Истерн. Часть вторая, глава пятнадцатая

Глава пятнадцатая

  Путник снова открыл глаза. Это стоило не малых сил, а в награду он получил лишь мутную темно-синюю пелену с желтым отблеском посередине. Тело не ощущало ничего, словно паря в воздухе или плывя в реке. Мысли поначалу отказывались формироваться в слова, представляя собой лишь неясные страхи и предчувствия; затем стали четче, постепенно наваливаясь воспоминаниями о волчьей резне и ранениях. Пришла и боль. Она была какой-то далекой, словно принадлежала кому-то ещё и совсем не волновала.

  Он моргнул и мутная синева разом прояснилась. Желтое пятно оказалось костром, очень скромным и тусклым. Небо над ним было светлым от яркого лунного света, звезд однако видно не было, видимо погода выдалась облачной.

  Раненый повернул голову набок и увидел Ваню. Тот закидывал снег в котелок, утрамбовывал руками и добавлял новые порции. Затем поставил котелок на огонь и, подкинув в костер дров, уселся рядом. Вид у парня, почти мальчишки, был уставший, он тяжело дышал и тер друг об друга замерзшие ладони. Затем, когда снег растаял, а получившаяся вода постепенно закипела, Ваня открыл банку консервов и, орудуя ножом своего командира, осторожно вылил её содержимое в котелок и стал помешивать его лезвием.

  За всем этим путник смотрел молча и безразлично. Ему не то чтобы было плевать, просто мысли ещё не пришли в свое нормальное русло и он физически не мог ни о чем волноваться. Он просто наблюдал за происходящим, не в силах дать ему какую-либо оценку.

  Ваня зачерпнул варево стаканом и, подойдя к путнику, уселся рядом.

-  Очухались? Говорить можете?
-  Да, - услышал путник свой голос, - что со мной?
-  Вы что же, ничего не помните? Опять?
-  Что значит «опять»? - слова давались ему тяжело, он говорил медленно, хрипящим болезненным голосом.
-  Ну вы то уже просыпались раза три или четыре. И каждый раз ничего не помнили. Спрашивали все что-то, ну я и объяснял. А потом БАЦ — и снова засыпали. И опять ничего не помнили. Я так то честно сказать напугался уже!
-  На сей раз я помню, - путник сделал паузу, - Волки.
-  Да, будь они трижды неладны. Целая свора, голодные и злые. Я честно думал уж все, хана нам пришла. Да вроде отбились.
-  Сколько времени прошло? Я смотрю, ночь ещё не кончилась.
-  Вы проспали четыре дня, - Ваня показал четыре пальца, - Из них три мы в пути. Я так то сначала думал вам отдохнуть лучше, а потом гляжу — хуже становится. Ну я и подумал - в городе должен быть врач, вам помогут...

  Упоминание о враче вдруг пробудило мысли путника ото сна. Воспоминания, ранее просто существовавшие, теперь порождали логические выводы. В бою он был тяжело ранен. значит он тяжело ранен. Что если теперь он калека? Ни на что не способный, жалкий. Что если теперь его судьба не месть и кровь врага, а милостыня возле церкви в забытом богом городе, презрение и медленное увядание?

-  Что со мной? - путник захрипел, закашлял, - Что с рукой? Что с ногой? На сколько все плохо?
-  Вы поешьте, - Ваня протянул остывающую жидкость ко рту путника, - поешьте, на сытый живот оно лучше всяко, так мне мама говорила.

  Путник нехотя глотнул содержимое стакана из рук парня. Оно было горячим и наваристым, в нос бил сильный мясной запах. Поднимающийся пар окутал лицо, и незажившие раны тут же напомнили о себе.

-  Что это?
-  Да говядина. Так на банке написано, а я грамоту знаю! Я бульон сделал, не уверен что вам можно есть твердую пищу, - голос Вани был удивительно безразличным, безэмоциональным. Ещё никогда путник не видел его таким, - Поэтому вы ешьте, ешьте, пока вы в сознании. Бог поможет, сможем до города добраться.

  Путник поднял правую руку и осторожно взял в неё стакан из рук Ваньки. Стакан показался ему тяжелым как шашка, рука слегка подрагивала, но приказы выполняла. Он медленно выпил содержимое, почти не ощущая вкуса и отдал стакан обратно.

-  Левая рука не двигается, - констатировал он, - что с ней?
-  Ну, я то не врач, вы и сами знаете, - Ваня пожал плечами, словно сам не знал, врач он или нет, - Я, уж как мог, перебинтовал, тряпками перевязал, а дальше...
-  Ясно. Ты сам как?
-  Цел. Вы как стрелять начали, почти все волки на вас и бросились. Лошади тоже в порядке, напуганы только.

  Путник ещё раз допил бульон и отдал стакан Ваньке. Силы постепенно возвращались в ослабший организм. До какого-либо восстановления было далеко, но по крайней мере он может оставаться в сознании и возможно даже держаться в седле, большое дело. Вместе с притоком сил, возвращалась и чувствительность. Закололо в груди, заныла поврежденная нога, появилась боль в голове. А особенно неприятно зудело лицо, словно искусанное сотней комаров. Он осторожно ощупал его неповрежденной рукой, ощущая под пальцами бинты с льдинками замерзшей крови.

-  Могло быть, в общем то и хуже, - резюмировал Ваня, - шрамы конечно останутся, но у меня отец с такими полжизни проходил, царство ему небесное.

  Путник вдруг улыбнулся. Как же глупо, прожив столько лет опасной жизни, пробуя на вкус смерть и бесконечное число раз испытывая удачу, теперь стать обузой для деревенского мальчугана, а на лошади, должно быть, последние дни ехал как мешок, поперек седла. Похоже, судьба в очередной раз состроила ему мерзкую гримасу, показала длинный язык и дулю. Чувство собственной слабости, бессилия, гаденькое и липкое, заполняла его разум. Он погружался в сон, запрещая себе думать о возможных последствиях ранения, силясь отогнать мысли о возможной инвалидности. Глубоко внутри ожил внутренний голос, голос его давнего врага.

-  Как же ты теперь собираешься преследовать меня, - спрашивал он в своей язвительной манере, - если теперь не можешь даже как следует подкрепиться?

  Путник не мог ничего на это ответить. Он просто слышал голос у себя в голове, гнетущий и убийственный.

-  Отступись, - продолжал голос, - Ты теперь, вообще-то, не воин. Ты теперь обглоданная кость! - голос залился смехом, - Нет, ну серьезно. Что ты собираешься делать? Преследовать меня на обозе для раненых? Может, ещё не поздно тебе сдаться и занять заслуженное место. Может, потратив лет пять на восстановление, станешь сторожем какого-нибудь продуктового склада. Будешь нянчить местных детишек, гонять крыс и дворовых собак. Твоей радостью станут водка и черствый хлеб. А если хочешь иного, то просто сдохнешь. Не я убью тебя, а дорога. Я даже не узнаю о твоей смерти и продолжу свою жизнь, все такую же насыщенную и веселую. Подумай об этом, кость.

  И голос затих, а путник окончательно отрубился, чтобы придти в себя уже ранним утром.

  Было облачно, погода прескверная. Все утро путник сидел на месте, молча наблюдая за Ванькой. Тот сготовил простенький завтрак, собрал вещи, напоил и накормил лошадей и даже не забыл проверить оружие на предмет отсыревших патронов. Затем навьючил лошадей и подхватил путника за плечи, помогая тому встать.

  Встать все же удалось, хотя нога болела страшно и путник скалил зубы. Следующим испытанием было взобраться на лошадь. Вольный, умное животное, стоял смирно, пока Иван, напрягаясь изо всех сил, помогал перебросить раненую ногу через седло. Работать путнику приходилось одной рукой — вторая все так же отзывалась на любые команды лишь режущей болью и свисала, как тряпка, бесполезная и ненужная. В итоге он залезал на лошадь как дряхлый старик, медленно, с чужой помощью, прижимаясь к туловищу животного всем телом.

  Прежде чем двинуться в путь, он обернулся в надежде увидеть вдали приютивший их корабль, но тот давно скрылся за холмами.

  Ваня скакал впереди, периодически оглядываясь, не упал ли второй всадник в снег. Вольный шел следом, сам собой, а путник лишь сжимал в ладони ненужные поводья и смотрел вокруг, на скучный и унылый пейзаж бесконечных белых равнин да редких тощих деревьев, словно подтверждающих бессмысленность этого места.

  Они увидели город вечером, за час до заката. Несмотря на слабость, первым заметил его путник. Далеко впереди, бог знает в скольки верстах, крошечная серо-голубая полоска, словно смазанная первая карандашная линия на идеальном белом листе.

-  Город, - он махнул головой в направлении линии, - совсем близко.
-  Я ничего не вижу, - скептически ответил Ваня, - Может, вам показалось?
-  Мне не показалось. Вон он, — путник указал рукой, - виднеется. Присмотрись.
-  Я все равно ничего не вижу, - буркнул Ваня, - Нам пора делать привал на ночь. Ночи то холодные.
-  Ты увидишь его завтра, мы подойдем поближе, а солнце не будет слепить глаза. Ты когда-нибудь был там?
-  Нет, - вздохнул Ваня, слезая с коня, - я так-то вообще толком нигде и не был. Вот теперь буду. Жизнь другая начнется!
-  Какая «другая»? - полюбопытствовал путник.
-  Ну как... Город же! Не то болото, а настоящий город! Не ваш этот Петербург конечно, но уже кое-что. Там и работу хорошую найду. Я ведь теперь человек стрелянный, спасибо вам, кое-что умею.

  Путник ничего на это не ответил. Что теперь умеет Ваня, он хорошо понимал - Ваня научился стрелять в людей. Прошлый раз смерти вокруг довели его до истерики, но похоже мальчишка решил взяться за ремесло всерьез. Не на долго он задумался, а правильно ли это? Был человек работником, а станет солдатом. Каковы теперь его шансы встретить даже не старость, а хотя-бы разменять третий десяток? Он прогнал от себя эти бессмысленные мысли. Каждый в этом мире сам выбирает свой путь.

  Ваня подошел к Вольному и помог всаднику вылезти из седла, а потом отошел за дровами. По-началу путник просто сидел и ждал, затем достал свое оружие и осмотрел на предмет повреждений или ржавчины. Никаких явных изъянов оружие не имело, а потому его быстро настигло давно забытое чувство — скука. Он физически не мог делать ничего полезного, будь то движение, организация привала или разведение костра. Абсолютно вся работа была теперь на Ване и ему отводилась новая для него роль обузы, ведомого, пассажира, а вовсе не рулевого.

  Он пошарил рукой по карманам и достал оттуда кисет табака и кусочек мятой папиросной бумаги. Положил листок на колени, затем насыпал сверху щепотку, осторожно свернул и зажал губами. Затем достал спички и несколько секунд разглядывал полуопустевший коробок. С коробки на него смотрел лихой всадник, поставивший коня на дыбы. В его чертах, выведенных кистью неизвестного фабричного художника и отпечатанных фабричной же машиной, угадывался военноначальник, завоеватель царств и империй, сочетавший в себе, безусловно, смелость, решительность и силу. Дополняли образ лучи восходящего или заходящего солнца, вырывающиеся из-за спины этого неизвестного воина.

  Путник снова улыбнулся. Почему-то ему казалось, что улыбаться теперь придется чаще. Зажег сигарету и вдохнул табачный дым. Его легкие тут же проткнули сотни иголок боли. Он откашлялся, выплюнул сигарету на снег и выругался.

-  Что же ты, ни как подыхать собрался? - вновь знакомый язвительный голос заговорил у него в голове, - Неееет, табак теперь не для тебя. Теперь тебе только чай, и то не крепкий, да с жиденькой кашкой, может пару лет и протянешь.
Да, - произнес вслух путник, - курить больше не придется. Но стрелять я все ещё могу.

  Вернулся Ваня. Он не без труда разжег огонь, тощие ветки и сучья никак не хотели гореть, а достал из сумки очередную порцию консервов. С тех пор, как они наткнулись на громаду «Престола», с пищей проблем небыло — запасы пищи на корабле хорошо сохранились и могли бы прокормить небольшую армию.

-  С вами все хорошо? - поинтересовался он, - Как-то вы нездорово выглядите.

  На мгновение в голову путнику пришла мыль о том, что стоило бы злиться на мальчишку за такую глупость. Конечно с ним не все хорошо, все далеко от «хорошо», «хорошо» теперь осталось где-то за далекими горами и лесами, «хорошо» унес ветер, завалил снег и больше никакого «хорошо» нет и возможно не будет. Но Ванька, несмотря на свою простоту, возможно спас ему жизнь и сердится на него за глупость так же бессмысленно, как на собаку — за лай.

-  Жить буду, - отозвался путник, - Думаю, я даже готов продолжить.
-  Что продолжить?
-  Я хотел рассказать тебе всю историю. А нас прервали. До города совсем близко осталось, а я обещал, что закончу до того, как мы будем там. Так что придется кое-что подсократить, но я управлюсь.
-  Это ни к чему, вы ранены, вас нужен...
-  Покой? - перебил его раненый, - Покой нужен?
-  Ну... да, - Ваня виновато опустил глаза, принявшись рассматривать изорванные сапоги своего собеседника.
-  Мне сейчас не нужен покой. Я же сказал, я хочу рассказать эту историю до конца. Так мне будет... спокойнее.

  Ваня поднял голову. На его лице была слабая улыбка, блеклая тень его былого оптимизма, но путника она все равно порадовала. С того самого момента, как он очнулся после боя на корабле, он ни разу не видел юношу по-настоящему веселым. Кажется, его единственной эмоцией было усталое безразличие, больше подходящее для видавшего виды старика, а не для молодого парня. И вот эта слабая, блеклая улыбка показалась ему добрым знаком.

-  Рассказывайте, раз хотите, я то вам не указ.