На сломе времени. продолжение -8

                ***

…Прошла неделя, в течение которой никаких особенных событий не происходило. Студенты готовились к экзаменам, спешно подучивая конспекты, и дописывая незаконченные холсты. Относительно свободная жизнь, когда в спокойном ритме семестра можно было «пофилонить»,  кончилась. Наступило время «напряжения».
 - Ну, вот и до сессии дожили! – констатировал Генка, прибивая рейки к выполненным в течение семестра холстам. – Завтра просмотр, а у меня ещё одна композиция не готова…
- И у меня…-  утешил  его Влад.
В мастерской стояла обычная в это время суета. Студенты оформляли работы, советовались друг с другом и с преподавателями в каком порядке их экспонировать на стенах, обсуждали последние новости.
Вошёл Тимофей и объявил, что сегодня в актовом зале состоится вечер поэзии, посвящённый столетию со дня рождения Осипа Мандельштама.
- Ты пойдёшь? – спросил Влад Генку.
- Не могу, у меня ж, композиция…
- А я бы сходил, не смотря ни на что, да и Рэйчел будет интересно стихи про «усатого» послушать.
- Конечно!
- А у тебя как с Юлей, пригласил бы её?..
- Во-первых, у нас с ней – никак, - сразу стал серьёзным Генка. – Во-вторых, этой дуре, что Мандельштам, что Пушкин с Лермонтовым – всё по барабану…и, вообще, не напоминай мне о ней...
- Понял…- Влад уже видел позавчера Генку с Мариной, возле института, медленно идущих вдвоём, по набережной, и немного удивился. Сейчас же нарочно спросил про Юлю, чтобы проверить.
После Новогодней ночи, по приезду домой, у Тимофея с Генкой состоялся серьёзный разговор с глазу на глаз, о Марине, и дело даже чуть не дошло до драки. Но не дошло. Отношения так и остались невыясненными. А сейчас полным ходом началась подготовка к сессии, и стало не до того.
В мастерскую вошёл профессор Пильников. Одетый в свой «вечный» габардиновый костюм, старинного покроя, с окладистой седой бородой, и густыми, такими же седыми бровями, профессор удивительно напоминал  художника Шишкина, на фотографиях  «передвижников», и это забавляло студентов.
Сейчас он окинул прищурившим взглядом Генкины работы, и, с некоторой паузой, молвил: - Ну, что ж, мил человек, постановки не дурно написаны. Очень не дурно. А где же вторая композиция?..
- Завтра будет, Александр Иваныч. Обязательно! Вы же видели мои эскизы, и одобрили их. Холст немного завершить осталось…
- Ладно, верю, дерзай, – профессор хотел, было, пройти дальше, но, видимо, вспомнил про Влада. – А у вас, сударь, как обстоят дела?
- У меня тоже всё в норме. Тему я почти решил, завтра увидите на просмотре.
- «Почти»- не считается. Финальные эскизы-то мне не показал, а?.. Что там делается на «Проводах Русской Зимы»?
Влад, последние два месяца работал над « Проводами», и, вначале, композиция не складывалась. Прошлогодних этюдов, написанных с натуры, явно не хватало. Набросков и зарисовок тоже. Но когда он в центральную часть композиции поместил человека, лезущего на столб, за призами, действие начало приобретать законченный вид, и работа «утряслась». Осталось только, как следует, прописать детали, но на это уходило большое количество времени, которого, как всегда, не хватало.
После поездки на Ладогу, его отношения с Рейчел ещё более укрепились. Они проводили вместе чуть ли не каждый день и ночь, отчего Влад основательно «запустил» учёбу. Его уже грозились не допустить до просмотров, из-за несданных зачётов по научному коммунизму и истории искусств. Но желание видеть Рейчел, как можно чаще, пересиливало. Девушка уже  сама начала укорять его за пропуски лекций, и за то, что он мало внимания уделяет живописи.
Сейчас Влад клятвенно заверил Александра Иваныча, что «…с композицией будет всё в норме», и что «…преподавателя он не подведёт», и подумал о накрывшемся медным тазом юбилейном вечере Мандельштама… Во всяком случае, для него, Влада. Рэйчел же можно     « навязать» Димону с Галей, или Лёне. Они-то уж точно пойдут на вечер, потому как готовы к сессии на все сто, особенно Лёня.
Влад помог Генке вывесить работы на отведённое для них место, частично вывесил свои, и друзья охватили взглядом всю мастерскую, стены которой были полностью  увешаны холстами студентов: натурщики и натурщицы, старые и молодые, в разноцветных костюмах и обнажённые, в одиночку и по двое стоящие и сидящие в разных позах, взирали с учебных холстов со всех сторон, как будто, призывая – посмотрите на нас, вот какие мы!
Простившись возле института, друзья разошлись в разные стороны, Генка пошёл в «общагу», а Влад к себе на квартиру: предстояла напряжённая, бессонная ночь, к которым, впрочем, за четыре года учёбы они уже привыкли.
      
…Окончание сессии группа праздновала широко и шумно. Это было традицией.
Как всегда, перед каникулами, «сбрасывались» кто сколько мог, закупали закуски и пива, и собирались в общежитской комнате у Генки. Сейчас народу было ещё больше: присоединились Галя, Марина и Рейчел. Да ещё Мухтар привёл очередную свою знакомую, судя по всему, мулатку, с красно-коричневой кожей и огненно-рыжими, крашенными волосами. Ослепительно белый брючный костюм, плотно облегавший её стройную фигуру, ещё сильней оттенял смуглую кожу лица и кистей рук.
Лаура – так её звали – при появлении в комнате вызвала минутное замешательство, группа, уже собравшаяся в полном составе, сначала притихла, рассматривая её, потом, вопросительными взглядами обратилась к Мухтару, знакомь, мол, что это за штучка.
Негр широким жестом выдвинул девушку на середину комнаты, и сказал как её зовут, поскольку сама Лаура, как выяснилось, по-русски не говорила абсолютно. Зато, она очень обрадовалась, когда Рейчел, подойдя к ней, заговорила по-английски, и тут же принялась что-то оживлённо отвечать скороговоркой.
Всеобщее молчание было прервано, и народ стал рассаживаться вокруг стола, с шумом сдвигая стулья, дополнительно принесённые из соседних комнат.
- Мухтар, тут для тебя и твоей девахи места ещё остались, - сказал Генка, возвышаясь над столом. – А Рейчел сядет с Владом.
Он наклонился над ящиком с пивом, возле ног, доставая бутылки.
Накануне, они, вместе с Лёней и Тимофеем, притащили этот ящик из винного отдела гастронома, отстояв порядочную очередь. Причём, сам ящик они, фактически, украли, поскольку, уносить тару из магазина - было категорически запрещено.
Мухтар усадил свою спутницу возле Рейчел и Влада, а сам быстро вышел за дверь комнаты, и, через минуту, появился снова, с большой картонной коробкой в руках.
Над столом пронёсся возглас всеобщего восхищения: в коробке оказалось двенадцать бутылок французского шампанского!
- Ну, ты даёшь, черномазый! – воскликнул Генка, всё ещё сжимая бутылку пива в руке. Он теперь не знал, что с ней делать, и куда её деть: куцая бутылка с невзрачной этикеткой теперь выглядела удручающе примитивно в сравнении с золотоголовыми «стройняшками» импортного вина.
- Да засунь ты её обратно, под стол, – скомандовала Галя. – Начнём с благородного! Открывай, Мухтар!
Довольный негр, с белозубой улыбкой, принялся сдирать фольгу и откручивать проволоку, и вскоре выразительный хлопок вылетевшей в потолок пробки возвестил о начале вечеринки.
Все дружно сдвинули гранёные стаканы – привычную общежитскую посуду - и шампанское, шипящей пенистой струёй наполнило их.
- За сессию! За всех нас! – провозгласили ребята, стоя. – За окончание маеты, и свободную двухнедельную жизнь впереди!
Лаура, не понимая ни слова, глядя на всех, улыбалась, и тоже «чокалась» гранёным стаканом, сжав его своими изящными чёрными пальцами, украшенными прекрасным перламутровым маникюром и золотыми кольцами.
После первого тоста за столом стало гораздо оживлённее.
Ребята раскладывали своим девушкам, по тарелкам, нехитрую закуску: рыбные консервы, жареную картошку, ломтики солёного сала, консервированные овощи – из присланных  домашних припасов.
- Мухтар, может, расскажешь нам, где ты нашёл свою «кралю»? – спросил Генка, сидящего напротив негра.
- Кто нашёл? – не понял вопроса тот. – Какой «кралю»?..
- Да не «кто», а «кого»! Ты где нашёл свою девушку, Лауру, спрашиваю.
Генка показал пальцем, для наглядности.
Мухтар улыбнулся.
- Пришёль наш посольство. Лаура – там.
- Ну, ты, молодец, Мухтарьё! Какую девку отхватил! Бьютифул, найс гёл! – Генка прищёлкнул языком. - Она там работает?
Негр кивнул. Он обнял, понявшую что говорят о ней и не перестающую улыбаться подругу. – Лаура приехал гости СССР.
- По-о-нятно! – протянул Генка. – Предлагаю тост: За дружбу между народами!
Мухтар открыл, опять звучно, очередную бутылку шампанского, и разлил по стаканам. Чёрное лицо его лоснилось от счастья.
Все дружно выпили.
Подруга негра о чём-то снова скороговоркой заговорила по-английски с Рейчел, очевидно, прося перевести русскую речь мужчин. Американка вполголоса отвечала ей.
Тимофей, обведя взглядом присутствующих, вдруг спросил: - Ну и как вам реформа нового премьер-министра?
- По-моему, он идиот, этот товарищ Павлов, - сказал Влад, поддевая вилкой кильку в томате.- Разве можно так издеваться над народом?..
…Накануне, в стране была проведена скоростная денежная реформа: все крупные купюры, достоинством 50 и 100 рублей надлежало обменять на купюры нового образца. Причём, сроки для обмена поставили жёсткие.
- Вот, скажи, для чего нужна такая реформа?- Влад посмотрел Тимофею в глаза. – Что она даёт?
- Ну, как же, это позволит конфисковать «теневые» деньги мафии.
- Да, ни хрена! Мафию, небось, уже заранее предупредили знающие люди. А, вот, простые труженники действительно пострадают. И пенсионеры, бабушки и дедушки, которые копили свои кровные в чулках, откладывали, так сказать, на похороны. Они же не успеют обменять за три отведённых для этого дня…
- Так не надо деньги дома держать, хранили бы в сберегательной кассе! – Распалился Тимофей.
- Ух, какой ты умный! Так ведь, и выдачу вкладов из сберкасс теперь ограничили, не читал? Не более пятисот рублей в месяц!.. На похороны-то не хватит. А у людей и другие события в жизни случаются, свадьбы, например, поездки в отпуск…
- Да мудак этот Павлов, одним словом, – встрял в разговор Генка. – Зря его Горбачёв послушался. Давайте, лучше, выпьем! Мухтар, ты с нами?..
Негр, с готовностью, разлил шампанское по стаканам, и снова сделал это так ловко, как будто всю жизнь только этим и занимался.  Генкин призыв поддержали и девушки.
- За всеобщее благополучие! – произнесла Марина,  игриво посмотрев на него.
Она, с самого начала вечеринки сидела за столом возле Генки, и не только не общалась с Тимофеем, но даже не смотрела в его сторону.
  Лёня вставил кассету в магнитофон, и негромко включил его. Заиграл «Битлз».
Димон пригласил Галю танцевать. А Влад подхватил Рейчел.
- Тебе, конечно, знакома эта музыка, - полушёпотом произнёс он на ушко американке, обнимая её за талию.
- Как у вас говорят: « с младых ногтей»! – улыбнулась девушка. – На этих песнях выросло всё наше поколение.
- А мы «ухватывали» их музыку, кто где может, по «кускам». Запрещено, ведь, всё было, да и сейчас ещё… Переписывали друг у друга магнитофонные записи по сто раз. А пластинку достать, вообще, за счастье!.. Особенно, фирменную.
- Если хочешь, я могу привезти тебе, или прислать. У нас с этим – ноу проблем!
- Видно будет…
Сейчас мысли Влада переключились на Генку. Он увидел, что Марина сама вытащила Генку из-за стола, и, не обращая внимания на Тимофея, увела танцевать. Тимофей сидел – мрачнее тучи. Его взгляд был направлен в стол, и у Влада возникло ощущение, что этот взгляд может пробуравить сейчас отверстие в столешнице.
Влад, усадив Рейчел на место, достал две бутылки пива из ящика, открыл обе, и подошёл к Тимофею.
- Жахнем? – спросил он.
Староста взял бутылку, и, молча,  «приложился» к ней. Влад тоже больше не говорил ни слова. Так они сидели, какое-то время, потягивая пиво из горлышка, пока не подошла Галя. Она уже раскраснелась от энергичного танца, который сменил медленный.
- А чего это вы тут, втихаря?.. Мы тоже пива хотим!
- Иди танцуй, Галя! – мрачно произнёс Тимофей. А Влад указал на ящик: - Скажи Димону,  пусть откроет тебе.
Поджав губы, девушка вернулась в круг танцующих, где Димон, в числе прочих, отплясывал, вовсю, с Генкой и Мариной.
Мухтар с Лаурой, посидев немного, как-то незаметно исчезли, и их исчезновение не вызвало ни у кого вопросов.
Лёня присоединился к «дегустаторам» пива, достав из-под стола весь ящик, и, когда это произошло, Влад оставил их, подойдя к Рейчел.
- А кто это скучает тут в одиночестве? – шутливо спросил он, обнимая девушку. И совсем не танцует?..
- Никто не приглашает, вот и не танцую, - делая вид, что обиделась, ответила американка.
- Пива хочешь?
- После шампанского? Нет! Так пить могут только русские…
- А ещё русские могут любить вот так! – Влад сжал ладонями лицо Рейчел, и крепко поцеловал её в губы. – А теперь пойдём танцевать!
В разгаре всеобщего веселья, в полумраке, никто не заметил, как в комнату влетела большая чёрная ворона. Она уселась на подвесные полки с книгами, вдалеке от танцующих, и деловито посверкивала глазами оттуда.
Её обнаружили только, когда все натанцевались, и разгорячённые подошли к столу, «охладиться» пивом. Галя включила свет, и вскрикнула, увидев странную нахохлившуюся птицу.
- Это что ещё за чудо-юдо? – насмешливо произнёс Дима. – Откуда этот птеродактиль?..
- Ой, мальчики, это – не к добру… - пролепетала Галя, - примета плохая…
- Да брось, ты-то, хоть, не каркай!.. - Димон достал одну кильку из банки, и направился к птице. – Может, она замёрзла, и в гости к нам пожаловала.
Ворона громко каркнула, и перелетела в противоположный угол комнаты, на шкаф. Девчонки вскрикнули, и шарахнулись в сторону.
- Надо открыть окно и дверь настежь, - предложила Рейчел.
-Да дверь-то и так приоткрыта, - сказал Лёня. - А, иначе, откуда бы взяться этому чудищу?
В двери, и в самом деле, видна была щель. Галя распахнула её полностью.
- А вот окна – заклеены, не откроешь… Надо выгнать её в коридор.
- Да пусть сидит, мешает она тебе, что ли?..- Лёня подошёл к столу, и открыл очередную бутылку. – Предлагаю продолжить сабантуй.
- Так!.. – Марина многозначительно обвела взглядом комнату и всех присутствующих, - Я понимаю, куда ушли Мухтар с Лаурой, но куда делись Генка с Тимофеем?  Лёня, ты знаешь?..
Действительно, отсутствие парней заметили только сейчас. Все вопросительно посмотрели на Леонида, который, как ни в чём ни бывало, выбулькивал пиво из горлышка.
- Да не суетитесь вы, - поставил он бутылку. – Ребята пошли выяснять отношения, скоро будут.
- Драться, что ли?..- полусерьёзно пролепетала Марина.
- Из-за тебя, между прочим, а ты не знала?.. – с издёвкой спросила Галя. – Влад, Димка, вы-то, что молчите, надо ж их разнять, а то ещё покалечат друг друга, а?
- Не покалечат, - сказал Дима, - но разнять надо. Пошли, Владик.
Ребята вышли в коридор, и прильнули к ближайшим окнам.
В общежитском дворике, в полумраке, барахтались в снегу две мужские фигуры, без шапок и пальто. Сквозь стёкла слышались только обрывки фраз: « … из-за бабы, да?..», «…получай!..», и ругань.
Девчонки тоже прильнули к окнам, и увидели, как Влад с Димкой подбежали к дерущимся, и попытались растащить их в разные стороны. При этом, Тимофей уронил Влада в сугроб, а Генка замахнулся на Димона, но получив несильный толчок в грудь, сам завалился на спину в пушистый снег.
Наконец, дерущиеся утихомирились, поднялись,  стали отряхиваться, и вскоре все четверо ввалились в комнату. У Генки виднелся под глазом синяк, а у Тимофея была расцарапана щека, и порван джемпер.
- Ну, вы даёте! – воскликнула Галя. – Как пацаны-школьники…
- Да нет, как Пушкин с Дантесом!.. – сказала Марина, и зарделась, - все выразительно посмотрели на неё.
- Ну, что, орлы, выяснили отношения? – спросил Димон, после минутной паузы. – А теперь, давайте выпьем мировую! Лёнчик, шампань ещё осталась?..
Лёня, поправив очки, полез под стол, и нашёл в коробке, ещё четыре нетронутых бутылки.
- Вот и ладненько, разливай! А где наш птеродактиль?..
Все посмотрели по сторонам. Вороны в комнате не было.


***

…Весну Влад встречал безрадостно. Пошёл уже третий месяц, как уехала Рейчел. Да, он получил несколько писем от неё, тёплых, полных слов нежности и любви, но её самой, живой и весёлой, трепетной и любящей, с искорками в карих глазах, не было рядом. Уже нельзя было обнять стройную, упругую фигуру её, целовать щёки, губы, шею, разговаривать с ней на самые разнообразные темы, вместе смеяться и вместе переживать неприятности.
Срок отъезда Рейчел подошёл так неожиданно для Влада, что он, поначалу, даже растерялся. Он уже так привык к девушке, так «прикипел» к ней, что сама мысль об её отъезде улетучилась куда-то из головы, и осознание предстоящего расставания совершенно выбило его из колеи.
…Их последняя перед отъездом ночь, отложилась в его памяти сгустком безграничной нежности, страсти  и грусти одновременно.
Он воспринимал эту ночь, как бальзам для души, и как рану для этой же самой души – так противоречива была действительность.
…Влад ласково гладил роскошные каштановые волосы, струящиеся по белой спине девушки, вдыхал их аромат, целовал плечи и грудь с упругими розовыми сосками, и никак не мог осознать, что делает это в последний раз.
- Рашель, как я тебя люблю, кто бы знал! И зачем ты только свалилась на мою голову, а?..- он взял в ладонь кисть её руки с прохладными пальцами. - Ты знаешь историю про командора Рязанова и американскую девушку Кончитту? Так, вот, я сейчас, испытываю, вероятно, те же чувства, что и он перед расставанием…
- Но, Владик, любимый, не забывай, что сейчас не XIX век, когда расстояния между континентами преодолевались месяцами. Сейчас, сел на самолёт, и ты, через двенадцать часов – в Майами. Я тебе вызов сделаю. Всё в наших руках, как говорят русские!
- Легко сказать…
- …Или я снова приеду к тебе сюда, через год… Мы обязательно будем вместе!
- Ты сама-то веришь в это?..
- Конечно! А разве ты – нет?..
Влад закрыл её рот своими губами, и они слились в поцелуе, не видя и не слыша ничего, ослеплённые страстью, словно яркой вспышкой.
…Потом был аэропорт, и прощание, как в тумане. Последние объятия и поцелуи, в груди щемило, а душа истекала слезами, и, хоть Влад старался не подавать виду, всё и так было понятно по его бледному лицу и грустным глазам. Рейчел тоже было невесело, но она, как могла, улыбалась, делая усилие, и улыбка эта, выглядела нервной.
Они ещё стояли, какое-то время, друг против друга, разделяемые стеклянной перегородкой, соединяя ладони и лица через стекло, почти что вместе, но уже разлучённые невидимой преградой, и эта разъединённость потом только  сильнее и сильнее усиливалась.
Последний стоп-кадр, который отпечатался в памяти Влада – это машущая  рукой, в светлом плаще, Рейчел, её пышные, раскинувшиеся по плечам каштановые волосы, и натянутая улыбка, сквозь  слёзы.
Такой он её и запомнил.   
   
       ***

- Ты голосовать пойдёшь?- спросил Генка Влада. Они сидели вдвоём после занятий в мастерской  рисунка. Генка прихлёбывал кефир из бутылки, время от времени откусывая от «горбулки».
Влад вытирал «клячкой» перетемнённые карандашом  места рисунка на ватмане.
- Врятли мой «голос» что-то решит, - он отставил планшет, и посмотрел на рисунок издали. – Референдум о сохранении СССР – это пустая формальность. Всё равно, всё останется незыблемо…
- А вдруг?..
- Да ты что, Геныч, кто решится развалить Союз, даже если половина населения проголосует «против»? Ведь, это революция, а разве такое у нас, теперь, возможно? Подавят, как котят… Я даже и мысли не допускаю.
- Ну пойдём, хоть, мы проголосуем «против», просто, в знак протеста. Пусть знают, что  в стране есть люди, не согласные с политикой КПСС.
- Да пойдём, если хочешь. Завтра, часов в десять, возле «Кати», на Невском, стенды с работами на Димона оставим, и сходим, выполним  «гражданский долг»!..
- Договорились!
Генка допил свой кефир, бросил бутылку в урну, и собрался, было, уходить. Он уже хотел попрощаться, но немного замялся, и, после небольшой паузы, осторожно спросил: - А как там Рейчел поживает, что пишет, ты, ведь, поддерживаешь с ней отношения?
- У неё всё хорошо!
Владу не хотелось обсуждать ни дела Рейчел, ни её саму, даже с ближайшим другом Генкой. Он лишь вкратце сказал, что девушка сейчас пишет научную работу о России, и, когда закончит, все смогут прочитать её публикацию.
Генка, попрощавшись, ушёл. А Влад «прокручивал» в голове содержание последнего письма из Америки, полученного только вчера.
Он заметил уже, что в последних письмах Рейчел всё меньше и меньше пишет о своих чувствах к Владу, и, вообще, упоминает о нём; а больше описывает свои повседневные дела, учёбу и работу. Письма её стали более деловыми и суховатыми, и это не радовало Влада.
Вскоре после её отъезда он пытался звонить по телефону, но разговора, толком, не получилось. Слышимость была ужасная, вероятно, из-за расстояния; а в те мгновения, когда исчезали помехи, он успел задать только несколько стандартных вопросов, и сказать пару нежных слов, не зная о чём говорить дальше. Заказанные пять минут обошлись ему в «кругленькую» сумму, и он понял, что не «потянет» такое общение. Настроение от этой безысходности испортилось мгновенно. Оставалась последняя надежда – письма. И вот эти последние её письма…
Выйдя из института, Влад побродил, какое-то время, по набережной, посмотрел на Неву, ещё затянутую в потемневший лёд; на свинцово-серое небо, в которое «упиралась» ажурно изрезанная архитектурой линия горизонта. Этюды с этих мест они  писали не раз с Генкой. Но теперь, на душе «скребли кошки».
Влад купил в ларьке, возле метро, бутылку креплёного вина, и поехал к себе на квартиру.

               
- Молодой человек, у вас закурить не будет? – окликнула его юная девица, когда Влад уже подходил к подъезду дома.
Она сидела на скамейке, бледная, с непокрытой головой, белокурые, не слишком чистые волосы, крупными прядями свешивались на плечи и на лицо. Белесые брови были едва заметны, но, даже они, такие невыразительные, не выделяли прозрачных, бледно-голубых глаз, и всё личико её было тусклым и абсолютно бесцветным.
Влад уже хотел пройти мимо, буркнув « не курю!», но, в последний момент, передумал, и присел рядом с ней на скамейку.
-Давно куришь?- спросил он, и внимательней рассмотрел её лицо. Белки её водянистых глаз были красными. Выпила, наверно, или того хуже, «дурь» глотает, подумал он.
- А что, нотации читать начнёшь?- тон девушки был  усталым и раздражённым.
- Боже, упаси! Просто, я сам не так давно курил, с армии ещё, а теперь бросил, уже как года два.
- Молодец! – не то с издёвкой, не то со злорадством, воскликнула девица. – А я вот, пятый день, как «развязала», год не курила, а раньше с пятнадцати…
А ей сейчас-то сколько, подумал, Влад, выглядит молодо.
- А сейчас мне двадцать семь, - словно услышав, проговорила она, и, сложив руки на груди, вопрошающе заглянула Владу в глаза, как это обычно делают проститутки на Невском.
- Надо же, и не скажешь, хорошо сохранилась! – он уже подумывал, как от неё отвязаться.
- А я красивая?- с усмешкой, вдруг спросила девушка. – Моё лицо, почему-то, уличным художникам нравится, особенно пожилым. Они говорят, как на картине какого-то Бочелли или Бочолли.
- Может, Ботичелли?
- Ага, вот его.
Чему тут нравиться, пронеслось в голове у Влада, впрочем, ясно, почему пожилым. А вслух спросил: - Ты им позировала?
- Ага. Одному козлу старому, на квартире, нарисовал меня по-уродски, а после в постель потащил…
- Ну и как, дала?..
- Дала. Он, хоть, накормил меня досыта. А у самого писька еле стоит, больше напоминает морковку вялую…
- Понятно…  А здесь чего сидишь, живёшь неподалёку?
- Да просто, гуляю. А живу через два квартала, на соседней улице, - и, глубоко вздохнув, продолжила: - Домой неохота идти. Я с матерью живу, а она у меня сумасшедшая…
- Так уж, и сумасшедшая?
- Да, шизофреничка, два раза в год в « дурке» лечится, весной и осенью. Сейчас, похоже, опять, отправлять надо…
- Весёлые дела… А отец где?
- А хрен его знает, не видела никогда…
Влад оглядел её незаметно с ног до головы: замызганная куртка, старые полусапожки, и колготки со «стрелками», вызывали, даже не жалость, а какую-то, удручённость. Ещё немного, и она будет походить на бомжиху из подвала.
И что делать? Как ей помочь? Таких, как она сейчас сотни, если не тысячи в этом городе.
- Выпить хочешь? – предложил он, и сразу же увидел, как оживились глаза девушки.
- Хочу, если угостишь!..
- Тогда пойдём вон в тот детский садик, там сейчас никого.
- А может, ко мне домой? Я тебя с матерью познакомлю… - в её словах зазвучала ирония.
- Нет, уж, лучше в садик, на веранду…
- Как знаешь, в садик, так в садик…
Они прошли метров сто до детсада, перелезли через зелёный деревянный забор, и расположились под крышей веранды. Влад достал бутылку, и откупорил её зубами, поскольку других инструментов не было. – Пей!
Девушка двумя руками взяла бутылку, и приложилась к ней основательно, струйка розовой жидкости потекла по подбородку, на шею и дальше, за кофточку.
Отбавив примерно треть, и передав бутылку, девица вытерла лицо ладонью, после чего на шее и на подбородке остались грязные разводы.
Влад тоже припал к бутылке, и, сделав несколько глотков, присел на деревянную крашеную зелёной краской скамейку. Она была до того низкая, что колени Влада помещались почти на уровне лица.
- Меня Лена зовут! – объявила девушка, и протянула ему руку.
- Влад! – рука её была холодная, с узкими длинными пальцами.
- Знаешь, мне – двадцать семь, а у меня – никого, ни мужа, ни друга, не котёнка, ни ребёнка… - голос девушки сорвался, на секунду. – У бывших подруг – уже семьи давно, мужья, дети, машины, а у меня – никого и ничего… Я даже на работу не могу устроиться, собеседование не прохожу, нервная, говорят… Будешь, тут, нервной…
Влад молчал, не зная что говорить. Да и что тут скажешь? Серая пташка, одна из тысячи, катится под уклон…
- А, может, всё же – ко мне?.. – с надеждой в голосе, проговорила Лена. – У нас – двухкомнатная « хрущёвка», одну комнату на замок закрыть можно. Я так мать закрываю, когда она буянит…
Влад живо представил себе всю картину жизни Лены в «хрущёвке», с больной матерью.
Наверно, эта девушка клиентов к себе так  водит, если «клюют», а на что ж, она живёт, если работы нет, не на копеечное же пособие по инвалидности матери?
- Нет, Лена, как-нибудь, в другой раз… - он не хотел подавать надежду.
- Поняла. Это значит, никогда…- она отхлебнула ещё, прилично, из бутылки.
- Я думаю, у тебя всё ещё образуется, надо только поставить себе цель, и очень хотеть её. Хочешь совет? Мужчины, с серьёзными намерениями, обходят стороной девушек с вредными привычками. Так что, бросай пить, курить и всё остальное…
- Да, бросить пить, курить, е….ться, надо спортом заниматься…
- Вот-вот, типа того!..- он нащупал в кармане десятидолларовую купюру, единственную, что у него оставалась сейчас, и протянул Лене.
Она взяла, посмотрела, усмехнувшись, скомкала  и бросила под ноги Владу.
- Да пошёл ты, знаешь куда, со своими советами!.. –  вручила ему полупустую бутылку, и, не оглядываясь, побрела в сторону калитки.
Влад тяжело вздохнул.

                *** 

- Что я говорил, референдум прошёл, Советский Союз остался незыблемым… Восемьдесят процентов населения – «за!», - Влад вошёл в мастерскую живописи, где уже  вся группа, в полном составе, готовилась к занятиям. Ребята переодевались в рабочие халаты, готовили палитры и кисти. Две натурщицы возле ширмы ожидали начала сеанса.
- А другого развития событий никто и не предполагал, – констатировал Тимофей. Он сегодня пришёл коротко подстриженный, отчего стали более заметны его торчащие уши.
- Ну, всё равно, восемьдесят – не сто, значит, есть ещё двадцать процентов, кто против сохранения СССР. И я – среди них! – сказал Генка, закрепляя холст на мольберте.
- Да ты-то у нас известный декадент! – съязвил Тимофей. – Ты же в Советском Союзе вырос, чем ты не доволен?
-  Начинается! Вот только не надо со мной тут беседы на патриотические темы проводить, и рассказывать, как прекрасна наша страна!.. Плавали, знаем…
- «СССР – тюрьма народов» - вставил Лёня, ухмыляясь.
- Ещё один диссидент нашёлся…- нахмурился Тимофей. По-видимому, термины «диссидент» и «декадент» имели для него одно значение. – Вот вы, антипатриоты, родились и выросли в СССР, получаете высшее образование в государственном учебном заведении, бесплатно, заметьте; пользуетесь социальными благами, к примеру, медициной, тоже бесплатной, даже проезд на городском транспорте у вас  бесплатный, по студенческому билету, а всё не довольны…
- Ну, медицина-то оставляет желать лучшего… - встрял в разговор Влад. – По мне так лучше б она платной была, только бы качественно лечила.
- Нет, про медицину я ничего плохого сказать не могу, – вступился Димон. – Я, когда в госпитале лежал, видел, как доктора ребят безнадёжных поднимали, и обслуживание там было «на уровне».
- Так это для воинов-«афганцев», Дима, - повернулся к нему Влад. – А ты посмотри, что в гражданских больницах делается. Я навещал мать в палате, когда она болела, так там же тихий ужас: стены облуплены, с потолка штукатурка сыплется, простыни и пододеяльники –серые. А больных кормят как? Какие-то, каши жидкие, на воде, половой тряпкой пахнут…
За разговорами не заметили, как в мастерскую вошёл профессор Александр Иванович.
- А почему до сих пор не пишем, товарищи студенты? – спросил он, оглядывая присутствующих. – Двойная обнажённая постановка – задание серьёзное, а времени на неё осталось не так уж много. Все посторонние разговоры отставить!.. Люда, Валя – по местам, помните, как располагались в прошлый раз?
Натурщицы, взошли на подиум, и, скинув халатики, заняли свои места. Студенты прильнули к мольбертам. Запах скипидара в мастерской стал острее.
Влад оглядел свой, начатый на прошлой неделе, холст, и остался недоволен: общий  колорит работы был пока ещё слишком простым и скучным, намеченные в подмалёвке фигуры девушек, хотя и были закомпонованы хорошо, но ещё «коробили» своими плоскими, не прописанными формами.
А, в общем-то, Влад давно уже начал осознавать, что все эти учебные академические постановки изрядно надоели. Хотелось свободного творчества, настоящего, без ограничений и условностей, экспериментов с цветом и формой.
А что эти постановки? Одни и те же, годами заученные позы натурщиков или натурщиц. Примерно, одни цветовые решения. Скука…
Он посмотрел на одногруппников, наверняка, многие из них испытывают те же чувства. Хотя, Тимофей, вон с каким старанием, возит кистью по холсту, выписывая тщательно детали. Или Мухтар – аж язык высунул от старания. Он уже привык к обнажённым женским телам в мастерской, а, поначалу, даже работать не мог от возбуждения.
Кому-кому, а Генке с Лёнчиком учебные задания точно надоели.
       Лёня, вообще, вне стен института, посещал студию Белютина, художника-авангардиста, который уже много лет пропагандирует, так называемое, «свободное искусство», не ограниченное какими-либо рамками и условностями. И в студии, и у себя,  в комнате общежития, Лёня, вовсю, пишет какие-то абстрактные композиции, с яркими, иногда даже «кричащими» цветовыми пятнами. Эти работы он показывал только друзьям, и никогда - преподавателям. И хотя, не все друзья воспринимали его творчество однозначно, у всех  была одна мечта на ближайшее время: поскорее закончить институт, и начать «свободное плавание», пусть, каждый в своём направлении, но – свободное!..
 
                ***
В апреле, в стране вдруг неожиданно «взлетели» цены на продукты питания, и это не могло не обсуждаться студентами. И в институте, и, особенно, в стенах общежития, эмоции по поводу принятых правительством нововведений «кипели через край».      
    - И что я куплю теперь на свою стипендию? – вопрошал Генка у собравшихся в его комнате одногруппников. – Кефир, молоко и хлеб? Но я же не могу только этим питаться. Да, к тому же, жалких сорока рублей, даже на кефир, на месяц, не хватит… А если бы не покупали иностранцы мои этюды на Невском, что тогда?..
- Интересно, чем думает правительство, головой или жопой? – Лёня, как всегда, среди своих, не стеснялся в выражениях. Он сидел, облокотившись на стол, и ногтем подвинчивал винтик у дужки  очков.
- Да ладно вам, это временные трудности, - проговорил Тимофей, глядя в окно. – Уверен, что стипендию повысят в ближайшее время. Вы не забыли, что в стране – перестройка? Не понимаете?..
- Повысят?.. Это ещё бабушка – надвое сказала… - саркастически изрёк Влад. Ему так и хотелось поддеть чем-то Тимофея, за его вечные «правильные», назидательные речи, которые за годы учёбы уже поднадоели. – А если и повысят, господин замполит, то на «три копейки»…
- Я – не господин!..
- Ах да, товарищ, извиняюсь…
Тимофей, как староста группы, ходил на заседания студенческого актива института, и именно он получал стипендии на всю группу. Такое доверие ребята оказали ему в самом начале учёбы, ещё на первом курсе, как самому старшему по возрасту, и основательному с виду, ( Тимофей, хоть и невысокий, но коренастый, был широк в плечах, и, при общении сразу вызвал к себе невольное уважение довольно низким, басистым голосом). Должность старосты, сперва, предлагали Димону, как ветерану - «афганцу», но тот сразу решительно отказался, поскольку, считал себя нелюдимым, малообщительным, и терпеть не мог все официальные казённые дела.
- Уж кому-кому, а вам грех жаловаться на «голодную» жизнь, - продолжал Тимофей. – Радуйтесь, что разрешили картины свободно продавать, а не через Союз Художников, как раньше.
- Да мы радуемся! – воскликнул Генка. – Вот, только бы ещё «гэбэшники» валюту не пасли, было бы, вообще здорово!
- Ну, вы многого хотите. Продавайте за рубли, и никто вас не тронет.
- Ага, никто. Кроме «рэкета». Где наша доблестная милиция?..
- Сообщайте ей обо всех случаях…
- Тимоха, ты что, серьёзно? Или прикидываешься?.. – вступил в разговор Димон. До этого он сидел в стороне, в полудремотном состоянии, и сейчас немного оживился. – Ты же знаешь, что  менты – в доле с рэкетирами, кто заступится?..
- Я этого не знаю, – Тимофей стал категоричен. – Я, вообще, на ваш долбаный рынок не хожу. Мне и стипендии хватает.
- Теперь посмотрим, как тебе хватит!..
- Лучше на вокзале вагоны разгружать…
- Давай, давай, пролетарий!..
Разговор стал накаляться, и грозил перерасти в перепалку, с непредсказуемыми последствиями.
Генка, видя это, порылся у себя в тумбочке, и вытащил бутылку портвейна.
- Давайте, лучше жахнем! - предложил он. - А то все эти социальные проблемы…
Ему не хотелось открыто конфликтовать с Тимофеем, отношения с которым были и так напряжены из-за Марины, ещё с новогодних праздников. 
- Да ну вас!.. – оборвал Тимофей, и решительным шагом вышел из комнаты.
Ребята, молча, переглянулись…
- Я вчера прочитал в газете, что на полигоне, в Капустном Яру, ликвидированы последние ракеты средней и малой дальности, способные нести ядерные заряды. То же самое сделали и США, - сказал Лёня, надевая очки. – Напряжённость во всём мире гаснет, а у нас, в «общаге», нарастает…
- А я, вот, слышал в «Новостях», что премьер-министр Великобритании приехала в СССР,  - вставил Генка, разливая вино по стаканам, - и уже посетила мастерскую Александра Шилова.
- Сама «Железная Леди», Маргарет Тэтчер? – удивился Лёня. – И к кому? К этому слащавому портретисту!.. Обалдеть! Что у нас других, настоящих художников нет, что ли?.. При этом он сделал ударение на слове «настоящих».
- Её надо с тобой познакомить, и твои абстракции показать! – сиронизировал Влад, – Может, купила бы парочку, за миллион!..
Ребята усмехнулись.
- А что, я бы поторговался. Настоящее искусство дорого стоит!
- За искусство! – поднял стакан Генка.
- За настоящее! – добавил Влад.
Все дружно чокнулись, и осушили стаканы.
- А что, мужики, ведь, на горизонте – последние каникулы, перед дипломом. Ещё год, и разлетимся мы, кто куда…- в голосе Димы слышны были грустные нотки. – В Питере кто-нибудь останется?..
          
                ***

    …Влад сидел на привычной скамейке в Летнем саду, и смотрел на ярко-жёлтые падающие с клёнов листья, которые планируя, время от времени, слетали на газон, констатируя окончание лета.
Он любил это состояние природы, этот переходный период на стыке тепла и холода, когда начинаешь осознавать и невольно ожидать наступления чего-то очень важного и значительного. И невозможно было привыкнуть к этим ощущениям ожидания, непроизвольно возникающим каждый год, вдруг, ниоткуда.
Но сейчас это состояние обуяло Влада в десятки раз сильнее. И осень была тут ни при чём. Сейчас, к этим чувствам примешивалась тревога и неопределённость.
Влад находился в некой прострации, силясь понять скорость и значимость происшедших за последние  месяцы событий.
…С наступлением летних каникул, они, с Генкой, как обычно, пропадали то на этюдах, то на Невском, зарабатывая валюту. Была конкретная цель, к которой они стремились уже давно: поездка в капиталистическую Европу.
И, поэтому, изменения в собственной стране, а именно, избрание первого Президента РСФСР, ребята восприняли, как очередное нововведение в политической системе, и только. Сколько уже было этих нововведений за последнее время, думали они. Ну, избрали «опального» Ельцина президентом России, и хорошо. Может, всему Советскому Союзу польза будет. Горбачёв немного «потеснится» в кресле правителя. Так рассуждали студенты на своих «тусовках», в целом же, продолжая жить вполне обычной жизнью.
Но наступил август, и, вдруг, как гром среди ясного неба: в стране объявляется чрезвычайное положение на 6 месяцев!.. Президента Горбачёва «заперли» в Крыму, под домашний арест. По телевидению и радио – обращение новоиспечённого правительства -  Государственного комитета по чрезвычайным ситуациям - к советскому народу. Все другие передачи отменены. Повсюду – митинги, митинги, митинги…
Взбудораженные студенты толкались на этих стихийных сборищах тут и там, слушая одиозные речи деятелей от разных, (успевших уже образоваться!) политических партий. Одни из них, с пеной у рта, призывали к открытому неповиновению властям, другие, наоборот, к воздержанию от противозаконных действий. Коммунисты с красными флагами и транспарантами митинговали неподалёку от митингующих демократов, и оба этих сборища покрывали друг друга отборной бранью.         
В Москве, да и в Питере, кое-где, начали возводить баррикады, и в воздухе, ( реально!) запахло Гражданской войной… На улицах стала появляться военная техника, а в Москве, (это показывали по телевидению), колонны бронемашин, прямо-таки, наводнили центральные проспекты. Атмосфера накалялась…
Всё это произошло стремительно и неожиданно. Обычный ритм жизни страны внезапно нарушился; река, текущая в своём русле вдруг стала выходить из берегов...
Многие студенты поехали в столицу, чтобы быть, как они говорили, «в гуще событий». Уехал и Димон, отправив беременную Галю к родителям. 
Генка с Владом тоже собрались, было, в Москву, но, увидев, что на Невском проспекте, недалеко от Дворцовой площади, тоже возводится баррикада, передумали, решив, что и здесь вот-вот будет горячо. Днями и ночами они, в многочисленных толпах людей, слонялись по центру города, «тусовались» возле костров, разводимых из чего попало, на тротуарах, «дежурили» возле баррикад, собираясь бороться, (с кем конкретно пока не представляли, по слухам, с танками).
Это было даже романтично: ощущать себя участником событий экстраординарных, непредсказуемых, в ожидании всеобщей надвигающейся опасности.
Теперь они могли яснее представить себе и атмосферу предыдущих революций, семидесятилетней давности, проводя некую параллель, и, поневоле, вникая в образ              «винтиков» всеобщей массы, которая была составной частью  тех самых революций.
- Я, теперь знаю,  на какую тему дипломную картину писать, - говорил Генка, возле костра на Дворцовой площади. – Ощущения самые, что ни на есть, революционные!
- «Зимний» будем брать? – повернулся к нему Влад, щурясь от едкого дыма. – Чур, я – зал Рембрандта!..
- А я – итальянских мастеров!..
Вокруг, люди, в основном, молодые, кучкуясь группами возле костров, травили анекдоты, пели песни под гитару, поджаривали на пламени какие-то сосиски и куски хлеба, словом, вели себя так, как будто приехали на туристический слёт, погалдеть, посмеяться, попить пива из горлышка. Впрочем, были и такие, кто принёс охотничьи ружья, и бутылки с горючей смесью. У этих лица были угрюмые, их не трогал романтический настрой большинства. Они были замкнуты и сосредоточены. Видимо, такие серьёзные люди, в основном, среднего возраста, и возводили эти баррикады из скамеек, бетонных урн и старых автомобильных шин.
Всех собравшихся, серьёзных и не очень, всех их, подспудно, интересовал вопрос: а что же будет дальше? Все ждали НАЧАЛА. Начала чего-то, каких – то действий, каких-то грандиозных событий, и это будоражило, заставляло постоянно пребывать «на пике» нервного возбуждения.
       Передавали по радио, что в Москве уже произошли какие-то столкновения с военными,  и даже были первые жертвы. Начиналась, как будто бы, «заваруха».
 И здесь, в Питере, ожидали того же...
… Но ничего подобного не случилось. Никаких остросюжетных событий не произошло.
 Через трое суток, телевидение сообщило, с апломбом, что президент Ельцин, «со товарищи», освободил из Крымской «темницы» президента Горбачёва, и что они благополучно прибыли в Москву.
        Войска с улиц городов, как-то незаметно, исчезли, баррикады за одну ночь были разобраны, костры потушены. Всё закончилось так же быстро, как и началось.
        … И сейчас, на скамейке Летнего сада, «прокручивая» недавние события, Влад удивлялся их стремительности и трагичности. Он задавал себе вопрос: как так могло случиться, что трагедия тех дней непосредственно коснётся их, студентов – художников, кому, собственно, до политики, и дела-то нет никакого. Но трагедия именно их и зацепила…
        … Тогда, в двадцатых числах августа, услышав сообщение о жертвах столкновений в Москве, ни Генка, ни он, Влад, и подумать не могли, что одной из жертв будет их друг и одногруппник  Дима, Димон, воин - «афганец», которого все они безмерно уважали и любили, и который составлял костяк их группы.
        Но всё случилось, именно так, как случилось. И весть эту, трагическую, первым принёс Беклемитин,  Генкин земляк, с архитектурного факультета, вместе с Димкой принимавший участие в тех московских событиях.  А потом и по телевидению объявили имена погибших…

        …В тот день, рассказывал Беклемитин, они с Димоном, и ещё несколькими парнями из института, митинговали  в толпе, возле Дома Правительства, Белого дома, как его называли. Толпа собралась огромная, многотысячная. Многие несли российские триколоры, и выкрикивали лозунги в поддержку президента Ельцина. Над площадью стоял общий многоголосый гул, сливающихся в единое человеческих голосов. Поэтому, рёв танковых моторов услышали не сразу. Он появился издалека, исподволь, и, вначале ощутимо было только волнообразное движение толпы, которая вдруг начала расступаться, перед течением стальной реки бронетехники.
       Танки двигались неумолимо, но медленно, на самой малой скорости, рассекая людскую массу на две части. И люди, не зная, что предпринять, в нерешительности расступались с двух сторон, и, молча, смотрели.
        Потом, когда колонна танков остановилась, растянувшись от края и до края площади, народ обступил их со всех сторон. Люди стали колошматить по броне чем попало, древками флагов, каблуками ботинок, просто кулаками, скандируя демократические лозунги.
        Некоторые офицеры, командиры танков, высунувшись из люков башен, молча, посматривали сверху на гудящую людскую массу, иные курили, выпуская, опять же, сверху, дым в толпу.
        К ним обращались люди, призывая уводить танки отсюда, не подчиняться новому правительству, на что офицеры, в основном, не реагировали. Лишь, единицы из них, отвечали коротко: « У нас – приказ!..»
        Парни, из толпы, пытались залезть на танки, но военные доставали пистолеты, и угрожающе размахивали ими.
        Вот так и Дима, выждав момент, когда командир танка, спускаясь в башню, собирался захлопнуть люк, вскочил на броню, с силой рванул крышку люка, и, рыбкой, нырнул внутрь машины. Послышались звуки борьбы, и, через минуту, глухой выстрел… Окровавленное тело парня выволокли наружу двое военных в чёрных комбинезонах, положили его позади башни, на солнцепёке, и, молча, опять залезли  в танк.
Всё произошло так быстро, что люди, окружавшие машину, не успели толком, ничего осознать, они, по-прежнему, галдели, и только увидев расплывающееся кровавое пятно на светлой Димкиной футболке, вдруг замолчали. Оцепеневшая толпа смотрела стеклянными глазами на неподвижно лежащее тело, не зная что предпринять…
          …Всё это рассказывал Беклемитин в общежитии, в комнате Генки, собравшимся небольшой компанией, студентам, уже приехавшим к началу учебного года.
Ребята сидели молча, ошарашенные известием. Растерянность была полная, и весь ужас происшедших так быстро событий никто не мог осознать сейчас, в полной мере...

                ***

         ...Начался новый учебный год, который для Влада, Генки, и всей их группы был выпускным, дипломным. Ребят, для написания дипломных картин распределили по мастерским, где они оборудовали себе рабочее место, развесив черновые эскизы и зарисовки, каждый по своей теме.
        Всей группой они уже не собирались вместе, как прежде. Без Димона веселиться никому не хотелось, да и, вообще, события в стране радости не вызывали.
 Влад с Генкой, реже, чем прежде, встречались, где-нибудь, в кафе, во время обеда, перекидываясь обыденной информацией об очередном повышении цен на продукты, которое волновало и тревожило их всё больше и больше. На Невский, продавать этюды уже не выходили, было как-то не до того… И, вообще, ход размеренной и привычной жизни, после происшедших летом событий, ощутимо нарушился, и это заметили все студенты, хотя, подписание документа главами республик о создании Содружества Независимых государств, что фактически означало  конец Советского Союза, на студентов Художественного института особого впечатления не произвело. 
          В основном, ребята проводили время у себя, в мастерских, стараясь «с головой уйти» в написание картины, быстрее закончить её, и получить долгожданный диплом.
         Иногда, Влад, в одиночестве, бродил, по малолюдным улицам, стараясь выбирать именно такие; или заходил в Летний сад, где скульптуры, уже тщательно упакованные, приготовленные к зимовке, вызывали неприятные, невесёлые ассоциации, под стать его настроению в последнее время. Или, по старому Невскому, он доходил пешком до Александро-Невской лавры, бродил по аллеям некрополя, машинально всматриваясь в старинные надгробия, вспоминал о самой первой встрече здесь с Рейчел… Переписка с ней почти «заглохла», но, как ни странно, Влада это не угнетало. Заноза, застрявшая в глубине души, затянулась, заросла грубым рубцом, и больше не болела. Он ощущал пустоту и какое-то, тупое безразличие не только к Рейчел, но и ко всему, вообще… «Время изменило свой ход»…
         Странно, но прошёл всего лишь год со времени знакомства с Рейчел, думал он, а как много всего случилось, словно маленькая жизнь пролетела!.. И что? Что будет дальше?..
В окружении могил и надгробных памятников невольно подкатывали мысли о бренности существования… Почему-то, выплыла на ум картина Пуссена, где Аркадские пастухи рассматривают старинное надгробие с латинской надписью: « …И я здесь был…»
Влад посмотрел на надгробие, возле которого сам стоял сейчас: какой-то статский советник, живший с такого-то, по такой-то годы, покоился здесь. Наверняка, в молодости, он учился, влюблялся, гулял по Питерским улицам, радовался жизни, женился, заводил детей, делал карьеру, «сколачивал состояние», вращался в обществе, ходил в церковь, и, дожив до шестидесяти трёх лет, благополучно «почил в бозе», от какой-нибудь, подагры, или «грудной жабы», в окружении родных и близких. А теперь, вот, прах его лежит здесь, придавленный массивным полированным камнем, со скульптурой плачущей женщины наверху, и уже умерли не только близкие родственники, но, наверняка, и  дети их детей, и кто бы вспомнил когда об этом сановнике, если б не надпись на надгробии?.. И что?..
«Всё – суета и тлен… И я здесь был…»



***

       …Влад увидел её неожиданно, на пересечении Литейного с Невским, на углу массивного серого здания. Она стояла, в нерешительности,  будто, задумавшись, куда идти дальше.
Её светлый, когда-то шикарный плащ, сейчас был, мягко говоря, несвеж, пообносился, и без одной пуговицы в середине. А сапоги - с обшарпанными рыжими носами из под тёмно-вишнёвой краски, выглядели просто удручающе. И вся её фигура, какая-то робкая и неуверенная, сейчас вызывала жалость.
        Ах, Катя, Катя, до чего ж ты изменилась, - подумал Влад, и уже хотел было перейти на другую сторону улицы, но что-то остановило его. Чувство неловкости и даже вины он ощутил вдруг с такой силой, что защемило где-то глубоко внутри. Он и сам удивился этому чувству. В чём он виноват перед ней?..
       Подойдя ближе, и стараясь быть спокойным, он, как можно бодрее, произнёс: - Катя, здравствуй!
Девушка вздрогнула, обернулась, подняла голову, и в её больших глазах первоначальное изумление сменилось сначала радостью, затем тревогой, и, тут же, отчаянием. Она опустила взгляд, и негромко ответила: - Привет, Влад!
Как побитая собака, - подумал он, и от этой мысли у него ещё сильнее защемило внутри.
- Ты кого-то ждёшь? – спросил он как можно непринуждённей.
- Да нет, это я так, гуляю…- Катя достала сигарету из полупустой пачки, и, щёлкнув зажигалкой, закурила.
- Курить начала?..- Влад посмотрел на её пальцы: ногти были неровные, со следами давнишнего маникюра. – Пройдёмся немного по Невскому?..
- Давай…- она выпустила дым изо рта.
- Как ты, где ты, давно из Ярославля? – скороговоркой проговорил он, выпалив первое, что пришло в голову, не зная с чего начать разговор.
Катя ответила не сразу, и как-то неуверенно. Голос её слегка хрипловатый, дрожал. Или это только показалось Владу.
- Давно, уже больше года. Да я и не уезжала с тех пор… Живу здесь, недалеко, комнату снимаю… А ты ещё учишься?
- Да, последний год, дипломную работу пишу.
Влад хотел было спросить про её знакомого, Макса, но подумал, что разговор тогда может и вовсе, зайти в тупик, едва начавшись. А о чём говорить сейчас он не представлял. Перебирать банальные стандартные фразы не хотелось, и он, какое-то время шёл молча. Молчала и она.
         Чтобы разрядить нарастающую неловкость, Влад предложил зайти в кафе.
Катя остановилась, в нерешительности, и, как показалось Владу, немного смутилась. – Вообще-то, я есть не очень хочу… А если честно, сейчас – на мели, зарплату послезавтра дадут…
        - Да я приглашаю, а, значит, угощаю! – воскликнул Влад, мысленно ругая себя за то, что заставил её признаться в отсутствии денег.
       В полупустом зале они выбрали столик у окна. Золотистые, полупрозрачные шторы создавали иллюзию солнца в помещении.
       - И где же ты работаешь? – спросил он, просматривая меню, когда они расположились.
       - Да в кафе, типа этого, на старом Невском, посудомойкой…
       - Это с высшим-то, медицинским, посудомойкой?..
       - А что ты удивляешься? Сейчас, когда в стране всё рушится, и такую работу найти – проблема… Тем более, для меня, иногородней; я же – лимитчица…
      - Да!.. дела...- выдохнул Влад.
Он заказал подошедшей официантке две пиццы с грибами и сыром.
      Катя облокотилась на стол и закурила. В уголках глаз у неё появились мелкие морщинки, которых раньше Влад не замечал. Да и взгляд её стал другим: серьёзней и строже.
     - Что ты на меня так пристально смотришь? - спросила она, немного смущаясь. – Изменилась?
     - Не то чтобы очень, но что-то новое есть…- опустил глаза Влад. На душе у него «скребли кошки».
     Официантка поставила тарелки с дымящейся пиццей, и, пожелав приятного аппетита, собралась, было, уходить, но Влад задержал её.
    - Принесите, пожалуйста, водки, граммов триста, - сказал он, подмигнув ей.
Та услужливо кивнула, и, вильнув аккуратной попкой, удалилась.
     - Ого! – воскликнула Катя, - Насколько я помню, ты всегда предпочитал вино. В связи с чем такие перемены?
     - В связи с глобальным изменением климата. Ты телевизор смотришь?..
     - Я тоже пью водку иногда, но…
     - Намёк понял. Сейчас выпьем.
     - Да я не к этому…
     - А я к этому.  Вот уже и несут.
Официантка поставила круглый графинчик с узким горлышком и продолговатой, как еловая шишка, пробкой.
     - Что-нибудь ещё? – спросила она.
     - Нет, спасибо!
     - Приятного аппетита!
Влад кивнул, и, недолго думая, наполнил стопки себе и Кате.
     - За встречу?! – провозгласил он.
Катя отложила сигарету на край пепельницы, и взяла стопку.
Изящный сигаретный дымок змейкой устремился вверх.
     - За встречу! – она выпила почти залпом, как это делают военные, или грузчики в порту.               
     - Ого, как ты, лихо! – воскликнул Влад, морщась от водки и закусывая пиццей. – Где научилась?
     - Научилась… Так легче. Не обжигает. – Катя поддела вилкой грибочек с пиццы.
     Влад тайком посмотрел на её руки, шею, лицо. У него опять защемило внутри. Он вспомнил, как целовал эти руки, эту шею всего лишь год назад. Всего лишь год!.. Это же совсем недавно, будто вчера, а кажется – в другой жизни. Как изменился он сам!.. Да, Катя огрубела, да, немного потускнела, но что из того? Но… Что «но»? В этом «но» - всё дело!..
Влад боялся признаться самому себе, что есть это «но», которое «цепляет» его изнутри, которое притягивает, и не даёт ему покоя. Он понял, что эта сидящая напротив него девушка, поблёкшая и потускневшая от пережитого за год, остаётся для него всё ещё дорога, и, (как ни удивлялся он самому себе!), всё ещё любима! Да, да, любима! Она своя, наша, русская, и от этого такая родная!.. А Рейчел?.. Рейчел – хорошая, Рейчел – замечательная! К ней он, до недавнего времени, испытывал самые нежные чувства, но… Снова – «но»… Но она чужая… Замечательная, но чужая…
      …- О чём ты думаешь? – спросила Катя, разрезая пиццу.
      - Да так… Мы с тобой год не встречались, даже чуть больше, а, кажется, совсем недавно, как тогда, в кафе, в первый раз…
      - Нет, давно. Для меня словно вечность прошла за это время.
Она горько усмехнулась. – Год назад, я была такой наивной!.. Девочка из провинции окунулась в большой мир!.. и нахлебалась по уши…
     - И что теперь? – спросил Влад, прищурясь.
     - А хрен знает, что теперь… - невесело улыбнулась Катя. Водка явно подействовала на неё. – Не будем о грустном, давай лучше выпьем.
     Влад наполнил стопки. Он хотел сказать что-нибудь утешающее, но Катя снова залпом опрокинула водку, и заела пиццей.
Влад отхлебнул глоток, поморщился, и поставил стопку обратно. Пить ему расхотелось.
     Отчего так муторно на душе?, подумал он. Зачем мы сидим здесь? Зачем снова встретились? Будто кому-то нужно бередить едва зажившую рану. А, может и нужно… И наша встреча, отнюдь, не случайна? Да и что такое случай? « Все случайности – закономерны!» Банально. Как всё банально... Мы не довершили что-то важное. В этом суть? Может, и в этом. Ведь, шевелится же у меня внутри росток любви и нежности к ней! И как быть? Закопать этот росток глубже, или вырвать с корнем?.. И почему она кажется мне такой родной, как будто знаю её много-много лет? И эту шею, и эти губы, слегка припухлые, и ямочку, едва заметную, на подбородке… А как же Рейчел? Ах, опять!.. Да, что же это я?..
     Мысли роем проносились в его голове, и Катя неожиданно прервала их. К этому времени графинчик уже опустел, хотя Влад больше не прикладывался к нему.
    - Вот ты смотришь на меня, и думаешь, что я разбитная, гулящая, что всем «даю»? Да? Думаешь так? Знаю, думаешь!.. – проговорила она, захмелев. – А ты не смотри, что я пьяная. Может, я от одиночества пью, от отчаяния…
Был у меня, конечно, период, когда с тобой расстались, когда стало всё равно, кому «давать», и с кем спать, но теперь нет. Прошло, и точка!.. А знаешь почему? Потому что не животное я, понял? И я поняла. Человек я! И хочется мне простого человеческого семейного счастья.
Да, весь год по клубам тусовалась! Парни, коктейли, «танчики», думала, вот она, жизнь столичная! Фейерверк! А оказалось – бенгальский огонь – прогорел, и нету ничего… Парни в клубах – козлы!.. Это у них, как спорт, как соревнование: кто больше «тёлок» оттрахает…
В каждой девушке только «тёлку» и видят…
Нахлебалась, я – по уши… и так мне всё это осто****ело… - Катя замолчала на минуту. Достала сигарету, затянулась, и, выпустив струю дыма поверх головы Влада, продолжила:
 - А ты серьёзный, и совсем не такой, как те. – Она посмотрела ему в глаза. И от этого взгляда Владу стало не по себе. Столько там было тоски, одиночества и отчаяния!.. Он отвёл глаза в сторону.
     - Возьми меня замуж, а? – вдруг неожиданно сказала она срывающимся голосом; на глазах у неё выступили слёзы. – Я буду хорошей женой.  Пить брошу, курить… Не веришь? Ребёнка тебе рожу!.. Возьми? – и тут же, ухмыльнувшись, махнула рукой. – А, впрочем… Знаю, не возьмёшь, не веришь. Думаешь, алкашка, и ****ь, и ничего уже её не исправит… Что ж, это твоё право так думать. Только ты ошибаешься. Я сильная, и, если захочу, обязательно добьюсь! Вот, только, стремления хотеть пока нет… - она опять горько ухмыльнулась. – Не к кому стремиться-то… Да и не за чем. Не – за – чем! – по слогам проговорила Катя, и, взяв сумочку, собралась, было, уходить. – Спасибо за угощение!
      - Ну вот, что, подруга, - остановил её Влад. – Притомила ты меня своей грустной песней. Удавиться хочется… В общем так: сейчас едем к тебе за вещами. С этого дня будешь жить у меня, а там посмотрим!..
Он встал, бросил на стол несколько купюр, и, взяв под руку Катю, повёл её к выходу.
       А на улице уже накрапывал мелкий осенний дождь, прибивая к асфальту, носимые ветром разноцветные листья, которые слетались ото всюду на Невский проспект. По ним, как по разноцветной мозаике, шагали люди, тоже попавшие сюда, невесть откуда, и идущие сейчас, невесть куда, каждый в своё персональное будущее…