Прощай, ГБ!

Девяностый год прошлого столетия был кажется годом всеобщего помешательства, всеобщего сдвига по фазе людей, населявших одну шестую часть суши, называемую Советский Союз. Вполне возможно, что территория эта подвергалась бомбардировке психотронными лучами из какого-нибудь орбитального СВЧ-излучателя или даже батареи излучателей, запущенных на орбиту Земли ЦРУ и другими враждебными СССР разведками. Как выяснилось позже воздействие это также называлось методом дистанционного зомбирования.
Что касается меня, то я стал периодически слышать голоса. Нет, вражеские «голоса» по радиоприёмнику я слушал без этого. Тем более что в период Перестройки их кажется даже перестали глушить. В мозгу моём стали появляться голоса, точнее два голоса, мужской и женский. Сначала меня это сильно нервировало, я даже подумывал обратиться к психиатру. Хотя наверно не мог уже этого сделать по той причине, что планировал эмигрировать в Штаты, а для этого необходимо было медицинское освидетельствование в абсолютном здоровье. К счастью, тест у психиатра я прошёл ещё до появления голосов. Поэтому с ними пришлось смириться, больше того, слюбиться. Я даже дал им имена: Мона и Роджер. Мона была большим скептиком, постоянно ругалась, иногда матом. Роджер напротив был позитивно настроен и подталкивал к хорошему. Голоса появлялись внезапно, казалось бы, беспричинно, в разное время суток, а то могли молчать целыми днями.
Я в том году работал сценаристом на разных киностудиях Москвы и познакомился (на студии имени Горького, кажется), с директором кинофильма, то есть администратором Олегом Бинштоком. Олег был небольшой, стриженный почти на лысо, что по тем временам было весьма необычно (время бритоголовых бандюков ещё не подошло) молодой человек из известной элитной московской семьи. Папа Олега, Виктор Биншток, давно покоившийся на Кунцевском кладбище в приличной компании, был режиссёром известных довоенных советских вестернов и боевиков, был даже директором главной киностудии страны во время войны. Только в качестве сценариста Виктор Петрович обозначался в титрах не как Биншток, а как Викторов. Мне была знакома эта практика «фамилия от имени» потому что, будучи плодовитым автором в случае если в одной газете шло сразу несколько моих материалов, мне предлагалось подписывать один из них Александров, чтобы от моей настоящей фамилии у читателей не рябило в газах. Потом я стал Александром Александровым в ТО «Экран», когда в один год вышло сразу несколько моих фильмов – теперь не следовало зрителей раздражать.
О Викторе Бинштоке болтали разное. Будто бы он сотрудничал с НКВД, а потом с КГБ и сам ничего не снимал и не писал. Ах, злые языки страшнее пистолета!  Хотя странным, однако, казался тот факт, что его сценаристский псевдоним «Викторов» одновременно принадлежал писателю Льву Гинзбургу, который работал с Бинштоком во времена охоты на «убийц в белых халатах». Его собственная фамилия Гинзбург попала в списки космополитов, что перекрыло ему все пути в кино и в литературу. В то же время фамилия Биншток никогда ни в какие запретные списки не попадала, хотя Виктор Петрович активно насаждал в советском кинематографе чуждый ему сюжет вестерна. Почему? И зачем эти два творческих человека делили один псевдоним – Виктор Викторов?
Внезапно появился голос Моны с комментарием о том, что младший Биншток, да и старший возможно тоже стукачи, на которых печати ставить негде. На что голос Роджера резонно заметил, что доподлинно ничего не известно, и наверно никогда не будет. А то, что не доказуемо есть злопыхательство и ложь.
Когда мы познакомились в студийных корридорах, Олег Биншток воскликнул:
- Вот тебя –то мне и нужно!
Если верить Моне, что Олег тоже не чужд неким печально известным органам, меня этот его возглас испугал. Я уже прошёл интервью в Американском посольстве, получил статус беженца и ожидал эмиграционной визы.
Олег пригласил меня на чай домой для очень важного разговора. Отказы не принимаются. По началу появилось нехорошее предчувствие, что «важный разговор» будет о моей эмиграции. Впрочем, такую беседу скорее всего следовало организовать в кабинете начальника Первого отдела киностудии. Хотя, конечно, я нештатный сотрудник, и с такими как я работу по-видимому полагалось вести в другой обстановке и другими методами. Страху добавил голос Моны:
"Приготовься, придурок. Этот новый «друг» тебя зароет."
Роджер:
"Нужно верить людям. В человеке больше хорошего, чем плохого."
"В конце концов я ведь могу не ответить на приглашение, сказавшись больным, и прекратить всякое общение с Олегом." – ответил я Моне.
"Нет-нет, ты иди! – подталкивал Роджер. -  не пожалеешь."
В общем, я терялся в догадках, идя к Олегу вечером. Он жил в центре Москвы, в большой квартире, уставленной зеркальными импортными шкафами с хрусталём и посудой, тоже очевидно не советского производства. В этом дорогом лакированно-фарфоровом зимнем саду порхала прекрасная нимфа Зиночка, жена Олега.  Она была миниатюрна, хрупка и сексуальна, чем скорее напоминала нимфетку. Олег в её присутствии таял, а папа Виктор Петрович благосклонно взирал на семейную идиллию сына с высоты многочисленных портретов.
Мы сели в гостиной за большой полированный стол, сервированный Зиночкой.
- Противный! Что же ты не предупредил, что у нас будут гости, - пропела Зиночка. – я бы не отпустила прислугу.
Олег поцеловал ей ручку и пригласил меня за стол.
- Любишь ли ты КГБ? – неожиданно спросил он, когда Зиночка наливала мне пахучую заварку.
Меня неприятно поразило, что на ближайшем портрете папа Олега, Виктор Петрович, как-то нехорошо посерьёзнел.
Вопрос меня обескуражил. Я не успел собраться с мыслями, как Олег продолжил.
 - Можешь не отвечать, я знаю ответ. Так вот когда-то отношение к этой организации было совсем иным.
Это когда же? В эпоху всеобщего доносительства, когда сексотами было чуть ли не полстраны? Да уж действительно когда-то это было народная организация.
- Отношение к КГБ менялось от плохого к хорошему и обратно за все эти семьдесят лет. Ты согласен?
Вообще-то я бы поправил: от плохого к очень плохому и обратно. Но для порядка кивнул. Куда он клонит?
- У меня появилась идея документального сериала о КГБ, вот как «Неизвестная война» с Бертом Ланкастером. Только у нас ведущим будет Владимир Рознер.
Мне следовало бы облегченно вздохнуть. Но я всё ещё не понимал, какова была моя роль в этом деле?
- А Рознер уже знает?
- В том то и дело, что ни Рознер не знает, ни КГБ.
- А почему ты думаешь, что им это будет интересно?
Я не спросил Олега, почему он считает, что МНЕ это тоже будет интересно? И Олег, видимо обладая некими телепатическими способностями, решил прежде всего ответить на мой немой вопрос.
- Ты мечешься от одного кинопроекта к другому без всякой гарантии, что он осуществится. А здесь будет постоянная работа на много лет вперёд. А в перерывах или в качестве отдыха ты сможешь заниматься своими проектами. Никто мешать не станет. И потом, поверь мне, этим сериалом ты сделаешь себе имя.
«Слушай их больше, идиот! Они тебя так опутают, что шевельнуться не сможешь. Это их новые, точнее подновлённые методы для таких вот головотяпов как ты» - пробудилась Мона.
Олег продолжил:
- Великий Рознер уже год, как исчез с телеэкрана. Говорят, он пишет книгу и одновременно ждёт предложения от какого-то американского канала. Но ведь книгу могут не опубликовать, а предложение может не поступить. Поэтому если будет что-нибудь, как говорят у них, ready to go, он не пропустит. А КГБ, и когда-то, и сейчас, а сейчас в особенности, необходимо работать над улучшением своего имиджа. КГБ это один из базовых институтов страны. Не станет КГБ, не станет Советского Союза и наоборот.
- Ах, с вами так скучно, мальчики! – простонала Зиночка, вставая из-за стола. – Я пойду куда-нибудь отдохну.
Она подставила Олегу нежную щечку для поцелуя. Он жадно схватил её за руку:
-Ты куда?
Она высвободилась и ускользнула.
«Они тебя покупают! – скрипела Мона, - Они тебя купят с потрохами, и ты никуда не уедешь. Подумай о жене и дочери.»
- Ну, что согласен? – Олег всё ещё переживал неожиданный уход Зиночки. Мысли его были далеко. 
Ну, разве не сумасшествие – человек уже лыжи навострил, чтобы свалить за бугор, а ему предлагают постоянную творческую работу на много лет? И пусть эта работа прославлять самого главного гада страны просто нет сил отказаться.
- А что такого замечательного делает КГБ сейчас? Перестало сажать за инакомыслие?
- А что, этого мало? В дополнение к этому КГБ не даёт эмигрантам, бывшим советским гражданам, вывозить из страны то, что считается народным достоянием.
То есть две серебряные ложки и бабушкино обручальное кольцо сейчас уже народное достояние? И об этом я буду делать хвалебный фильм о КГБ накануне собственного отъезда?
- Но это вроде как таможня не даёт вывозить?
- Правильно, но информация в таможню на некоторых бывших советских граждан поступает из КГБ.
В общем, казалось бы, по логике вещей я должен был отвергнуть это предложение, да и Мона призывала к тому же.  Роджер вообще молчал – потерялся, мужик. Но я плюнул и сказал «да». Не мог устоять! Я им такой панегирик отлужу за их же деньги, мало не покажется! Если позволят, конечно. Но ведь у нас же Гласность.
И потом я перестал бояться негласных агентов КГБ. Наоборот, мне было искренне жаль их. Тайная связь с этой организацией испортила этим людям жизнь. И что очевидно, я в этом почти уверен, не они, по видимому только малое число из них были инициаторами этой связи. Никто ведь не знает, как и чем их принудили, через что они прошли.
Уже через неделю мы встретились с Владимиром Рознером. Он жил где-то недалеко от Садового Кольца. Тоже большая квартира, огромные шкафы, наполненные книгами. Владимир Владимирович за время встречи ни разу не присел. Он ходил по комнате, завязывая галстук, попивая воду, поглядывая на часы. Олег представил меня как молодого подающего надежды автора. Рознер обо мне естественно слыхом не слыхивал. Ему было что-то известно о скандале с одним моим большим фильмом, знаком он был естественно с моим мастером Львом Николаевым, с некоторыми режиссёрами, с которыми я работал. В общем: с чем пожаловали, господа? Только быстро, быстро. Олег Биншток, которого Владимир Владимирович по-видимому знал намного лучше, изложил мэтру идею. Владимир Владимирович озадаченно остановился.
- Но почему я? – он пытливо посматривал то на меня, то на Олега.
- Но ведь вы же…
-Ни в коем случае! Кто вам сказал такую чушь?
Тут я стал свидетелем ещё одного мысленно диалога или обмена умственной энергией на расстоянии. Я естественно ничего не понял и не узнал, а мог только домысливать слова и предложения, как говориться, в меру своей информированности (в народе говорят: распущенности).
«Ты слышал, о чём эти двое пошептались?» – спросила Мона.
«Это телепаты высшего уровня. Мне пока до них пока не дотянуться,» - печально ответил Роджер.
- А фонды уже получены?  То есть деньги переведены? – озвучил свой вопрос телепат Рознер.
Олег на голубом глазу сказал, что фондирование на подходе.
- Ну, тогда может быть вы дадите мне почитать какой-нибудь сценарий или заявку?
Олег посмотрел на меня.
- Вы принесли заявку?
- Заявка в работе. Но если я не ошибаюсь, для начала мы хотели бы получить принципиальное согласие Владимира Владимировича на участие в проекте.
- Ну, друзья, это не серьёзно! – протянул мэтр. – Вы хотите, чтобы я так сказать априори, закрыв глаза…
Тут опять пошёл неслышный разговор между Владимиром Рознером и Олегом Бинштоком. По окончании этого мысленного диалога, Владимир Владимирович сказал.
- В общем так, друзья, идея эта интересная, не сказал бы, что полезная, но интересная. Я бы хотел увидеть ваш подход, ваши мысли на сей счёт, чтобы понять, стоит ли мне принимать в этом участие. Я ясно излагаю?
- Владимир Владимирович, мы подготовимся к следующей встрече на все сто! – пообещал Олег, вставая с дивана. Я тоже встал. Это напоминало старый еврейский анекдот о том, как сват в местечке уговорил хромую некрасивую бедную девушку Енту выйти замуж за молодого красавца, сына сахарозаводчика Бродского. Выходя от невесты, сват сказал, потирая руки: «Енту мы уже уговорили, теперь очередь за сыном Бродского.»
Я конечно выдал Олегу по полной программе. Перед встречей с Владимиром Рознером о заявке или другой письменной форме изложения идеи документального сериала о КГБ не было и речи. Он огрызался: почему ты сам не додумался, что нужно уже притащить что-то в зубах. Ты же сценарист-писатель, а не я. Я подарил тебе идею, а ты работай, работай.
Теперь, где эти фонды от КГБ, которые «на подходе»? 
- А вот ты пойди в КГБ и попроси!
Да, ситуация была точно анекдотическая. Олег устроил мне свидание в Общественной приёмной КГБ с представителем отдела по связи с прессой майором Соколом Ясным. Майору следовало сообщить, что сам Владимир Рознер дал согласие на участие в фильме о КГБ и дело за малым – утверждением заявки и переводом денег на финансовый счёт киностудии.
Проснулась Мона:
«Ну вот, пойдёшь в КГБ и тебя прямо там схапают. Пора бы остановиться, поганый отщепенец, предатель Родины, жалкий прихвостень капитализма. Зачем тебе нужно больше знать о КГБ? Хочешь смотаться за бугор и там продавать свои знания? Так не бывать же тому!» 
Роджер:
«Ничего не бойся. Они о тебе ничего не знают. Ты для них ничто и никто.»
И то правда, кто я и кто они? Хотя прям скажем не очень ободряюще.
Мона:
«Они выстраивают свою игру. Всё будет идти не шатко не валко, а потом эта мышеловка – бац – и закроется!  Иди, иди, больной человек. У тебя сдвиг по фазе. Ты не можешь остановиться, но ты должен! Ты не можешь идти дальше, у тебя семья. Сейчас ты должен всё отринуть и сидеть на чемоданах, в ожидании самолёта в лучшую жизнь.»
Но я таки попёрся в КГБ, к сыну сахарозаводчика Бродского уговаривать его жениться на Енте.
Майор Сокол Ясный был молодым человеком в хорошо сшитом, прекрасно подогнанным по фигуре костюме. Он сказал, что для Органов это большая честь, что на ведущей киностудии страны родилась наконец правильная идея рассказать советскому народу о советских же работниках плаща и кинжала. Ещё большей честью было для его организации то, что в проекте собирался принять участие сам Владимир Рознер. Касаемо денег давайте следовать установленному порядку. Расширенная литературная заявка. Утверждение заявки на Коллегии КГБ и фондирование.
Покинул я общественную приёмную КГБ в самых радужных чувствах.
Тут же позвонил Олегу. Он не отвечал. Ответил только через три дня. Голос надтреснутый. Прослушал молча мой рапорт. Равнодушно спросил, пишу ли я заявку. Я поинтересовался, что случилось, его планы изменились? Или КГБ не хочет со мной работать?
- Да нет… Зинка-жена ушла.
- То есть как ушла?
- А вот так. Пришёл три дня назад домой – пустая квартира. Ушла и всю мебель, весь хрусталь, всю посуду вывезла.
- А в милицию?
- А что в милицию? Я всё наше семейное барахло кроме квартиры на неё записал. Любил я её очень. Да и сейчас люблю. Не верилось, что сегодня она спит на моей руке и клянётся, что тоже любит, а завтра всё выметает и исчезает неизвестно куда. Вот об этом напиши, сценарист! Я тебе ещё одну тему просто дарю. В общем, если с горя не помру в ближайшее время, отзвонюсь.
Олег повесил трубку. Если верить Моне о связи Олега с ГБ, вышло тем не менее, что жену он больше любил, чем ГБ.Возможно, неурядицы в его личной жизни нарушили Гэбэшный сценарий в отношении меня, если таковой имелся.
Без помощи Олега моё безумие, равно как и моё движение вперёд по теме примирения  КГБ с советским народом сильно замедлилось. Но может быть это даже меня спасло?

©Alex Tsank
San Diego,
7/4/2016