Ревность. Попытка стилизации под нуар. Часть 3-4

Всего две ночи ожидания. Перед рассветом, когда было уже собирался уходить, я услышал тихий шорох. Замечу, что предварительно я обыскал весь дом (хотя его и домом-то не назовешь – унылый обветшалый сарай), но ничего похожего на вход в подземелье не обнаружил. В первую ночь я действительно ждал, а во вторую уже просто надеялся на чудо. Если бы чуда не случилось, третьей ночи бы не было.
Однако чудо произошло. В домике я расположился в большой то ли гостиной, то ли прихожей, откуда был единственный выход наружу. Дверь я подпер кирпичом, а единственное окно выходило на глухой забор. Так что опасности это направление вроде бы не представляло. В глубине комнаты – две двери: одна в кухню, другая – в маленький коридор с лестницей на второй этаж. Именно оттуда и послышался шум. В сером затухающем полумраке показалась маленькая фигурка. Я замер. Фигурка тихонько прошла к единственному окну и что-то положила на подоконник. Настало мое время: я встал и спросил, кто он. Не знаю, мне в принципе это и не интересно было, но другое почему-то в голову не пришло. Фигурка метнулась к лестнице, но я загородил ей проход. Тогда серая тень побежала к окну, но выбраться наружу то ли не рискнула, то ли смогла. Хотя, скорее, просто не стала, словно ее что-то остановило.
Под капюшоном скрывался подросток. Совсем еще пацан. Худой, изможденный, серый, словно мышь. Да он и напоминал мне мышь, собственно, именно благодаря своей конституции, как выяснилось, ему и удавалось проникать в этот дом. Входом ему служил узкий, едва заметный лаз. Он с удовольствием показал мне его после того, как я выдавил ему глаз. Глаз за лаз. Несмотря на мрачные мысли, я слегка улыбнулся. Интересный получился каламбур. Я оставил подростка (как оказалось, его звали Исидор – едва ли имя, данное ему при рождении) истекать кровью на полу – польза от него вряд ли теперь будет. Впрочем, он рассказал мне, по каким меткам ориентироваться на моем пути в средоточие зла. Он рассказал мне достаточно, чтобы я еще больше возненавидел Куратора. Да, я знаю, я сорвался на этом ребенке, но я слишком сильно переживал за Тамару. И мне было плевать на всех.
Сначала я пытался запомнить, куда поворачивал. Потом в голове все смешалось, и мне оставалось только надеяться на то, что и обратную дорогу мне покажут метки. Или же придется пробираться с боем, на что я, откровенно говоря, не особо рассчитывал. Хотя и немного подготовился. Жаль, я не спросил мышь о том, кто же вырыл эти ходы. Быть может, они были своеобразным «пожарным выходом» для верхушки секты, который был попросту заброшен из-за того, что секте практически ничего не угрожало в этом городе. Едва ли это сделали своими силами подобные доходяги, как тот, что умирает сейчас наверху. Их, по всей видимости, и кормили-то не всегда.
Я уже достаточно долго пробирался по подземным лабиринтам, ведомый лишь тоненьким лучом фонарика. Мне приходилось постоянно выключать его при малейшем шуме. Или же просто интуиция подсказывала мне делать это, хотя постоянно ошибалась. Наверно, играло свою негативную роль это место. Чувства как-то притупились. Хотя, быть может, я просто слишком сильно волновался за Тамару.
Не знаю, сколько я шел по извилистым узким коридорам. Наверху, скорее всего, уже светало. Услышанный мною шум уже не был плодом моего воображения. Я действительно услышал голоса. Впереди мерцал свет, и фонарик был мне теперь без надобности. Его место в руке занял пистолет.
Коридор вывел меня в тупик. Хотя нет, внизу виднеется темное отверстие. Оказалось, что с той стороны дыру просто закрывает ящик. Некоторое время я прислушивался, пока не решил, что опасности нет. Ее действительно не было: я попал в другой узкий коридор, на этот раз освещенный факелами. Грубые держатели был воткнуты прямо в стену. Никто особо не заботился о том, чтобы этот коридор выглядел прилично. В моем логове вы такого не встретите никогда. Здесь же – полнейшее наплевательство на людей. Секта и есть.
Чем дальше я пробирался по этим коридорам, тем сильнее становилась моя ненависть к Куратору. Мне даже стало жалко того мальчишку, которого я бросил наверху. А жалость мне вовсе не свойственна.
Этот коридор казался мне чревом кита. Левиафана. Бегемота. Я пробирался от его устья – зловонной пасти, между зубов которой застрял и уже гнил серый патлатый юнец. Я пробирался прямиком в желудок, где в вареве размягченной плоти и внутреннего сока варился Куратор. И моя Тамара.