6. Количественные и качественные отношения

ГЛАВА VI - КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ И КАЧЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ В МИРОЗДАНИИ.

Вопросы: «Что это?», «Сколько этого?», «Зачем и почему это?», «Что означает это?», «Как это использовать»?, « Какова цена этого?», – знакомы человечеству с времен его появления на свет. Уже самый первый из них потребовал создания программы опознавания, или алгоритма опознавания. Ведь «ЧТО» – это и человек, и зверь, и вода, и камень, и огонь, и пища… Причем совершенно разные.

Вот ЗВЕРЬ… Опасный… Нейтральный… Полезный… Зверь- пища и Зверь, для которого пища ты сам… Вот ЧЕЛОВЕК… Чужой… Свой… Совсем свой – жена, ребенок, брат, сестра; человек, которого надо защищать и человек, от которого надо защищаться…

Однако этого оказалось мало. Потому что внутри каждого «ЧТО?» самым удивительным образом обнаруживается не просто «СКОЛЬКО», но и как и в чем это «сколько» выражено. Так почти одновременно с выделением признака появилось понятие его выраженности, полезности либо бесполезности, опасности либо безопасности, т.е. того, что мы называем  КАЧЕСТВОМ…

Далее было открыто, что наличие особого качества во много раз ценнее, чем  более обширного количества, не обладающего данным качеством.Так осознанная и жизненно важная задача наилучшего выбора породила не только потребность в сравнении и оценке, но и понятие ЦЕНЫ.

Последняя достаточно быстро распалась на две неравнозначные части – цены как себестоимости и цены как ценности, т.е. того, ЧТО мы готовы заплатить за высокое и крайне необходимое для нас качество. Отсюда оставался лишь шаг до создания шкалы ценностей и – по возможности – УНИВЕРСАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ ИЗМЕРЕНИЙ.

В наше время категория качества существенно расширилась, вобрав в себя и «что это», и «каково это», и «зачем это», и «почем это». Ведь «это» как объект  абсолютно непредставим , пока не будет идентифицирован и интерпретирован через  признак, свойство и качество. Таким образом, качество это:

1. СВОЙСТВО;
2. СИСТЕМА;
3. СТРУКТУРА;
4. КАЧЕСТВЕННОЕ КОЛИЧЕСТВО;
5. ЦЕННОСТЬ;
6. ПОТРЕБИТЕЛЬСКАЯ СТОИМОСТЬ;
7. МЕРА (ОЦЕНКА);
8. УПРАВЛЕНИЕ;
9. ЭФФЕКТИВНОСТЬ.

Короче, качество – это то, что выступает на стороне объекта и от имени объекта, объединяя как его сущностность, так и проявленность.

Не менее долгий путь прошла и категория КОЛИЧЕСТВА. Она выражает формальное взаимоотношение предметов и их частей, а также свойств и связей через степень проявления того или иного свойства.

Сразу подчеркну: качество и количество суть диалектическое единство, не существующее одно без другого; оно абсолютное и относительное, статичное и динамичное, конечное и бесконечное, индивидуальное и  общее. 

Карл Маркс  утверждал: « … Невозможно изменить качество какого-нибудь тела без прибавления или отнятия материи либо движения, то есть без количественного изменения этого тела».

А вот как трактовал  количество  Аристотель: «Количеством называется то, что может быть разделено на составные части, каждая из которых, будет ли их две или несколько, является чем-то одним, данным налицо. То или другое количество есть множество, если его можно счесть, это — величина, если его можно измерить. Множеством при этом называется то, что в возможности (потенциально) делится на части непрерывные, величиною — то, что (делится) на части непрерывные».

Затем было произведено деление количества на внешнее (экстенсивное) и  внутреннее (интенсивное). Чистое количество, по образному определению  Гегеля, «есть бедное качество». Качество внешнее связано с простейшими измерениями и счетом. Второе (интенсивное  количество) выступает как сущностная характеристика качества, а единство интенсивного  количества и  проявленного качества порождает категорию МЕРЫ.

Но и это еще не все: для полного понимания необходимо знание морфологии, т.е. формы и структуры каждой части общего, ее потенциальность, способность к развитию, особая значимость для целого, а также учет всех существующих взаимосвязей, степень их организации и управляемости. И, наконец, поскольку качество обладает «внутренним количеством», то может быть измерено…

Первые попытки измерения были предприняты еще в глубокой древности. Мнения ученых по этому поводу существенно расходятся, причем временнАя граница  отодвигается все дальше и дальше. Достаточно реальной представляется период порядка 10-12 тыс. лет, но если признать реальность працивилизаций, а также  гипотезу палеоконтакта и внеземного происхождения человечества, то любой  подсчет теряет всяческий смысл. 

Поэтому будем начинать с того, что не вызывает сомнений — состояния измерений в Индии, Египте, Месопотамии. Науки как таковой тогда не существовало, не было и измерительной техники. Единственным  инструментом познания представал  человек и его разум, т.е. все измерения являлись умозрительным актом (здесь не имеются в виду простейшие измерения и счет).

Материалом для умозаключений служили не только эмпирическая реальность и опыт, но и возможность «прямого проникновения в суть вещей» – весьма сложного и трудно объяснимого феномена. Древняя мудрость легко оперировала такими понятиями, как материя и энергия, пространство и жизнь, время и вечность, дух и разум, количество и качество.

Затем пришло время освобождения от двойственности и плоскости с принятием  тройственности и объемности. Был принят постулат о скрытой потенциальности дуады, способной постепенно или взрывообразно трансформироваться в триаду, последнее звено которой тоже было вначале двойственным, но потенциально значительно выше  предыдущего.

Такая модель помогала понять не только преемственность, но и динамику эволюционного движения с постоянным переходом количества в качество от простого к сложному для собственного развития. Самое время вспомнить слова К. Маркса: « … Невозможно изменить качество какого-нибудь тела без прибавления или отнятия материи либо движения, то есть без количественного изменения этого тела».

Теперь попробуем выстроить некую модель мироздания, памятуя о том, что таких моделей может быть великое множество. Во главе всего будет НОЛЬ как символ абсолютной потенциальности. Далее — пространство и энергия, порождающие  материю.

От первых двух в мир приходит время как символ вечного движения и развития. Энергия и материя ответственны за информацию, становящуюся жизнью и производящую из себя тело, разум и сознание, а в дальнейшем — психическое существо, душу и дух…

Такая система предельно динамична. Вы можете идти и от единицы, и от двойки , и от тройки, однако набор фундаментальных свойств и движущих сил мироздания не изменится. Однако в процессе этого строительства вы быстро заметите, что и каждое из перечисленных свойств не является целостным и однородным, скорее,   двуединым либо триединым.

Самыми загадочными и непостижимыми останутся время и дух (сознание). Даже если не включать их в общее уравнение Вселенной, они все равно незримо будут там присутствовать. Что же касается человека, то в нем самом содержится все перечисленное — и пространство, и материя, и энергия, и жизнь, и информация, и время (как общее историческое, так и индивидуальное психологическое), и тело, разум и сознание. 

Таким образом, несмотря на открытую тройственность мира, в реальной  жизни  нам чаще всего приходится иметь дело с двойственностями, оппозициями.
Я-внешний и Я-внутренний; Мое пространство — внутреннее и внешнее;  Моя жизнь — материальная и духовная; Тело — материя, и энергия; Информация — та, которая во мне изначально и та, которую я получаю в течение жизни.

Наконец, есть духовное «Я» как следствие не столько «единства и борьбы противоположностей», сколько их единства и сотрудничества — тот самый Я, придающий смысл всему и сам являющийся неким «смыслом». Кстати, самой  «борьбы» это не отменяет…

Во мне все одноприсутственно, одновременно , единосущностно и изначально,  как и во всей Вселенной, частью которой я являюсь… Удивительно, но такое мировосприятие и миропонимание присуще человеку времен его детства, но весьма редко встречается в зрелом возрасте.

Однако вернемся к триаде... На что мог опираться человек для утверждения этой онтологической  реальности? По градиенту количества — на аристотелевские
«единичность, малость, множественность». По событийной  оценке — на «до того», «ныне» и «после того». По временной — «вчера, сегодня, завтра», а в дальнейшем — в «прошлом, настоящем, будущем».

Понимание и открытие «будущего» оказалось самым трудным и не могло произойти без осознания настоящего и прошлого как потока, подчиненного закону повторяемости и цикличности, что дает возможность прогнозирования. Отсюда и весьма пессимистический вывод: 

«Слова Проповедующего в собрании, сына Давидова, царя в Иерусалиме: Суета сует, - сказал Проповедующий, - суета сует: всё суета. Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем? Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек.

Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает, Чтобы там опять взойти; Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своем ветер, И на круги свои возвращается ветер; Бегут все реки в море, а море не переполнится, К месту, куда реки бегут, - Туда они продолжают бежать;

Всё - одна маята, и никто рассказать не умеет, - Глядят, не пресытятся очи, слушают, не переполнятся уши. Что было, то и будет, и что творилось, то творится, И нет ничего нового под солнцем.

Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость! А уже было оно в веках, что прошли до нас. Не помнят о прежнем - так и о том, что будет, - О нем не вспомнят те, кто будут позднее.

Я, Проповедующий, царил над Израилем в Иерусалиме, И предал я сердце тому, чтобы мудростью изучить и изведать Всё, что делается под небесами: Тяжкую задачу дал бог решать сынам человека! Видел я все дела, что делаются под солнцем, И вот - всё это тщета и ловля ветра: Кривое нельзя расправить, и чего нет, нельзя исчислить!

Сам себе промолвил я так: Вот я мудрость свою умножил более всех, Кто был до меня над Иерусалимом, И много видело сердце мое и мудрости и знанья. Так предам же я сердце тому, чтобы мудрость познать, Но познать и безумье и глупость, - Я узнал, что и это - пустое томленье, Ибо от многой мудрости много скорби, И умножающий знанье умножает печаль.»

(Книга Екклезиаста).

Тем не менее, прямая связь между членами триады: настоящим, прошлым и будущим, — никогда не подвергалась сомнению и нашла свое выражение в умозаключении: «ПОСЛЕ ТОГО —  ЗНАЧИТ ВСЛЕДСТВИЕ ТОГО». Однако  в процессе познания выявился весьма неприятный факт — ЗАЧАСТУЮ «ПОСЛЕ ТОГО» НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОЗНАЧАЕТ «ВСЛЕДСТВИЕ ТОГО».

 Это открытие не привело к развенчанию всевластного детерминизма как в науке, так и в религии («Истинно, истинно говорю тебе — ни один волос не упадет с головы твоей без воли Отца Моего»), а просто заставило гораздо внимательней присмотреться к тому, что мы привыкли именовать ПРИЧИНОЙ.

В Индии философская мысль пошла дальше, представив миру тщательно продуманную и аргументированную концепцию Кармы как универсального  закона всеобщего взаимодействия причины и следствия. Однако от чистого детерминизма ее отличает мощный морально-этический и духовный компонент, превращающий этот закон в истинный двигатель человеческой цивилизации. 

Не был упущен и такой важный компонент, как качество. Еще в Упанишадах утверждается: «Три великих гуны, три свойства, три начала природы, три качественных нити, из которых сплетена вся ткань Пракрити, правят миром. Это САТТВА — уравновешенность, гармония; РАДЖАС — страстность, влечение, стремление; ТАМАС — инерция, темнота, невежество».

Следует упомянуть еще и индуистское ТРИМУРТИ — триединство Созидания,   Поддержания и Разрушения как единство космических процессов эволюционной направленности.

Более поздняя христианская ТРОИЦА сохранила все признаки предыдущих, однако крепко связала Человека, Землю и Небо через Бога Сына и Бога Духа, признав за самой Троицей качества невыразимости, непостижимости, сакральности, скрытой глубины — то есть того, что в дальнейшем стало пониматься как христианская мистика, таинство, Богооткровение.

Нельзя  не упомянуть и о том, что Четвертая Книга Моисеева именуется «ЧИСЛА»,  хотя в ней речь идет о куда более сложном процессе — исчислении. Намного позже — примерно в III веке до н.э. — появилось и начало развиваться новое учение, приписываемое  Гермесу Трисмегисту. Многие  его положения совпадали с Торой, но были и существенные отличия в виде так называемых Арканов Таро (от древнеегипетского ТАР — дорога и РО — царская).

Наряду с религиозным и философским аспектом в них содержалось подробное описание устройства мира, основанное на символике геометрических структур и чисел. В целом же все учение  подводит человека к принятию идеи многоярусного и многомерного устроения, связанного прямыми и обратными связями, переходами по горизонтали и вертикали в организованном  пространстве- времени; жизнью, где все присутствует одновременно, обогащая и дополняя друг друга. Так, одно из положений средневекового герметизма гласит:

«Наиболее простое представление и пример изображения всех  вещей являют собой прямая линия и круг, независимо от того, существуют ли вообще эти вещи или они скрыты покровом тайны. Нельзя искусственно создать круг, не используя линию, и создать линию, не прибегая к точке.

Таким образом, лишь благодаря точке и архетипу все вещи как таковые начинают проявлять себя. То, что находится на периметре (периферии), каким большим бы оно ни было и каким бы воздействиям ни подвергалось, всегда поддерживается центральной точкой и из нее  исходит». (Джон Ди).

Обратите внимание — это положение справедливо и для геоцентрической, и для гелиоцентрической модели мироздания, не противоречит библейской версии сотворения мира и почти запредельной сингулярности современной космогонии  и  теории Большого Взрыва. Более того, это не противоречит и антропоцентрическому принципу, где ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ ВСЁ И МЕРА ВСЕМУ…

Итак, после осознания трехмерности мира и такой же трехмерности себя простой счет человека удовлетворить уже не мог. На смену ему пришли числа и исчисления как основные инструменты количественной оценки объектов и их частей. Было постулировано, что число есть фундаментальный признак, лежащий  в основе мира вещей. (Подчеркнем – именно МИРА  ВЕЩЕЙ).  Числа призваны описывать гармонию Вселенной, стоящей за любой внешней связью, они есть начало всех начал. 

Мир Чисел одновременно суть Мир Причин, а также воплощенный принцип  соразмерности, цикличности и ритмики. Он незримо присутствует не только в науках, но и в поэзии, музыке, художественном творчестве и любом мастерстве. Числа не только количественны, но и качественны; они и реальность, и символ реальности. Именно такой точки зрения придерживались Аристотель, Платон,  Пифагор, а в христианстве — блаж. Августин, по утверждению которого «число есть архетип Абсолюта».

Далее развитие науки о числах приняло лавинообразный характер. Числа простые, натуральные, целые, рациональные, действительные, мнимые,  комплексные, отрицательные, псевдослучайные… Ряды чисел, доказывающие наличие некого «скрытого плана природы» — например, ряд Фибоначчи.

Последний представляет собой числовую последовательность, в которой каждое последующее число равно сумме двух предыдущих. По мере увеличения чисел ряда отношения двух соседних его членов приближаются к точной пропорции «Золотого сечения» — основе красоты и гармонии не только в природе, но и в человеческих отношениях .

Ряд Фибоначчи описывает также особую спираль, которая может быть двойной, а каждая из спиралей может закручиваться в противоположную сторону. В природе, да и в самом человеке таких спиралей предостаточно. Это еще раз подтверждает  наличие закона противоположностей, который дает не только качественные, но и количественные результаты.

Можно считать доказанным, что и макромир, и микромир эволюционируют по одним и тем же законам, присущим  как живой, так и неживой материи. Не исключено, что двойная спираль ДНК не только символизирует процессы  восхождения-нисхождения, эволюции-инволюции, но и содержит чрезвычайно важную для человечества информацию. Не исключено также, что пристальное внимание к спиралевидным галактикам поможет нам понять и «галактики»  собственные…

Ныне человеческое познание расширилось неимоверно. Теперь за сложнейшими формулами вечности, бесконечности , пустоты и хаоса мы обязаны разглядеть реальные очертания мира и себя в этом мире, перейдя из вселенной чисел и формул во вселенную жизней и судеб… Такие попытки предпринимались многократно, и здесь за числами закреплялись  не только количественные, но и качественные признаки. Были числа плохие и хорошие, злые и добрые, мужские и женские, земные и небесные, божественные и человеческие.

Очень скоро у определенных чисел появились сакральные и мистические интерпретации, например, у единицы, двойки, тройки, семерки, десятки, дюжины  и тринадцати… Когда же дело дошло до исчислений, то они были признаны  «Актами Божественного Творения, скрепляющими единство Вселенной». 

В конце концов, из всего этого сформировался удивительный сплав «единого во множестве и множества в едином» под названием МАТЕМАТИКА, которая имеет как статус науки, так и статус универсального космического языка. А вместе с ней
«образовались» и особые люди — математики, воспарившие над всем суетным и земным, никогда и ничему не удивляющиеся и готовые объяснить все и вся при помощи своих волшебных чисел и формул даже Господу Богу, если в том будет необходимость…

***

Уже в древних источниках, таких, как Арканы Таро, была четко сформулирована цель жизни человека и основные способы ее достижения.  Цель же состояла в следующем:«Познавший Вселенную обретает бессмертие». Спустя несколько веков этот постулат был существенно дополнен: «Человек, познай себя». И вот здесь дело надолго застопорилось.

Оказалось, что «познать себя» не менее сложно, чем «познать Вселенную». Одноприсутственность и равноправность объекта и субъекта делало эту задачу немыслимо трудной. И если в плане количественного измерения объектов и процессов все складывалось весьма неплохо, то в противоположной царила неопределенность, относительность, нелинейность и неклассичнось. Отсюда и серьезные проблемы  как с мерой и измерением, так и с их интерпретацией.

Уже в Гите утверждалось: «ГАХАНА КАРМАНО ГАТИХ», – что значит: «Неясен и сложен Путь Действий»… Как же оценивать? «По плодам их узнаете их», – отвечает Новый Завет. И все было бы хорошо, если бы эти «плоды» не были вторичны по отношению к сущности и всегда могли бы быть точно взвешены, просчитаны, измерены  и постигнуты.

Интуитивно чувствуя глубочайшую связь между качеством и количеством, признаком и его выраженностью, числом и скрытым в нем глубоким смыслом, лучшие умы того времени приступили к новой и весьма нелегкой работе. Так почти одновременно появились на свет нумерология и астрология.

Первая выступала как учение о связях между числами, физическими объектами и живыми существами с их характерами, судьбами и предназначениями. Вторая  пыталась объяснить и доказать действие небесных тел на человека – его темперамент, моральные и волевые качества, поступки, будущую судьбу и влияние этой судьбы на мир в целом.

Подобный  подход означал не столько новый способ познания природы мира и человека, сколько попытку проследить тончайшие и глубоко скрытые связи между макромиром и микромиром, большой и малой Вселенной, между «тем, что наверху, и тем, что внизу». В процессе этой работы сложилось четкое представление о силах, стоящих за этими связями и их организующими, а далее и попытка их овладением.

Так в процесс познания вошли и надолго прописались там понятия символа,  магии и мистики. Интересно отметить, что в некоторых древних алфавитах, например, в арамейском, буквы использовались для записи чисел, имея поэтому и количественное значение. Возможно, именно этот тайный, скрытый смысл лег в основу многих библейских притч, придавая им неповторимую метафоричность и мистичность.

Но только в ХХ веке стал возможным подсчет информационной ценности и насыщенности библейских текстов, превышающих всё, написанное человечеством. Была сделана и попытка «оцифровки» одной из самых известных библейских притч – и с воистину удивительным результатом. Оказалось, что кроме общеизвестного смысла, в ней содержалось и еще несколько ранее неизвестных.

А вот уже совсем свежий пример. Английский математик А. Дадли использовал нумерологические принципы при анализе рынка ценных бумаг и выиграл спор у сторонников волновой теории Эллиота. Его прогноз оказался куда точнее.

Так что положения Пифагора, выдвинутые еще в VI веке до н. э., благополучно дожили до наших дней, а слова Корнелия  Агриппы: «Каждое число имеет некую силу, которую это число (или символ для обозначения числа) выражает не только количественно. Эти силы заключаются в мистических связях между отношениями вещей и принципов в природе, выражением которых они и являются», – до сих пор не опровергнуты…

Убеждение в том, что «все может быть взвешено, просчитано и измерено», породило не только проблему измерений, но и их онтологические, философские и психологические аспекты. Ведь большинство аксиом и постулатов современной  науки основаны именно на количественном, физическом и механическом  подходах. Даже релятивистская теория, квантовая механика и квантовая физика  не в силах ничего изменить, пока не будет серьезно пересмотрена сама суть   метода познания.

Есть один крайне неприятный момент, сближающий науку, религию и все дисциплины, основанные на «рацио» – любая информация, не укладывающаяся в прокрустово ложе аксиомы и догмы, элементарно игнорируется. Обнаружив новый для себя факт и уже не имея возможности опровергнуть его, ученые никогда не обходятся без обязательного предостережения: «Конечно, если очистить этот факт ( эксперимент, феномен, процесс, концепцию и т. д.) от мистических, религиозных, псевдонаучных и псевдофилософских наслоений, то окажется … ».

Вот именно: А ЧТО ОКАЖЕТСЯ? Особенно, если мы в своей интерпретации будем опираться не на «науку», а на всю мощь современного знания, объединяющего, а не разделяющего? В нашем случае – когда пытаемся «измерить алгеброй гармонию»?  А вот что…

***

Общепринятое положение гласит: представление объектов в виде числовой величины есть один из методов эмпирического познания и позволяет установить соотношения между числами и свойствами объекта.

Для этого вначале создается некий набор правил, затем начинается процедура присвоения символа изучаемому  объекту. Это могут быть простые «метки» для обозначения множеств либо числа, характеризующие степень выраженности определенного признака. Символ-число не обязательно несет в себе чисто количественную информацию. Таким образом, мы создаем искусственную модель, заменяющую сам объект.

Поэтому ИЗМЕРЕНИЕ, как и любое формальное построение, ведет к потере части информации или ее существенному искажению. Ошибки здесь неизбежны. Их выраженность прямо зависит от точности измерительного прибора, условий измерения и самого человека, эти измерения производящего.

Алгоритм присвоения символа называется измерительной шкалой, которых существует великое множество. Никакая, даже самая продуманная и просчитанная шкала, не может быть абсолютно объективной  и истинной по  определению.

Проблема измерений неплохо решена в сфере точных наук, но в гуманитарных
(особенно в социологии и психологии) дело обстоит намного хуже. Когда же речь идет о духовных областях человеческой психики, само понятие измерения теряет смысл. Такой науки, как «духовная метрология», нет и быть не может… Потому что эти процессы не поддаются ни непосредственному измерению, ни алгоритмизации, ни компьютеризации.

Как и в чем измерять чувства, идеи, эмоции, верования, убеждения, предпочтения, истинность веры и силу веры? Что на самом деле представляют собой и чем истинно являются личностные, надличностные, надсоциальные, надсознательные и духовные измерения психики?

Да, у нас есть теория, есть терминология, есть понятие и есть определение, однако нет никакой уверенности в том, что они – не более чем символ чего-то такого, о чем мы имеем лишь смутное представление… Вряд ли можно считать серьезными «измерениями» тесты, опросы, анкеты, стандартизированные интервью  и т.д…

А вот еще крайне неудобный вопрос: какова точность, объективность и беспристрастность человека как «измерительного прибора»? Будут ли одинаковы оценки ситуации жителями горящего, задыхающегося от нехватки воды и воздуха, расстреливаемого в упор с нечеловеческой жестокостью города с оценками благополучной, сытой, самодовольной и ханжеской группы    исследователей-экспертов? 

Какой мерой измерить счастье, радость, любовь, боль, страдание, честь, мужество, доблесть, благородство и жертвенность? Какова их цена и какова их  ценность?  И вообще: КАК ИЗМЕРИТЬ ЦЕНУ ТОГО, ЧТО САМО ПО СЕБЕ ЯВЛЯЕТСЯ  МЕРОЙ ВСЕХ  ВЕЩЕЙ?

Мы привыкли говорить: символ победы, символ веры, символ любви, символ  предательства и т. д. Но ведь символ не сводится, как знак, лишь к чистой форме.  Он погружен в метафизический, мифологический, культурный, социоисторический и религиозный контекст.  Это не «дверь», а скорее «ключ к двери», позволяющий проникнуть в область значительно большую, чем он сам.

Нельзя не согласиться с тем, что процесс символизации уходит в тайные глубины  индивидуальной и коллективной психики с их «подсознательным» и «надсознательным». Символ – это не «количественное» и не «качественное»;  он универсален и вместе с тем индивидуален, он по-своему «реален», хотя накрепко связан с мифом и магией.

Величайшим символом, несомненно, является СЛОВО – то самое, «которое было у Бога» и которое «было Бог». Даже в нашем физическом мире слово, будучи определенной последовательностью звуков, выступает как  ИНВАРИАНТ, т.е.
«величина, остающаяся неизменной при тех или иных преобразованиях; единица, заключающая в себе все основные признаки собственных реализаций и в то же время являющаяся кодом разнообразной информации». Когда же мы помещаем слово в психическое и духовное пространство, его значимость возрастает многократно…

Другими не менее важными символами являются жизнь и смерть. Они настолько тесно связаны между собой и реальным человеком, что разделить их невозможно. В определенном смысле человек есть и слово, и символ единства жизни и смерти,  умирания и возрождения как фундаментальных онтологических  реалий.

Проблема рождения, проживания и умирания – одна из самых важных в пантеоне великих тайн бытия. Кроме того, она индивидуальна, поэтому каждый из нас уходит из мира по-разному и символизирует разное.

Так, шотландский историк Томас Карлейль, умирая, спокойно сказал: «Так вот она какая, эта смерть!».

Композитор Эдвард Григ констатировал: «Ну что ж, если это неизбежно…».

Гений диалектики Фридрих Гегель и перед лицом смерти остался верен принципам противоположности, на которых основана вся его философия: «Только один человек меня понял на протяжении всей моей жизни, — прошептал он, но, помолчав, добавил: — А в сущности, и он меня не понимал!». 

Королева Мария Антуанетта перед казнью была совершенно спокойна. Всходя на эшафот, она оступилась и наступила палачу на ногу: «Простите, пожалуйста, месье, я это сделала случайно… », – сказала она извиняющимся тоном.

Римский император и тиран Нерон перед смертью с наигранным трагизмом воскликнул: «Какой великий артист умирает!».

Анатоль Франс, Гарибальди, Байрон перед смертью прошептали одно и то же слово: «Мама!».

Когда умирал прусский король Фридрих I, священник у его одра читал молитвы. На словах «нагим я пришел в этот мир и нагим уйду», – Фридрих оттолкнул его рукой и воскликнул: «Не смейте хоронить меня нагим, не в парадной форме!».

Умирая, Бальзак вспоминал одного из персонажей своих рассказов, опытного врача Бианшона: «Он бы меня спас… ».    

В последний момент перед смертью великий Леонардо да Винчи воскликнул: «Я оскорбил Бога и людей! Мои произведения не достигли той высоты, к которой я стремился!».

Царь Николай II перед казнью отдал палачам свои сапоги и сказал:  «Пользуйтесь, ребята, все-таки царские».

Шпионка-танцовщица Мата Хари послала целящимся в нее солдатам воздушный поцелуй: «Я готова, мальчики».

Умирающая Анна Ахматова прошептала после укола камфары: «Все-таки мне очень плохо!».

Один из изобретателей синематографа, 92-летний О. Люмьер сказал: «Моя пленка кончается».

Надежда Мандельштам приободрила свою сиделку: «Да ты не бойся».

Последние слова  Альберта Эйнштейна остались неизвестны, потому что сиделка не понимала по-немецки, но находясь на смертном одре, он не раз выражал своё недоумение по поводу устройства и существования этой странной Вселенной.

Великий русский поэт Федор Тютчев перед смертью сказал: «Какая мука, что не можешь найти слово, чтобы передать мысль».

Последние слова Ивана Тургенева были странными: «Прощайте, мои милые, мои белесоватые… ».

Последние слова Толстого, сказанные им уже в полузабытьи, были: «Не понимаю».

Антон Чехов свои последние слова сказал по-немецки: «Я умираю», — и выпил до дна бокал шампанского. 

(цитируется по книге  В.В. Стрелецкого «Проникновение в потустороннее»).

Какой же из всего этого следует вывод? А очень неутешительный… Несмотря на  огромные успехи науки, колоссальный технологический прогресс и безусловный рост научных знаний мы катастрофически отстаем в зрелости ума и прозорливости души…

Будем  честны, на сегодняшний день нет ни одной удовлетворяющих всех теории нашего существования.  Мы по-прежнему продолжаем пребывать в мире вещей и измерять вещи. Ничего не меняется и при попытке опереться исключительно на «идеальное», «философское», «религиозное» и «духовное». Наше представление о высших измерениях психики пока – неполная карта с множеством «черных дыр и белых пятен».

Не радует и решение проблемы измерений в социологии и психологии – оно там насквозь механистично, формализовано, бездуховно и бездушно. Более того, принимая на веру одну из истин (теорий, концепций, парадигм, гипотез), мы никогда не можем с уверенностью сказать, куда она нас приведет, ибо для нашего восприятия она появляется как бы «ниоткуда» и столь же «неизвестно куда» исчезает.

Делать долгосрочные прогнозы сегодня не осмелится ни один уважающий себя футуролог, ибо: «ПЛОД ЗНАНИЙ ГОРЕК»… Возможно, самые счастливые на Земле люди – это те, кто живет по библейским принципам, как живут цветы, деревья, птицы, не измеряя, не судя и не оценивая… Это отнюдь не шутка – вопрос о том, «как сделать человечество счастливым», может быть решен только через счастье  отдельного человека.

Есть и противоположная точка зрения: по настоящему счастливым можно быть лишь в счастливом обществе, народе, стране, государстве… Вопрос лишь в том, как и чем это счастье измерять, раз уж человечество договорилось считать его высшей человеческой ценностью. Увы, но на сегодняшний день мы не можем договориться даже об этом…

А ведь попытки понять, что такое СЧАСТЬЕ и как оно обретается, предпринимались с глубокой древности. Это уже само по себе не может не удивлять. Создается впечатление о существовании какого-то таинственного «ПРЕДЗНАНИЯ», тесно  связанного с не менее загадочным «ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ» ЧЕЛОВЕКА.

В древнеиндийской философии аналогом счастья выступает АНАНДА – чистая радость, блаженство; высшее, завершенное, самодостаточное состояние бытия или чистого существования САТ.  Третьим членом этой троицы является ЧИТ –  Высшее Сознание. Достижение этого высочайшего уровня считалось максимально возможной реализацией устремленного человека…

Прошли тысячелетия, а понимание счастья как общепризнанной конечной цели субъективной деятельности человека сохранилось в неприкосновенности. Достаточно вспомнить: «человек создан для счастья, как птица для полета…» Тем не менее, этот «полет» понимается по-разному и происходит у всех по-разному.

Для кого-то счастье – это удача, улыбка судьбы, удавшаяся жизнь; для другого – чувство огромной, всепоглощающей радости, пусть даже испытанной один раз в жизни. Третий скажет, что счастье – это обладание наивысшими (или хотя бы доступными) благами, а для четвертого это – чувство глубокого удовлетворения  сделанным и реализованным.

Однако все согласятся с тем, что в счастье есть одновременность того, что целиком зависит от самого тебя и должно быть создано тобой, и того, что обусловлено внешними условиями.  И кто-то скажет: «Если счастье как наслаждение – это цель жизни, то да, я испытал его… Потому и считаю себя счастливым».

И всегда найдется оппонент, возражающий: «Высшее счастье жизни – в ее величайшей полезности». Но кто-то обязательно добавит: «Нет счастья без отсутствия телесных и душевных страданий, без полного и безмятежного покоя»…

Безусловно, не обойдется и без крайне мучительного для многих вопроса: может ли быть счастлив человек, буквально погруженный в боль, страдания и несовершенство мира, во все его несчастья?

Тогда счастье – это осознанный долг служения, высшая обязанность и предназначение человека; это его вторая, истинная природа; это его мощный и деятельный разум; это поиск нравственного совершенства, далекий Зов, космический  императив… Так что вера, воля к совершенству, правда и справедливость, беспорочность, стремление к добру и созидательный труд уже есть счастье…

Кто-то  вздохнет и подумает: «Ох, уж эти философы и мыслители… Любовь – вот единственное, что нужно для счастья… Дайте каждому мужику любящую бабу, а каждой бабе – любящего и непьющего мужика, да детишек побольше, да здоровье покрепче, и все само собой образуется… Ни войн не будет, ни болезней, ни несправедливостей…»

А ведь то, что нам удалось «подслушать» – лишь крохотная часть общего. Да, счастье – фундаментальная категория человеческого бытия, и никто этого не отрицает. Да, вполне возможно, что человек – это существо, предназначение (или цель?) которого состоит в том, чтобы быть счастливым.

Да, мы можем пойти дальше и открыть, что счастье – это наиболее полная реализация индивидуального предназначения, а пойдя еще дальше и выше – что каждая жизнь – лишь один шаг в почти бесконечном восхождении к полной реализации.

Нам придется также решить крайне важную проблему: счастье – это вполне достижимая и реальная человеческая ЦЕЛЬ, или столь же реальный ПУТЬ К ЦЕЛИ?  Или же оно – сверхцель, сверхзадача, эволюционный императив, нечто  «надчеловеческое», божественное, космическое?  И тогда у нас нет другого выхода, кроме как выделить и признать «простое человеческое счастье» вполне надежным и объективным критерием  правильно прожитой жизни…

Все познается в сравнении, поэтому всегда необходим эталон, образец, мера и способ измерения. Однако до сих пор такого эталона нет… Наверное, это хорошо, ибо если мы признаем счастье единственной и высшей целью и, наконец достигнем его, жизнь прекратится – ей незачем и некуда будет идти.

Налицо трагический парадокс: счастье нельзя не считать достижимой конечной целью, но и нельзя считать его таковой. Ситуация еще более усложнится, если мы будем исходить из моральных предпочтений и собственного понимания  добродетели.

Сегодняшнее  человечество охотно признает счастье в качестве высшего блага, но каждый понимает его по-своему. Для многих это – всего лишь субъективное чувство, не могущее быть отнесено к категории всеобщности и уж тем более не  имеющее никакого отношения к проблеме нравственности. Да и само содержание последней претерпело серьезные изменения, как, впрочем, и понятие совершенства. И если в 60-70 годы феномен счастья был предметом самых жарких споров и дискуссий, то ныне практически  ушел в тень…

Теперь каждый предоставлен сам себе и отвечает сам за себя. Наверное, это правильно и своевременно, ибо давно пора встать на ноги и ходить самостоятельно.

Лично я считаю прожитую жизнь в первую очередь крайне полезной, хотя и счастливых моментов в ней было немало. Считаю так потому, что одна-единственная жизнь, грубо вырванная из общего контекста жизней предыдущих и последующих, не может считаться надежным критерием и судьей дней наших… Что же до эталона и идеала в отношении человека, то для меня это радость и здоровье тела, чистота души, мощь разума и величие духа. Не собираюсь спорить – каждый вправе иметь свои идеалы…

Поиски счастья, удачи, реализации своих потребностей и возможностей, стремление к полноценной и яркой жизни – неотъемлемая часть нашей природы. Поиски эти никогда не прекращались и  никогда не  прекратятся… Вот почему немалое число людей, не найдя счастья на Земле, ищут его в других местах, других мирах или «других измерениях».

Но даже и тогда, погружаясь в символические и мифологические пространства, мы неизбежно видим одно и то же:  Детей Эдема, детей слова и символа, и детей земли, детей памяти, числа и меры. Мы начинаем понимать, что эпоха разделения, ограничения, эпоха узкой специализации и всеобщего непонимания заканчивается…

НАЧИНАЕТСЯ ЭПОХА ВЕЛИКОГО СИНТЕЗА…

*** 

Недавно в одной из статей М. Леонтьева я наткнулся на любопытное прочтение «старых» и «новых» понятий. Речь идет об индийской общественной системе как неком гаранте стабильности. Как известно, в ней выделяют следующие касты: брахманы — священнослужители; кшатрии — воины; вайшья — трудящиеся люди; шудры — крестьяне, разнорабочие и слуги.

Брахманы в Индии — это священники и жрецы в храмах. Их положение в обществе всегда считалось самым высоким, даже выше, чем должность правителя. В настоящее время представители касты брахманов также занимаются духовным развитием народа: преподают различные практики, смотрят за храмами и являются духовными учителями.

Представители кшатриев всегда исполняли обязанности правителей, полководцев, воинов, охранников и управленцев высшего звена. В настоящее время ничего не изменилось — кшатрии занимаются военным делом либо идут на административную работу.

Вайшья представляли рабочий  класс: они занимались земледелием, разводили скот, торговали. Сейчас представители вайшьев занимаются хозяйственными и финансовыми делами, различной торговлей, банковской сферой.

Каста шудров всегда существовала в роли крестьян или даже рабов: они занимались самой простой  и тяжелой работой. Даже в наше время этот социальный слой — самый бедный и часто живет за гранью нищеты.

Шудра не имеют ничего общего с плебсом древних римлян. Понятием «плебс» первоначально обозначали пришлое население Древнего Рима, которое не пользовалось политическими правами в отличие от патрициев, то есть «потомков отцов».

В начале III века до н. э. патрицианская и богатая плебейская верхушки слились в одно сословие — нобилитет, и в 287 году до н.э. был принят закон о том, что решения плебейских собраний (плебисцитов) являются обязательными для всех граждан вне зависимости от происхождения. 

С этого времени патриции и плебеи перестали быть различными классами-сословиями. Зажиточные граждане образовали сословие всадников, а все бедные составляли плебс, включавший свободных ремесленников, крестьян и мелких торговцев. В средневековой Европе так часто называли городскую
бедноту.

(В современной России толкование этого понятия качественно изменилось. Сегодня термин «плебс» по определению Н.Мерзлякова означает следующее: "Это общность людей, стоящих на низшем уровне современного общества, погрязших в себе, не имеющих общественно значимых цепей в жизни, творящих вокруг себя мерзости и пошлости, оправдывая себя тем, что они такими созданы, и обвиняющих в этом несправедливый мир…")

Шудра – это несколько иное. Согласно индуистской религии, шудра — реинкарнация наиболее отвратительных и преступных людей, таким образом отрабатывающих тяжелую карму. Поразительно, но представителям этой касты нельзя было даже наступать на тени представителей более высших сословий. И только совсем недавно им разрешили заходить в храмы и подходить к людям других сословий.

Что же касается интересов, то у шудров они сосредоточены прежде всего в теле и его производных — семье, родственниках, кланах, а также в чувственных наслаждениях («хлеба и зрелищ! … »). От шудров требуется лишь одно: следование правилам общежития. Их не карают особенно строго и всегда используют те или иные властные и политические силы.

Вайшьи уже вышли из тесного пространства лавки, ларька и идеи собственного  обогащения. Теперь главное  для них — дело, бизнес как смысл существования.

Кшатрии мыслят и действуют по-иному. Собственные интересы и интересы общества для них — одно и то же. Они готовы умереть за Родину, ибо они и есть  Родина. Они не могут быть коррупционерами — этим бы могли заняться вайшья, если бы их пустили во власть, но «кто пустит торгаша в дом самурая»? Для истинного кшатрия нация — тело, власть — разум. Обиды нации — их обиды, а поражения — их поражения.

И, наконец, брахманы. Их путь — высшее служение. Их почитают все, от правителя до простого крестьянина, и каждый нуждается в их помощи и совете. Для брахмана не важны ни престолы, ни богатство, ни власть, ни слава. Он не нуждается ни в чувственных, ни в духовных наслаждениях. Брахманы угодны  богам и необходимы людям.

В подобной системе резко обозначены границы запрещенного и разрешенного.  То, что допустимо для низших — глупость, обжорство, свободный секс, алкоголь, наркотики, пустословие и некое подобие «свободомыслия», абсолютно неприемлемо для высших. Даже не столько запрещено, сколько несовместимо с их статусом.

Однако эта вполне надежная с виду система никогда не была реализована на деле либо реализована недостаточно. Последняя попытка воплотить в жизнь подобное устроение была предпринята в СССР — и тоже с неоднозначным результатом. Ныне о кастах (как о капитализме, социализме и коммунизме) говорить не принято…

 Центр тяжести перенесен на большую триаду — государство, общество, личность с их сложными и многообразными отношениями. Основными элементами этого фундамента считаются свободы, права и обязанности, опирающиеся на знаменитый девиз французской революции : либерте, эгалите, фратерните —  свобода, равенство, братство.

Именно отсюда ведет свое происхождение ЛИБЕРАЛИЗМ — философское и общественно-политическое течение, провозглашающее незыблемость прав и индивидуальных свобод человека — свободу совести, свободу слова, свободу печати, свободу  торговли и предпринимательства, свободу честных и справедливых выборов, неприкосновенность частной собственности, равенство всех граждан перед законом и минимизацию вмешательства государства в частную жизнь людей.

Конституция призвана ограничивать влияние  власти и церкви на жизнь общества, а никак не наоборот. Формами либерализма считаются политический, экономический, культурный, социальный и религиозный, а также все их подвиды и многочисленные гибриды с близкими по духу течениями.

В общественном восприятии это направление всегда имело как позитивную, так и негативную оценку . В «Новом словаре русского языка» либерализм трактуется как «излишняя терпимость, попустительство, снисходительность, политика уступок политическим либо идеологическим оппонентам».

Между всеми видами либерализма всегда существовали глубокие и фундаментальные противоречия, не позволяющие свести их к общему знаменателю гуманизма, ибо нельзя игнорировать глубочайшую философскую основу  понятий свободы, права, личности, обязанности, общества и государства и динамики их исторического  развития.

Нельзя не учитывать и крайне разнородную направленность и уровень развития человека и человечества в целом. Это дало основание знаменитому  философу и социологу Карлу  Попперу заявить следующее: «Поскольку процесс человеческого знания непредсказуем, то единой теории идеального государственного управления не существует».

В более глобальном смысле это означает открытость вопроса об управляемом либо стихийном характере эволюции, а также о наличии некого закона, стоящего как над хаосом, так и над порядком. Следствием этого осознания стал  «Либеральный парадокс Паретто»:

«Невозможно  разработать универсальную процедуру выбора как по «горизонтали», так и по «вертикали», который сочетал бы интересы государства, правительства, общества и личности с неограниченной индивидуальной свободой. В этом плане понятия «идеального  общества», «оптимального государства» и полностью «адекватной личности» лишены сущностного смысла».

Очень интересной в этом смысле предстает историческая параллель, которую мы находим у русского поэта XIX века Ф.Тютчева:

Напрасный труд — нет, их не вразумишь.
Чем либеральней, тем они пошлее.
Цивилизация для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.

Как перед ней не гнитесь, господа,
Вам не снискать признания Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы…

В современной России в силу объективных причин либерализм принял весьма странный и непривычный характер. Он считает «де юре» всех людей равными, а «де факто» — одинаковыми. Скорее это стихийное, синкретическое, инстинктивно-индивидуалистическое и лишь потом интеллектуальное и мелкобуржуазное движение.

Фундаментальное положение классического либерализма о суверенитете народа и подчиненного положения государственного аппарата оторвалось от своей существенной половины — понятия о развитом, культурном, просвещенном и терпимом гражданском обществе, о правильно реализуемом национальном  самосознании, о примате долга и обязательств перед Родиной над бесконечными к ней требованиями и обвинениями во всех смертных грехах.

Протест против конкретных реалий стал «протестом ради протеста», бунтом «всех  против всех». Крайне осложняет ситуацию и то, что либеральные ценности до сих пор не реализовались в конкретную, внятную и продуманную программу — экономическую, политическую, социальную, культурную и религиозную.

Почти полностью игнорируется понятие о нравственной  свободе как праве выбора между добром и злом, и свободе духовной как праве освобождения от всего низкого, непросветленного, неистинного, бездуховного, как залоге бесконечного личного совершенствования.

Победила всеобщая паранойя — ведь для либерализма противник — это тот (то), что не есть он сам. Это и религия, и тоталитаризм, и гуманизм, и социализм, и безусловно, коммунизм, борьбу с которым он считает своей священной миссией. У него множество ВРАГОВ — именно так, а не просто идеологических и политических оппонентов.

Он протестует против всего — против запретов на однополые браки и гомосексуальные связи, ареста зарубежной собственности и вкладов в иностранных банках, лишения возможности непрерывно митинговать, клеветать, обвинять и «клеймить позором», лгать, богохульствовать и святотатствовать.

Политика для него — цирк, театр, арена, бесконечная говорильня; рыночные отношения и западная демократия — почти языческий культ; свобода — свобода  вседозволенности и абсолютной безответственности. Такой «ультралиберал» убежден в том, что «народ поймет», а «Запад поддержит».

Он оставляет за собой право организовывать и благословлять великое множество «революций — сексуальных, идеологических, политических, религиозных, культурных, исторических и этнических. Не понимает он лишь одного: что мир — и Запад в частности — отнюдь не склонен принимать подобное агрессивное и низкопробное убожество в свою среду и широко раскрывать объятья «новым братьям по разуму и духу».

Такой «ультралиберал российского образца» всегда будет презираем как существо низшего порядка и используем исключительно в собственных  политических интересах западноевропейских и заокеанских игроков.

Сюда не относятся те, кто стал мастером присвоения чужого и идеологом ограбления собственного народа. Этим вообще наплевать и на либерализм, и на  свободу, и на демократию, и на закон, и на традиционные буржуазные ценности. Именно это и есть идеал шудра, причем в самом худшем его варианте.

К счастью, экземпляров подобного рода не так уж и много и в политике, и в обществе, и среди «простых людей». Однако самой проблемы это не решает, ибо,  по утверждению  М.Леонтьева , «все мы ныне шудра» — и государственная власть, и депутаты, и губернаторы, и представители силовых структур, и торговцы, и бизнесмены, и работники культуры и образования, и даже священнослужители.

Пусть с трудом, но согласиться с этим в чем-то можно. А вот со следующим утверждением я бы серьезно поспорил… По мнению уважаемого автора, идеал сегодняшних  «шудра»: «Это не пассионарный советский социализм 60-70 годов, а  горбачевский «социализм с человеческим лицом», «шведская модель», «потребительский рай», «государство и общество всеобщего благосостояния»,
«уютное гнездышко со всеми условиями комфортного телесного существования».

Зато совершенно ясно иное — все прекраснодушные, просвещенные, разумные с виду проекты и начинания либеральных разночинцев XIX — ХХ века сегодня кажутся смешными и наивными.

Самое удивительное же в том, что бесконечно трогательная и почти детская «молитва-просьба»: «Счастья всем, и пусть никто не уйдет обиженным», — как и мечта о том, чтобы «все были здоровыми, счастливыми, богатыми, успешными и жили по справедливости», — жива до сих пор… Жива несмотря на то, что  многократно умирала, но с удивительным постоянством возрождалась вновь и вновь…

Конечно, перед нами некое умственное построение, философское осмысление проблемы, но никак не программа действий. С виду весьма устойчивая и эффективная кастовая система хороша лишь в умозрительном статичном состоянии.

Стоит привести ее в действие, как начинается  стремительное перестраивание как по горизонтали, так и по вертикали. Касты превращаются в «функциональные классы», объединенные законом функционального соответствия (по  К.Уилберу), а  сама ситуация помещает любого индивида в объективную сеть, которая во многих отношениях определяет и функцию каждой ее части. Затем «функциональный класс» порождает «социопсихологический тип» — и тут начинается самое интересное…

Может ли «шудра», поднявшись в ходе революционной ситуации до «вайшья» и даже «кшатрия», перестать быть тем, кем он был от века? Может ли «кухарка управлять государством», лавочник  дорасти до министра торговли, а выходец из обедневших  дворян — до министра тяжелой промышленности огромного государства? Опыт СССР подтверждает: да, может.

Отсюда и народные академики, и народные артисты, и народные писатели, и  народные депутаты, и народные маршалы, и вся народная интеллигенция в целом. Что же призвана была реализовать и символизировать эта «народность»?  И что понималось под народом ?

Кто был «из наших», а кто не «из наших»?  На что была сделана ставка? Идеология 20-30 годов ХХ века отвечает на этот вопрос ясно и недвусмысленно: «На огромный и практически неисчерпаемый потенциал народа как национально- исторической общности ,тесно спаянной единой идеей, единой идеологией,  единой целью, единым мировоззрением и единой властью».

Под последней понимались «брахманы» и «кшатрии» нового образца, не имевшие с прежними ничего общего. Естественно, ни о каких аристократических, военных, купеческих, торговых, и церковных  династиях не могло быть и речи… Более того,  во время генеральных чисток 1918-1924, 1930-1939 и (в более мягком варианте) 1945-1953 годов было сделано всё для физического или идеологического  уничтожения уже нового, истинно народного высокообразованного слоя общества, вышедшего из «шудра», но оставившего его далеко позади и не желающего жить по его законам…

Налицо трагический и практически необъяснимый парадокс: огромный прогресс во всех областях, почти достигнутая цель — и распад такой многообещающей, правильной, надежной и долговременной системы… Истинная причина случившегося еще долго будет оставаться предметом жарких споров и серьезных не ангажированных исследований, освободившихся от истерического , слабоумного и агрессивного влияния «шудра», в какие бы маски они не рядились…

Каков же предварительный вывод?

«Рожденный ползать летать не может»? «Шудра» и «вайшья» по сути и духу так ими и останутся, какие бы должности не занимали и какими бы учеными степенями не обладали, и «бревно останется бревном и в орденах, и в лентах»?
Боюсь, что здесь не так все просто, а самое простое решение не всегда самое истинное.

Механизм, о котором мы говорили, наиболее ярко проявляет себя в моменты исторических потрясений, революционной смуты и эпоху необратимых перемен. В определенной степени это многоуровневая защитная реакция, направленная как на разрушение старого, так и на создание нового, даже если это «новое» есть хорошо забытое «старое». По признанию самого М.Леонтьева,

«Ныне чистых типов нет… Все условное, схематичное, но интересное. У каждого сословия своя философия, своя система идей, соответствующая уровню и целям этого сословия. Вайшьям подавай либерализм с рыночными принципами не  только в экономике, но и во всех областях жизни; кшатриям претит как идеология «телесного комфорта», так и идеология «свободы для лавочников».

Не следует забывать и о том, что философ и экономист  М. Леонтьев —  представитель идеологии правого консерватизма, то есть того, чего ни в СССР, ни в России нынешней не было и быть не могло, потому что для формирования традиций умеренного, национально-ориентированного консерватизма просто не было исторического времени.

Призыв: «Вам нужны потрясения, а мне — сильная  Россия», — до сих пор не понят и не услышан. Кроме того, нынешняя реальность отнюдь не склонна предоставлять это время в наше распоряжение… Придется, как всегда, на ходу-на бегу перестраиваться, не забывая и о том, что «на переправе коней не меняют»… Тем более, когда других-то и нет…

Зато есть возможность еще раз присмотреться к самим «коням», что ныне и происходит по возрастающей. Мы потеряли очень и очень многое, мы многим пожертвовали, от многого отреклись и многое забыли… Так не пора ли вспомнить забытое, вернуть утраченное и оправдать столь ужасающие жертвы?

Буквально вчера я «как бы совершенно случайно» вновь открыл для себя кое-что из времени детства, безусловно прошедшего и ставшего лишь смутным воспоминанием. Речь идет о «Школе» А. Гайдара…

Первой реакцией были навернувшиеся  слезы, печаль и какая-то странная обида. И еще — зависть к тем далеким временам, когда все было ясно и просто, когда была великая идея, вполне достижимая цель и бескорыстное служение; когда были люди — друзья и враги, были молодость, любовь и чистые устремления, а не  «шудра, вайшья, кшатрии и брахманы»…

Когда дети так быстро взрослели, а взрослые  так рано погибали… Когда за несколько десятилетий предстояло создать то, на что у других уходили века… Где остался и я — еще не утративший веру ни в человека, ни в народ, ни в человечество… И не было в этой вере ни мистики, ни чуда — лишь реальность, и ничего кроме реальности. Разве что еще и надежда…

*** 

Иллюстрация из Интернета