топчась подошвами в образовавшемся озерце Виолен изумленно поглядывала на свою левую руку. Конечность отзывалась жгучей болью, корочка свежей кожи, затянувшая рану вновь надорвалась и пропускала через себя голубовато-кровавые сгустки. Но это не столь взволновало маленькую элладианку, как совершившийся потоп.
-Так безделица, сущие пустяки - заключила инфернальная женщина. Совершив щелчок с помощь двух из четырех своих пальцев она ликвидировала абсолютно все последствия происшествия вплоть до мелкой росы, повисшей на длинных ресницах Анвиса. -Хотите получить возможность совершать нечто более значимое, тогда предоставьте мне всю свою волю. Мы ждем от вас беспрекословного подчинения. Максимум покорности и мы наделим вас множеством человеческих и даже сверхчеловеческих благ. Вы все уяснили?
Обескураженные ребята смогли в ответ лишь синхронно и тупо кивнуть головами.
-Что же касается твоей сестрички, Вио... Сейчас по коридору прошествует одна скверная и чрезвычайно капризная девица по имени Мизер Домнаторум. Я полагаю, о б этом вопросе тебе следует переговорить именно с ней - сказала дьяволица. Лукаво вильнув бедрами она вытянулась в струну, скрестив руки за головой, и выскочила из материального мира - провалилась в щель между досками паркета. Последними исчезли широко разевавшие ядовитые пасти змеи. Они обратились мелкими мушками и вылетели в приотворенное окно.

Когда Виолен услышала упоминание о своей подруге, о том,что она жива, вихрь радостного известия вытряхнул из головы все прочие мысли. Она вылетела в коридор почти в лихорадке. Большим пальцем ноги зацепилась за порог, упала, стерев ладони о жесткий  ворс ковра, но моментально вновь поднялась на ноги. Кровь бушевала в голове, а глаза отказывались распознавать окружающие объекты. Наконец в дальнем конце коридора у пожарного выхода девочке удалось распознать нечто похожее на приближающуюся человеческую фигуру. Маленькое красное платье, всколыхнувшего  когда-то болезненный кошмар Виолен, теперь в действительности обтягивало тонкий пластичный стан и широкие бедра Мизер. Плечи ее слегка утопали в кожаном пиджаке, вероятно принадлежащем некоторому существу мужского пола. Нещадно состриженные волосы теперь вились мелкими кольцами у самых мочек ушей. В добавок дочь экс премьер министра Элладиума зачем-то расхаживала в круглых темных очках в полу темном помещении.
-Защищает глаза от дыма - заключила Виолен, заметив незнакомый ее девайс в руках подруги -флакон едва умещающийся в ладони с высоким горлом позволял Мизер поминутно исчезать в плотной белесой дымке, источающей сладкий ягодный аромат.
-Даже знать не желаю, что это. Эх, чем же ты стала за такой короткий срок привольной жизни, до чего опустилась! - брезгливо подумала Виолен покачивая головой. Вид электронного кальяна, прильнувшего к губам госпожи Домнаторум существенно омрачил для ярой элладианки радость встречи. Она не кинулась в объятья дорогой сердцу девочки, не обхватила кольцом рук ее плечи и шею. Клубы разватного ягодного дыма заставили Виолен ограничиться лишь сдержанным приветствием.

Мизер разжала губы, покрытые чешуйками высохшей губной помады, вынула изо рта электронную сигарету и выплюнула последние полупрозрачные обрывки пара. Глаза ее, высвобожденные из плена темных стекол очков заискрились радостью. -Виолен,черт возьми! Как ты здесь оказалась в такое-то время. Тебя не взяли в плен?

-О сколько же у меня встречных вопросов к тебе, моя милая - неприязнь девочки к новому образу подруги внезапно смягчилась под действием блеска ее все так же щурящихся глаз. -Я не хотела бы разговаривать посреди коридора, где любой посторонний может нас услышать. Однако в моей комнате Анвис и еще посторонние лица. Ты можешь предложить некоторое укромное место для нашей беседы?
-Да сколько угодно - ответила Мизер - тем более здание еще практически необитаемо. Лишь завтра сюда нагрянут "ученички".

Шли недолго извилистым укромным путем, оказавшись в конце концов в недавно кем-то разгромленной душевой. В зеркалах прослеживались отпечатки пуль, новая белоснежная плитка была во многих местах сбита, с душевой трубы с вывихнуто шеей мерно капала грязная вода. В помещении образовалось несколько крупных луж, по которым,словно  бумажные кораблики, плавали смятые сигаретные окурки.

Дочь бывшего премьер министра, как человек, не терзаемый никакими угрызениями совести и считающий оправданным каждый свой шаг первая повела рассказ - Ты, пожалуйста, не думай Виолен, что я совершенно продажная тварь, разве не может сознательная развитая личность не дорожить собственной жизнью? Кому какой прок от гибели девочки-подростка? Если же я вырасту, то возможно еще и принесу пользу обществу. Прошу, не вини и выслушай до конца. В тот момент, когда я бросила вас с Анвисом под предлогом сдачи экзамена или чего-то в этом роде... Уже не помню. Я тогда еще вообще толком не понимала сути происходящего. Родители просто строго сказали прийти к ним в назначенное время. Отец говорил, что его участие в антигосударственном заговоре -  единственный шанс расплатиться с долгами, что если он откажется, вся наша семья может погибнуть. Так ли это или нет я не уверена, но во время той заграничной поездки мне лично угрожали, клянусь сердцем Мирабель.
-Постой! Так господин Домнаторум, так он виновник гибели его же собственного государства!? - встрепенувшаяся от негодования Виолен смотрела на нее выпученными глазами,неосознанно, механически ковыряла оголенный участок стены уже и без того сломанным ногтем. В голове слова отец Мизер и антигосударственный заговор никак не сочетались в одном ассоциативном ряду.   
   -Разумеется, главным виновником был и остается Мальвус, чета Инфернусов, ряд западных политических деятелей, то есть в большей степени Тайпан Коллинз. Полагаю, это и без меня тебе известно. Заговорщиков "внутренней стороны" по пальцем не пересчитаешь - половила правительственного аппарата. Мой папочка, конечно, виноват, но не понимать его и не поддерживать я не могу. Элладиум давно уже был обречен, еще до того момента, как брат твоего деда бежал в Европу. Просто, в нашем мирке было принято жить иллюзиями абсолютной гармонии. О проблемах непринято было говорить вслух. Существование Элладиума, бельма в глазу современной реальности, представлялось крайне абсурдным и не могло продолжаться далее. Мой отец сделал лишь то, что ему назойливо судьба нашептывала на ушко. Любой бы другой премьер на его месте не поступил бы иначе. Эта "Мягкая кострукция с вареными бобами" готова была рухнуть при одном дуновении. Прежде всего, папа спас свою семь, самых близких сердцу людей.
Неужели не так следует поступать человеку, будь то король или нищий. В первую очередь  нужно думать о семье, иначе о каком проявлении милосердия по отношению к прочим людям можно говорить? Люди вроде моего братца, устраивающие бунт против "родной плоти", заканчивают плохо. Он вот не послушался папочку и сбежал  в бункер к будущим пленным. Где он теперь? Погиб при безумном яростном сопротивлении. Военные даже не успели различить в нем черт министерского сына в царившей неразберихе. Погиб случайной, глупой смертью!

-Погиб? Неужели! О Мирабелла! И ты, сестра его, рожденная той же утробой, ты, в чьих жилах течет та же кровь, так холоднокровно говоришь об этом?

-Вспомни, мы никогда с ним не были близки, едва ли пересекались дома дважды в неделю. Я знаю, что ненависть грех непростительный, но как я могла переносить этот его вечный  неуместный нонконформизм. Слава Мирабелле теперь, когда окончательно разрушены стены нашей мраморной крепости, я с облегчением могу произнести: "Я люблю и почитаю родителей, я бы не раздумывая отдала за них жизнь, но я рада смерти моего выродка-братца, ибо он получил по-заслугам!

-Да как ты можешь даже мыслить о таком, Мизер! Дорогая, любимая моя, Мизер, разве возможно было услышать от тебя подобное несколько времени тому назад? Как можно радоваться смерти брата, каким бы он ни был? Как можно ликовать от того, что родина твоя стерта с лица земли?



-Зато я честна с собой! Я говорю то, что действительно думаю и чувствую и в этом тоже есть значимая доля благородства.

-Стыдись себя! Суд Алигьери проговорил бы тебя в худшей муки Ада. Предательство гадко, гадко... И я бы не секунды не могла жить, совершив подобное...
 Виолен, к счастью, не  удалось завершить своей фразы. Ее язык внезапно окаменел и под собственной тяжестью упал на нижнее небо, словно гладкая галька на дно озера. Неспособность продолжать речь можно объяснить  внезапным осознанием своей абсолютной неправоты. Ведь отчитывая  свою подругу, фанатичная элладианка позабывала учесть один нюанс: все обвинения, предъявляемые Мизер можно применить и к ней самой. В начале своего путешествия во "Внешний мир", в параллельную Элладиому вселенную, она, чего греха таить, просто упивалась собственным превосходством над всеми этими  порочным "людишками" обитающими в столице России, и в прочих городах России, и в прочих мировых столицах. Осознание собственного превосходства над тем, кто пьет, курит, сквернословит, проявляет насилие, занимается содомией и прочими, прочими человеческими грехами не давало ей покоя. И так наслаждение собственной чистотой, даже "богоподобием", как иногда нашептывала ей гордыня, совершенно развратило  душу Виолен. Во время прибывания в московской квартире именитого писателя, девочка не могла прожить и дня без осуждения господина Фортера, вступившего когда-то в связь с замужней женщиной, Валентины, "падкой до денег" и "практиковавшей черную магию", Луи, пошедшего против родительской воли, преступной любовью любящего балет и своего хореографа, даже обиженной судьбой Марии, явно флиртующей с маленьким Лео. Все вокруг, все, что имело отношение к жизни за пределами Элладиума казалось ей ужасным и аморальным. Источая бесконечные потоки злобы на окружающих, Виолен Ривьен Маритимис незаметно для себя продала душу Дьяволу, придала национальную идею и собственные принципы в обмен на спасение собственной жизни  и жизней близких. Другими словами: она сделала тоже самое, что и Мизер, только самостоятельно без принуждения. А в данную минуту, повышая голос на подругу детства ее испорченность достигла своего апогея. Девочка Вио с бронзовыми кудрями и лазурными глазами была отвратительна сама себе отчего уголки век жгли набухающие слезы. Но она не заплакала, пытаясь, тем самым задушить свой позор.   

-Брось, Виолетта! На дворе втрое десятилетие двадцать первого века! - воскликнула юная госпожа Домнаторум. Даже церковь в наше время признает вращение Земли вокруг Солнца. Не пора ли было и Элладиуму признать свою недееспособность? Да, кровь, да жестокость, разрушения, человеческие жертвы. Но когда мир обходился без них?

-В любом случае, судить тебя не в моей компетенции - сменила гнев на милость девочка кончиком мизинца почесывая раздраженное слезой нижнее веко. Признаться, я сама тоже перестала быть святой. Иначе, я бы не оказалась здесь беспрепятственно. Похоже, все наши моральные принципы погибли вместе с нашим государством. Знаешь ли ты, что с моими близкими: демом и Силен, я слышала, что они еще живы.

-Да, наверное так, они вместе с остальными участниками минутного даже смешного восстания заключены под стражу, если их не отправили на опыты или на нечто в подобном роде... Думаю, они пока живы. Но в их спасении я вряд ли смогу тебе помочь чем-то, моя милая. Подземные тюрьмы, вроде бы под особой охраной находятся, и я сколько не пыталась пробраться туда, до сих пор не сумела, там ведь многие наши.

-Что же отец? Он не поможет в вызволении?

-Категорически отказался, говорит, что такой шаг  ставит под угрозу  безопасность всех приспешников Инфернуса и нашей семьи и в том числе. Мне безумно жаль, но я бессильна. В последний раз за эту просьбу папочка меня ударил - произнесла она с прискорбием потирая синеватый кровоподтек на яблочке правой щеки.

-Что и никакого выхода ты не знаешь?

-Один, вот только очен и очень ненадежный, недейственный и просто опасный.

-Уже все равно, говори, как есть! - Виолен мысленно сама для себя процитировала слова  Лео, произнесенные им полчаса тому назад: "Про страх теперь и говорить смешно, после всего, через что нам пришлось пройти, смерть, физические и душевные страдания должны казаться смешными".