Тропою Буривоя

Историко-приключенческий роман

Вступление

К ТРОЯНУ, КОРОЛЮ РУГОВ

…Это было в те времена, когда в центре Европы Карл Великий огнем и мечом расправлялся с несчастными язычниками-саксами, хазары обустраивали свою новую столицу на Волге-Итиле, размышляя о выборе веры, на юге великий халиф Харун-ар-Рашид продолжал расширять границы Багдадского халифата, а князь волховских словен Буривой прогнал зазнавшихся варягов, пытавшихся установить в славянских землях свой порядок.
«Да не увидит во веки веков иноземные порядки седой Волхов!» - таково было решение всех старейшин. И Буривой поклялся перед всеми до конца дней своих следовать этому решению.
Но только кем защищать свой народ? Велика земля северных славян (называющихся волховскими, или ладожскими словенами), а людей в ней мало, городов – раз, два, - и нет более, да и не города это пока еще, так, селения…
Самый крупный и самый грозный для врагов – конечно, Ладога. Здесь много мастеровых людей, торгового люда, а вот по-настоящему укрепить город пока сил не хватает… Начал строиться новый город на Волхове – Новгород, возможно, будущая столица самого северного славянского общества. Он ближе, чем Ладога, к землям кривичей, к южным торговым путям, к соляным источникам Заильменья. Проникнуть сюда врагам-варягам будет сложнее… Волховские словене и иноземные купцы быстро поняли выгодное расположение Новгорода, стали рубить вековые сосны по берегам Волхова, чтобы поставить здесь свои дворы…
Какие еще есть укрепления у волховских словен? Корела на озере Нево, Изборск на западе, а на востоке, очень далеко, городок на Белом озере. Оттуда, из Белоозера, два года назад вернулся известный славянам и варяжскому торговому люду ладожский купец Сотко. Много интересного о восточных землях рассказал тогда Сотко Буривою. О землях хитрой черемисы, о добром народе меря, о Булгаре, удачно расположившемся у слияния двух рек – Волги и Камы, о хазарских купцах, предлагающих всем в Булгаре дорогие восточные наряды, серебряные кубки и монеты.
Любой купец - это первопроходец в незнаемых землях. Где торговлей, а где и мечом, отвечая на негостеприимство, прокладывает он себе дорогу, всем землям словенским добывает славу. И должна эта слава быть крепкой, должны все соседи знать – есть у Буривоя неписаные законы, которые уважают подчиненные; есть старейшины, зорко следящие за их исполнением… Любой кузнец, любой купец и пастух, плотник и стекольных дел мастер должны знать и чувствовать, что есть на земле Буривоя порядок, защищающий их свободный труд.
Так должно быть...  Но где взять достаточное количество хороших воинов для охраны богатых обширных пространств? Думай – не думай, а придется просить помощи у варягов – людей, продающих князьям свое умение владеть оружием…
Их, этих наемных воинов, не должно быть очень много – чтобы не взяли верх над старейшинами, но в то же время их не должно быть мало – чтобы вместе с местным ополчением всегда могли изгнать любого врага… А кто же возглавит варяжскую дружину? Из местных старейшин выбрать вождя нельзя: свой всегда зазнается, захочет всех под себя подмять, да и другие такому хода не дадут, будут завидовать, начнется свара… Нет, это должен быть кто-то из чужих, но из чужих-своих, славянской речи муж…
Вот и послал осенью прошлого года Буривой купца Сотко к воинственному племени руян, к Трояну – единственному из вождей славянских поморских племен, носящему высокий титул короля. Все знали легенду, что короли руян род свой ведут от императоров Рима…
«Невелико королевство Трояна, - напутствовал Буривой ладожского купца. – Да любой житель Руяна в бою стоит десятерых наших… Всю свою жизнь они воюют и торгуют, совершая походы в дальние страны, когда с целью обменять свой товар на заморский, когда нанимаясь к другим славянским народам в сторожу… Каждую весну остров покидает много судов, идущих во франкскую землю, прусскую, нашу… Да ты ругов-руян знаешь, у нас их зовут русами, добро торгуют оружием, кожей, оловом… Твоя задача – убедить Трояна отправить отряды ко мне. Неспокойно что-то последнее время на волховских рубежах… А дело-то еще только начинается, только еще начинаем закрепляться на здешних землях…»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МОРЯМИ И ЗЕМЛЯМИ СЛАВЯНСКИМИ

На острове Руяне

Осень – не совсем удачное время для хождения по Варяжскому морю. Часты бури, выбрасывающие корабли на прибрежные валуны; человек, оказавшийся в ледяной воде и сумевший из последних сил выползти на берег, все равно гибнет от холода, сковывающего непослушное тело.
И все же с Буривоем не поспоришь: раз надо плыть, значит, надо.
Две с половиной недели отряд Сотко добирался северным берегом Варяжского моря до побережья Сконе, преодолевая все причуды погоды. Не раз небо затягивало серо-сизыми тучами, из которых шел то дождь, то снег.
Но в последний день путешествия, первого листопада, когда все славяне славят Макошь – богиню урожая, счастливого случая и судьбы, боги проявили милость к упрямым ладожанам: ветер стих, небо прояснилось, засияло солнце, пытаясь своими осенними лучами согреть уставших путников.
- Спасли нас боги, спасла великая Макошь, слава Макоши! – благодарили богиню гребцы, налегая на весла.
Не прошли и трети дневного пути, как на юге отчетливо показалась конечная цель путешествия: белая скала Аркона на острове Руян.
Сотко предупредил гребцов:
- Ну-ка, дружней на веслах! Что раскисли? Остров еще далеко! Помните, что нам говорили на берегу: «В хорошую погоду Аркону увидите скоро, да путь еще долгим будет!»
С каждым часом все ближе, ближе становился остров. Меловая скала, на которой стоял священный для всех северных славян город Аркона, нависала над морем, над ладьями волховских словен, поднимаясь над водной гладью саженей, наверно, на сто, а то и более.
Шум разбивающихся о прибрежные камни волн заглушал голоса людей. Один из гребцов не выдержал, спросил Сотко:
- Да здесь нас погибель ждет! Мы же разобьемся об эту скалу! Сотко, куда плыть?
Сотко улыбнулся, громко крикнул всем:
- Ишь, нетерпеливый! У меня что, глаз нет? Отдам команду, когда время придет! Думаешь, к морскому богу вас посылаю, на дно морское? Рано еще нам туда! Правей, правей берите! Справа зайдем!
Сидящие справа по борту замедлили свои взмахи веслами, зато слева продолжали грести в полную силу: Аркону обходили с западной стороны, суда пошли вдоль берега.
Неприступные скалы остались позади, появились удобные для захода бухточки, хорошо охраняемые островитянами.
Входя в бухту, которую избрал Сотко, лодки ладожан оказались в ее горловине, в нескольких саженях от берега, на котором стояли хорошо вооруженные (мечами и копьями, луками) воины. Один из них, высокий, грозного вида дядька с седыми усами, в золоченом шлеме, крикнул:
- Кто такие?
Безоружный Сотко широко раскинул руки в стороны, откликнулся:
- Сотко, ладожский купец, послан Буривоем к Трояну, королю ругов! С праздником, руяне, да будет добра к вам Макошь!
- И вас с праздником, словене, плывите с миром! – отозвался угрюмый пожилой воин, видимо, недовольный своей службой в день Макоши. Конечно, в следующем году первого листопада его не поставят в прибрежную сторожу, но то будет только в следующем году, целый год еще прожить надо, а в его возрасте это очень большой срок…
Едва ладожане сошли на берег, как сразу же оказались внутри веселых хороводов, им тут же поднесли кубки с красным франкским вином («Богато живут руяне: заморское вино имеют!» - подумал Сотко).
Все участники отряда приняли участие в танцах, славя Макошь. Да и как не славить: поход удачно закончился, никто не умер, не заболел, товар, что везли так далеко (мед, воск), доставили неиспорченным (в том смысле, что конкуренты именно этих купцов не испортили продукт при закупоривании бочек, не подменили при транспортировке; при разливке меда в него не попали нежелательные примеси – прим. автора). А для островитян прибытие в день праздника дружественных словен было добрым знаком успешной торговли в будущем году.

*

Троян принял Сотко с большим радушием, сразу же пообещал выполнить просьбу Буривоя – послать воинские дружины в ладожские земли, - пояснив словенскому купцу:
- О Буривое знаю не понаслышке: много лет тому назад бок о бок сражались мы с ним против готландцев… Крепкая рука, честное, доброе сердце и великий ум!
Пошлю, обязательно пошлю воев Буривою, не только охранит, но и расширит он свои земли, даст о себе знать далеким странам! Но то – весной. Перезимуй у нас, руян, зимой отряды на море не ходят, тем более к вам, словенам, где все воды сковывают могучие льды…
Тридцатого листопада на Руяне лег снег. Наступила зима. Сотко с товарищами были размещены в одном из торговых домов Арконы, где останавливались иноземные купцы. В свободное от торговых сделок время (а такового было предостаточно) они не сидели дома, бродили по улицам Арконы, удивляясь неприступности города.
Собственно, сам остров являлся неприступной крепостью: весь восточный берег состоял из очень крутых, почти отвесных скал, достигающих в высоту ста саженей.
С северной, западной и южной сторон побережье острова было защищено мелкими островами и полуостровами, что давало возможность наблюдать за движением вражеских кораблей, предупреждать внезапное нападение. На Руяне было много лесов и болот, о которых рассказали ладожанам местные жители, и которые являлись для островитян естественной защитой в случае нападения врагов.
С севера, востока и юга Аркона была защищена отвесными скалами, спускающимися к самому морю, а с западной стороны – земляным валом высотой до десяти саженей, на котором стояла деревянная стена, защищающая город. Сотко решил измерить ее длину шагами. Пошел вдоль вала. Получилось восемьсот сорок шагов. «Большой город, коль одна его сторона – более двухсот восьмидесяти саженей!» - подвел итог измерений ладожский купец.
В центре города, на самом высоком месте, окруженный громадной площадью, высился деревянный, с резными разукрашенными стенами, храм бога Святовита. Просто так зайти в храм было нельзя: лишь в большие праздники туда разрешался вход самым известным воинам-руянам, да членам Совета старейшин во главе с королем Трояном.
Сюда, к воротам храма, приносили в праздничные дни дары от всех приморских славян, от волховских словен, ляхов, моравов, даже от данов и саксов, пытающихся задобрить могущественного бога руян.
На зимнюю Коляду (двадцать девятого грудня) руяне потянулись в крепость Кореницу, расположенную в центре острова, чтобы отметить этот зимний праздник в трех ее храмах.
Длинная цепочка людей спустилась с высокой Арконы в низинную часть острова, где (видно было издалека), также на высоком холме, окруженном деревянными стенами, стоял город-крепость Кореница.
Сотко и его товарищи удивились этому медленному передвижению арконцев. Шедший рядом руг, назвавшийся Брунком, пояснил:
- Не вздумайте, гости дорогие, делать шаги в сторону от проложенной тропы. Кругом – непроходимые болота, защищающие Кореницу. Лишь единственная дорога ведет к священным храмам. Сейчас, зимой, это не очень заметно, а вот летом вы бы в полной мере оценили неприступность сердца нашего острова. Да и сейчас, вон, посмотрите (Брунко повел рукой в сторону), сколько незамерзающих проталин…
И действительно: то там, то здесь среди редколесья и кустарника мелькали открытые темные пространства незамерзающей воды.
Путь был долгим, чтобы скрасить его разговором, Сотко спросил Брунка:
- Что там, в Коренице?
Безбородый (как и все руги) Брунко ответил:
- Там три храма: Руевита, Поревита и Перуна. Главный, конечно же, Руевит. Это наш бог, бог острова, его защищающий и оберегающий от любых невзгод. Умрет Руевит – умрет Руян. Пока жив Руевит – жив Руян! Вот почему всегда в самую середину зимы, на Коляду, мы ходим к своему богу и молим его не умирать. Меня, как молодого, еще не пускали в этот храм, но пожилые вои, прославившиеся в битвах с врагами и допущенные внутрь, рассказывали: Руевит стоит в центре храма, у него семь голов, с его пояса свешивается семь мечей, а восьмой меч бог держит в руке. Если враг увидит нашего бога – сразу превратится в камень. Такова его сила!
Молодой Брунко понравился ладожскому купцу, и Сотко решился на давно мучивший его вопрос:
- Почему руги-руяне бреют бороды, а некоторые даже и усы?
Брунко только улыбнулся:
- Ну, это все знают. Руги – это часть римлян, имевших когда-то под собой полмира. Римляне (их еще латинянами зовут) всегда брили себе и усы, и бороду, стараясь отличаться от других народов. У нас усы брить не обязательно, а вот бритьё бороды считается доброй приметой, а так же принадлежностью к своему роду, роду Руевита. А еще мы первые, после римлян, оделись в плащи. Теперь их многие носят. Вот на тебе, ладожский купец, вижу плащ из доброго сукна, а скажи: давно это у вас?
- Мой отец не носил плаща, он бортничал, - признался Сотко. – Думаю, ты прав: от вас, ругов, мы узнали о плащах. На берегах Волхова ругов русами зовут, так мы вашу одежу и назвали: русские плащи.
Разговор на короткое время прервали крики и сутолока впереди колонны: кто-то оступился, соскользнул в темную воду омута у дороги. Беднягу успели схватить за руку. Его, мокрого и дрожащего, быстро переодели и повели далее. Брунко вновь предупредил:
- Шагайте ровно след в след, не вздумайте никого обгонять! А то вас ждет участь этого гостя.
Сотко продолжил разговор на прежнюю тему:
- Вот, говоришь, руги – от римлян пошли. Что же, выходит, вы – не славяне?
Брунко нахмурился:
- Как это: «не славяне»? Ты что, слов моих не понимаешь? Мы же с тобой понимаем друг друга! Значит, мы – славяне! Руги всегда славянами были! И всегда других славян защищали: и рарогов, и вагров, и иных многих! От саксов, от данов, от разных северных разбойников, таких, как готландцы… Ну, и сказал…
Сотко примиряюще положил ему руку на плечо:
- Извини, если по неразумению сказал глупость… Впервые я у вас…
- А… То-то я смотрю: все хотите знать про нас, везде побывать… Что ж, другам мы все показываем, не скрываем ничего!
Часа через два, двигаясь по тропинке вслед идущим, Брунко, Сотко и его товарищи вошли в крепостные ворота Кореницы. На площади перед главным храмом уже было несколько сот человек, но народу прибывало все больше и больше.
У самого храма стоял Троян в окружении старейшин. Король внимательно осмотрел людей, что пришли на праздник. Неожиданно взгляды Сотко и Трояна встретились. Троян, улыбнувшись, жестом руки пригласил Сотко к себе. Сотко подошел.
- Войдешь в храм со мной, - приказал король. Сотко поклонился в знак благодарности.
Во внутреннем помещении все было так, как описал Брунко: в центре, вырезанная из дуба, стояла семиголовая статуя Руевита. Седьмой головы, правда, почти не было видно: она была обращена в противоположную сторону от вошедших людей. Семь мечей свешивалось с божественного пояса, а восьмой меч бог держал в руке. Стены храма были украшены пурпурными драпировками.
Прямо здесь, в храме, Троян заметил ладожскому купцу:
-Завтра – ко мне. О Буривое расскажешь.
И вновь Сотко поклонился королю руян.

*

…Троян приглашал Сотко часто. Когда расспрашивал ладожанина о восточных землях один, а когда – и в присутствии главного волхва руян, волхва бога Святовита. Главный волхв Арконы имел такую же власть на острове, как и сам Троян. Они не только по характеру, но и внешне были очень похожи: длинные темно-русые волосы обильно посеребрила седина, говорившая об их солидном возрасте и большом воинском и житейском опыте. Однако в спокойных, уверенных движениях этих двух мужей не чувствовалось ни малейшей усталости, их светло-серые глаза смотрели зорко, казалось: они видят то, что скрыто от взоров простых ремесленников, воинов, крестьян.
Чем же отличались друг от друга король и волхв? Король никогда не возмущался, всегда был спокоен, даже когда принимал жесткие и трудные  решения. Эмоции волхва, наоборот, всегда были написаны на его лице, когда он негодовал, раскаты громового голоса, казалось, слышали на материке. Да еще нос волхва, который был столь горбат, что походил на клюв хищной птицы, отличал волхва от короля. По острову ходила поговорка: «Что Троян глазами не увидит, великий слуга Святовита носом учует…» Впрочем, на то он и Великий волхв, чтобы в сердца и думы людей проникать…
Несмотря на грозную внешность владык острова, Сотко не боялся их. Охотно отвечал на все вопросы, иногда позволял себе рассказывать смешные истории, которых за долгие годы странствий повстречал немало. Владыки любили послушать шутки купца, сами, правда, курьезных случаев не вспоминали. «Сан не позволяет», - понимал Сотко.
Через три дня после того, как отметили Комоедицы и торжественно сожгли на костре чучело Марены-зимы, Сотко в очередной раз был приглашен к Трояну. Там же, в избе короля, находился и великий волхв Арконы. Поклонившись, Сотко встал у входной двери.
- Проходи, Сотко, проходи, раздевайся, присаживайся к столу, разговор большой предстоит, - Троян жестом указал ладожанину на скамью.
Сотко отдал слуге короля свою соболиную шубу и шапку, присел ближе к хозяевам. На столе в этот раз яств не было. Лишь три больших разноцветных плетеных короба стояли на нем. «Что в них?» – подумал купец.
- Послушай, Сотко, - начал Троян. – Сегодня мне приснился сон. И хотя волхвы советуют мне не верить снам, все же чувствую себя неловко, ибо не могу понять смысла сна. Без смысла снов не бывает, я так считаю… Может, ты мой сон разгадаешь…
Приснилось: будто птица я, собрался лететь на запад. Достиг земли данов, а там – стена, и не могу я ту стену преодолеть: настолько она высока. Тогда полетел на север, к урманам, а на их землях – стена еще выше западной. Тревога проникла в мое сердце, полетел на юг…
Там стены не было, но так сильно горела земля, такой дым поднимался к небесам, что вынужден был вернуться назад, на свой родной остров, чтобы не задохнуться в дыму.
И вот в четвертый раз поднялся ввысь, полетел на восток… А навстречу мне (будто утром все это происходило) – поднимается над горизонтом наше прекрасное дневное светило, обнимает землю своими широкими лучами, и так мне стало радостно, хорошо… А, Сотко? Что это за сон?
Сотко низко опустил голову, помолчал немного, поглаживая левой рукой свою короткую русую бороду, а потом, резко подняв голову и взглянув прямо в глаза королю, заметил:
- Не прими за лесть мои слова, Троян. Вот что скажу. На своем веку видел я разных правителей и славянских, и иных земель. А равных тебе и Буривою не встречал. Иной только на богов надеется, а боги людям неразумности не прощают, наказывают легкодумных. Буривой прежде, чем принять решение по сложному и запутанному делу, обязательно с людьми посоветуется, на Волхов посмотрит, словно у реки совета спросит, а потом свое слово говорит, да такое, что все только его мудрости дивятся. Не было такого, чтобы потом его ругали за глупость. Таков, видимо, и ты, король. Сон твой – о том же, о чем наяву думаешь. Должен, видимо, ты, Троян, на восток свой взор обратить. И помощь, что пошлешь нам, наверно, большое значение иметь будет… Наша земля ждет защитников, а кому же, как не руянам, ее защищать?
Великий волхв заулыбался, приветствуя, таким образом, ответ купца. Троян же заметил:
- И все же я думаю не только о востоке, хотя в рассуждениях своих ты прав.
Стена на западе и севере… Как бы нас не раздавила эта стена, а? Надо крепко здесь стоять, чтобы у тебя там, Сотко, на далеком востоке, солнце улыбалось славянам… Согласен? (Сотко кивнул) То-то. Даны укрепляются, Годфред всю землю свою крепко держит, на кого своих рыцарей пошлет? Ему и сам Карл не помеха… Слышал я: новый датский конунг смел до безрассудства… Ну, а нам все наперед продумать надо… Нам безрассудство лишь враг, руги всегда не только храбростью и смелостью отличались, но и умом своим, которым нас боги не обделили… Правда, бывали и смутные времена, когда не разумом, а чувством князья ругов руководствовались…
Сердце мое кровью обливается, когда вижу, что творится на юге… Не только бьются славяне с врагами своими, но и сами с собой, землю свою ослабляя… Кому там помогать? Вильцам? Так они воев наших могут на рарогов послать, а мы с рарогами дружны… Союз нужен всех славян, да кто возглавит сей союз? Руян мало, меня не слушают, думают, власти хочу над всеми, как Карл Великий! Слепцы!
Троян с досады так ударил кулаком по крепкому сосновому столу, что плетеные короба на нем слегка подскочили.
«Силен король!» – заметил про себя Сотко.
Троян замолчал, молчали и волхв с Сотко, не мешая главе островитян думать о будущем. Через некоторое время король продолжил:
- Буривой получит помощь, как я сказал. Не волнуйся. Я хочу, чтобы ты, Сотко, понял и передал мою тревогу своему князю. Мы стоим здесь на крайнем западе славянских земель крепко, да только не сказочные силы противостоят нашим врагам, а живые люди. Мои люди, в первую очередь, Сотко, мои! И здесь нужны умные дружинники, как и вам там, в Ладоге. Поэтому прошу принять без сомнений мое решение. За долгие зимние месяцы кто-то из моих князей тебе приглянулся больше, кто-то меньше. Может, сейчас я назову не тех князей, которые тебе понравились больше. Не обессудь.
Итак. Первый – это Бравлин («Ну, этого-то не приметить было невозможно», - подумал с улыбкой Сотко). Ты его уже выделил среди остальных – вижу. Да, он самый опытный в военном деле. Храбр, умен, дерзок и смел, в бою хладнокровен, зря кровь своих воев никогда не прольет. В минуты отдыха, правда, его заносит, приврать любит, лесть тоже любит, но все его недостатки – лишь за праздничным столом, это понимать надо…
Второй – молодой Раст. Его достоинства: прям, со своими никогда не схитрит, не слукавит. Ему можно доверять, он никогда не предаст, спину врагу не подставит. Опыта, правда, ему недостает. Ну, так что ж? Все мы когда-то были молоды, все с чего-то начинали, так? Почему же не дать показать себя доброму славянину, а, Сотко? Да и ты за ним мог бы присмотреть: жаль, что не княжеского рода, а умом боги тебя не обделили… Подскажешь молодому, поделишься опытом своих походов, учиться у других Раст умеет. Добро?
- Что знаю – скажу, чем смогу – помогу, - смиренно заметил Сотко.
- А теперь, прежде, чем войдут сюда Раст и Бравлин, покажу, что в этих коробах, - Троян встал, подошел к ним ближе, открыл их. – Приходилось ли когда видеть записи римские? Или еще чьи-нибудь?
- Греческие буквы знаю, - признался Сотко, с любопытством заглядывая внутрь коробов.
Там лежали скрученные в клубки толстые нити-веревки. Троян взял один клубок побольше, осторожно размотал его на столе. Оказалось, что на основную нить узелками были присоединены множество маленьких нитей разной длины, на которых были завязаны большие узлы. Узлы все были разные, завязаны на разном расстоянии от основной нити. Некоторые маленькие ниточки были совсем без узлов, на других было от одного-двух до семи-девяти узлов.
- Это тоже запись, сделанная очень давно нашими предками.  Они что знали, то сказали, на нитку нанизали. Узелки на память, чтобы не забывать о великих деяниях дедов и прадедов… В некоторых местах, правда, иные клубки спутаны, да и узелки развязались, отчего произошла неувязка некоторых историй, сложно теперь связать мысль древних воедино… Но основные моменты изложены не путано, понять можно.
Король бережно перебирал пальцами узелки самых первых маленьких ниточек в начале общей нити.
- Здесь говорится о зависти, вспыхнувшей у части вождей ругов к Одоакру, приведшей к расколу ругов на два враждебных лагеря… А вот и развязка истории…
Троян поднял другой конец большой нити: он был почти пуст, здесь словно не хватало тех маленьких ниточек, что были в изобилии привязаны в самом начале…
- Где теперь только не встретишь ругов: у подножия могучих Альп, покорившихся Карлу Великому, на Дунае, здесь, на островах Варяжского моря… Вот к чему привела вспыхнувшая когда-то ссора… Как теперь собрать всех воедино?
- Давно ль то было? – спросил Сотко. Рассказ Трояна поразил ладожанина: надо же, король по нити рассказ ведет!
- Более трех веков тому назад…
- Давно…
- Давно. А узнать о том легко: вот она, нить рассказа, надо лишь уметь читать ее.
- Мне и об этом Буривою рассказать? – задал неожиданный вопрос Сотко. Руяне заулыбались:
- Конечно. А для чего же мы тебе главные сокровища храма бога Святовита показываем, принесли их сюда? Пусть знает Буривой: все отмечают руяне, ничего не ускользает от нашего внимания. Мы тебе один только клубочек показали, а их в коробе – смотри, сколько! А коробов на столе – три…
- Вот бы нам эти знания…
- Зачем они вам? – нахмурившись, волхв смотал клубок, положил в короб и закрыл его. – Великие знания не каждый смертный может постичь. Знания дают не только свет, указывают путь в будущее, но часто несут горечь разочарований, отнимают силы у путника, собравшегося в дальний путь.
Сотко совсем осмелел, решился на дерзкий вопрос:
- Прости, Троян, прости, великий волхв, за последний вопрос: а если бы сейчас перед вами был не ладожский купец, а сам Буривой – научили бы его читать по узелкам?
Волхв подошел вплотную к Сотко, тихо сказал:
- Конечно, научили бы. Но нам ведомо: не бывать более Буривою с нами, боги поставили перед ним и его племенем совсем иные задачи…
В дверь постучали. Волхв улыбнулся:
-А помогут Буривою решать его задачи те два витязя, что сейчас стучатся к нам в дверь. Иди, Сотко, открывай ее широко своим новым друзьям и помощникам!

*

…Этим вечером легли спать рано: завтра на рассвете много военных и торговых кораблей отправится в Ладогу, к Буривою. Зато вчера разговоры не стихали далеко заполночь: выясняли детали водного пути, кто знал славянскую речь, рассказывал о своих удачных боях и походах, разорении вражеских селений. Кто не понимал, о чем идет речь, тот делал последние приготовления к походу: штопал одежду, менял изношенные ремни у ножен мечей, словом, выполнял любую тихую работу, чтобы громкими звуками не мешать рассказчикам.
На Руяне было немало иноземных воинов-охотников. Одни приходили лишь потому, что были голодны и готовы были умереть в сражении, лишь бы только не от истощения. Другие, хорошо вооруженные и знающие воинское дело, претендовали на большее: командовать отрядами, строить военные приспособления для взятия крепостей, боевые корабли. Троян почти никому не отказывал. Славян принимали всех, а саксов, фризов и прочих неславян   испытывали в поединках: умеет ли иноземец держать меч и копье в руках, пользоваться ими? И ко всем без исключения было условие: ненависть к христианам, следование вере предков.
…Так, за разговорами, провели вчерашний вечер. Сегодня недолго посидели у печки-каменки, через час, как стемнело, легли спать.
…А Сотко не спалось. Наверно, оттого, что слышались порывы сильного ветра на улице. Таких ветров на Волхове – на родине Сотко – не бывает: могучие сосны и ели-великаны своими верхушками хватают дух небес и прячут между собой так, что до земли доходит лишь легкий ветерок…
«Надо же, великий волхв храма Святовита сам назначил день отплытия, сказал, будет тихий светлый день, - ничего себе, тихий! Крепко строят дома в Арконе, священном для всех островитян городе, а у нас не обошлось бы, наверно, одной сорванной крышей: ишь, как свирепствует ветр, с ног валит!»
Так подумал Сотко, когда осторожно вышел из дома, никого не разбудив (спали крепко: когда еще удастся выспаться после похода, да и ночная стража большого города надежна, не проспит врага).
Погода удивляла. Ураганный ветер, а всё небо в ярких звездах, и таинственный характер их колючего мигания долго не мог разгадать Сотко: к удаче ли это подмигивание, или к гибели? Потом решил: конечно, к удаче, опытный рулевой никогда не собьется с курса даже ночью, если ему сопутствуют звезды и светит полная луна.
Стояла весна, Варяжское море, наверно, уже всё освободилось ото льда, а вот Волхов? «Не рано ли плывем?» - беспокоился Сотко еще днем, но на все его сомнения руянские командиры судов лишь посмеивались: «И в Ладоге бывали не раз, и озеро Нево знаем, и Британию! Бывало, выйдешь в океан, а там!..» А что – «там» - никогда не договаривали, только качали головой, да делали неопределенное движение рукой, дескать, что уж рассказывать, океан – он и есть океан, не озеро!
Сотко никогда не видел Великого Западного океана, завидовал бывалым мореходам, а себе говорил: «Обязательно обогну землю с запада, посмотрю на край земли, за которым нет ничего, кроме воды…  Куда же заходит Солнце? В воду садится? Не может быть! Там, на краю океана-земли, должны быть горы, а за горами – обвал, громадная дыра, вот туда-то, наверное, и проваливается каждый день наше светило… И я там обязательно побываю!»
Тонкий серп луны слабо освещал землю. Дом в Арконе, где жил волховский купец, располагался в первом ряду домов по отношению к храму бога Святовита, стоящего почти на самом обрывистом берегу острова. Высокая темная крыша храма четко вырисовывалась на фоне звездного неба.
…Но что это? Почудилось или вправду увидел? Будто вывел великий волхв белого коня Святовита и повел куда-то вниз по тропинке к морю, во тьму ночи…
«Так вот почему, говорят, по утрам конь Святовита стоит весь взмыленный, словно проскакал сотни верст… Чудеса! Проследить бы за волхвом, да вдруг ночная сторожа меня поймает, объясняй потом, чего хотел, - не поверят!» Изрядно продрогнув, Сотко вернулся в теплое, прогретое печкой-каменкой помещение.
Он быстро уснул и совсем не слышал, как, не достигнув и середины ночи, ветер, словно по высшему велению, внезапно прекратился, на море стало спокойно; лишь легкий бриз продолжал волновать его поверхность.

Князья - соперники

Караваны судов разделились надвое. Одна часть, под руководством русского князя Бравлина, поплыла сразу на север, вдоль побережья Сконе, для того, чтобы после посещения Новоторжица – славяно-датско-прусского торгового поселка на скандинавском побережии, - достичь острова Готланд, а после – самой Бирки, известного города в свейской земле, куда приезжали торговать купцы со всех земель Варяжского моря: из франкских земель, Дании, ляшской земли, Пруссии, от чуди, корелы, от многих-многих других больших и малых народов.
Про Бирку знали все купцы северной Европы. Как только купец начинал торговать с соседними народами и государствами, будь он русич или чудин, пруссак или дан, - как только такой купец становился, так сказать, на ноги, его мечтой сразу же становилось путешествие в Бирку, где можно было купить и продать все, что нужно северному человеку – начиная от меча и кинжала воина, плуга и серпа крестьянина, заканчивая стеклянным флакончиком благовоний и серебряным или золотым амулетом для знатной госпожи.
Другая часть русичей, во главе с Сотко и русским князем Растом, поплыла вдоль южного побережья Варяжского моря сначала в Пруссию, богатую восточными товарами и янтарем, а затем – в чудскую землю, где в устье Наровы намечалась встреча с кораблями Бравлина.
Князь Раст хвалился перед Сотко темными вечерами, когда ладьи на ночь вытаскивали на берег:
- Смотри, купец, что у меня есть!
И вытаскивал из кармана большую агарянскую серебряную монету, которая белела в темной ладони русского князя, словно горсть снега.
- Такого серебра нет в Бирке, я знаю! В Пруссию я везу пуды британского олова, и надеюсь получить за него много таких монет. Очень много, так как олова в Пруссии нет.
- Нет олова и у Буривоя. Зато у нас есть отличные меха, которые нигде на западе не найдешь. Ты мог бы выгодно обменять свой товар в Ладоге, – Сотко хотел отвлечь князя от Пруссии, на которую тот возлагал особые надежды.
- Путь до Ладоги не близкий. Нет, свое олово я оставлю в прусской земле, а далее налегке достигну твоей родины, Сотко. А уж за нагаты я куплю всё, что угодно – хоть рабов, хоть оружие, хоть коней, хоть самого Бравлина!
Раст рассмеялся звонко, заразительно.
Был он худощав, высок ростом, серо-голубые глаза смотрели на собеседника пристально, а из-под шлема выбивались длинные прямые русые волосы. Бороды и усов у Раста, как и у большинства ругов, не было. Быстрые, порывистые движения князя выдавали его неопытность и юный возраст, словно он постоянно куда-то стремился, словно спешил в бой и боялся опоздать…
«Волнуется княже. Конечно, у Бравлина и седина уже в волосах, и воинского опыта, накопленного в многочисленных битвах, поболе будет. Почему Троян отправил их вдвоем к Буривою? Отправил как равных, друг другу никто не подчиняется, в чем здесь дело?» - терялся в догадках Сотко.
- А что ты везешь, купец? Секрет? Лодок у тебя только три, в одной ты со своими людьми, а две другие, судя по осадке, не очень-то груженые, - улыбался Раст, а серьезный взгляд серых глаз сверлил купца, словно хотел проникнуть в его мозг.
- Хорошего оружия я мало нашел на Руяне, вернее, такого оружия, какого хотел, вот и плыву полупустой. Главное: я плыву с тобой, и Бравлин потом к нам присоединится. Вот этим я и доволен. Выполнил задание Буривоя! Внял Троян нашим просьбам. Теперь будет кому охранять северные земли! А потом (как знать!), может, и расширит Буривой – с вашей помощью – свои владения. Что скажешь?
Ничего не ответил Раст, пошел помогать своим воинам передвигать ладьи подальше от берега, чтобы случайно подошедшая большая волна не смыла всё обратно в море.
«Не о походе и не о торговле думает Раст. Что-то мешает ему. Что? Любимую оставил на своем острове? Или больных родителей? Но родителей его я видел, они провожали сына без слез (видно, не в первый раз), а вот девушки не было, хотя многие его вои прощались на берегу со своими избранницами… Такой молодой, статный, и без возлюбленной? Впрочем, все узнаю со временем, путь еще далекий», - размышлял Сотко.

При подходе к прусской земле погода ухудшилась. Подул сильный северный ветер, поднялась невысокая, но частая волна, мешавшая гребцам.
К вечеру по хмурому серому небу поползли тяжелые синие тучи, из которых вот-вот должен был пойти снег или дождь.
И тут на берегу все увидели свет многочисленных костров.
- Что это? – спросил Сотко плывших с ним воинов. К Руяну в прошлом году он шел северным, скандинавским берегом, поэтому нигде до сих пор таких сигнальных огней, как здесь, не видел.
- В плохую погоду пруссы всегда зажигают огни на берегу, чтобы путники не сбились с пути, не наскочили неожиданно на береговые отмели. Костры говорят и о том, что гостям здесь всегда рады, - ответил пожилой рулевой.
- Не ловушка ли это? – продолжал сомневаться Сотко.
- Нет, пруссы ловушки торговым людям не ставят, - продолжал рулевой. – К тому же мы славяне, а в море со славянами у пруссов – мир.
Раст уже повернул свои ладьи к берегу. Сотко пришлось последовать за ним, хотел он того, или нет.

На берегу они встретили радушный прием, жители прибрежных селений бросились к судам, помогли руянам вытащить их из воды.
Пожилой прусс (видимо, местный старейшина), подошел к Расту и Сотко.
На Сотко был дорогой плащ из черного мятля, в Расте легко угадывался князь: его плащ из плотной шерстяной материи сверху был покрыт красным шелком, на плече черными линиями был нарисован символ летящего сокола, металлический наконечник ножен меча был отделан изумительным по красоте растительным узором. В остальном князь не отличался от остальных воинов: на ногах – обычные кожаные сапоги, на голове – сфероконический железный шлем. Видимо, по дорогим плащам старейшина и определил командиров морского отряда.
- Эмменс? Имя? – спросил он дважды на прусском и славянском языках, в голосе чувствовалась тревога.
- Мы – славяне-руяне, руги. Я – князь ругов Раст, а это – мой купец Сотко, - ответил князь.
- Руги – наши друзья, - сказал старейшина, облегченно вздохнув. Потом добавил:
- За судами присмотрят, не волнуйтесь. Идемте. Ваших воинов приютят мои соплеменники, а тебя, Раст, и тебя, Сотко, прошу ко мне. Меня зовут Пирмас.
И пристально посмотрел на Сотко.
Память у купца была неплохая, он вспомнил, где раньше видел это спокойное лицо старого прусса, его внимательный, пронзительный, без гнева и любви взор больших светло-карих глаз, где слышал это странное имя – Пирмас, означающее – «первый».
…Это было лет пять назад… Решил тогда Сотко доплыть до Киева, известного города днепровских полян, куда сходились сухопутные пути из Чехии и Хазарии, Пруссии и Северы…
Этим планам воспрепятствовал тогда он, Пирмас.
Встретились они на днепровском берегу, заночевали вместе. Почувствовал к старому пруссу Сотко доверие, что бывало крайне редко.
Все рассказал.  Куда плывет, с каким товаром, что хочет узнать и купить. Пирмас предложил обменять часть товара, а про остальное:
- Куплю у тебя.
- Купишь – на что? – спросил Сотко, о чем позже пожалел. Ему бы отказаться, может, все и обошлось бы.
- Смотри, какое серебро, - сказал Пирмас и открыл ларец, бывший при нем. Там, в ларце, лежали большие агарянские дирхемы.
- Нет, Пирмас. Я хочу повидать Киев, редко кто из волховских словен доплывал до него, хочу узнать, чем там торгуют, какие пути-дороги расходятся от него…
- Ну, как знаешь, - сухо ответил прусс.
Легли спать, и не заметили Сотко с товарищами, как послал ночью Пирмас куда-то гонца лесными звериными тропами…
Когда проснулись словенские купцы, то увидели, что окружены большим отрядом воинов-кривичей, а впереди отряда стоял их вчерашний знакомый. Сотко подошел к нему, и Пирмас тут же сурово заметил (при этом правую руку положил на рукоять меча):
- Вот что, ладожский купец, я тебе скажу. Не дадим мы тебе дороги к Киеву. Давно мы с кривичами вместе держим здесь торговые пути на северу, через северян торгуем с хазарами, агарянами, булгарами. Ты же хочешь проложить путь поперек нашему. Не надо. Торгуй на море Варяжском, иди на восток, на юг же лежат наши дороги. На юге тесно купцам, торгующим одинаковым товаром. Да и меха твои, как я посмотрю, лучше моих. Агарянского серебра за них я тебе не дам (ни к чему оно тебе в северных землях), но расплачусь с тобой сполна: получай шелка восточные, стеклянную и бронзовую посуду, садись на свои ладьи, да поживее, не то передумаю…
Наблюдая за тем, как пруссы разгружали его, ладожского купца, корабли, Сотко шепнул стоящему рядом воину-кривичу:
- Что же вы своих купцов грабите, словене?
Тот недовольно сплюнул:
- Свои дома сидят, а тебе, дорогой гость, не резон жаловаться: смотри, как с тобой наш хозяин обошелся! «Грабите»… Скажешь, тоже!
…Вернулся тогда Сотко в Ладогу неразговорчивым, близким сказал, что до града-Киева не дошел, все сделки провел в пригородном торжище… Восточные товары быстро продал, свой ладожский двор оставил за старшим сыном, а сам с сыном Буривоя Гостомыслом переехал в строящийся город на Волхове – Новгород…
«Если на славянской земле так хозяйничал Пирмас, что же в своем родном селении он сотворит с нами?» - с тревогой размышлял теперь Сотко. Хотел уже все рассказать Расту, когда прусс вышел из избы, да вот чудо - будто пелена спала с глаз Сотко, и видит новгородский купец: не Пирмас это вышел, а князь, старейшина же стоит перед ним, положив руку на его плечо.
- Ну, словене, боишься меня?
«Если уж такой разговор пошел, эх, была – не была!» - Отскочил Сотко от прусса, схватил засапожный нож, закричал:
- Живым не дамся, оборотень проклятый!
- Ну-ну, успокойся, домашних перепугаешь, - улыбнулся Пирмас. – Где же это ты видел, купчина, чтобы пруссы у себя дома гостей резали? Ты много всяких стран повидал, а у нас, вижу, впервые. Скажи – у многих ли народов найдешь обычай помогать потерпевшим кораблекрушение? Некоторым мы отдаем даже свои корабли взамен погибших…
Сотко молчал. Но нож спрятал.
- Вижу, не веришь. А я и не заставляю тебя верить. Хотя мог бы (словно молния блеснула в глазах прусса). Зови своего князя, вечерять пора.
…За ужином разговор не клеился.
Раст не хотел торговать здесь, на окраине Пруссии, хотел довезти свое олово до Самбии. А Пирмас, подливая гостям пива (и отхлебнув, для порядка, первым), настаивал на своем:
- В Самбии и во всей Пруссии сейчас серебра немного, его только что увезли наши торговцы в Готланд… Несколько дней назад… Княже, прогадаешь: в Самбии за британское олово ты получишь меньше, чем здесь.
- Разве я говорил, что везу олово?
- У меня есть глаза, я все вижу, зачем говорить? Твои люди так надрывались, таская сундуки, что ничего другого я и не мог подумать… Продай мне, князь; не обману, обмен будет честным, твой купец Сотко знает меня…
Раст недоверчиво посмотрел на ладожанина. Возразил, слегка опьянев от домашнего хорошего пива:
- Зачем тебе олово, старец, в твоем селе? У тебя ни кузни хорошей, ни мастерской…
«Эх, витязь, не туда заехал», - подумал Сотко. Старейшина молча встал, велел подать себе и гостям плащи (на улице уже давно шел дождь). Все проследовали за ним в кузницу.
В ней работало шесть человек – большое количество даже по ладожским меркам. В отдельном помещении кузницы лежали готовые кольчуги, мечи, топоры, кинжалы, шлемы, плуги… Кольчуги можно было примерить, проверить на прочность; режущее, колющее оружие – на остроту.
Видя, что князь еще сомневается, Пирмас повел его во вторую кузницу. Здесь делали бронзовые оковки щитов, украшения богатых доспехов, ножен мечей, кубки, светильники, многое другое. Здесь плавили не только бронзу, но и серебро. Теперь Раст уже не сомневался в больших возможностях и широких торговых связях старейшины. Поинтересовался:
- Обычно такое дело прячется от посторонних глаз, не выставляется. Ты, прусс, спокойно водишь меня по своим мастерским… А живешь на самой окраине своей земли, что, не бывает разве разбойных набегов на твое село?
- Беспокойных соседей по суше боги нам не приводят. С ладожскими словенами, с вами, русами, с рарогами на море у нас мир. Даны далеко, нами они не интересуются, только готландцы… Были набеги на соседние села, на наше – тоже… Только после этих набегов мы так сходили на Готланд, что уже несколько лет они нас не беспокоят.

Неделю (пока не утихло море) прожили Сотко с Растом у Пирмаса. Продав свой металл, получив за него агарянское серебро, местный янтарь и шелковые ткани Хазарии, Раст остался доволен. Теперь его корабли-ладьи стали легче, быстрее бежали по варяжским волнам.
На одной из ночных береговых стоянок разговор между Сотко и Растом вроде бы принял доверительный характер. Сотко рассказал, как принял Пирмаса за князя. Раст тоже отметил, что после изрядного количества выпитого пива ему показалось, что прусский старейшина отсчитывает слишком много нагат за его олово: Пирмас сыпал и сыпал в сундуки агарянское серебро, внимательно посматривая на подельника и как-то по-недоброму усмехаясь…
- Я не останавливал прусса, а назавтра, пересчитав сам ногаты, с удивлением обнаружил, что расчет произведен правильно, ни одной лишней монетки не было в сундуках, - отметил Раст.
- Оборотень, чистый оборотень, - соглашался Сотко.
Потом как-то само собой разговор перешел на женщин.
- Признайся, Сотко, ведь не с одной же ты женой спишь, тебя годами нет дома, чай, в походах всякое бывает? – хитро улыбнулся Раст.
- В походах бывает всякое, это верно, да только кроме своей Умилы других женщин я не знаю. Три сына у меня от Умилы, двое старших уже ведут самостоятельно свои дела, младший пока помогает в хозяйстве матери…
- Или не встретил краше своей Умилы? – все допытывался князь.
- Почему не встретил? Всякое видал… Красота – она бывает разная… Только скажу тебе: иная ликом хороша, а души ее коснись – и не рад будешь…
Раст заливисто расхохотался.
- Ну-ну, купец, расскажи подробнее, о ком это ты? Или какая булгарыня к тебе липла? Или черемиска? Ты же все по восточной стороне ходишь, а на востоке женщины горячи… Расскажи, интересно…
- Да рассказывать, собственно, нечего… Остановились мы однажды на маленькой речушке южнее Белоозера, погода стояла жаркая, несмотря на позднюю осень… Я немного отошел от своего отряда, вдруг слышу – в кустах плеск какой-то раздается…  Думаю – заводь там, рыба плещется, а у меня и копье наготове, вот сейчас подцеплю пуда на два… Я в кусты, а за кустами в небольшой чистой старице девчата купаются. Видимо, голоса воев до них уже дошли, они стали выходить из воды, быстро одеваться, поглядывая с тревогой в нашу сторону. И вот тут главная из них (ее окружали служанки) увидела меня в кустах, взгляды наши встретились. Представь себе, она улыбнулась, скинула только что наброшенную на нее рубаху, и заставила служанок снова себя вытирать, ругая их (для вида, конечно!), будто плохо обтерли ее в первый раз. Слов я, конечно, не разобрал (далековато было), но по жестам понял, что к чему. Разделась эта красавица, конечно, нарочно, чтобы свое тело молодое показать…
- И это все? – Раст был разочарован бесхитростным рассказом.
- Нет, не все. Оказалось, что селение мерян было совсем рядом, но мы-то этого не знали… Река сделала еще два крутых изгиба, только тогда с кораблей увидели стоявшие на холме маленькие мерянские домики. Меня провели в дом старейшины, знавшего славянский язык. Тот представил свое семейство, и старшую дочь свою в том числе, представляешь себе, ту самую, что я видел возле реки…
Раст слушал внимательно, но смешливый огонек в его глазах погас, он повернулся на спину и, покусывая травинку, устремил взор свой на первые ночные звезды, ярко вспыхнувшие на еще голубоватом небе…
- Да… - Сотко сделал паузу. – Старейшина был очень добр к нам, а вот его дочка была дрянь. Представляешь, даже не приходя ко мне, ночью вдруг заголосила, в рваной рубахе прибежала к отцу с матерью, стала им доказывать, что я хотел овладеть ею. Старейшина очень обиделся, велел нам убираться. Как я ни доказывал ему, что все сказанное девицей – вранье, старейшина мне не поверил. Мы покинули селение…
- Наверное, хотела, чтобы ты стал жить с нею…
- Не знаю. Может быть…
- А может, была уже брюхата без супруга и, боясь сказать правду родителям, хотела сделать тебя отцом будущего ребенка?
- И это может быть…
- Если бы она ночью пришла к тебе, чтобы ты сделал?
- Я сам себе задаю этот вопрос. Не знаю… Только вот, понимаешь… Все равно моя Умила лучше…
- Та мерянка была не такой уж и красивой?
- Нет, она была очень красивой, но это была красота тела, я пытался увидеть красоту ее души, но не увидел…
- Пытался – зачем? – С особой горячностью произнес Раст и вновь повернулся к Сотко.
- Всегда, когда встречаешься с человеком, пытаешься понять, что он из себя представляет. Хоть женщина это, хоть мужчина. Из встреч и расставаний и состоит наша жизнь… Слушай, княже, а у тебя кто был? Кто она, твоя избранница?
Раст посуровел лицом, поднялся:
- Не забывайся, купец. Не пристало мне, ругскому князю, отвечать на подобные вопросы простого славянина.
Кровь прильнула к голове Сотко. «Простого славянина Буривой к Трояну не послал бы!» – хотел возразить. Но сдержался.
«Заносчивость – от молодости. Буривой сможет ему такое дело поручить, что спесь быстро собьет. Да и Ладога – не Аркона, у нас свои законы, они понятнее добрым людям», –  вздохнул Сотко, накрываясь сверху теплой медвежьей шубой.

Подплывая к Нарвскому заливу, с северной стороны, в открытом море, Раст и Сотко увидели много кораблей. Те тоже шли на восток.
Расстояние между обоими караванами судов медленно сокращалось. Когда стали различимы цвета парусов и характерные формы кораблей, все облегченно вздохнули: то вел свои суда ругский князь Бравлин.
…Недолгая стоянка в маленькой славяно-чудской деревушке. Пиво за ужином лилось рекой: платили местным пивоварам-словенам щедро. И Бравлин, и Раст были довольны походом: Раст хвастался своей сделкой, Бравлин – налетом на Готланд, где он потерял лишь одного воина, зато взял в плен десять молодых парней и девчат, вызволил из готландского плена трех словен. Изрядно напившись хмельного пива, Бравлин начинал терять контроль над собой:
- Ну что ты, Раст, все про какого-то прусса талдычишь? Подумаешь, монетки серебряные получил… Эка невидаль! На Готланде они тоже, говорят, есть; я, правда, сам не видел… А вот, смотри, какой у меня пояс!
Бравлин встал, выпятил свой полный живот, однако тут же рухнул на скамью: ноги уже не держали тучное тело.
- Видишь? Серебряная пряжка… Готландская работа! А посмотри-ка, какую я красавицу датчанку там захватил! Ведите ее сюда!
Привели пленницу, кинули ее в ноги князю. От резкого движения вырвался из рук белокурой красавицы бронзовый крестик, засверкал в свете яркого огня масляных светильников… Убрала его девушка, да поздно: все увидели, что она христианка…
- А, так ты к тому же веруешь во Христа, - презрительно сплюнул Бравлин, вырывая крест из рук девушки. Ухмыльнулся, покосясь на Раста:
- Хотел, Раст, тебе ее отдать, а теперь не отдам: принесу ее в жертву Святовиту. Как только приплывем к Буривою, так сразу же и поджарю ее на деревянном кресте…
Раст побелел лицом, правая рука его, подрагивая, потянулась к поясу, на котором всегда был нож. Сотко сидел рядом с Растом и заметил это движение; когда Раст уже коснулся рукояти ножа, крепко прижал своей левой рукой руку князя. Тот не смог вытащить нож из ножен. Как ни старался Сотко все сделать незаметнее, от зорких глаз Бравлина ничего не утаилось.
- Э, брат, ты хотел вступиться за христианку? С чего это вдруг? Или сам успел стать христианином? Слышал я о твоих сердечных делах во время плавания в Британию, да не верил, а теперь и не знаю, верить или нет?
Теперь ничто уже, казалось, не могло удержать Раста. Он быстро поднялся, хотел ответить обидчику, да не успел: рядом встал и грозно заговорил Сотко, по-прежнему удерживая руку князя.
- Бравлин! Или ты забыл, что вы вдвоем плывете к Буривою? Или хочешь нарушить веление Трояна? Уймись! Кажется мне, будто не ты говоришь это, а хмель, выпитый тобою и помутивший твой разум! Что же касается бога Святовита… Разве не соблюдал я ваши обычаи на Руяне? Разве не почитал ваших богов? Но разве не говорил я тебе – у нас Святовита нет! У нас, словен волховских, давно уже боги носят наши имена, которые дали мы им! Так захотели сами боги, на то была их воля! И наши боги не принимают жертвоприношений из людей, вся вина которых состоит лишь в том, что они – пленники!
…Стоял Раст, не садился и Сотко, переводя взгляд с одного князя на другого.
Бравлин молча приглаживал свои растрепавшиеся черные с обильной проседью волосы. Все ждали, что он скажет. Пожилой князь это понимал, и, набивая себе цену, специально затягивал паузу, присматриваясь к ладожскому купцу.
Сотко ему нравился, это был настоящий славянин: среднего роста, в меру широк в плечах, взгляд светло-голубых глаз был твердым, уверенным, без зазнайства, но и без робости, над прямым тонким носом и светлыми, почти невидимыми бровями – довольно высокий, ровный большой лоб, говоривший о больших знаниях и громадном житейском опыте. Короткая пшеничная борода и усы были светлее русых волос на голове. Наконец, заметно протрезвев, Бравлин изрек:
- Ишь, братец, заступник у тебя какой…
Однако тут же взгляд его посуровел:
- Зря, купец, суетишься и влезаешь не в свои дела… Это дело наше, братское, княжеское… Мы между собой болтаем – а другим кажется, будто уже и драка идет… Так, други мои?
Воины из бравлинской дружины заулыбались. Улыбнулся теперь и сам Бравлин.
- А ты, братец, как считаешь? Неужто задел тебя? Если что сказал лишнее – прости, право, ничем не хотел тебя обидеть… Видно, прав купец, хмель ударил мне в голову… Да ты нрав мой знаешь – делаю себе врагов, напившись хмельной браги, а протрезвею – сам себе не рад! Ну, что молчишь? Скажи хоть слово!
Раст вышел из-за стола, подошел ближе к Бравлину, на ухо, тихо сказал:
- Не одни мы здесь, дружина… Следующий раз обиду не прощу.
И громко:
- Чего, братец, по пустякам болтать? Давай покажем дружине, как умеют князья мириться! Почему кубки опустели? Наливай полнее!
Гуляние продолжилось. Почти никто не заметил, как тихо увели датчанку. А Раст чуть позже все-таки спросил Сотко:
- Правда, в земле Буривоя пленных христиан не убивают?
- Правда, – ответил купец, – если за ними только после пленения не окажется какого другого проступка. Убийства славянина, например.
- Это понятно, – согласился Раст и осушил очередной кубок.
«Здоровы князья гулять, – подумал Сотко. – Однако не кроется ли в словах Бравлина разгадка к угрюмости и замкнутости молодого князя? Кого тот встретил в Британии? Не влюбился ли там в местную христианку? Если так, то, конечно, привезти ее на Руян он никак не мог: в Арконе всех христиан убивают… Ладно, время раскрывает многие секреты, может, раскроется и этот…»

Встреча старых друзей

Могучий флот русских князей подошел к Неве. Неожиданно для Бравлина и Раста (но не для Сотко) здесь их встретил сын Буривоя – Гостомысл. И провел, охраняя своими кораблями, суда гостей через все сторожевые заставы волховских словен до самой Ладоги. Здесь же, в Ладоге, поджидал русов и сам Буривой.
Город поразил гостей. По сути, ему было не более пятидесяти лет, однако здесь были и крепкие дворы для иноземных купцов, и стекольные, железоделательные, кожевенные мастерские, и дворы столяров, плотников, кузнецов, был и княжий дом, и место для вечевых сходов… Словом, Ладога претендовала на роль центра огромной (на сотни верст!) округи.
Буривой принял гостей в княжеском тереме только на следующий день. «Как будто нельзя было сразу встретиться! – подумал Раст. – Цену себе набивает! Тоже мне, король нашелся!» Сотко и Гостомысл накануне вечером уже рассказали волховскому князю о прибывших русских все, что знали: об их характере, повадках, привычках.
При встрече Расту и Бравлину Буривой показался хоть и крепким, но уже старцем: пышная когда-то шевелюра теперь была редка, седые волосы почти достигали плеч. Вены на руках выступали синими желваками, кожа была сухой и белой, видно, князь не часто теперь выходил из помещений. Под круглыми, как у филина, светло-карими глазами выступали вспухшие глазные мешочки.
После традиционного в таких случаях обмена приветствиями и провозглашения первых здравиц, Буривой объяснил гостям цель приглашения русских князей в Ладогу:
- Земля волховских словен обширна и богата, но она может быть еще более обширной и богатой. На восток открываются безграничные пространства, где полно рыбы в реках, пчел и зверей в лесах. Людей в тех краях еще меньше, чем здесь. Если плыть по рекам на юго-восток, можно дойти до Волги, которая приведет в земли булгар, хазар и других южных народов, вплоть до агарянских стран.
Если идти на юг, можно попасть в Днепр, который впадает в Понт, а там, за морем – Царьград.
Оба пути пока отсюда никто не прохаживал полностью, до южных морей. Захватив их, мы можем превратить наши земли в сказочно богатую страну. Торговые пути из Европы на восток пройдут через наши земли. Свяжите воедино речные нити наших земель. Вам, русским князьям, первым предлагаю великое дело. Одному князю – пройти до устья Волги, другому – до Понтийского моря. Потому и дал Троян мне вас, что знает мои думы. Мог бы и троих прислать, да, видимо, равных вам нет… Давайте договоримся так: что сможете удержать за собой – будет ваше, ваши земли. Мне же привезете мою долю, как старшему князю. Согласны ли?
Бравлин ответил сразу:
- Конечно, согласны, не так ли, Раст? Наша жизнь – это воинский меч да кошель купца, другой судьбы у русских князей нет! Говори, княже, кому куда плыть?
- Тебе, Бравлин, как старшему, право выбора.
Бравлин раздумывал недолго: что там, на востоке, одним богам известно, а вот о Царьграде он слышал.
- Выбираю себе южный путь, к Понту и Царьграду.
Буривой обратился к Расту:
- Ну, а тебе, брат, путь на Волгу к морю Хвалисскому, к хазарам и агарянам. Открой путь более легкий и открытый для нас к восточным драгоценностям и шелкам, чем тот, что существует сейчас: купцы-северяне везут все от хазар к Полоцку, где уже объявились прусские купцы. Кривичи-полочане скоро будут богаты, а нам это зачем? Товары из восточных стран должны идти к нам, а не к Полоцку! Что думаешь?
- Бравлин правильно сказал: удел русских князей – сражения и торговля, ничего другого мы делать не умеем, - ответил Раст.
- Так-то оно так, только вот что… Бравлин пойдет землями обжитыми, ему и оружие, может быть, применять придется… Ты же, Раст, встретишь в начале пути народы мирные, где оружие применяется редко, до встречи с хазарами вряд ли придется вступать в схватки… Бери эти земли лаской. А проводником на Волгу будет тебе Сотко. Он там уже был… Не рад напарнику?
- Сотко – хороший купец, надежный проводник.
- Вот и добро. Завтра на вече все доложим, думаю, возражать не станут. Вы в сторонке, на виду у всех, своих воев поставьте, чтобы наши не особенно возражали… Знаю я тут две-три горячие головы, готовы в мыслях всем светом командовать, а силенок и знаний – не хватает… Давайте выпьем за успех нашего дела. Кто захочет присоединиться завтра к вам – не отказывайте, всех принимайте… Здесь много ваших русских купцов из Арконы, из Рёрика, торгуют в Ладоге изначально. Думаю, охотно с вами пойдут и к Царьграду, и на Волгу… Пусть славянские боги сопутствуют вам! Не забывайте их, поступайте разумно, и они вас не оставят! Будьте здоровы, братья!
- Здоров будь, княже!
Выпили медового хмельного напитка за успех предстоящего дела.

*

…Расту вдруг показалось, что далекие берега озера Нево стали сходиться, а гребцы стали прилагать больше усилий для движения судна. Сотко, находившийся на одном судне с князем (чтобы в случае опасности быстро принимать не разные, а одно, единственно правильное, решение), заметил, как его напарник внимательно поглядывает на горизонт.
- Входим в речку Свирь. Она приведет нас дней через семь в Онежское море, - пояснил купец.
- Море? Оно действительно так велико? – переспросил князь.
- Может, не так велико, как Варяжское, только ты, княже, моли всех богов, чтобы весенняя буря на этом озере не накрыла твои корабли. Здесь ветра такие, что и на море не увидишь, - заметил один из гребцов.
Облик его показался Расту незнакомым.
- Кто таков?
- Ладожский я. Попросился с вами в поход. Уже лет двадцать хожу этими морями и протоками.
- Звать как?
Воин недовольно взглянул на князя.
- Медвежий Коготь.
На его шее  висело ожерелье из медвежьих когтей.
- Редкостное ожерелье, – заметил Сотко. – Сам, что ли, медведей бил?
- А вы плохо про меня не думайте. Бил только шатунов. Шатуны зимой опасны… На человека могут напасть. И выследить их тяжело: умны очень, прячутся от охотников, на многие версты уходят… А меня весь славянский север знает, чуть что – Медвежьего Когтя зовут…
- Значит, говоришь, Онежским морем ходил, а волок от Вытегры на Ковжу знаешь? – перевел разговор на другое Сотко.
- А то.
- А язык веси знаешь?
- И веси, и мери знаю.
- Даже до мери доходил? А я то думал, в те края кроме меня никто не ходит…
- Ну, почему же… И ходили, и ходят… До самого Булгара, слышал, некоторые добираются, - улыбнулся гребец и взглянул на Сотко.
- А ты?
- Я – нет. Мерянский городок на озере Неро – вот мой предел.
Пока разговаривали, стало отчетливо видно: корабли вошли в устье Свири. Довольно низкие берега темнели еловыми лесами, местами красные стволы гигантских сосен оживляли местность. К вечеру ладьи вытянули на берег в известном бывалым мореходам месте: рядом располагалось небольшое славянское поселение.

*

…С каждым днем движение по Свири становилось все труднее и труднее. Русло реки сужалось, берега становились круче, бурное течение разбросало ладьи на большое расстояние друг от друга: не на всех кораблях были одинаково сильные и умелые гребцы. Наконец, Сотко дал указание идти к южному берегу реки.
- Дальше идут такие перекаты, что против течения даже весной идти почти невозможно. Пройдем верст пятнадцать-двадцать волоком вдоль реки, – пояснил он Расту. – Медвежий Коготь, готовься к встрече с весью!
- Чего готовиться-то? Люди, как люди, пугливы малость, иногда гостей пугают…
- Они опасны? – не понял князь.
Сотко улыбнулся:
- Сейчас – нет, но еще лет десять тому назад спину лесу не показывай: лучники у них прекрасные…
- Только в спину били?
- Чтобы незаметнее и для острастки другим славянам. Мол, наши это леса и реки… Сейчас другое дело, в мире живем, но кто знает? Лучше приглядывать за лесом… Вон, гляди, княже, у деревьев стоят, видишь? А что не прячутся, это хорошо… Нападать не будут. Раньше они всё из-за деревьев стреляли…
Когда ладьи поставили на бревна и начали их перекатывать, люди народа весь ушли, так и не согласившись на встречу и обмен, хотя русы и выложили некоторые свои вещи (в основном оружие) на прибрежную полянку.
Через несколько минут после ухода веси прискакал на лошади (всадник - довольно редкое в этих местах явление) молодой славянин.
- Сотко, ты ли?
Всех заинтересовала характерная внешность молодца. Его, раз увидев, не узнать было невозможно: светлые голубые глаза весело, с молодым задором смотрели из-под густых пшеничных бровей, нос, сильно вздернутый вверх, немного портил правильные черты лица, длинные русые волосы были перехвачены на лбу голубой лентой, главным отличительным признаком этого молодого всадника было отсутствие, как и у русов, бороды и усов.
- Заяц, привет! Как ты?
- Жив и здоров, как видишь! Помощь нужна?
- Помоги, Зайка!
- Ждите! – крикнул тот, повернул коня и ускакал.
- Приятно в походе встретить старых друзей! – с довольной улыбкой сказал Сотко.
- Если дело пойдет и дальше так, это будет не поход, а одно развлечение, - налегая на перекатываемую ладью, заметил князь.
- Все зависит от того, какова цель всего похода, – задумчиво проговорил купец.

*

Большое славяно-весское поселение располагалось недалеко от истока Свири. Отсюда, где жил Заяц, и пришла помощь путешественникам. Воины лишь катили по бревнам ладьи, а сами бревна ловко и быстро перетаскивали с места на место местные жители. В основном это были славяне. Волок в двадцать верст прошли за один день. Перед спуском кораблей на воду Онежского озера решили отдохнуть, да и за помощь надо было расплатиться.
Охотнее всего у русов брали оружие: наконечники стрел, сулиц, ножи, топоры разных видов. Сам Заяц, зная о далеких походах Сотко, попросил у купца, кроме маленького топорика, еще и серебряный браслет:
- Жену я взял себе, Светлану. Хочу ей подарок сделать.
- Дам браслет, будет ей подарок. Но жену-то покажи. Такая ли красавица, как молодой муж?
- Не сравнивай, краше! Не украдешь?
Только друзья могли задавать такие вопросы, говоря об этом шутя, зная, что товарищ никогда не пойдет на подлость. Кражи красивых девушек (а порой и замужних женщин) были не редки в местах, где от селения до селения – десятки и более верст, да еще вперемежку с местными лесными народами… У каждого селения – свои особенности, свой норов…
…Раст и Сотко вошли в небольшой домик Зайца. Жена уже накрывала на стол: из большого глиняного горшка шел вкусный запах мясных щей.
- Вот и красавица жена моя, Светланочка!
- Прошу к столу, гости дорогие, – поклонилась женщина. В отличие от мужа, она не была курноса, да цветом волос светлее, отчего, видимо, и была наречена Светланой.
- Позволь сделать тебе подарок, – шагнул к ней Сотко. – Носи этот браслет, вспоминай купца Сотко (друга твоего мужа), да помни наказ мой: слушайся мужа во всем, нарожай ему десяток богатырей, таких же крепких, как он сам.
Раст решил так же отблагодарить за помощь. Он это сделал в виде подарка Светлане: маленький бронзовый ножичек оказался в руке женщины. Когда она вынула его из ножен, Раст предупредил:
- Осторожно, очень острый…
Светлана слегка надавила пальчиком на лезвие, и тут же показалась кровь.
- Я же предупреждал… – растерянно проговорил князь.
Светлана взяла палец в рот, подержала его там немного, высасывая кровь, а потом показала его гостям, смеясь:
- Ну вот, и никакой раны.
Раст и Сотко удивленно посмотрели на руку Светланы: лишь маленький белый след на пальце говорил, что только что он кровоточил.
- Она у меня чаровница, – засмеялся Заяц. – Ну же, гости дорогие, быстрее к столу, щи стынут…

*

Утром Сотко встал раньше солнышка, которое в травень-месяц и само не запаздывает за горизонтом, спешит наполнить влажную землю теплом, чтобы все живое ринулось расти и размножаться, будь то трава или деревья, зверь или птица.
Вышел купец из избы, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух, закинул руки за голову и залюбовался первыми лучами солнца.
Они скользнули вначале по верхушкам елей, стоявшим сразу за селением, по высокой сторожевой вышке, затем по крышам изб и кладовых, ударили в глаза купца своим ослепительным блеском. Радостно, весело стало на душе.
«Вот ведь, какое дело… И на берегах великого Варяжского моря – славянская речь, и здесь, и еще много дней и месяцев хода к югу – и там будет наша речь, а как далеко к югу? Хочу пройти все пределы славянской земли, хочу побывать и за ее пределами, куда только позволят мне мои и чужие боги! Всю землю обошел бы…»
Кто-то заговорил у открытой дверцы земляного погреба.
«Видно, хозяева встали». Сотко хотел незаметно вернуться в дом, но замешкался, услышав такой разговор:
- Мало тебе наших просторов? Что тебе еще нужно? Кто будет вести хозяйство? А придет время рожать – кто помогать будет?
- Ну, помогать-то будет тебе мать и сестренка, которой о замужестве еще думать рано… Мой отец в обиду тебя не даст, да я с ним уже договорился…
- Вот как! Уж решил все! А мое слово для тебя ничего не значит!
- Пойми, разве можно сравнить наше торговое дело с теми делами, что вершит Сотко! Наверно, нет таких вещей на земле, что не перебывали в его руках! Зная чужие земли, он в нашей земле – первый советчик старейшинам да князьям! Все только и смотрят, что скажет Сотко! Вот он пришел с князем, а кто у кого в услужении – не поймешь! А чем я хуже Сотко? Скажи, чем?
Наступила длительная пауза. Сотко несколько раз кашлянул, чтобы не застигнуть молодых врасплох, вышел из-за угла. Сразу обратил внимание: глаза женщины были красны от недавних слез.
Хотел пройти мимо, но хозяин остановил купца жестом руки:
- Доброе утро, Сотко! Позволь обратиться к тебе, гость дорогой!
- Доброе, доброе… Чем могу помочь в столь ранний час?
- Возьми меня с собой. Здешние места я знаю, меня здесь все знают, хочу пройти дальше с тобой, сколь позволишь. Вижу, князя ведешь, и цель похода, значит, у тебя не близкая… Обузой не буду, чем могу – помогу и на волоке из Вытегры, и далее…
- Хм… Обузой, знаю, не будешь… Да вот только… Или забыл мои вчерашние слова?
Молодые засмущались. Светлана низко опустила голову, муж ответил:
- Все в порядке, наследник обязательно будет месяцев через пять… Скажи, – переменил разговор Заяц и глаза его загорелись огнем любопытства. – На Волгу пойдешь?
- Пойду.
- А… дальше?
- И дальше, если богам будет угодно.
Сотко испытующе смотрел на хозяев. Те молчали, и тогда он применил свой любимый прием уговора:
- Что же Светлана молчит? Или не желает шелков агарянских? Самоцветов восточных? А какая на юге посуда! И серебряная, и золотая, и бронзовая! Ларцы есть стеклянные, ковры и коврики золотой и серебряной нитью прошитые! Обереги, игрушки сказочные! У моих невесток это уже давно есть…
Какая женщина устоит от таких соблазнов? Разрешила жена мужу отправляться в дальний путь.
Сотко предупредил:
- Времени на сборы у тебя почти нет. Раст ждать не будет, до полудня обязательно должны выйти в море!
- Я мигом, Сотко, две ладьи – мои!
Заяц поцеловал жену, и, убегая к своему отряду, подумал про купца: «С таким главой можно хоть к самим агарянам идти!» Вот только где живут эти самые агаряне, он и понятия не имел…

*

При спуске кораблей на воду присутствовали все жители лесного поселка. Дальше всех от берега, на крутом холме, стояла Светлана.
Первой пошла ладья Зайца. Он местный – ему и дорогу прокладывать. Далее шла ладья Раста, в которой был и Сотко; скоро все корабли были на воде.
Уже издали помахал Заяц рукой жене. Та ответила, подняла руку с белым платком, несколько раз взмахнула им.
Внимательно смотрела на корабли Светлана. Ей показалось, что ладья ее мужа самая красивая, самая стройная и изящная. Возможно, так оно и было: муж сам со своим отцом строил ее, нашивал борта, чтобы справляться с высокой штормовой волной, смолил, устанавливал парус. Вторая ладья мужа была не столь изящна, однако весьма вместительна, туда сложили товар: меха, мед, воск. Она досталась Зайцу во время похода в карельские земли  в качестве трофея.
…Все дальше, дальше корабли славян. Все ли вернутся? Такого еще не бывало. Случалось, возвращались с минимальными потерями, пригоняя много чужих судов и рабов на них для продажи. Как-то будет на этот раз?
Лишь когда корабли совсем скрылись за горизонтом, Светлана отошла от опустевшего берега: все давно уже разошлись по своим будничным делам.

У будущих хозяев Волги

С самого утра Зайца беспокоил северный ветер. Он дул не очень сильно, но с постоянным упорством. От таких ветров весной не жди ничего хорошего. Заяц надеялся только на близость устья Вытегры, до него – не более семидесяти верст.
Когда прошли полпути, ветер усилился, пришлось убрать паруса. Заплясали стоячие волны, сильно удивившие русов (местным-то это не в диковинку). Стали приближаться свинцовые тучи с белыми прожилками, не сулившие ничего хорошего.
Вдали показался высокий мыс, за которым было устье Вытегры. Заяц прикинул расстояние до реки, скорость приближающейся бури и с большим сожалением понял: если они не выйдут на берег сейчас, все суда пойдут ко дну.
Он первым повернул ладью к берегу, за ним – остальные.
…Вытаскивали ладьи на берег уже под проливным дождем и порывами ветра, валившими с ног. Задержись русы с высадкой хоть на минутку, точно бы не миновали беды!
Большинство лодок перевернули, скрываясь под ними от ненастья и скрывая перевозимые ценности. Выставили охрану: мало ли что, близкий темный ельник смотрел на гостей неприветливой чернотой.
Резко похолодало, пошел снег с дождем, потом крупный, хлопьями, снег. Только он лег на деревья и землю, как его снова смыло дождем.
Медвежий Коготь рассмеялся:
- Ну и погодка! Ишь, Марена что выделывает, не хочет уходить! А вот мы сейчас ее!
С этими словами он отломил ножом один коготь от своего ожерелья, кинул его в дождевой поток, приговаривая:
- На, Марена, забирай свое, нам чужого не надо! Ты его породила, ты его и убила, забирай, уходи, нас не трогай! У тебя своя дорога на север, время этой дороге для тебя скатертью ложиться, наша дорога другая – на юг, тебе там делать нечего! Ступай отсюда, ступай!
Все, как зачарованные, смотрели на брошенный коготь. Его подхватил бурный поток, унес в озеро. Посчитали это доброй приметой.
И она сбылась: небо посветлело, ветер стих, лишь дождь долго шел, не утихая. Однако часа за три перед тем, как стемнело, он прекратился.
Было решено обогнуть мыс и заночевать уже в устье реки.

*

Волок из Вытегры в Ковжу показался длинным и трудным: еще не наступило лето, земля была очень влажной и вязкой, болотная жижа затягивала всех, кто отклонялся от проложенной тропы.
Но если дожидаться сухой земли, озерным ладьям не пройти речными мелководьями, путь, который по большой воде проходишь за день, в сухое лето будешь идти три дня. Так что лучше уж помучиться на весеннем волоке, зато потом – отдыхай, суши весла, идя вниз по течению Ковжи и Шексны – до самой Волги – вольной и чистой реки, и далее по Волге, где вода сама несет тебя к торжищам чужих народов.
Это все хорошо понимали, потому и Раст, и Сотко работали на волоке угрюмо, молча, во всю силу, не давая отдыха ни себе, ни своим подчиненным.
Достигнув вод Ковжи, привала делать не стали, сразу же поплыли вниз по реке. Сотко объяснил:
- Через несколько верст есть высокий сухой холм, там и остановимся.
Медвежий Коготь подтвердил:
- Этот холм многим знаком…
Действительно: когда в указанном месте вышли на берег, увидели много следов былых костров, срубленные сосны и ели говорили о том, что здесь часто останавливались путники. Медвежий Коготь показал Сотко:
- Вон в том месте я останавливался…
- А я – в этом, – показал свое место Сотко и добавил:
- И сейчас здесь остановимся, так как это место не видно для тех, кто плывет с севера.
- А для тех, кто плывет с юга?
- С юга сюда чужие не ходят.
- Сюда и северяне чужие не ходят.
Сотко нахмурился. Получалось, что ему возражают. Он вплотную подошел к Медвежьему Когтю:
- Разве в твоем торговом отряде ни свевов, ни урман не было?
- Двое только и было-то…
- И где они сейчас?
- Откуда же я знаю? Ушли в свои земли, захватив причитающуюся им долю…
- И я не знаю.
Медвежий Коготь прикусил язык: он понял свою ошибку. Понял и другое: Сотко не баловень судьбы, своего богатства и знатности он достиг постоянной работой и благодаря своему уму, прекрасно разбираясь и в военном деле, и в корабельном, не говоря уже о самом главном – торговом.

*

На Ковже встретили два селения веси. Местные жители открыто, не таясь, выходили к русам и на ломаном славянском языке предлагали торговаться. Охотно брали железные наконечники стрел, отдавая за них мех соболей, куниц, горностаев.
На озере Белом не задержались. Пользуясь хорошей погодой, миновали его за день. Сотко объяснил, почему он поступил так:
- Озеро небольшое, а бури здесь бывают весной внезапные. Лучше его пройти, пока солнце доброе на небе. У нас все есть, ладьи исправны, торговать со своими же в Городке ни к чему. Не будем задерживаться!
Шексну прошли за четыре дня, здесь уже был свой, славянский люд. Даже тот, кто родился чудином, мерянином, уже забыл свою родную речь, долгие годы живя бок о бок со славянами, перенял язык более многочисленного и сильного племени.
И, вот она, – Волга! Большая, широкая, не успевшая еще войти в берега после весеннего разлива своих ручейков и маленьких речушек.
Раст с удивлением обнаружил, что воды вольной реки не пустынны: то тут, то там мелькали славянские ладьи.
- Да здесь как на улице большого города!
Сотко и Медвежий Коготь только улыбались: они знали, что скоро Раст удивится еще более прежнего.
…Это произошло на второй день плавания по Волге. Вдруг на левом берегу из леса поднялся белый столб дыма. Это насторожило русов. Вот река сделала поворот вправо…
И за поворотом все увидели до тридцати небольших лодок-однодревок, которые, отходя от правого берега, быстро стали приближаться к торговым судам. В них, кроме гребцов, были лучники.
Раст дал команду вооружиться и прикрыться щитами. Сотко не стал возражать, сказал только:
- Не пускайте стрел и не бросайте сулиц, пока я не скажу.
С передовой ладьи местных жителей полетела стрела. Впилась в борт ладьи Раста. К древку была прикреплена береста-записка. Раст взял стрелу, развернул берестяной листочек и прочитал одно лишь слово: «КТО». Показал ее Сотко. Тот удовлетворенно кивнул:
- Годы проходят, а встречают здесь все так же.
Крикнул людям в лодках:
- Это я, Сотко, ладожский купец! Сотко! Ладога!
Про себя подумал: «Хорошо водный путь стерегут! А какую бы записку придумал в этом случае Троян? Какую бы нитку к стреле привязал? Нет, буквы на бересте писать – удобнее!»
Лодка, с которой прилетела стрела, вплотную подошла к ладье Раста. В ней было семь человек: шестеро сидели за веслами, седьмой стоял. Внимательно посмотрев на Сотко, воин поднял вверх руку:
- Узнаю тебя, Сотко, и приветствую гостей дорогих! Объяснять, значит, не надо. Милости просим к нашим берегам! Прошу следовать за нами!
- Что это значит? – раздраженно спросил князь.
- Это значит, что до самого озера Неро и Оки нам ничего не грозит, – ответил Сотко.
- Я сам за себя могу постоять!
- Не горячись, княже. Глянь туда, – купец указал Расту на левый берег. От него отходило еще лодок тридцать.
- Видишь, с каким почетом нас встречают. Будем слушаться, все будет хорошо. А спесь покажем, нам быстро знать дадут, кто здесь хозяин!
Раст покачал головой и только махнул рукой, дескать, делайте, что хотите, я вам более не советчик.
Так и поплыли по Волге: впереди – местный конвой с правого берега, в центре – крупные ладьи русов, позади – конвой с левого берега.
- И что дальше? – спросил купца Раст.
- А дальше… Вон, видишь, – Сотко показал вправо. – Устье речки намного меньше Волги. Которосль называется. В нее сейчас и войдем.
- Речка-то небольшая. А лодок-то сколько!
- Нет, они в Которосль все не пойдут. Одна их лодка будет спереди, другая – сзади. И все. Задача местного речного отряда – Волгу стеречь, отсюда он никуда не уйдет.
- Стеречь – от кого? – не понял Раст.
- Чуть ниже по течению Волги славянские поселения заканчиваются. Тех, кто идет с верховьев реки, таких, как мы, местные сопровождают по малым рекам, обеспечивая безопасность и взимая за это дань. До самой Оки будут сопровождать, далее опять Волга, да уже не наша: черемисы и булгар. А идущих с низовьев выше по Волге не пускают: заставляют здесь менять товар. Что гостям надо в верховьях? Соль, пушнину – это мы им и здесь дадим. Другого им и не надо.
- А захотят, скажем, янтаря варяжского?
- Вот ты, княже, сюда его и привезешь.
Возражать Раст не стал. Хотя не понимал, почему иноземных купцов с низовьев Волги нельзя пускать в славянские земли и далее на запад. Взимать с них дань за проезд – и пусть себе плывут дальше. Что в этом плохого? Словно читая мысли Раста, Сотко вздохнул и проговорил тихо:
- Эх, княже, княже… Да слабы мы еще пока здесь. А богатства здесь такие, какие вам, русам, и не снились. Вот и бери себе эти земли. Бери, охраняй, торгуй здесь… Укрепляй наши права на берегах большой реки. Водами этой реки до самых агарян можно дойти, сам знаешь...
…Верст через десять после вхождения в Которосль слева на холме увидели большое славянское поселение. Ведущий корабли дал знак всем подходить к берегу, на котором уже ждал гостей небольшой отряд воинов во главе с местными старейшинами и ремесленный люд в окружении снующих повсюду ребятишек. Селение это, как потом узнал Раст, подчинялось городку, расположенному на озере Неро.

*

…На второй день плавания по притоку Волги вошли, наконец, в озеро Неро. Сотко предложил князю:
- Недавно на берегах озера построили городок как раз для встречи таких больших отрядов, как наш. В будущем он должен стать большим городом, но и сейчас не плох. Домов пока еще мало, зато все новые. Домохозяев-славян здесь больше, чем мерян – местных жителей. Я предлагаю остановиться здесь, передохнуть. Да вон уже,  видно.
На правом берегу озера действительно показалось неукрепленное селение. Не углубленные в землю светлые деревянные дома, говорившие о северной родине пришедших сюда жителей, выглядели свежо, будто им нет еще и двух-трех лет. Сотко продолжал:
- С южной стороны в озеро впадает речка Сара, на которой стоит мерянский городок. Там тоже живут славянские семьи, но не так много, как здесь. Боюсь, половодье на малых реках пошло на убыль, тесновато нам будет на Саре, лучше остановиться здесь, на берегу озера.
Вначале так и решили. Но на деле вышло все иначе: молодое славянское поселение было еще слишком мало, чтобы вместить всех. Часть воинов определять походным лагерем не хотелось: лагерники позавидовали бы тем, у кого оказалась крепкая крыша над головой да добрые стены, спасавшие от ночной прохлады. Выход нашли такой: треть воинов во главе с Зайцем (имевшим опыт ведения переговоров с  лесными жителями) и Медвежьим Когтем (бывавшим здесь) отправили дальше, в городок на Саре.
При знакомстве со старейшинами приозерного поселения первым из местных заговорил долговязый, совсем еще молодой мужчина:
- Я старейшина Осьмиглаз. Добро пожаловать к нам, гости дорогие! Рад приветствовать тебя, волховский купец Сотко! Познакомь с князем! Далеко ли на этот раз плывете?
«Вот пострел, сам догадался, что князя сопровождаю», - подумал Сотко. А Раст не смог скрыть улыбку: «Осьмиглаз – значит всевидящий. Конечно, с таким ростом далеко видать!» Вслух же сказал:
- Впервые вижу такого молодого старейшину. Я ругский князь Раст, плыву по заданию князя словен Ладоги – Буривоя.
Верзила наклонил голову набок, при этом правый глаз у него сощурился, левое плечо оказалось выше правого, скособоченный вид старейшины давал понять, что он очень внимательно слушает гостя.
-  Так, так… Русский князь, – по-своему понял Осьмиглаз Раста. – Просим в гости! А то, что я молод… Так у нас здесь все молодое! Смотрите, – широко повел рукой Осьмиглаз, указывая на постройки. – Ни одного старого дома, и детинца еще нет! Позволь, княже, познакомить тебя с другими старейшинами. Вот старейшина Кряж, без него не принимается ни одно серьезное решение в нашем крае, вот Управка-мерянин, старейшина, избранный мерянской стороной, пользуется заслуженной славой у всех, кто поклоняется Керемету, далее – Местята, Векш и Вершило, Внезд да Годун, Дюк да Несда – этот ходил, между прочим, к булгарам. Те хотели ложно уличить его в убийстве булгарина, да не вышло! И последние пред вами – Сул да Славко. Весь совет в полном составе.
Сотко поклонился старейшинам.
- Спасибо Совету старейшин за радушный прием! Плывем мы на сей раз к булгарам, позвольте перед дальней дорогой немного отдохнуть у вас! Есть у нас товары варяжские, заморские, с далекого запада привезенные. Перед отплытием обязательно поторгуемся!
Осьмиглаз:
- Тогда – по домам! – и толкнул Кряжа в бок.
- Русского князя да ладожского купца прошу к себе, – поклонился главный старейшина и тут же распорядился:
- Славко! Плыви с остальными в мерянский городок! Местята, помоги Славке!
Пока шли к дому Кряжа, Сотко успел шепнуть Расту:
- Кряж – главный, а Осьмиглаз всегда все новости первым узнает и первым их Кряжу доносит, дает им свою оценку, а потом уж они вместе идут к Управке. Если Кряж да Осьмиглаз придут к одному мнению, да с ними согласится Управка-мерянин, никаких споров на вече никогда не возникает. Если Управка начинает рассуждать и вопросы задавать, народу понятно: единого мнения нет. Ух, тогда разговоры – на целый день! Но, как положено, решение обязательно принимается до того, как солнце горизонта коснется.
Когда вошли во двор, Кряж показал, где положить вещи, а затем спросил:
- А не пойти ли нам сразу в баню, гости дорогие? Банька протоплена! Потом и к столу…
Как было отказаться? Раст и Сотко с радостью согласились. И хоть банных домиков здесь было несколько, всему русскому воинству помыться сразу не удалось, только третий заход желающих очистить свое тело был последним…

*

…Когда успел Сотко переговорить с Осьмиглазом, для Раста осталось секретом, но то, что такой разговор состоялся, князь не сомневался.
…Стол хозяина дома ломился от изобилия мясных и рыбных блюд. Поднял кубок медовухи молодой старейшина:
- Пью за русского князя Раста и его боевую дружину, будьте здравы долгие годы! Пусть торговый путь будет для вас легким и прибыльным! Возвращайтесь в наш озерный край живыми, здоровыми, а было бы хорошо – не для проезда стороной. Навсегда!
Выпили. Молча закусили рыбными пирогами. И все же Раст спросил:
- Что значит – навсегда?
Кряж:
- Сколько, княже, времени ты потратил, идя сюда от Ладоги? Недели три, больше?
- Три.
- Вот… Три недели сюда добираться от земли волховских словен… Ближе ничего и нету: молодой Полоцк (мы о нем знаем!) еще дальше. К вятичам ходить сложно: не жалуют они чужих на своей земле, в Кордно чужим хода нет. А здесь теперь тоже земля словенская, хоть и мало нас тут. Меряне теперь как свои, породнились с нами, не поймешь в поселках: мерянин идет, то ли словен… Богам больше нашим верят, своих оставляют. Речь словенская в крае везде. А соседи наши крепкие, не такие, как у белозерцев чудины заволочские, покажи тем мечи наши, так и разбегаются сразу все…
Кряж выпил кружку кваса, крякнул от удовольствия, повторил:
- Нет, не такие. И если с муромой у нас все хорошо, крепкий мир, то мордва и черемиса, а особенно булгары – те уже своих владык имеют, к нашим землям приглядываются… Волга всех прельщает, все хотят быть на ней хозяевами… Ибо велика река, многим народам пути-дороги показывает… А мы здесь – посередине реки! Кто середку держит, к тому товары сами плывут!
Замолчал Кряж. Осьмиглаз тут как тут:
- Эка, кубки полны, да не выпиты! Да будут ваши ладьи на обратном пути полны товарами восточными да южными, а число судов ваших утроится!
Выпили меда и за это. А Раст опять спрашивает:
- Я и так вижу, хороша земля ваша, да и хозяева на ней славные: и ты, Осьмиглаз, и ты, Кряж, чем недовольны? Вы же настоящие хозяева этой земли, люд, наверно, вами доволен… Да от плохой жизни новых домов не ставят, земли не обживают! О чем же  заботы ваши?
Осьмиглаз открыл было рот для ответа, да Кряж опустил свою тяжелую руку ему на плечо, сам взял слово:
- Мы пришли сюда и обжили эти места, и далее надо идти. А с кем? Булгары сильны – у них уже свой царь! Как бы эти земли не потерять! Воев-то у нас совсем нет! Смотрю на вас, и завидки берут: настоящие полки славянские! Как хочется, чтобы они были именно здесь! А вы собрались к черту на кулички…
- Мы вернемся…
- Вернемся… Вернетесь – куда? На берега Волхова? – с досады Кряж стукнул кулаком по столу так, что Расту показалось: затрещал крепкий дубовый стол, не выдержав удара славянина-богатыря. Главный старейшина встал, держа в руке кубок, приказал слуге:
- Эй, чудин, налей-ка полней… Пью за тебя, княже. Не ищи счастья за тридевять земель. Сходи к булгарам, посмотри хорошенько, что это за край, да возвращайся к нам. Будь у нас! Край этот требует защиты. А защита слаба – то не знают еще булгары… Очень просим! Приходи!
Раст задумался. Что-то мешало понять Кряжа, что-то в словах было не то, какая-то ошибка… И вдруг он вспомнил слова Буривоя, обращенные к нему: «Ты, Раст, встретишь в начале пути народы мирные, где оружие применяется редко, до встречи с хазарами вряд ли придется вступать в схватки… Бери эти земли лаской…»
Вот и встало все на свои места. Вот где ошибка Кряжа: не силой надо вступать на новые земли, а брать их мирно… Улыбнулся старостам:
- А чем же мордва хуже мерян? Меряне с вами живут вместе, надо сделать так, чтобы и мордва жила в мире со славянами…
- А мы что тут, по-твоему, делаем? – воскликнул острый на язык Осьмиглаз. – Только и делаем, что женим своих с чужими, торгуем с ними, иногда почти без прибыли, разбойников лесных да речных вылавливаем сообща… Да булгары свое уже войско имеют, подминают под себя соседей… И мордву пытаются под себя взять… Вам обязательно надо показать себя в Булгаре! А то некоторых купцов наших уже обижать пытаются…
Сотко насторожился:
- Обижать где – на Волге?
- Скажешь, тоже, еще чего не хватало! На Волге только разбойники шалят, которые без роду, без племени! А обижать пытаются в самом Булгаре…
Все рассмеялись.
- В самом Булгаре! Булгары в Булгаре ведут себя, как хозяева! Беда!
Смеялся со всеми Сотко, а потом серьезно добавил:
- А то, что обижают не по закону, говорит об их слабости. Значит, нет пока законов крепких у булгарского царя, раз пытаются тянуть к себе все то, что нравится, что мое и что не мое, словно маленькие дети… А вы с общими соседями поступайте только по правилам. Другие народы сразу поймут, кто сильнее. И примут, в конце концов, вашу сторону. Любой народ любит и выбирает порядок. В этом сила и правда власти, а не в том, чтобы обирать слабого.
Пока говорил Сотко, Кряж кивал головой в знак согласия, но потом сказал:
- Все так, все так, Сотко… А князь нам нужен.
Пальцем ткнул в Раста:
- Ты нужен.

*

Назавтра из городка на Саре вернулся Местята. И сразу – к главному старейшине. Вдвоем подошли к Расту:
- Княже, поторапливаться надо: разлив почти наполовину сошел. Еще два-три дня промедлим, тяжелый путь ждет вас в верховьях Нерли: ладьи ваши немаленькие.
- Ладно. Тогда так: сегодня – торг, завтра снимаем верхние нашивы в ладьях и – в путь! – недолго думая, предложил Раст. Сотко согласно кивнул.
Покупали русы у местных такие товары, которые могли пригодиться для продажи хазарам: рабов (из пойманных речных да лесных разбойников), мех, мед, воск. Местные в обмен брали изделия из железа: ножи, наконечники стрел, топоры, разные мелочи: пряжки, застежки, варяжские янтарные амулеты. Наконечники стрел почему-то не брали, повторяя одно и то же: «Наши лучше». Русы удивлялись: даже даны покупали все их изделия из железа. А тут – нет.
На берегу (пользуясь хорошей погодой) просматривали, смолили ладьи. Двадцать словен из местных изъявили желание присоединиться к русам. Раст и Сотко никому не отказали.
…В заботах прошел день. Кряж и Осьмиглаз больше не заводили серьезных разговоров с Растом, князь тоже не касался темы власти. Да и думать об этом ему было некогда: впереди ожидался длинный, трудный путь к Булгару, вот о чем надо думать. Еще и еще раз проверил Раст деление воинства на крупные и мелкие группы, их вооружение, поговорил с руководителями отрядов, раскрывая секреты ночных боев с возможным противником.
…Поутру покинули городок и озеро Неро, вошли в речку Сару. У Сарского городка к Расту и Сотко присоединились Заяц и Медвежий Коготь.
Волок из Сары в Нерль был не прост: весеннее половодье спадало, отступающая вода у берега образовывала топи. Если бы не помощь местных жителей, охраняющих волок, туго пришлось бы русам. Болотистые места закидывали ветками и стволами деревьев, поперек клали еще бревна, по которым и катили суда.
И вот – Нерль.
Сарские жители остаются на берегу, впереди – неизвестная, но пока еще славянская земля.
…Широко разлилась Нерль, где ее берега – не поймешь… Ивовые, калиновые кусты и деревья растут прямо из воды. Кругом, куда ни кинь взгляд – деревья, торчащие из воды. На ветках – первые листочки, зелень скрывает дальний горизонт, за сто метров от лодки ничего не видно…
Суда плывут медленно, вытянулись в ниточку, чуть уйдешь в сторону – наткнешься на подводную корягу или сядешь на мель.
Тихо. Ветра нет. Птицы тихонько щебечут в ветвях. Слабо шлепают весла по воде: течение само несет по узкому глубокому руслу, известному лишь проводникам. Резкие громкие звуки пугают: булькнет иловый газ, вырвавшийся на поверхность, либо крупная рыба ударит по воде – от неожиданности вздрагивает не робкого десятка воин, отталкиваясь от торчащего из воды старого пня, думает: «Что за водная страна? Разве можно здесь жить? Водяным да лешим здесь впору резвиться, а не людям…» И только так подумает, глядь, – а меж кустов – лодка, а на лодке – девушка молодая, нарядная, в белой рубахе с расшитыми красной нитью рукавами и воротом, сидит, улыбается… На голове – венок из ивовых зеленых веточек… Моргает воин раз, другой, мотает головой – уж не пригрезилось ли? – всматривается в глубину чащи – а там, где только что была лодка, уж и нет никого…
«Точно, пригрезилось», – думает храбрец и начинает читать про себя заклинание от лихих русалок, чтоб не уволокли за собой в глубокий омут…
Темнеет, а сухой земли, свободной от кустов и деревьев, так и не видно. И когда пропала, было, последняя надежда выйти на твердый берег засветло, впереди показался «лысый» холм, лишенный растительности, лишь небольшая зелененькая травка украшала его макушку.
«Слава Дажьбогу, милость явил нам», – подумал Сотко и одним из первых пристал к берегу.
Когда все вышли на берег, то первым делом (на всякий случай) выставили небольшой ночной дозор из местных проводников и, с позволения Славко (он присоединился к русам), развели костер. Стали устраиваться на ночлег.
- Так и не боитесь здесь никого? – для верности переспросил Раст. Славко:
- Не боимся. В этих местах, да в такое время, мы здесь – полные хозяева… Многие пытались здесь плавать без провожатых – только одни пустые ладьи после них и находили…
«Каких только мест ни бывает!» – подумал Раст, заворачиваясь в теплые меховые шубы. И, уже засыпая: «А какие земли еще удастся увидеть?»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
К МОРЮ ХВАЛИССКОМУ

Спасение человека

Берега Нерли чем-то напомнили Расту реки Западной Европы, в которые ему приходилось заходить. Наверно, обилием лиственных деревьев, да разноголосием певчих птиц.
На этом сходство заканчивалось. На западе лес рос островками, здесь же он властвовал полностью, был хозяином земли, уступая лишь тоненькую ниточку под небом для русла реки, споря с ней во время весенних разливов, когда река могла опрокинуть, погубить несколько десятков деревьев. Но что такое несколько десятков по сравнению с тысячами, миллионами лесных «воев»? Одна песчинка в пустыне, капля в озере, огонь в печи по сравнению с лесным пожаром.
На западе просторы полей и безлесных холмов давали возможность взглянуть далеко, на десятки верст, здесь другой раз и за двадцать шагов ничего не видно. И все же чем ближе подплывали к Клязьме-реке, тем все больше и больше встречалось сухих мест, на которых попадались смешанные славяно-мерянские селения. Славко предупредил:
- На Клязьме живет мурома. И наша славянская речь будет, но верст за сорок до Оки славян уже нет. Впрочем, муромы бояться не надо: народ добрый, зря не обидит. А вот в устье Оки можем повстречать уже булгар…
…День проходил за днем, из Нерли путешественники попали в Клязьму, вот уж и Ока. Здесь сопровождающие из Сарского городка повернули назад. Их щедро одарили подарками: кому достался лук, налучье да тул для стрел, кому – ремень с серебряной пряжкой, кому – ларец резной для подруги или дочери.
Большая вода Оки напомнила русам Волгу, то ее место, где в нее впадает Шексна. Та же ширь, то же раздолье. Только зелень лесов и полей ярче, да солнышко пекло уже вовсю: на исходе был месяц травень.
Селения муромы ничем не отличались от весских или мерянских: здесь тоже были знакомы со славянской речью, та же беззлобность местных жителей, что встречалась и ранее. Только на ночевки теперь останавливались не в самих селениях, а в походных лагерях, чуть поодаль от местных жителей.
Все ждали устья Оки. Какая она будет теперь, Волга, если и сама Ока по ширине, как ее сестра? Как встретят русов местные племена и их сильные соседи – булгары?
Однако приключения начались раньше, чем их ждали, и они оказались совсем иного порядка…
На левом берегу Оки, почти у самой воды, на зеленой лужайке, однажды заметили лежавших людей. Их позы были неестественны. При приближении к ним нехотя взлетели с прибрежного песка вороны. «С кем-то кто-то расправился», - поняли без разговоров.
Причалили, стали осматривать место сражения, тела убитых. Четверо из восьми лежавших были убиты стрелами в спину: из тел торчали древки. Внимательно их осмотрев, Сотко сделал вывод:
- Стрелы хазарские, такими пользуются булгары. Только что за люди, не пойму. Похожи на хазарских купцов, рахдонитов, но тогда получается, что погибли они от своих. Или от разбойников, вооруженных булгарским оружием.
В этот момент один из лежавших на берегу застонал. Он не был ранен стрелой: глубокая рана в левом боку говорила, что удар был нанесен ножом. Промыв водой и обработав рану сосновой смолой-живицей (ее русы всегда имели при себе), перевязав хорошенько, положили раненого в ладью князя.
Медвежий Коготь удивился:
- Чего с ним возиться? Не жилец все равно.
Сотко лишь покачал головой. «Может, Коготь и хороший боец, но во всем остальном ничего не смыслит. Живая душа – она всегда живая душа. Даже врага надо спасать от смертельной беды, если есть возможность, ибо враг может завтра стать другом», – размышлял он. Спросил Борича, воина Раста:
- Как он?
Борич пожал плечами:
- Пока никак. Ночь покажет.
Ночью раненый метался в огне между жизнью и смертью. Утром затих. Уснул крепким, непробудным сном, выздоравливая.

*

И – вот оно, место встречи двух лесных великих рек, текущих на восток, – Оки и Волги. Обнимает северная Волга свою южную сестру и следуют далее вместе, чтобы повстречаться с еще одной могучей сестрой – Камой.
Это место всегда во все времена манило к себе людей.
Сначала – пугливых финнов, предпочитающих селиться рядом на маленьких лесных речушках, подальше от больших рек, по которым могут нагрянуть воинственные соседи (боялись финские племена широких водных просторов, ибо их селения малочисленны, оставляли лишь дозоры, чтобы вовремя узнавать об идущей по воде опасности).
Затем – булгар, начинающих вести разведку путей на запад.
Теперь вот – бесстрашных славян, идущих от верховьев рек к их устьям и морям, в которые эти реки впадают.
Не прошли и трех верст по Волге – вот он, булгарский дозор на восьми лодках (на двух из которых, кроме гребцов, никого не было). Уж не эти ли разделались со своими купцами?
Увидев множество судов русов, булгары попытались оторваться от сильного соперника, и прибавили ходу.
Сотко приказал подойти к нему Славко.
Тот так заработал веслами и быстро приблизился к главной ладье, что всем показалось: остальные суда стоят на месте, и лишь лодочка Славко плывет.
- Славко здесь! – звонко доложил он.
- Твоя ладья, Славко, быстроходнее всех будет, – сказал купец. – Смотри, булгары уходят. Не будем их преследовать, но чтобы они не возгордились, догони их, обойди спереди, и возвращайся. Сможешь?
- Смогу ли? – переспросил Славко и только шапку пониже на лоб натянул:
- Ну, ребятушки, шибче! Шибче! Шибче!
- Только без глупостей! Нам с ними еще торг вести! – предупредил Сотко.
Ладья Славко с каждым гребком все быстрее и быстрее приближалась к булгарам. Тем, видимо, стало любопытно: что может одно судно на такой большой воде сделать против восьмерых? – и они не предприняли никаких мер предосторожности. Ладья Славко спокойно обошла их спереди и, перед тем, как повернуть назад, Славко встал во весь рост на скамью, приспустил штаны и показал своим соперникам то место, которое обычно от чужих глаз скрывают. Со стороны отряда русов донесся дружный хохот.
Что тут началось! Булгары подняли гвалт на всю Волгу, в Славко полетели стрелы. Да куда там! Уже успев прикрыться щитами, команда Славко так же быстро вернулась к своим, как только что догнала булгар.
- Ах, разбойник! Я же предупреждал тебя, нам с ними еще торг вести! – смеясь и вытирая слезы, отчитывал своего подопечного Сотко.
- А что ж они!.. – горячился Славко и, не находя нужных слов, широко размахивал руками. – Как будто нас нет! Ни щитами не прикрылись, ни луки с плеч не сняли!
Сплюнул при этом в воду. Раст предупредил:
- В Булгаре теперь хоронись от этих людей, что тебя здесь видели!
- Ничего, княже! Кому на Роду написано умереть своей смертью, от стрелы врага не погибнет! А мне волхв предсказал и на моем Роду знаки поставил – умру своей смертью в глубокой старости!

*

Только когда отряд русов стал подходить к Булгару, смог внятно, без одышки говорить раненый гость.
Сотко знал несколько слов по-булгарски, но на всякий случай пригласил Несду, который свободно говорил по-хазарски (булгарский язык почти не отличался от хазарского). Они вдвоем склонились над раненым.
- Мы – русские купцы, плывем в Булгар торговать. Кто ты? – спросил Несда.
- Русские? – переспросил чужак. – Не знаю… Говорите, кажется, на славянском?
- На славянском.
- Славяне… Так сразу и сказали бы. Я – Гурий, купец Булгара, меня сам царь знает… Из моего отряда кто остался в живых?
- Ты один. Думали, и ты не выживешь. Кто это вас так, не знаешь?
- Знаю… Соперник мой, Ибрагим. Я опередил его, первым пошел на запад по Итилю… Думал, что малым отрядом всегда отобьюсь от разбойников и не привлеку особого внимания славян… Он догнал нас и на рассвете… Вы все видели.
Гурий тяжело и глубоко вздохнул несколько раз, затем продолжил:
- В Булгаре, когда причалите к пристани, спросите торговый дом Корсиса. И только самому Корсису покажите меня… Больше никому не показывайте… Это мой друг. А для остальных я – славянин, твой слуга, раненый лесным бандитом. Сделай так, как сказал, и будет тебе хорошо: я богатый и известный здесь человек.
Последние слова Гурия относились уже прямо к Сотко, он говорил, глядя прямо в глаза волховского купца: рахдонит быстро понял, кто кому подчиняется, кто из беседующих с ним славян главнее.
Раст и Сотко так и поступили в Булгаре: только вытащили ладьи на берег, сразу же спросили Корсиса. Начальник отряда речной охраны засомневался сначала, откуда это вдруг у Корсиса оказалось сразу столько кораблей и людей, но Сотко успокоил его:
- Мы Корсису не принадлежим, он наш друг, мы договорились, что приплывем к нему в Булгар.
- В Булгар – таким отрядом с верховьев Итиля? У славян нет таких больших торговых домов, как у хазар! – не унимался охранник.
Сотко обиделся на такое замечание, замешкался, и тогда ему на помощь пришел Раст:
- Мы не славяне, мы русы, живем западнее славян. Славяне служат нам.
- Назовите своих богов, чтобы я вам поверил! А не то быстро отправлю вас туда, откуда вы пришли!
Ситуация была безвыходной, и, хотя имена богов чужим народам не назывались, Расту пришлось уступить настойчивому командиру булгарского отряда:
- Нашего главного бога называют Святовитом.
Сказал это тихо, чтобы слышал лишь командир, а другие остались в неведении.
Булгарин, видимо, знал имена богов ближайших к ним славян, имя Святовита для него было неизвестно. Он отдал приказ пропустить русов в город, однако и Раст, и Сотко  заметили, что отдельных наблюдателей за ними оставили.
Корсис, к счастью, находился в столице Булгарии, и, как только Раст и Сотко вошли во двор его большого двухэтажного деревянного дома, хозяин сам вышел к гостям. После первых приветствий подошел к носилкам, на которых лежал раненый Гурий. Несда рассказал его историю, так как сам рахдонит был еще очень слаб. Корсис нахмурился:
- Несите его к жене и детям, мой сын покажет дорогу. Там же может остановиться и часть вашего отряда, вас лично я приглашаю к себе. Никогда еще в Булгар не приходил такой большой торговый отряд… если не считать хазар, конечно. Гостиный двор для вас будет тесен, вот почему я предлагаю вам разойтись по нашим домам. Решение за вами, – Корсис поклонился Расту и Сотко. – Поступайте, как сочтете нужным.
Раст, посоветовавшись с волховским купцом, вежливо поблагодарил Корсиса за радушный прием, однако отряд все же  распорядился разделить так: сами они отправляются в дом Гурия, здесь остаются Заяц и Несда, Славко идет к дяде Корсиса, Борич и Медвежий Коготь ведут остальных в гостиный двор.
Жители Булгара, конечно же, обратили внимание на приход большого иноземного отряда в их город. Заметили они и то, что купцы-чужаки были хорошо вооружены. Поэтому за каждым домом, где поселились русы, вели пристальное наблюдение, обо всех передвижениях гостей докладывалось булгарскому царю Амаху и хазарскому наместнику – тудуну.

Новые друзья русского князя

…Благодаря Гурию, Булгария отнеслась к русам хорошо. У всех в первый же день пребывания в столице государства оказалась крыша над головой, все сходили в знаменитые булгарские бани (которые оказались ничуть не хуже славянских), вечером во всех четырех домах-дворах готовили для гостей вкусную мясную пищу.
Гурий быстро шел на поправку, сочетание своих, булгарских, хазарских и славянских методов лечения (а главное – наличие всех необходимых лекарств) давало хорошие результаты.
Однако с Растом стало твориться что-то неладное. Сотко давно уже заметил: чем спокойнее обстановка, когда, казалось бы, можно хорошо отдохнуть после бани или после  сытного ужина в доме друзей (а таковыми попросили себя считать Гурий и Корсис), тем беспокойнее становился князь ругов. В тихой, мирной повседневности появлялась в нем непонятная раздражительность, злобное отношение к слугам, к воинам-неряхам, к купленным рабам (в Булгаре их было много, стоили они дешево и брали их для продажи агарянам).
С воинами-неряхами он вел себя примерно так: выхватит у зазевавшегося руга его меч и располосует на нем его же верхнюю робу, приговаривая:
- Ты воин или баба, торгующая горшками?
Или: отложит воин в сторону боевой топор, мешающий ему на рынке примерять новый пояс, Раст молниеносно овладевает оружием, говоря:
- Это теперь – мое, а тебе, лодырь, наука: хорошо, что рядом оказался я, а не твой враг, который быстро отправил бы тебя на тот свет! Личное оружие всегда должно быть под рукой!
Конечно, он учил свою дружину не терять бдительности, но, по мнению Сотко, требовательность князя выглядела как необоснованная придирчивость.
Однажды во время очередного посещения рынка внимание князя привлекла одна странная пара рабов: булгарин продавал старого седого деда и девочку-подростка, связанных одной веревкой. Переводчиком, как всегда, при князе был Несда. Раст толкнул славянина:
- Спроси, что за странный товар.
Слова князя услышала девочка. Она подняла на князя свои голубые большие глаза, с мольбой в голосе произнесла по-славянски:
- Купи нас, богатый человек, всю жизнь будем служить тебе верой и правдой…
Побледнел Раст.
То, что видел много раз во сне после своего плавания в Британию, теперь увидел в больших, цвета ясного неба, глазах девочки: стоит его любимая на краю утеса, бьются о берег громадные волны, сквозь шум прибоя долетают до корабля слова британки:
- Ра-а-аст! Люблю-ю-ю! Ра-а-аст!
И машет, машет руками, словно крыльями, да не может взлететь, перелететь к своему возлюбленному…
Оставило свою возлюбленную на далеком западном острове горячее юношеское сердце, а иначе могло ли быть? На Руяне христиан сжигают… Британка была христианской веры. Раст не мог ее взять с собой, не мог и остаться: он дал клятву Трояну вернуться и вернуть ругов живыми домой с добычей…
Вот и вернулся… с половинкой своего сердца, другую половину оставив на острове, богатом оловом – сокровищем необыкновенным для всех царств Европы. А Расту с тех пор не нужны никакие сокровища: плавает теперь по свету, ищет другую суженую, что заставит забыть островную любовь…
Часто видит во сне британку на самом берегу моря, но то во сне, а это – что же? – наяву, наяву увидел в глазах пленной девушки…
Булгарин рассердился, что его «товар» заговорил с купцом на непонятном языке, ударил девушку палкой по спине, но не очень сильно, смекнув: купец и рабы одного рода-племени, купец за сородичей вступится, с него можно любую сумму взять… Замахнувшись снова палкой, заругался на своих рабов, затопал ногами.
Несда пояснил князю:
- Булгарин недоволен, что девушка заговорила с покупателем. Рабы на рынке должны молчать.
Раст кивнул: законы рынка везде одинаковы, он хорошо их знал.
- Спроси продавца, сколько просит за обоих.
Услышав ответ, расхохотался: булгарин завысил цену вдесятеро больше общепринятой.
- Скажи этому недоноску, что, кроме меня, его товар никто не возьмет. Почему – он знает. Даю за обоих пятьдесят дирхемов. Это мое последнее слово.
Несда перевел.
Булгарин, услышав предлагаемую сумму денег, сначала тяжело задышал, затем лицо его побагровело, глаза выкатились, и, ударив шапкой оземь, разразился такой длинной речью, что Раст смог его остановить, лишь назвав следующую сумму:
- Семьдесят!
Несколько секунд продавец молчал, тяжело отдуваясь. Затем все повторилось сначала. Поток слов лился, как из рога изобилия.
Пять раз поднимал цену Раст. Лишь после пятого раза булгарин закачал головой, поднял руки кверху, словно призывая в свидетели всех богов мира, что-то жалобно заголосил. Видя перемену в его настроении, Раст решил переломить ход торга. Крикнув Несде: «Переводи!», князь проявил такое искусство красноречия, мимикой и грозной жестикуляцией так выразил свое недовольство, что булгарин вначале долго слушал руса с открытым ртом, затем вдруг заулыбался, протянул вперед правую руку, давая понять, что торг окончен.
Конец веревки, которой были связаны рабы, перешел в руки Несды. Раст сам разрезал путы ножом.
Девушка бросилась целовать правую руку князя, в глазах старца показались слезы.
- Кто вы? – спросил Раст, поднимая девушку с колен.
- Меня зовут Сандой, а это – мой дедушка, Павана. Какого мы рода-племени – не знаем, ибо его уже нет: мы единственные оставшиеся в живых. Нас долго никто не покупал, и в плену я выучила славянский язык, он немного похож на наш. Славян-рабов было много, но их пять дней назад отправили вниз по Итилю. Не расстраивайтесь, что купили нас: мы с дедушкой Паваной можем лечить от всех болезней, и раны заговариваем…
Раст внимательно осмотрел Санду. Нет, она не была похожа на британку. У той глаза были серо-зеленого цвета, белокурые длинные волосы волнами падали до самого пояса, крупные женские формы тела хорошо просматривались из-под любой одежды, а эта…
Прямые русые волосы, не сформировавшееся тело подростка, вот только глаза: светлые-пресветлые, как синь голубого летнего неба или тихого южного моря…
- Сколько тебе лет?
- Уже пятнадцать, просто последний месяц почти ничего не ела… И дедушка Павана очень ослаб, есть хочет…
Старик закивал головой, забормотал: «Ада, ада…»
Раст отправил Борича с купленными рабами домой, а сам стал размышлять: кто же это повез славян-рабов в столицу Хазарии? Или, может быть, дальше? Надо рассказать все Гурию. Да и самим пора отправляться на юг… Не так уж часто Атиль видит русские мечи, славянский мед… Купленные в Булгаре громадные бивни невиданных северных животных (то были моржовые клыки – прим. автора) – тоже хороший товар для жителей южных морей… Русам есть что показать  далеким обитателям устья великой реки!
Думая так, Раст обошел весь рынок, сходил на пристань, посмотрел, что привозят и увозят из Булгарии. Вечером, вернувшись домой, первым делом нашел Санду. Он думал увидеть ее в женском платье и очень удивился, обнаружив на ней костюм мальчишки-подростка. На немой вопрос князя девушка ответила:
- Мой господин собрался в далекий южный поход, ему легче будет со слугой-мальчиком, чем с девчонкой.
- А твой дедушка? Уж не думаешь же ты, что мы возьмем и его с собой?
Потемнело синее море в глазах девушки, взгляд ее стал строгим и печальным. Она протянула вперед правую руку:
- Коснись моей руки, княже.
Раст взял руку девушки. Другой рукой она коснулась плеча Паваны.
…И вновь – это видение…
Серые стальные тучи на востоке, сильный ветер, ослепительный свет падающего в море солнца… Освещенная яркими вечерними лучами, стоит британка на высоком утесе, на самом краю земли…
Расту стало не по себе.
- Да ты – Марена!
Отдернул руку от Санды. Вновь повторил:
- Марена! Это уже все умерло, умерло! Этого уже нет ничего! Убирайся! Не место тебе в ладье руса! Завтра же отправлю тебя вверх по Волге!
Санда не знала, кто такая Марена, но по интонации голоса и поведению Раста поняла, что тот недоволен.
- Прости, княже… Но как еще могла я доказать, что мы пригодимся тебе? Пойдем во двор, покажу тебе красоту земли!
- Красоту двора? Что же сейчас там ты найдешь? – рассмеялся Раст.
Но согласился. Втроем они вышли во двор. Там Санда нашла громадный пень, на котором рубили дрова. Подошла к нему, спросила:
- Какую сторону мира хочешь увидеть? Холодный север, дождливый запад, теплый юг?
- Ту, что не назвала: восток! – Раст продолжал смеяться, он воспринимал все как игру.
- Прямо на восток или чуть южнее?
- Сначала прямо на восток, а потом – чуть южнее…
Санда встала на пень, за нею поднялся Павана, вдвоем они протянули руки Расту.
- Присоединяйся к нам!
Раст прыгнул на пень.
- Держись за нас крепче! – крикнула девушка, и сама обняла вождя русов.
И произошло чудо: втроем они поднялись сначала над двором и домом Гурия, затем – над всем Булгаром, полетели на восток…
Солнце светило им в спину, садилось все ниже, ниже… Внизу проплывали леса и поля, реки синими лентами вились по земле… Вот впереди – невысокие, но довольно заметные, далеко тянущиеся на север и юг лесистые горы… После них – равнина, поросшая лесом… Лишь изредка блеснет гладь воды – озеро ли, река ли – и вновь бескрайние лесные просторы…
- Поворачиваем на юг, - слышит голос Санды князь, и теперь заходящее за горизонт солнце справа от них, внизу теперь не сплошное лесное пространство, а отдельные лесные опушки у бескрайних полей, очень много небольших озер, но вот озера заканчиваются, заканчиваются и леса, кругом – одна степь, переходящая в пустыню, в пески… Впереди – большие, высокие горы.
Таких больших, покрытых снегом вершин Раст никогда не видел, хотя и был знаком с неприветливыми скалистыми берегами Урмании…
Солнце село, темная южная ночь окутала горы, они исчезли, и снова очнулся Раст на том же самом пне, во дворе усадьбы Гурия.
Раст спрыгнул на землю.
- Чудеса показывать вы умеете! Что же в плену оказались? Или ваши чары только на меня так сильно действуют? А в походе, между прочим, встречи с врагами бывают чаще, чем вам кажется, а вы, что же, начнете моим дружинам вот такие видения показывать? Чтобы нам головы, как спящим, порубили? Говорите, кем подосланы! Кто ваш настоящий хозяин?
Павана грустно закачал головой, а Санда выхватила из-за пояса острый и тонкий, как шило, кинжал, сказала:
- Не возьмешь с собой, княже, убью сначала дедушку, а потом себя вот этим ножом. Нам некуда идти. Здесь для нас – все враги. Без тебя в землях славян нас примут за посланцев черных богов. Там нам тоже не жить. Если не поможем тебе в первую же неделю похода – продавай нас, кому хочешь!
- Кому же нужны вы? Один немощен по старости, другая – по молодости.
Санда задумалась на мгновение: чем же все-таки привлечь к себе князя?
- Подброшу вверх шапку, – сможешь поймать ее прежде меня?
Раст смутился: ростом Санда была намного ниже его, на что же рассчитывает? Но согласился, добавив:
- Только в прыжке друг за дружку не хвататься, чужой помощью не пользоваться, волшебных чар не применять.
Санда кивнула, схватила свою шапку, высоко подбросила прямо вверх.
Раст не знал: прыгать ему или не прыгать? Мала Санда, неловко ему будет делать прыжок при таком-то росте, когда из сотни мужей едва найдется пятеро выше него… Все-таки решил слегка подпрыгнуть. И в прыжке увидел: выше его руки вдруг оказалась рука Санды, схватившая летевшую шапку. Не дав опомниться князю, подошла девушка к забору:
- Видишь, хозяин, этот сучок?
Указала на след от топора в дереве: прямо на уровне ее глаз сбили сук, темный срез был диаметром с вишню. Отошла на двадцать пять шагов (больше не позволяли размеры двора), сказала:
- Дай лук со стрелами и позови своего лучшего лучника, посмотрим, у кого глаз вернее и рука крепче.
Раст сам вынес из дома лук со стрелами:
- Ты победила меня в первом состязании, поэтому разрешаю стрелять из моего лука. Среди моих воев не найдется такого, что точнее меня посылает стрелы в цель, буду я тебе соперником и во второй раз.
Санда поклонилась:
- Не откажи в просьбе, княже: пошли первый в отметину на заборе три стрелы.
Раст встал на место девушки, посмотрел на цель: темная отметина сбитого сучка была хорошо видна.
Первая стрела попала в правый край сучка, вторая – в верхний. Третий выстрел оказался неудачным: стрела на целую пядь ушла в сторону. В целом князь остался доволен своим результатом. «Неужели это юное создание победит меня и в стрельбе?» – мелькнула мысль.
Санда встала на место князя. За плечи повесила открытый тул, из которого были видны три стрелы, в левую руку взяла лук. Достав из тула одну стрелу, натянула тетиву лука, прицелилась. И таким, с натянутой тетивой, вдруг опустила лук вниз, насмешливо посмотрела на Раста:
- Смотри внимательно!
Дальнейшее произошло в доли секунды, все и ахнуть не успели (во дворе собрались свободные от работы любопытные слуги Гурия).
Санда вновь подняла лук и произвела выстрел. Едва первая стрела, выпущенная девушкой, воткнулась в самую середину сучка, была уже пущена вторая, выбившая из забора стрелу Раста, что засела в верхнем крае отметины.
Санда усмехнулась, вновь посмотрела на Раста.
- Третий твой выстрел был неудачен. Позволь мне убрать следы этого промаха!
С этими словами девушка сильней обычного натянула тетиву лука, на миг замерла, прицеливаясь, затем отпустила ее. Выдох удивления раздался в толпе слуг: стрела выбила из забора стрелу Раста, что легла далее всего от цели.
Князь русов обнял девушку:
- Вот так-то оно лучше. Ты – хороший лучник, будешь лучшим в моем отряде. Стреляешь не только метко, но и быстро, это пригодится в походе. Беру тебя и деда твоего в поход, на свою ладью, вот жаль только, что Павана по-русски не понимает…
- Всегда будем помнить твою доброту. Обещаю, послужим честно тебе. А дедушка мой все понимает, он только по-вашему говорить не умеет…

История тех, кто остался

В этот же вечер, за ужином, состоялся очень важный разговор между Растом и Гурием.
Гурий рассказал, что буквально на следующий день после их прибытия в Булгар, на юг, в столицу Хазарии Атиль, отправился торговый караван судов Ибрагима – соперника Гурия. Видимо, Ибрагим быстро узнал, что Гурий остался жив, и, испугавшись, первое время решил избегать своего соперника.
Подливая агарянского вина своему спасителю, Гурий рассуждал:
- Однако Ибрагим не знает, что мой друг Корсис уже отправил своего человека к Обадии, очень влиятельному человеку при дворе хазарского хакана. Прежде, чем Ибрагим достигнет Атиля, хакан уже будет все знать. Мой враг будет посажен в тюрьму до выяснения обстоятельств.
- И как будет проходить это выяснение обстоятельств? – спросил слегка опьяневший от хорошего вина Раст. Рахдонит, словно не услышав вопроса, продолжал:
- Я, с твоего позволения, отправлюсь с тобой. Если захочешь – дойдем вместе до самого Багдада, самого большого торгового города мира. Хочешь в Багдад? Я был там один раз, у меня там есть друзья… Если же я скажу Обадии, что отправляюсь в Багдад со своим спасителем, поверь, путь твой будет легок, как пуховая перина супруги хакана…
Раст подумал: «Что общего может быть между кроватью и длинным путем купца? На кроватях путешествия не совершают…» Сам же спросил:
- А что мне делать в Багдаде? Я мыслил закончить путь свой в Атиле…
- Тебе, своему спасителю, я скажу больше, чем говорю иным своим друзьям по торговым сделкам… Поверь, в Багдаде вещей, которыми торгуют, больше, чем в Атиле. Там северные рабы стоят намного дороже, чем в Хазарии, северные меха, воск, мед, - все, что вы везете – тоже. Путь от Атиля до Багдада стоит намного меньше той выручки, что вы возьмете в Багдаде… Доходы твои будут огромны. Конечно, ты мне можешь не верить, но когда прибудем в Атиль, спроси других купцов других народов… Поверь уже сейчас, они тебе скажут то же самое, что сказал я…
Кстати, Ибрагим повез в Атиль много славян-рабов, думаю, что всех он до нашего прибытия не сможет продать, ты перекупишь у него их, иных освободишь, как Санду…
- Кто тебе сказал, что я освободил эту вздорную девчонку? – неожиданно для самого себя вспылил Раст. Гурий улыбнулся:
- Да я так, к примеру… Хотел сказать: всех разбойников освобождать купцу не выгодно, рабы в Багдаде стоят вдвое дороже, чем в Атиле… Багдад – большой город большого государства, рабов там надо много…
Словно вспомнив о вопросе князя, Гурий рассказал, как расправится со своим врагом.
Обадия обязательно устроит встречу Гурия с хаканом. Гурий все расскажет справедливому правителю, Ибрагим будет посажен на кол. Но это только часть дела… Гурий узнает, сколько детей и жен у Ибрагима, и все со временем будут умерщвлены… Все до единого! Предательство и подлое коварство должны быть жестоко наказаны. Справедливость должна победить полностью!
- Почему ты обвиняешь Ибрагима в предательстве? Он был твоим другом?
- Разве такое чудовище может быть другом честного рахдонита? – удивился Гурий вопросу. – Предателем называю его потому, что торговое соперничество между купцами должно быть бескровным. Это неписаные законы торговцев всех стран и народов, которые предал Ибрагим, и потому он – предатель. И потому должен быть казнен.
- Он – да, согласен, но при чем тут его родные? – недоумевал Раст.
- Своим поведением он поставил вне закона весь свой род.
Раста поразила кровожадность рахдонита. Но решил не высказывать своего мнения: что ему до взаимоотношений еврейского купца с купцом-мусульманином Булгара? Лишь поблагодарил Гурия за готовность проследовать с ним в Багдад.
От этих слов хозяин дома совсем размяк, предложил гостю:
- Слушай, у меня на женской половине есть такой еще никем не сорванный цветочек, что вряд ли во всей Вселенной сыщется лучше… Хочешь, приведу к тебе сам?
Вздрогнул Раст. Хмель как рукой сняло. Вежливо отказался, и, поблагодарив за ужин, ушел спать в выделенную ему комнату.
Гурий очень удивился: еще никто из гостей не отказывался от его женщин…

*

…Знойный день первого летнего месяца.
Громадные водные просторы Волги приняли на свою поверхность один из самых больших караванов судов: впервые почти от самых истоков к устью реки шли неведомые для местных жителей русы.
Кто такие русы – здесь не знал никто. Видели лишь, что им служили славяне с верховьев Волги. Были ли сами русы славянами? Буртасы, хазары, да и сами булгары терялись в догадках.
То, что русы и славяне понимали друг друга, – это видели все. Но видели и другое: русы – это воины, они всегда имели при себе оружие, даже ночью, во время отдыха. Все были в железных шлемах, под верхнее платье одевали кольчуги.
Славяне казались не такими воинственными. В чужих городах, где бывали неоднократно, могли прогуливаться лишь с кинжалами или ножами у пояса, считая, что жители к ним уже привыкли и никто их не тронет.
Бросалось в глаза посторонним наблюдателям еще одно существенное различие между русами и славянами: приказы русов славянами выполнялись беспрекословно, в то время как ни один славянин не мог командовать русом.
Значит, славяне прекрасно знали, кто такие русы, - делали вывод наблюдатели. Вероятно, они живут где-то далеко, дальше славян, и представляют из себя какое-то очень древнее племя вождей.
И без того громадный караван судов русов увеличил своими ладьями рахдонит Гурий, булгарский купец, друг Обадии. У него было десять больших, полных различными товарами, судов! Весть об этом летела вниз по Волге быстрее речных путешественников…
Булгарский царь Амах очень обрадовался уходу русов. Если бы не заступничество Корсиса, очень уважаемого человека в торговых кругах, давно бы посадил он заносчивых купцов в свои тюрьмы. Никто из торговых людей Булгара не имел права разгуливать по городу при полном вооружении, с копьями, мечами и боевыми топорами. Русы нарушали этот порядок. Правда, вели себя вежливо, и в торговых сделках, даже проигрывая, никогда не обнажали лезвия ножей и мечей, никогда не хватались за топоры.
И все же, слава аллаху и богам Бярмии, они покинули Булгар. Пусть плывут себе на юг, - вернутся ли? Вернутся – царь примет все надлежащие меры безопасности, нет – лишней заботой будет меньше, горевать здесь никто не станет.
Но не мог Амах так просто отпустить русов: гордый, независимый вид незнакомцев больно ударил по самолюбию царя. И полетели к буртасам, уграм, другим жителям Поитилья лесными, степными берегами вестники-всадники: идут, мол, рекой высокомерные и спесивые люди, хватают всех, кто попадется на их пути, делают своими рабами для продажи агарянам, - берегитесь!
И вооружались буртасы, зорко поглядывая на водные просторы широкой реки, – где-то заночует неведомый враг? Надо поостеречься самим, да и припугнуть речных купцов стоит, попробовать отнять у них меха северные да душистый лесной мед, оружие славное – мечи франкские…
Оживились соседние народы, извещенные булгарским царем, дозоры разыскивали суда, оповещая друг друга о следовании русов, об их ночевках, остановках в селениях для торговли…

*

Две ночи, что провели русы на стоянках после выхода из Булгара, прошли спокойно. Без приключений прошли Итильские горы, где Волга (по-хазарски – Итиль) делает крутые повороты сначала на восток, потом на запад: здесь крепко стояли булгарские заставы, оповещенные о приближении русов и получившие приказ не мешать уходу воинов-купцов.
За Итильскими горами земли булгар заканчивались. Далее по правому берегу реки шли земли буртасов, южнее которых кочевали хазары, по левому – угров, твердо вознамерившихся перейти на правый берег, в междуречье Итиля и Дона.
И хотя конные разъезды угров были многочисленнее небольших пеших дозоров буртасов, скрывающихся, как правило, за деревьями высокого правого берега, на ночевки решили останавливаться на левом, низком берегу: о буртасах ходила дурная слава очень коварного, скрытного народа, не допускающего в свои внутренние земли чужестранцев.
…Чем дальше уходил от Булгара караван судов, тем с каждым днем становилось жарче: приближалась макушка лета, день летнего солнцестояния, и продвижение к югу поднимало солнце все выше и выше над горизонтом.
Бурь и гроз не было, знойный восточный ветер устраивал легкую рябь на поверхности реки, словно хотел пошутить с людьми: яркий солнечный свет, преломляясь в волнах, слепил глаза. Гребцы на лодках сидели в одних нижних рубахах, лишь сторожевые находились в полном одеянии и при оружии.
Иногда, устав от весел, делали короткий отдых, оставляя следить за курсом лишь рулевого, и тогда люди, скинув все одежды, с радостью бросались в прохладные чистые воды Итиля, окунались с головой, затем возвращались на суда. От полуденного зноя это спасало ненадолго: проходило минут двадцать, и снова во рту пересыхало от жажды, казалось, на голове можно было жарить яичницу.
После одного такого жаркого дня остановились, как обычно, на левом берегу. Как всегда, выставили ночной дозор.
Ко всему привыкли воины-русы: и к ледяным ветрам Урмании, и штормам Варяжского моря, да вот беда: не заходили еще так далеко к южным широтам. Сморила душная тихая ночь до сих пор осторожных русов, убаюкал звон цикад, одурманил запах луговых трав: заснул дозор. Как знать, может быть, и случилась бы беда, если бы не Павана.
…Не спалось старцу, да и много ли надо сна в таком возрасте? Шел Паване восьмой десяток, трудом в походе его никто не обременял, подремит дедушка в лодочке днем раза три-четыре, а ночью сидит, на звезды смотрит, ночные голоса степи слушает.
В этот раз его что-то беспокоило. То ли земля каким-то гулом отдавала, словно где-то далеко шел многочисленный конный отряд, то ли беспокоила усталость молодых воинов, почему-то очень ему полюбившихся. И когда перед рассветом все стихло, даже, казалось, уснули птицы, он разбудил Санду:
- Буди Раста. Дозоры спят. Враг, чую, близко. Только осторожно, незаметно.
…Раст проснулся оттого, что Санда тянула его за руку.
- Чего тебе?
- Тише, княже. Беда. Дозоры спят, а враг близко.
- Откуда знаешь?
- Павана все знает. Ему птицы и камыш сказали.
Далее все было просто, ибо на учениях воины-русы не раз отрабатывали «тихий подъем» для отражения ночного удара врага. Князь разбудил близлежащих, дал им знать, что делать. Проснувшиеся бесшумно обнажили кинжалы, иные взяли луки со стрелами, вышли (вернее, выползли) поближе к своим дозорам. Будить их, однако, не стали.
Сразу же в высокой траве поодаль, шагах в двадцати, в слабом лунном свете (месяц смотрел сквозь легкую дымку облаков) увидели чужие тени, выходившие к спящим.
Пустили туда стрелы, из травы послышались крики и стоны, а затем оттуда четко, на хазарском, кто-то закричал:
- Не надо стрелять! Принимайте послов, говорить будем!
То были угры, предпочитавшие называть себя мадьярами. Расчет был таков: удастся разгромить отряд русов ночью, значит, и товар, и лодки добудут, а не получится, тогда придется вести торг с владельцами судов и платить за переправу на высокий берег Итиля.
Застать русов врасплох не удалось. Договорились, что грядущий день русы проведут, переправляя угров на запад, за что получат хорошую плату. А что обмана не будет, свидетельствовали переданные русам заложники и мешочки с хазарскими серебряными монетами, очень похожими на агарянские.
Плоты у мадьяр уже были готовы, они стояли чуть ниже по реке. Однако они предназначались в основном для коней и повозок, людей же мадьярские вожди решили переправлять на лодках русов. Так достигалась быстрота переправы большого племени, оторвавшегося от основного массива кочевого народа, еще не подошедшего к Итилю.
Помогать уграм Раст поручил Сотко и славянам с верховьев Волги, сам же со своими верными русичами в полном боевом вооружении стал охранять рабов и вещи отряда, временно выгруженные из отданных для переправы судов. На всякий случай треть лодок князь не отдал, оставил при себе. Мало ли что может случиться?
Но и на этот раз все обошлось, кочевники не обманули. Отдавая князю вторую часть платы за провоз (еще несколько мешочков с серебряными монетами), Сотко, смеясь, заметил:
- Они все спрашивали, кем я у вождя речного народа.
- И что ты сказал?
- Сказал, что я – воевода. Слово им очень понравилось. Все повторяли: «Воевода, воевода!»
Раст тоже заулыбался. Видя хорошее настроение князя, Сотко решился на вопрос:
- У нас уже много серебра, которого ты хотел, может, пора поворачивать домой?
Раст посмотрел на мешочки с монетами.
- Серебро, конечно, пригодится… Интересно, где они его набрали? …А что делать с нашими рабами? Тоже домой везти? Дома они ничего не стоят. И южных товаров у нас нет совсем. Нет, Сотко. С полдороги, сам знаешь, не возвращаются.
- Значит, до Атиля, и назад?
- Не спеши, купец, не забегай далеко вперед. Дай до Атиля дойти, а там видно будет, куда дальше плыть.
- Куда дальше-то? И так от родных земель вон куда заплыли, к черту на кулички. Мой опыт говорит: купцу легко в одну сторону идти, тяжелее всегда обратно возвращаться.
- Сотко, перестань. Главное – не как далеко зашел, а при каких обстоятельствах – мирных или военных – совершаешь поход, при каких правителях. Ведь не тайна: одни короли любят приходящих из далеких земель купцов, слушают их рассказы о тех краях, откуда путешественники прибыли, другие ведут себя неразумно: убивают торговый люд, а поклажу забирают в свою казну. Впрочем, довольно на эту тему! Борич, загружай ладью! Сотко, поднимай паруса!
Разговор неприятно подействовал на князя. Хотя бы потому, что он знал: Сотко готов плыть с ним как угодно далеко, хоть за край света, а все эти слова – так, для проверки, узнать - готов ли русский князь к настоящему, полному опасностей, походу?
Сам себе Раст не мог ответить на этот вопрос.
Готов ли, в самом деле? Как узнать, когда поворачивать обратно? Он помнил слова своего товарища: «Все зависит от того, какова цель всего похода…»
Интуитивно Раст понимал, что самым дальним пунктом похода мог бы стать Багдад (об этом и Гурий говорил), но, может быть, это мнение ошибочное?
Сомнения одолевали русского князя.
О том, что он мог бы отправить Сотко дальше, а самому вернуться назад – об этом даже и мыслей не было: любой русский князь никогда не отправлял своих подчиненных в опасный самостоятельный путь. Если идти – значит, самому становиться во главе отряда и самому нести ответственность за все успехи и неудачи. Чтобы избежать последнего, надо все точно заранее рассчитать. Стараться всё предусмотреть. Только думающим вождям помогают боги!
С такими тяжелыми мыслями он подошел к Санде. Та, сидя на корме лодки, смотрела то на удаляющийся от них низкий, поросший осотом и камышом, берег реки, то на солнце, что должно было вот-вот коснуться горизонта.
- Смотри, Санда, какое громадное красное светило. На небе – ни облачка. Завтра опять будет жаркий ясный день… О чем думаешь?
- О своем народе, повелитель.
- Расскажи о нем. Ты говорила, что никого из твоего племени не осталось в живых?
И Санда рассказала князю удивительную историю своего народа.
- Давным-давно на берегах могучих полноводных рек, что несли свои воды на север, в Студеное море, жил многочисленный свободолюбивый народ. У него не было врагов, леса и реки давали все необходимое для жизни: рыбу, жир, шкуры животных для одежды, мясо, ягоды, бревна для строительства жилищ, - всего не перечислить…
Наверно, мой народ плохо благодарил богов за те дары земли, которыми пользовался. Потому что стала меняться погода, зимы стали холоднее, лето – короче, с частыми заморозками, чего раньше вообще не было. Собрались старейшины родов и решили на Большом Совете: надо идти на юг, в чужие земли, куда ушло их тепло, их ласковое горячее Солнце, которое теперь лишь ярко блестело на небе, не прогревая воздух и землю.
Вначале вышли на берега Волги и Камы, как вы их называете, перевалив через невысокие, но труднопроходимые, поросшие густым ельником, холмы. Волга потрясла людей моего племени: она одна собирала в себя все реки и ручейки на огромном пространстве к западу от Восточных гор. И несла сама все собранные воды к югу.
Старейшины приняли это как знак богов: река, которую они назвали рекой Солнца, Солнечной, указывала им дальнейший путь. И было решено идти дальше, для чего обзавелись конями и оружием: в степях были обнаружены воинственные чужаки, передвигающиеся вместе с многочисленными стадами домашних животных.
Два рода отказались идти дальше, встретив на берегах нижней Камы то же тепло, что было раньше у нас на покинутой родине. Глупцы! Не знали остающиеся, что сначала сюда придут народы из-за Восточных гор, а потом и с юга, с низовьев Волги. И уничтожили чужаки наши роды, оставшихся в живых продали в рабство.
Лишь нашей семье удалось бежать в непроходимую чащу леса. Долго (более десяти лет) нашей семье удавалось избегать встречи с незнакомыми людьми. Но как зимой скрыть свое жилище? В ясную погоду далеко виден дымок очага, поднимающийся столбиком до самой крыши неба.
…На исходе зимы нас поймали. Родителей убили, потому что они оказали сопротивление, а нас с дедом привели на невольничий рынок. Деда два раза пытались убить (слишком он стар, разве это товар?), да я так тесно к нему прижималась, что нас не могли разъединить. Спасла его. Жив дедушка, он еще нам послужит.
«Любопытно. «Нам» – сказала Санда. Она не отделяет себя от русов», – подумал Раст, вслух же спросил о другом:
- Что сталось с теми, кто ушел? Знаешь ли что-нибудь?
Санда продолжала говорить, словно отвечая своим мыслям, не слыша князя:
- Немного мы не продержались до первых зеленых листочков: уже и ручьи побежали поверх толстого льда, и снег наполовину сошел… Как они нас нашли? Словно зверь какой указал дорогу… Может, так оно и было: голодные звери шли к нам, чужаки-охотники – по их следу – тоже к нам…
…Что? Про ушедших? Нет, не знаю… Дедушка пытался узнать, но не смог. Не получилось у него. Слишком много поколений сменилось, связь утрачена… Может, какие-то следы найдем там, куда мы плывем?
Замолчала Санда. Молчал и Раст, думая о своем. Он не заметил, что девушка внимательно наблюдает за ним, хмурился, шевелил губами, беззвучно споря сам с собой.
Санда улыбнулась, положила руку на плечо князя:
- Не мучай себя вопросами, на которые пока нет ответа. Значит, еще не время. Поверь, придет час, сердце само подскажет: вот конец пути. Далее идти не стоит, теперь – только назад.
«Опять она лезет в мои мысли… Надо было отправить ее к Осьмиглазу, тот сразу бы раскусил этот орешек. Кто она, что обладает вместе с дедом таким редким даром показывать то, чего нет? Какой волхв сможет правильно понять ее? И нужен ли здесь волхв, они часто все путают и портят… Надо во всем разобраться самому», – принял решение Раст.
Крикнул гребцам, чтоб поворачивали к правому берегу: буртасов в этих местах теперь прогнали мадьяры, которые сами уже отошли от реки, значит, ночного нападения ждать не от кого.

Столица Хазарии встречает русов

Как ошибся вождь русов!
У реки всегда тысячи глаз, она все знает. Ночью на славяно-русский лагерь напали хазары-разбойники, целый день следившие за действиями торгового отряда, оповещенные кем-то, кому сила русов внушала опасение.
Напавшие были вольными людьми, не признававшими ни своих, ни чужих правителей, людьми, которых во все времена можно найти в непроходимых лесных чащобах, в травянистых поймах больших рек, на труднопроходимых горных перевалах.
Дозор не спал, по сигналу весь отряд поднялся и быстро занял круговую оборону.
Русы зажгли один костер, от которого во все стороны пустили стрелы с горящей смолой, пытаясь определить численность нападающих и их расположение.
Увидев, что стрелы, пущенные влево и вправо, остались непогашенными, Раст понял: врагов не много и все они сгрудились напротив их лагеря.
Пока дело не дошло до рукопашной схватки, и лишь горящие стрелы летали туда-сюда на фоне звездного неба, не нанося, впрочем, урона ни славянам, ни хазарам, Раст сказал стоящим рядом в прибрежном кустарнике воинам:
- Борич, Брунко, Заяц! Берите каждый по пять человек с собой, и – в воду, за мной, вниз по течению на сто саженей! Оружие – меч и нож! Быстро!
И первым тихо, не поднимая брызг, вошел в воду.
Так уж повелось на речных стоянках: перед тем, как расположиться лагерем, всю округу на две-три версты обшаривали разведчики, запоминали на всякий случай местность.
Сейчас Раст знал: вниз по течению берег реки не очень крутой, ровный, покатый, поросший редким кустарником, легко проходимый. Нужно было незаметно для врага уйти с места сражения, затем выйти на берег, с тыла ударить на нападающих. Получится ли?
Черная теплая ночная вода тихо приняла вошедших в нее людей. Молодой месяц предательски светил в небе, прокладывая по реке свою «лунную дорожку». «Неужто заметят? Неужто ничего не выйдет?» - тревожился Раст.
Рядом – чуть слышные всплески плывущих товарищей, а берег не подает никаких признаков жизни, и непонятно: то ли там никого нет, то ли враг затаился и зорко наблюдает за маневром русов.
Саженей через сто или чуть более началась большая отмель, и Раст решил выходить здесь. Хватал плывущих за руки и молча показывал в сторону берега.
Воины незамеченными вышли на берег. Здесь было тихо, а из лагеря, который был совсем близко, доносились крики сражающихся, отчетливо слышался лязг мечей. Значит, враги сошлись.
- Бегом к лагерю и сразу – в бой! – отдал команду Раст, и с мечом в одной руке и ножом в другой ринулся на звуки битвы, лавируя меж темных ветвей кустарника.
Хазарам удалось зажечь княжеский шатер, его пламя ярко осветило ход сражения. Это было на руку отряду Раста, быстро оценившему ситуацию и врубившемуся в самую середину противника.
Хазары решили, что их окружили, что ночные духи на стороне купцов. Они потеряли самообладание, и с криками, бросая оружие, стали убегать с поля боя.
В ночных стычках русы пленных не брали: за коварство наказание было только одно - смерть.
 В итоге бандиты были наголову разбиты, лишь немногим удалось скрыться под покровом ночи.
У русов были легко ранены Нерев и Раст (наконечник стрелы, пущенной убегавшим врагом уже в самом конце сражения, слегка царапнул у виска, однако кровь сильно залила лицо), у славян – Славко и Медвежий Коготь, да еще четверо славян, которых ни Сотко, ни князь по именам не знали. Убитых в отряде не было.
Вот когда показали все свое мастерство врачевания Санда и Павана: в считанные секунды они заговаривали раны, промывая их, кровь почему-то сама переставала идти, быстрыми, уверенными движениями они проводили перевязки, при этом не причиняя боли пострадавшим. Раненые с удивлением переглядывались: опытные воины, не раз оказывающие помощь друг другу, они впервые видели столь быстрое и действенное врачевание.
После этого случая никогда больше ни Санда, ни Павана не ловили на себе подозрительных взглядов путешественников.
…Перевязывая Раста, Санда тихо спросила его:
- Видел ли Гурия в ночном сражении?
- Нет…
- Его никто не видел…
Так впервые в душах славян и русов были посеяны зерна недоверия к рахдониту.

*

…Ленивый Итиль уже не принимал притоков. Раскинувшись в ширину на две версты, медленно двигался к югу. Теплые воды плохо спасали от летней жары. Но если бы не река – тяжело пришлось бы русам. Она и поила водой, и кормила путников рыбой.
Приближалось место, где Итиль делился на две равных протоки – собственно Итиль и Ахтубу. Плывя постоянно ближе к правому крутому берегу реки, воины заметили, что крутизна склона вдруг отступила, оба берега реки теперь на какое-то время сравнялись, стали низкими.
На низком правом берегу какие-то люди опускали на воду ладьи, загружали их мешками, большими глиняными сосудами, прочей утварью. Цепочка людей тянулась от берега далеко в степь, на телегах везли лодки, различный груз.
Рядом с Растом и Сотко был Гурий, он пояснил:
- Здесь находится волок из другой большой реки, Дона, который течет из земли славян-северян в Меотское море. А из Меотского моря можно попасть в Понт, а оттуда – прямо в Константинополь. Судя по тому, как берут мешки, как их несут, в них, видимо, везут на продажу зерно.
Северяне заметили корабли русов, засуетились, стали разгружать уже спущенные было на воду ладьи, вытаскивать их обратно на берег, вооружаться луками, сулицами и копьями.
Догадливый Славко подплыл к князю на своей быстроходной лодчонке:
- Слетать до берега, узнать, что к чему?
- Назови себя, пусть не боятся нас. Узнай, могу ли встретиться с главой отряда?
Славко в одно мгновение оказался у берега, где уже в его сторону северяне натягивали луки.
- Не стреляй! – закричал Славко. – Мы ладожские купцы, плывем тоже в Атиль! Может наш князь поговорить с вашим?
- Зачем? – донеслось с берега.
- Вы – славяне, мы тоже славяне, русы!
- Пусть подплывет, как ты, без дружины, вот и поговорим!
Однако откровенного разговора не получилось. Князь северян Волегость был непреклонен: встретимся, мол, в Хазаране, торговой части столицы Хазарии, там и поговорим. А до начала торгов болтовней заниматься – только делу мешать.
«Вот они какие, южане, - подумал Раст. – Язык у нас с ними, можно сказать, один, а думаем по-разному. Для нас – чем кучней, тем безопасней, а для них?.. Чем мы мешаем? Зерна не везем, цену на него сбить не можем…»
Русы заночевали на острове между Ахтубой и Итилем, а рано утром к Расту подошел Гурий:
- Позволь с тобой на одной лодке плыть: сегодня к вечеру достигнем Атиля. Меня портовая стража хорошо знает, да и не только она. Чтобы русов приняли как почетных гостей, согласись с моим предложением.
- Спасибо, Гурий. Если в Атиле будет такой же прием, как в Булгаре, я перед тобой в неоплатном долгу.
Гурий улыбнулся хитровато, поклонился Расту:
- Тебе спасибо за доверие… А в долгу всегда я перед тобой и Сотко: если бы не вы, клевали бы уже мое гниющее тело вороны…
Столица Хазарии была перенесена на берега Итиля несколько десятилетий тому назад, до этого ею был город Семендер на Хвалисском море. Однако близость агарян, от набегов которых Хазария терпела большие убытки, заставила перенести столицу севернее.
Атиль поразил русов своим размахом. Торговая его часть, Хазаран, располагалась на левом берегу Итиля. Здесь были славянские, агарянские, еврейские кварталы, были и многонациональные по своему составу, в них селились греки, персы, согды, булгары, армяне, албанцы кавказские и еще представители многих других народностей.
На правом берегу Итиля в окружении правительственных учреждений стоял громадный каменный дворец хакана, рядом с ним – таких же размеров дом шада.
Обе части города были окружены высокой стеной, имевшей лишь по двое ворот в каждой части. В столице были мечети, минарет, синагоги, бани, специализированные рынки, один из которых – рыбный – находился рядом с гаванью. Был в Хазаране и главный рынок, где торговали всем: людьми, скотом, оружием, хлебом, вином…
Вход в гавань нескольких десятков судов русов привлек всеобщее внимание. Портовая стража выстроилась на берегу, сверкая доспехами и копьями, командир стражи, сев на ладью и подплыв к передовой ладье русов, вначале хотел грозно предупредить гостей о правилах торговли в столице. Но, увидев на носу судна Гурия, низко поклонился тому и вопросил:
- Каких дорогих гостей ведет к нам лучший из рахдонитов?
- Со мной – гордые и честные купцы русов, повелителей западных славян! Все законы столицы – торговые и гражданские – будут ими соблюдены, кроме одного: всё своё оружие они всегда носят с собой и никогда с ним не расстаются – громко, четко объявил на хазарском языке Гурий.
Командир стражи развел руками:
- Гурий приплыл с отрядом воинов или купцов?
- Русы в городе – купцы, в походе они – воины, защищающие свой товар! – смело ответил рахдонит.
Стражник вторично развел руками, на этот раз с поклоном:
- Слово Гурия для Атиля – закон, да будет так! Гурий за все отвечает сам, русам – почет и уважение, удачной торговли!
От главного причала быстро убрали несколько судов, но его не хватило вновь прибывшим, русы ставили ладьи между деревянными причалами, прямо на песчаный берег.
Получив ключи от пустых складских помещений, Раст оставил на разгрузке судов Сотко, сам с небольшим отрядом проследовал за Гурием к начальнику центрального рынка. Тот указал Расту на пустые гостиные дома, где могли разместиться вновь прибывшие, лавки в торговых рядах, где завтра русы могли разместить вещи для продажи.
Когда все вопросы обустройства на новом месте были решены, Гурий заявил Расту:
- Второе лицо государства – шад Обадия, распоряжающийся наемными войсками Хазарии. Он меня хорошо знает. Завтра, по здешним правилам и обычаям, я должен буду его посетить и доложить о своих делах. Думаю, он заинтересуется приходом русов в Атиль. Будь готов к встрече с шадом. Она важна для тебя: от нее зависит, будут ли тебе содействовать хазары в дальнейшем походе, либо тебе придется рассчитывать лишь на свои силы. Думаю, первое предпочтительнее?
- Обещаю лишь одно: с моей стороны обмана не будет, все будет по-честному, – ответил Раст.
Гурий остался недоволен ответом. Подсказал князю:
- Главное не честность, хотя, конечно, она нужна. Постарайся понять, что захочет узнать от тебя шад Хазарии. Правильный ответ имеет множество оттенков, – постарайся найти нужный и более полезный для тебя.
- Так подскажи, рахдонит. Мне кажется, ты уже сейчас знаешь, что может заинтересовать шада, – откровенно улыбнулся Раст и прямо посмотрел в глаза Гурия. Тот взгляда не отвел, ответил:
- Безусловно, своей хорошей вооруженностью вы привлекаете к себе внимание. Это настораживает: русов в Атиле до сих пор не видали, горожане вас не знают и беспокоятся: не начнете ли вы грабить город?
Раст рассмеялся:
- Гурий, пожалуйста, где только можно, рассказывай сам и прикажи своим людям, пусть также говорят везде: русы – честные торговцы, не обманут никогда и никого, но и себя в обиду не дадут. Наша родина очень далеко отсюда, мы должны уметь сами за себя постоять, потому и хорошо вооружены. Если бы мы были плохо вооружены – вряд ли мы дошли до Атиля, верно?
- Верно. До встречи у шада!

Судьба Ибрагима

…Приглашение посетить шада последовало лишь на пятый день пребывания в городе. А до этого…
В первые два дня русы почти не торговали: посетили бани, сходили на рынки, приценились к товарам, узнали, откуда и что везут в столицу Хазарии.
На исходе второго дня Раст пригласил к себе Сотко, Зайца, Борича, Несду и Нерева.
Спросил:
- Чьи монеты ходят на рынках?
- Местные, хазарские, да агарянские.
- Чьи лучше?
- Конечно, агарянские. На хазарских рисунок не такой четкий.
- А не кажется ли вам, что там, где делают лучшие монеты, там и лучшие в мире рынки? – спросил Раст и внимательно посмотрел на всех. После минутной паузы за всех ответил Сотко:
- Видимо, ты прав, княже: лучшие рынки должны быть у агарян. А на лучших рынках в мире – лучший в мире товар.
- Вот! – Раст обрадовался, что его поняли. – Наша задача – вернуться на родину не просто с товаром, а с самым лучшим товаром, какой только можно найти! Отсюда, я узнал, ходят и морем, и посуху караваны до Багдада. Наша цель – Багдад. Узнавайте, что ценится в Багдаде. Повезем туда то, что нужно агарянам. Там наберем то, что нужно нам и здешним купцам. На обратном пути в Атиле продадим часть багдадского добра, и – домой! Как мой план?
- Далеко забрались, княже… До родного дома – уже много дней пути, а будет еще больше, если двинем в Багдад… – засомневался Заяц.
- А так ли уж далеко? – улыбнулся Раст. – Вот с нами Несда, Славко и многие другие, - они с берегов Волги, а посмотрите в окно – что там? Не та ли самая Волга, по которой мы плывем уже почти два месяца? Пора покинуть речку, выйти в открытое море! А, Сотко?
- Ты, конечно, забрался далее всех, - ответил Сотко. – Северное море пересек, северные реки и озера прошел, великую Волгу одолел, и, если не боишься идти дальше, как же нам бояться? Ты – с нами, а мы – с тобой, до самого Багдада! Верно говорю, гостевые люди? – обратился Сотко к товарищам.
- Правда, Сотко! Наша цель – Багдад! – дружно ответили все.
За что и выпили местного виноградного вина: медовухи и славянского кваса здесь не делали.
Кому-то вино понравилось, кому-то нет. Сотко, например, произнес:
- Фу, кислятина! Как только здесь люди без нашего меда живут!

*

- Значит, ни одного убитого руса не было? – наливая вино из серебряного кувшина в серебряные кубки – себе и Гурию, – спросил Обадия.
- Ни одного! Они все заговоренные! Оборотни! Я еще не видел, чтобы обычный человек так от стрел уворачивался! – рыдая, стоя на коленях, касаясь ладонями пола, жалобно говорил «разбойник», опасливо поглядывая на стоявшую позади него стражу.
Гурий с поклоном принял кубок с вином из рук шада. А когда выпрямился, их взгляды встретились. Обадия, не говоря ни слова, кивнул в сторону «разбойника», молча спрашивая: «Что с ним делать?» Рахдонит прямой ладонью сделал короткий жест у своей шеи.
Шад усмехнулся, подошел к несчастному, участь которого была решена, толкнул его ногой:
- Скажи, тебе мало заплатили? Вас было в два раза больше, чем русов, ваш ночной налет был для них полной неожиданностью. Как ты допустил, что мои разведчики, переодетые бандитами, пали от руки людей, которых я даже еще и не видел?
- Пощади, великий царь! Они не спали, честное слово, не спали!
Словно думая о чем-то своем, шад подошел к окну, посмотрел, как на площади били плетьми какого-то провинившегося воина. Спросил неудачного ночного налетчика:
- Значит, говоришь, не видел, чтобы обычный человек так уворачивался от стрел? Ну, что ж… Раз видел, значит, так оно все и было… Стража! В цепи его, да поставьте вон к той стене площади… Цепи возьмите подлиннее, какими держат леопардов, пусть попробует побегать от ваших стрел! Вы будете стрелять с середины площади, с того места, где сейчас наказывают одного нерадивого. Каждый выстрелит по пять стрел! Сумеет увернуться – будет жить, а вас накажу плетьми, не увернется – значит, он хуже русов, а плохие разведчики мне не нужны!
Два стражника поволокли рыдающего «разбойника» из дворца.
Шад сел в мягкое кожаное кресло, похожее на трон, слегка пригубил вино.
- Ты говоришь, рахдонит, что русы живут за землями славян? А не придумали ли сами славяне ловкий трюк, выдавая себя за неведомый северный народ? Ты же говоришь, что они друг друга хорошо понимают? Может, это разведчики славян? Хотят проверить крепость атильских стен?
- Великий шад, если это и славяне, то это какие-то странные славяне, которые ничего, кроме торговли и военного дела, не знают. Я слышал их разговоры в минуты отдыха… Славяне с верховьев Итиля думают и говорят о своих покинутых ульях, домашнем хозяйстве, скоте, а эти – только и точат свои топоры, которыми бреют бороды, прицеливаются из луков в летящих птиц, либо в проплывающую мимо рыбу, либо с острыми ножами наскакивают друг на друга, хохоча, словно маленькие дети…
С площади раздался душераздирающий вопль умирающего разведчика. Шад удивленно посмотрел на окно:
- Гурий, посмотри, что там?
Гурий подошел к окну, пересказал увиденное:
- Стража убила несчастного с третьей стрелы: от двух он увернулся; вон они, стрелы, валяются у стены…
Шад хлопнул в ладоши, появилась еще одна пара стражников.
- Этих мазил наказать десятью ударами палкой каждого… Не хватало еще, чтобы эти крики услышал великий хакан или кто-либо из его милых жен… Чего стоите? Быстро исполнять!
Стражники поклонились и быстро побежали вон из зала.
- Твой старший сын, Гурий, будет прекрасным рахдонитом… Вино, что он привез из Багдада, поистине божественно…
Шад с удовольствием смаковал хмельной напиток.
- Да благословит тебя великий и всемогущий за твои слова! Да продлятся дни твои вечно! – с поклоном произнес Гурий.
- «Вечно», скажешь тоже… – усмехнулся Обадия. – А знаешь ли ты маленький домик торговца кожами прямо у синагоги, что в Хорасане?
- Мне ли не знать этот торговый дом! – Гурий даже обиделся: было ли что-то такое в торговом столичном деле, чего не знал он, лучший рахдонит Хазарии?
- Несколько дней назад там поселился Ибрагим из Булгара…
Гурий бросился в ноги шада:
- О, великий царь! Накажи преступника! Это он убил всех моих людей, когда я задумал поход в земли славян! Это он напал на меня сам и чуть не убил! И убил бы, если бы русы не спасли меня! Ибрагим давно решил избавиться от меня!
Шад поднял за волосы голову рахдонита, взглянул тому прямо в глаза:
- Русы тебя спасли, почему же ты разрешил напасть на них? Разве так платят за спасение?
- Можешь наказать меня, великий царь, но я был уверен, что именно так все и будет, что русы победят в ночном бою. Это действительно великие воины, царь, и я хотел доказать тебе это. Можно лишь благодарить Всевышнего, что столь воинственный народ не живет по соседству с Хазарией…
«Ловко выкрутился, собака… Но врешь… В действительности ты выбираешь лишь тот путь, который ведет к хорошей добыче, к нужным людям, и не грозит твоей жизни», – улыбаясь, подумал Обадия. Он сам помог подняться Гурию, спросил:
- Кто вожак этих храбрецов? Я хотел бы посмотреть на него…
- Его зовут Раст, он княжеской крови. Главный у Раста – не рус, просто славянин, но очень умный и опытный купец по имени Сотко. На их ладье меня и выходили, спасли от гибели…
- Ладно, ладно, хватит болтать, вели в пятницу им прибыть ко мне… Устал я сегодня… А с Ибрагимом почему не хочешь сам расправиться?
Обадия грузно опустился в глубокое кожаное кресло, прикрыл глаза рукой.
Лучшему рахдониту Хазарии представилась возможность показать свои способности и знания государственного мужа:
- О, великий шад, как можно решать спор между известными людьми государства поножовщиной? Мы живем в великой стране, где царствует закон, ему подвластны все: от хакана до последнего раба! И за противозаконные деяния должно карать государство, а не частное лицо! Я – твой подданный, и против меня замыслили и учинили злое! Злодей должен понести законное наказание, он должен быть наказан не моей рукой, а рукой государства! Вели наказать преступника!
Шад энергично, одним рывком поднялся с кресла:
- Молодец! Хорошо сказал! Закон – вот кто должен карать преступников! Не хакан, не шад – закон! Нет никого выше закона! Эй, писарь!
Вошел писарь с восковой дощечкой для письма.
- Пиши: Ибрагим из Булгара объявляется виновным в нападении на рахдонита Хазарии Гурия, попытке лишения его жизни. Ибрагим из Булгара подлежит заточению в тюрьму и преданию городскому суду. Все его имущество конфискуется, половина поступает в государственную казну, половина – рахдониту Гурию. Шад Обадия.
Объявить на всех рынках города! Стража, ко мне!

*

В земляной яме, расположенной внутри глинобитного здания тюрьмы, было сумрачно, сыро и холодно, несмотря на жаркий летний день.
Ибрагим в сотый раз смотрел на металлическую решетку, которая не оставляла пленникам никаких надежд на свободный выход отсюда. Решетка поднималась охраной лишь в двух случаях: либо когда сюда кидали очередную жертву столичных законодателей, либо когда эту жертву отводили на казнь.
Сейчас в яме было пятеро: Ибрагим, два старика-хазарина, судя по запаху от них, всю жизнь занимавшиеся ловлей рыбы в Итиле, молодой парень-бродяга, которого, возможно, ждала жалкая участь раба, да раввин средних лет («Вот чудеса! – подумал Ибрагим. – Этот как мог здесь оказаться? Кому помешал? Впрочем, за него дадут большой выкуп, и он сможет выйти на свободу»).
У мусульман наступило время вечерней молитвы. Ибрагим молча начал молиться, стараясь не привлекать к себе внимания. Кроме раввина, чья вера, без сомнения, была иудейской, да мусульманина Ибрагима, остальные были язычниками. Ибо не обратились в положенный час к аллаху. Не крестились, как это делали христиане.
…Нет, Ибрагим не молил всевышнего освободить его. Он понимал, что владыки этой земли не простят ему убийство рахдонитов и покушение на Гурия – одного из самых известных еврейских купцов.
Ибрагим обращался с молитвами к аллаху защитить его родных и близких. Ибо сыновья были еще очень молоды и неопытны в торговых делах, не обзавелись своим хозяйством, жили под крышей родительского дома… Мог ли отец поступить по-другому?
Отвечая себе на этот вопрос, Ибрагим вспоминал свою первую встречу с Гурием.
…То случилось в небольшом персидском городке Рее, где встретились два торговых каравана: Гурия и Ибрагима. Оба следовали в Багдад и везли в столицу могущественного Харун-ар-Рашида ходовой товар: дешевых рабов с берегов Итиля. На день раньше Ибрагима прибыл в Рей Гурий, на день раньше и уходил в Багдад, сколько ни уговаривал Ибрагим подождать, не торопиться. Мол, пойдем вместе, так безопаснее на чужих дорогах. Не согласился Гурий, ушел. А через день напала на рабов Ибрагима непонятная чесотка, покрылась их кожа красными пятнами…
Что делать? Чуть ли не даром отдал Ибрагим свой товар местным купцам, сам ни с чем вернулся в Булгар.
Ибрагим не сомневался, что порчу на рабов напустил Гурий. Такие случаи были известны: уходит рахдонит, а у того, кто остается, товар неожиданным образом портится. Доказать, конечно, кто именно виноват в подобном случае, невозможно…
Через год встретились они уже в самом Булгаре, куда привезли с юга красивые ковры. И опять Гурий опередил Ибрагима, пришел из Атиля на четыре дня раньше. Раскупали горожане и иноземные купцы у мусульманина ковры слабо, приговаривая:
- Эх, мне бы этот ковер четыре дня тому назад, купил бы не торгуясь… На прошлой неделе купил у Гурия, больше мне и не надо…
Если бы не серебряные женские украшения да деревянные лакированные чаши (прекрасная работа согдских мастеров!), – быть бы Ибрагиму без дохода. Купил в столице Хазарии так, на всякий случай, а получилось – выручили дополнительные покупки. Только серебро да деревянные изделия и спасли: окупилась поездка в Атиль, еще и прибыль, хоть и небольшая, но получилась.
Во время той осенней торговли пришли в Булгар впервые славянские купцы. Переводчиком у них был мерянский старейшина, который объяснил горожанам цель прихода славян: обменять мед и льняное полотно на золотые и серебряные хазарские украшения, шелковые ткани. Посредником в торговых делах взяли себе Вавилу, друга Ибрагима.
Почему именно Вавилу? Да просто потому, что на рынке Булгара его голос был слышен в самой последней крайней лавке, а в центре рынка он гремел, как могучий горный водопад, заглушая голоса всех продавцов и покупателей. Сам царь Булгара указывал Вавиле на рынке не кричать, не повышать голос!
Понравился славянам Вавила, а Вавиле – славяне. Пригласили гости булгарского купца в свои земли, рассказали, какими реками плыть, какой товар с собой взять. Думали, одному булгарину рассказывают, а оказалось потом: подслушивал те разговоры еще кое-кто.
- Обставим мы Гурия, самыми богатыми людьми в Булгаре станем! – смеясь, довольно говорил Вавила Ибрагиму.
Купив у них все необходимые вещи, славянские гости решили отпраздновать удачную сделку, пригласили к себе булгарских купцов, выставили на стол хмельной мед.
Попробовали его мусульмане, хоть им верой запрещалось употребление хмельных напитков. Но не хотелось обижать дорогих гостей, к тому же предстояло ответное путешествие булгар, так зачем же раздражать возможных партнеров на долгие годы своим поведением?
Захмелев, решили помериться силой. «Неужели хозяин такого голоса может оказаться слабаком?» - вопрошали славяне. «Конечно, нет!» - отвечал Вавила, и, вышедши на середину торговой площади, стал приглашать гостей бороться.
Нашелся один, назвался Несдой. Намного ниже булгарина ростом, ногами косолапил, как медведь. И, как у медведя (на это сразу же обратил внимание Ибрагим), у Несды шея как-то сразу переходила в плечи одной линией, создавая какое-то странное впечатление «опущенности» плеч. Ибрагим понял: бой у Вавилы легким не будет: несмотря на небольшой рост, славянин обладает большой силой.
Под одобрительные крики булгар и славян богатыри сошлись. Обхватили друг друга могучими руками, пытаясь повалить на землю. И вдруг Несда поднял Вавилу над собой и бросил оземь.
Крики удивления раздались в толпе. Не поверил случившемуся булгарский богатырь, снова бросился на славянина. И вновь оказался на земле. И в третий раз бросил Несда Вавилу на землю.
Только не встал Вавила после третьего броска Несды. Увидели многие: чья-то черная тень метнулась от лежавшего на земле булгарского богатыря и исчезла за соседней торговой палаткой. Подскочил Ибрагим к другу, приподнял его, и увидели все: торчит из спины нож, кровь льется на землю.
Все застыли в оцепенении.
- Кто это сделал? – закричал Ибрагим.
Сын Гурия, бывший при этом, молча показал на Несду.
Славянина тут же схватила стража города.
Тут Вавила тяжело задышал, силясь что-то сказать. Ибрагим нагнулся к нему как можно ближе, крикнув:
- Тише!
И в мертвой тишине купцы услышали последние слова булгарского богатыря:
- Я видел… И узнал его… Это слуга Гурия… Жаль, Ибрагим… Теперь ты один в славянские земли пойдешь… Ибрагим…
Видимо, Вавила хотел сказать: «Отомсти за меня». Но не успел. Навечно сомкнулись его уста.
Вечернее солнце показалось тогда Ибрагиму черным, цвета запекшейся крови.
Решение царя Булгарии было скорым: чтобы не портить отношения с самыми влиятельными рахдонитами Хазарии, к суду по делу об убийстве никого не привлекать, а славян немедленно выдворить из Булгара, со всем их имуществом.
После похорон друга Ибрагим не знал, что делать.
Гурию надо отомстить. Но как? Спалить его деревянные постройки? Или…
Дальнейшие действия врага сами подсказали, что надо делать. И родственники Вавилы подтолкнули:
- Смотри, Ибрагим, Гурий собирается идти в славянские земли. С чего это вдруг? Не иначе, как подслушал что-то в разговорах Вавилы со славянами. Ведь те именно Вавилу звали к себе, не кого-то другого… Может, и о путях-дорогах подслушал Гурий, все теперь знает… А вернувшись с верховьев Итиля, будет богаче тебя намного! Сомнет он тебя: повадки его ты уже знаешь! Ты для него – соперник, ибо ты был другом Вавиле. …Или мы ошибаемся?
Вот тогда и собрал Ибрагим отряд преследователей из родственников погибшего друга. И уничтожил врагов своих.
…Открылась решетка, чтобы из ямы могли забрать очередную жертву. Ею оказался молодой парень. Печальным взором посмотрел он на всех остающихся, полез наверх по лестнице. Его подхватили под руки, увели. Решетка закрылась.
Надолго ли? Как оказалось, - нет. Вот она снова открывается:
- Ибрагим из Булгара, вылезай!
Это его.
Пошли последние минуты жизни.
Больше не будет других.
«Ну и пусть. А по-другому я не мог. И сыновья поймут меня, даже если им придется начинать все с начала, без поддержки отца. Но это начало будет чистым, не такое, как у сыновей Гурия. Да покарает аллах этого иблиса, этого творца черных дел! А заодно с ним и этих владык, потворствующих ему!» - с такими мыслями вышел Ибрагим из ямы навстречу своей смерти.

«Наша цель – Багдад!»

К шаду Хазарии Раст отправился вдвоем со своим другом Сотко. Гурий еле-еле убедил князя расстаться с кинжалом и боевым топориком, а вот с мечом Раст не согласился расстаться ни при каких условиях. Сотко, наоборот, оставил при себе только длинный узкий, южной (возможно, аланской) работы, кинжал.
Рахдониту пришлось долго объяснять страже, почему гости идут к шаду при оружии. Пришлось получать начальнику стражи согласие у самого Обадии, лишь после этого русские купцы были пропущены в зал для приемов важных персон.
На Раста и Сотко каменный дворец шада произвел сильное впечатление: впервые они оказались в таком большом здании. Но, не сговариваясь, сделали вид, что не в первой им бывать на таких приемах; гордо, твердой походкой проследовали на середину зала.
Обадия очень ласково принял гостей.
Усадил их в кресла рядом с собой. На праздничном столе стояли мясные и рыбные блюда, кубки с дорогим вином.
Шада интересовало все: и трудности пути, и какие товары можно купить в землях славян (хотя он это, безусловно, уже знал), и как далеко от славян расположена земля русов.
Потом поинтересовался, почему русы так демонстративно выставляют напоказ свое вооружение? В Хазарии и у агарян так не принято, да и в Византии тоже.
- Не напоказ, любезный шад, просто русы никогда не расстаются со своим оружием, - пояснил Раст. – У нас нет пашен, мы не сеем хлеб, пропитание получаем за несение службы по охране славянских земель. Мы оберегаем жизнь мирных пахарей – за это нам и платят. Когда накопим немного средств, отправляемся в дальние страны торговать. Кошель купца да меч воина – вот удел русов. И то, и другое всегда при нас. Когда у руса рождается сын, то перед ним отец кладет обнаженный меч и говорит: «Не оставлю тебе в наследство никакого имущества, а будешь иметь только то, что приобретешь себе этим мечом».
Обадия поинтересовался, куда сейчас держат путь русы, – домой, или дальше, в дальние страны?
- Дальше, в Багдад, – ответил Раст. – Хотим взглянуть на столицу великого Харуна ар-Рашида. Да вот, не знаем, каким путем лучше идти. Может быть, великий шад подскажет, каким путем НАДО идти?
На слове «надо» Раст сделал особое ударение.
«Умен князь русов! Понимает, чем может расплатиться на обратном пути, – конечно же, сведениями, полученными из стана нашего врага», – подумал Обадия, и вновь, в который раз, усмехнулся своей змеиной улыбкой.
- Мы с рахдонитом Гурием еще обсудим этот вопрос, потом тебе обязательно скажем. Посоветуем, какой товар взять. Кстати, слово «Дербент» тебе ничего не говорит?
- Я узнавал, как ходят на Багдад из Итиля. На пути лежит город Дербент, южнее Семендера, на берегу Хвалисского моря.
- Верно. И всё?
- Большего не знаю.
- Жаль… В старинных сказаниях есть упоминание, что более века тому назад какие-то русы уже появлялись у стен Дербента… Мне бы хотелось, чтобы русы чаще посещали Атиль, а еще лучше – чтобы ты стал частым гостем в нашем городе. Надежные воины нужны Хазарии не менее чем славянам!
- Спасибо за доверие, великий шад! На все воля богов, все под ними ходим, и если они захотят содействовать моим торговым походам, – обязательно еще и еще раз буду приходить в Атиль!
- Вот и хорошо. А что касается богов… Один совет могу дать уже сейчас: агаряне не жалуют молящихся многим богам… Лучше выдавайте себя за христиан – с ними они любят вести торговые дела! Тебе же, Сотко, в честь спасения рахдонита Гурия, жалую имя «Садок», что значит – «любимец царя». Для тебя, как и для Раста, всегда открыты двери Атиля и моего дворца. Пропуском во дворец будет вот этот серебряный перстень с обозначением моего имени на нем.
Слуга с поклоном передал Расту и Сотко перстни шада на бронзовом подносе.
Купец принял подарок, с любопытством осмотрел его. Непонятные знаки, похожие на простые черточки с точками, были выдавлены на плоской грани перстня. «Надо будет спросить Несду, что здесь написано. Может быть: «Носителя перстня – в тюрьму»?» – грустно усмехнулся Сотко. Однако надел подарок на средний палец правой руки. Так же поступил и Раст.
…Возвращаясь в торговую часть столицы, на главной площади Хазарана Раст и Сотко увидели посаженного на кол очередного преступника.
- Это Ибрагим, мой соперник. Справедливы и быстры законы Хазарии! – довольно объявил Гурий.

*

Раст решил везти в Багдад рабов, немного меда, воска (отобрали наиболее хорошо запечатанные бочки), русские и франкские мечи, прусский янтарь, меха северных животных (чернобурой лисицы, соболя, медведя, горностая, белки), льняные ткани, моржовую кость. Льна у русов не было, и Раст решил разыскать Волегостя, купца северян.
Долго разыскивать не пришлось: в славянском квартале, в котором остановилась часть русов, тут же указали место, где торгуют северяне.
Волегость продал весь свой лен Расту, идти же с русами в Багдад отказался, заявив:
- Славяне сами так далеко за море не ходят, что вам там надо?
- Говорят, лучше товаров, чем в Багдаде, нам нигде не найти.
- От самых лучших и красивых вещей пахнет кровью, рус. Иль не знал о том?
«Колючий он какой-то, этот северянин. Чем-то я ему не люб. И все же я узнаю причину этого недовольства», - подумал Раст и пригласил его в свою гостиницу на ужин.
Поклонился Волегость, благодаря за приглашение, а потом спросил:
- И вместе с нами будет Гурий, твой дружок?
- Обещаю: его не будет.
- Тогда приду.
Вечером, после третьего бокала вина, Волегость объяснил Расту и Сотко свою нелюбовь к евреям:
- Крепко они держат все торговые дела Хазарии. Далеко ходят: и в Европу, и к согдам, и в Булгарию Волжскую, и в Багдад. Везде свой нос суют… У нас вот торговлю перебивают: сами к нам едут, скупают товары по дешевке, а продают не здесь, хитрецы, а везут в дальние страны… Сколько они там берут за наш хлеб, лен, одним богам известно…
Странный этот город, Атиль… Вроде как столица Хазарии, а где здесь хазары? Что-то я их тут не вижу… Они в приграничных степях у Дона, там я их видел, а здесь? Еврей на еврее… Говорят, и шад Обадия по матери – еврей… Помяните мое слово – не пройдет и ста лет, ничего от Хазарии не останется: кому охота держать на своих плечах чужую голову? А голова-то у Хазарии теперь точно не хазарская, чужая голова… Говорят, и вера скоро здесь будет иудейская.
Перед тем, как слуги оттащили пьяного Волегостя от стола, он сказал:
- Даю тебе, княже, вот этого человека. Не смотри, что молод: он мудр не по годам. Зовут Черноусом. В Багдаде не бывал, да, чую, пригодится тебе на обратном пути…
И сразу же раздался богатырский храп: хмель одолел вождя северян.
Раст стал приглядываться к смуглому Черноусу, который сидел рядом и почти не пил вина.
- Скажи-ка, Черноус, а не забудет ли завтра твой хозяин, что отдал тебя нам? – с усмешкой спросил Раст, сделав кивок головой в сторону спящего.
- Он никогда ничего не забывает. Теперь я твой слуга.
- Море когда-нибудь видел? – спросил Сотко.
- Меотское видел, Хвалисское – нет, – чистосердечно признался Черноус.
- Ну, и как оно, Меотское?
- Летом – ласковое, доброе, мелкое и не соленое: скот иногда соглашается пить морскую воду. А зимой – свирепое, ледяные торосы часто прямо на берег выходят, ветром их нагоняет…
- А про Хвалисское слышал что-нибудь?
- Слышал… Оно не замерзает зимой. На нем часто бури бывают: налетает неожиданно восточный ветер и выбрасывает корабли на берег…
- Что ж в этом плохого? На берег же выбрасывает, а не в море уводит корабли…
- А то плохого, – северянин заволновался, стал крутить свой черный ус, отчего, видимо, и получил свое прозвище. – То, что сначала берега Хвалисского моря пологие, низкие, а дальше на юг берег становится скалистым, Кавказские горы подступают к воде, найти хорошую гавань становится трудно. Разбивает тогда незадачливых путников о гранитные утесы, спастись в бушующих волнах не удается никому…
- В каких же заводях надо делать остановку? – допытывался Сотко.
- Да сказал же Волегость: не бывал я на Хвалисском море, дороги не знаю! Вижу только: ваши корабли низкие, мелкие, а корабли агарян высоченные, с большими треугольными парусами!
- Да, с ладьями нашими надо что-то придумать, – в заключение отметил Раст. – Ну, сотрапезники, повечеряли, и на покой! Всем спать!

*

Продавать корабли морского хода русам никто не стал: дерева в Атиле летом не хватало, суда здесь нужны были всем и стоили таких денег, что только, пожалуй, самому хакану было по силам их купить.
Тогда Раст максимально нарастил борта своих лодок, и теплым летним утром большой караван славяно-русских судов покинул столицу Хазарии.
Впереди, как бы разведчиком, плыл один дербентский купец, согласившийся исполнить роль лоцмана. За ним шел Славко, затем – Гурий и Раст, Сотко и Заяц (каждый – на своем судне), следом – все остальные. Всего же набралось более пятидесяти судов.
В первый день плавания был абсолютный штиль. Паруса висели бесполезными тряпками, безнадежно пытаясь уловить хоть малейшее дуновение слабого ветерка. Шли на веслах, но помогало и слабое течение итильской воды: даже на морских просторах оно несло и несло суденышки на юг, в агарянские земли.
Русы с любопытством осматривали южное море. С северным, варяжским, не сравнить. Там – всегда сумрачное или в кучевых облачках небо, здесь же оно блеклое, словно выцвело от жары. Пробовали воду на вкус, а что ее пробовать, если вся она здесь наполовину и более состоит из вод Итиля? Преснятина озерная, да и только.
А берегов не видать… Куда это так смело плывет их лоцман? Наверное, знает короткую дорогу к нужному месту, ориентируясь по пышущему жаром раскаленному солнечному диску… Солнце слепило глаза, душный влажный воздух мешал гребцам работать в полную силу.
Вечером лоцман повел корабли прямо на заходящее солнце, которое и привело к берегу.
Ночь на берегу прошла спокойно, а назавтра всех обрадовал ровный северо-западный ветерок. Паруса весело принимали его на себя, суда быстро шли к Семендеру, хазарскому прибрежному городку.
В полдень неожиданно ветер сменил направление, подул юго-западный, с каждой секундой усиливающийся. Небо затянуло какой-то непонятной мглой, диск солнца едва проглядывал сквозь сизо-серую дымку. По примеру дербентского купца все убрали паруса и быстро стали грести в сторону берега.
Куда там! Шквальный (теперь уже юго-восточный) ветер гнал суда в открытое море, берегов видно не было. Поднялась волна, с каждой минутой она становилась все больше и больше. Корабли разбросало, многих судов Раст уже не видел.
Санда с тревогой смотрела на своего хозяина, но сказать что-либо боялась в этот грозный час: помочь она ничем не могла, знала, что русич сделает все возможное и невозможное, чтобы спасти судно.
Солнце скрылось совсем. Стало темно. Лишь частые молнии освещали корабли и людей на них, пытающихся бороться со стихией. Порывы ветра больно хлестали по лицам каплями дождя, который пошел сразу, словно вверху кто-то перевернул гигантское ведро с водой.
Русский князь при свете молний видел теперь рядом с собой только корабли Гурия и Несды. Гребцы ставили суда носом к надвигающимся волнам, чтобы их не перевернуло. После двух часов борьбы с морскими волнами все обратили внимание на то, что они стали закручиваться и обрастать пенными «барашками». Это могло означать то, что море здесь очень мелкое, но берег все-таки далеко, или, наоборот, что очень близко. Пенные «барашки» говорили людям и другое: пришла их смерть, теперь от воды никуда не деться. Взобраться лодкам на пенный гребень невозможно: суда пронзали волны, как иглы, принимая внутрь себя много воды.
Рабам развязали руки и ноги, чтобы могли, в случае гибели судна, сами искать себе спасения.
Высота волн продолжала увеличиваться. Судно Раста, уткнувшись носом после прохождения очередной высокой волны, не успело выйти наверх следующей, внутрь лодки хлынул поток воды.
- А-а-а! – услышал Раст короткий крик Санды, но увидеть ее не смог. Пропал и сидевший рядом Борич.
Тут же ударил следующий поток воды, который выбросил князя из лодки. Делая в воде быстрые движения руками, Раст наткнулся, как ему показалось, на обломок мачты. Судорожно вцепился в него. Всплыл на поверхность. Очередной пенный «барашек» накрыл Раста и, уходя в глубину, князь вдруг ногами ощутил дно. «Берег должен быть совсем близко!» – мелькнула мысль.
Удалось на мгновение выйти на поверхность. Из последних сил схватил ртом воздух наполовину с водой. Снова накрыло волной и, вдобавок ко всему, чем-то очень тяжелым ударило по голове.
Раст потерял сознание.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЛАНЫ МЕНЯЮТСЯ

В плену

Очнулся он оттого, что кто-то крепко связывал его руки за спиной. Хотел вскочить и бежать, да не смог: босые ноги без сапог были уже связаны, и все тело было словно чужим, не слушалось. Голова раскалывалась от боли, перед глазами плыли то черные, то красные пятна.
Раста, как мешок, подхватил какой-то всадник-богатырь, прижал к себе так крепко, что, казалось, затрещали ребра, быстро поскакал прочь от моря. От тряски князь снова потерял сознание.
Очнулся от холодной воды: кто-то вылил на него из кожаного бурдюка. Раздался смех и говор нескольких мужчин на непонятном гортанном языке. Раст сделал попытку осмотреться. Это было не просто: глаза слезились, красные круги мешали видеть реальный мир.
Все-таки ему удалось оценить ситуацию: несколько пленников (Раст узнал Борича, Несду, Зайца, Черноуса, Гурия) находились в руках конного отряда местных, или пришлых издалека на берег моря, разбойников.
Сейчас отряд расположился на берегу какой-то небольшой реки. Кони пили воду, за ними присматривали спешившиеся всадники. Пленные, среди которых был Раст, сидели и лежали связанные в высокой, сухой и колючей траве.
После того, как кони напились, пленных опять посадили на них, и всадники уже спокойно, не торопясь, поехали вдаль от реки.
Примерно через час путешествия по безводной, пустынной степи повстречали вторую часть отряда, которая поджидала похитителей. Ожидающие были на конях с телегами, на которые бесцеремонно покидали пленных и какие-то мешки (видимо, с награбленным имуществом). Всадники теперь могли ехать налегке, свободно. В отличие от пленных, разбойники постоянно смеялись, громко разговаривали. Раст наклонился к сидящему рядом Несде, с трудом выдавил из себя:
- Понимаешь их?
Славянин отрицательно покачал головой.
Уже в сумерках устроились на ночной привал. Опять слева от маршрута следования была река, берега которой лишь местами были отмечены колючим низкорослым кустарником.
Разбойники развели костер, над ним повесили котелок и стали что-то помешивать в нем палочкой. Запах мяса донесся до голодных пленников.
К ним подошел один из разбойников, неся в руках кувшин с водой и небольшую глиняную чашечку. Стал по очереди поить связанных людей.
Когда чашку поднесли к губам Гурия, рахдонит мотнул головой, стал ругаться. Несда тихо пояснил товарищам:
- Требует освободить. Обещает горы золота. Говорит, что он родственник Обадии и самого хакана.
В ответ раздался смех. Один из разбойников (видимо, их главарь) произнес длинную речь, затем отвел рахдонита на мелководье, поставил на колени и одним взмахом руки отсек несчастному голову кривой хазарской саблей. Воды реки окрасились кровью.
Убийца толкнул тело подальше, и останки Гурия подхватило быстрое течение.
Раст хотел задать вопрос, но Несда сам догадался пояснить ситуацию князю:
- Разбойник на хазарском языке сказал примерно так: «Здесь ты, пленник, ничего мне дать не можешь. Ждать, когда ты привезешь из Атиля золото, смешно: скорее ты приведешь сюда тысячу воинов, чем привезешь тысячу динаров. Раб из тебя плохой: кожа у тебя очень гладкая, значит, ты не привык трудиться, к тому же ты очень спесив. Пойдем-ка, я покажу твоим друзьям, как мы усмиряем спесивых». Остальное, княже, ты видел.
Раст кивнул.
После того, как захватчики поели и попили, все завалились спать, загасив костер и засыпав угли песком.
Взошла полная луна, и в ее блеске хорошо были видны движущиеся тени дозорных. Раст спросил:
- Никто не может дотянуться до ножа?
Борич ответил за всех:
- Они же, гады, со всех сапоги и пояса сняли. Хорошо хоть, гашники оставили, а то бы без штанов остались.
- Ладно, спите, набирайтесь сил. Завтра что-нибудь придумаем. Раз сразу не убили, значит, мы им нужны. Видимо, в качестве рабов.
От усталости уснули быстро. Если кто-то начинал храпеть, его толкали свои же. На всякий случай, чтобы сгоряча какой-нибудь разбойник не кинулся камнем или чем похуже.

*

…Пробуждение было неожиданным. Едва восток обозначился голубизной, а запад еще продолжал спать чернотой небосвода, словно сигнал (или это и был сигнал к нападению?), раздался резкий крик какой-то птицы. Просвистели стрелы, и беззвучно, пораженные прямо в сердце, упали дозорные. Подняли головы некоторые проснувшиеся похитители – и тут же уронили их вновь, на этот раз навечно: из их тел торчали оперения смертоносных стрел.
А вот и он, новый противник (или союзник?): кошачьи, беззвучные прыжки, и расположившиеся у потушенного кострища были окружены.
Славяне и русы сразу же оценили жестокость нападающих. Пощады не было никому из тех, кто еще вчера сам брал пленных. Даже тех, кто поднимал руки вверх, моля о спасении, поражали стрелами. Были убиты все до единого.
Потом лучники окружили пленников. Раст и его товарищи с удивлением рассматривали своих новых хозяев. Они все были безбородые и безусые. Очертания тел лучников, одетых в кожаные куртки и штаны, позволяло предполагать в них женщин. Последние сомнения отпали, когда подошла главарь новой банды и грубым женским голосом отдала команды на неизвестном языке.
И вновь их, связанных, грузят на телеги и быстро везут куда-то. Раст пытается выяснить направление: «Странно… Продолжаем двигаться на запад, в сторону от моря. То есть идем в том же направлении, что и вчера».
И только перед самым вечером отряд перешел реку (ту же самую, что видели вчера, или другую – Раст определить затруднялся) и взял направление на юг.
Уже в сумерках пленных, не развязывая, не только напоили водой, но и накормили мясом. Всякие попытки заговорить с амазонками успеха не имели. Борич, делавший это чаще других, горестно вздохнул:
- Наверно, не понимают…
В южном направлении на телегах ехали два дня, до тех пор, пока высокие кавказские горы не оказались совсем рядом, заняли треть небосвода, и равнинная местность, по которой шли, не перешла в холмистую. Утром третьего дня пленникам развязали ноги,  всем дали сапоги убитых разбойников. Амазонки подождали, пока мужчины смогут идти, а потом повели их по тропинке, окруженной со всех сторон колючим кустарником: впереди – отряд разведчиц, в центре – пленные, позади – все остальные захватчицы. Телеги и коней оставили на попечение шести девушек.
Шли целый день по холмам. Было очень душно и жарко, казалось, подошвы ног ступают по раскаленным углям. Во второй половине дня колючий кустарник перешел в орешник, быстро сменившийся буковым лесом. К вечеру пришли в какое-то гористое ущелье. Из него повеяло прохладой.
Пленники внимательно осматривали место, куда их привели. Справа – скала, слева – скала, в центре – лужайка шириной сто – сто пятьдесят саженей, по которой тек небольшой, саженной ширины, ручей, да росло восемь – девять деревьев, похожих на вишни.
В ближайшей скале, на этом берегу ручья, были видны две пещеры, одна от другой саженях в сорока. Одна была заселена амазонками (там горел костер), вторая была пустой. К ней и подвели пленных. Главная амазонка спросила, кто понимает хазарский язык.
- Я, – ответил Несда.
- Кто вы?
- Русы и славяне, плыли к агарянам торговать, да потерпели крушение в бурю, а на берегу нас взяли в плен разбойники, которых вы убили. А вы кто?
- Это не важно. Вы живы – и за это благодарите своих богов. Будете нашими пленниками, и жить вот в этой пещере. Видите полукруглую канавку у входа в пещеру? Ее переходить нельзя. Шаг за канавку – и сразу смерть. Вас будут стеречь день и ночь. Как мы стреляем, вы, надеюсь, видели. Сразу в сердце, чтобы заблудшая душа быстрее уходила в мир теней. Если что-нибудь вам будет нужно – спросите меня, Тому. Предупреждаю – без глупостей. Сейчас вам развяжут руки. Переведи всем.
Несда перевел.
Амазонки по очереди развязали руки пленникам, выталкивая сразу каждого освобожденного от пут за канавку, к пещере.
Скоро все мужчины оказались с развязанными руками и за канавкой. На двадцать пленников смотрело пятнадцать лучниц с нацеленными на них стрелами. Ситуация была ясна до предела: убежать невозможно. Тома добавила:
- В пещере есть все для еды и ночлега. А это вам, чтобы развести костер.
И она принесла пленникам толстый, горящий с одного конца, сук.
Взяв его, Раст и его товарищи вошли в пещеру.

*

В центре, на месте старого кострища, была сложена поленница сухих дров и веток. На более высоком и сухом каменном полу северной части пещеры лежало несколько войлочных одеял и разбросано сухое сено. В южной, низкой части от стены отходил большой гранитный выступ с плоской поверхностью на уровне плеч мужчин, там стояли глиняная тарелка с кусками жареного мяса и большой кувшин с водой. Примерно шестнадцать шагов в ширину и восемнадцать в длину – вот какое было новое жилище пленников.
Борич отложил несколько веток и три полена в сторону от других, взял горящий сук у Раста:
- Позволь, княже.
И зажег небольшой костер.
Все думали об одном: как вырваться из этой ловушки. При этом, конечно, испытывали некоторую неловкость: сильные мужчины оказались в неволе у женщин. Такое и в страшном сне не приснится, а тут все – наяву…
- Можно поджечь сено и под прикрытием огня… – начал было Брунко.
- Маловато тряпок и сена, никакого огня для прикрытия не получится, – парировал Борич.
- Огня мало, а дыма? – не унимался Брунко.
- А что дым?
- Подожжем все здесь, притушим слегка водой, повалит дым из пещеры, а мы спрячемся где-нибудь; сюда войдут девки, мы их схватим и потребуем освободить нас.
- Эти девки не дуры, – вмешался в разговор Раст. – Они подождут, пока перестанет идти дым из пещеры, а потом будут ждать, когда мы выйдем сами. Первыми они к нам не сунутся.
Раст подошел к выступу скалы, на котором стояла тарелка с едой и кувшин.
- Трапеза нас ждет, – горестно заметил князь, и сам раздал всем кусочки мяса.
Некоторое время все молча пережевывали жареную баранину. А потом Раст задал на первый взгляд довольно глупый вопрос:
- Как вы думаете, зачем мы им?
- Ясное дело, в качестве самцов: таковые ведь здесь не наблюдаются, – без тени улыбки, зло ответил Заяц.
- Если так, зачем всех местных мужиков поубивали, которые нас в плен взяли? – недоуменно спросил Брунко.
- В этих краях, видимо, чужакам не доверяют, и это Тома учитывает. Если некоторым из нас удастся выжить и сбежать, что мы первым встречным расскажем? И будут ли нас слушать? Дорогу к девичьему племени мы никому показывать не будем: что они нам? А вот если бы они взяли в плен местных своих соседей (наших похитителей), да кому-нибудь из них по дороге удалось сбежать, вот тогда их тропы стали бы не безопасны, – рассудил князь. Затем продолжил:
- Вот, други, мы здесь – самцы. Откармливают, – показал пальцем на мясо. – Видать, пока у нас видок не важный… А как откормят, наверно, будут близко подходить к нам?
- Понятно, как же детей делать на расстоянии? – теперь уже ответил Борич, не в силах сдержать смех. Многие заулыбались.
- Может, когда они распалятся, мы их и… – Раст посмотрел на всех, словно советуясь.
- Один на один мы их, конечно, одолеем… А дальше что? Наверняка они очень сильную охрану выставят… Их раза в четыре, а то и в пять больше нас… – высказал сомнения Заяц.
- Ну, думайте. А сейчас ложимся спать. Утро вечера мудренее. Гасить костер будем? – спросил Раст.
- Пусть сам догорает… Княже, может, для них – я буду главный в дружине? Мало ли что… - предложил Борич.
- Нет, не надо. Возможны различные предложения с их стороны. Решения принимаю я. Я за всех вас в ответе перед богами. Все, спать! Борич, посмотри, что у меня там за шишка на голове… Уж здорово меня в море чем-то шибануло, аж памяти на время лишился… Помогите другим раненым…
Борич, осмотрев рану, промыл ее водой из кувшина. Началось слабое кровотечение. Тогда, оторвав рукав своей нижней рубахи, он разорвал его на полосы,  аккуратно сделал повязку на голову князя.
Осмотрели Несду (его тоже, как и Раста, при крушении ударило по голове обломком доски и бесчувственного связали), да Зайца, у него была сильно поранена рука. У амазонок попросили еще воды, промыли и эти раны, перебинтовали. У остальных были лишь незначительные ссадины и ушибы.
Перед тем, как лечь спать, вспомнили по именам всех, кто был в походе, и кого сейчас не было рядом. Утверждать, что все погибли, было нельзя. Заяц и Брунко обратили внимание на то, как бандиты на побережье очень быстро хватали пленных и поспешно отходили на конях в глубь степи.
- Видимо, их было не очень много, и они испугались, что на побережье выбрасывает все больше и больше кораблей с людьми. Мы были первыми, кого выбросило море. Нас и повязали. А остальных они не рискнули подбирать, ибо пришлось бы уже сражаться на ножах, а это в планы разбойников, конечно же, не входило, – подытожил события этих дней Раст.
- Может, за нами послали погоню? – предположил рус Ивор.
- Вряд ли. Если и спаслось от бури большинство отряда, все видели, как нас увозят на лошадях. Где они возьмут коней на пустынном берегу? Если и решатся на погоню, пройдет какое-то время… Представим себе: нас разыскивают. Как тебя, Ивор, можно найти в этой пещере, если их здесь, пещер, наверно, сотни? Или ты метинки по дороге оставил, по которой нас везли? Нет? Тогда, други, будем рассчитывать только на свои силы. – Раст зевнул и закрыл глаза.
- А вот душа Гурия точно уже никогда не будет с нами. И зачем он так? – словно размышляя вслух, произнес Борич.
- Гордый, – не открывая глаз, ответил Раст. – Хотел грабителей своим богатством купить. Не вышло. Не те слова он говорил перед смертью… Надо было…
И тут же все услышали богатырский храп князя. Больше уже никто ни о чем не спрашивал: нельзя тревожить сон главы отряда…

Встреча с Кириллом, осским князем

Два дня пленников не трогали. Им регулярно подавали еду и воду, однако постоянно пятнадцать лучниц внимательно смотрели за входом в пещеру.
Русы из своей норы могли свободно наблюдать повседневную жизнь амазонок. Из животных здесь были только овцы. Им была отведена небольшая огороженная площадка у другой стороны ущелья. Ни кур, ни петухов, ни собак и кошек, – ничего такого пленники не видели.
Поражало полное отсутствие мужчин. Иногда к некоторым лучницам, охраняющим пещеру, подбегали девочки, подходили дряхлые старухи, но никогда – мальчики или старики. Оттого, видимо, молодые хозяйки ущелья, не стесняясь (кого стесняться?) полуобнаженными проходили мимо пещеры, следуя к ручью или за водой для питья, или неся белье для стирки.
Лагерь днем постоянно был в движении. Провизию сюда, из-за узости входа в ущелье, приносили только на носилках (в том числе убитых и освежёванных лошадей, коров); одни амазонки с оружием в руках уходили, другие приходили; кто-то готовил еду у печки-каменки, стоящей у самого ручья. Здесь же, под деревьями, стоял длинный стол со скамьями, где хозяйки долины по очереди обедали. Часть еды на глиняных тарелках относилось в соседнюю пещеру – видимо, больным и раненым, кто не мог передвигаться.
На третий день старшего из пленников, то есть Раста, в сопровождении Несды увела из пещеры Тома.
- Раз взяли переводчика, значит, не для этого самого дела взяли, – сделал вывод Борич.
- Какого этого самого? – не понял Брунко.
Борич выругался и дал оплеуху непонятливому соотечественнику.
- А-а-а, вон что, - Брунко сразу стал понятливее. Все дружно засмеялись. Охраняющие их амазонки удивились веселому настроению пленников, на всякий случай проверили наличие стрел под рукой и прочность натянутой тетивы лука.
Около часа отсутствовал князь. Когда пришел, сначала грязно выругался, а потом сказал:
- Привели к какой-то толстой старухе. Оказывается, не Тома здесь за старшего, а эта старуха. Ее зовут Дзерассой (так к ней обращались), а Тома – ее дочь. Все расспрашивала, откуда мы и какого племени, какая вера у нас… Что-то ей в моих ответах не понравилось, а вот что – не пойму…
- Очень старая? – с беспокойством спросил Заяц.
- Пожилая, думаю, уже детей рожать не сможет… А что? – не понял Раст.
- А вдруг ты должен, княже, с ней… Ну, это… С ней…
Раст опять выругался, а потом засмеялся:
- Нет, други, с ней я не смогу… Честное слово, не смогу. Уж лучше пускай сразу убивают…
- Гляньте, опять там одна пошла с кувшинами за водой, а титьки даже не прикрыты… Лешачье отродье, – сплюнул Брунко.
Раст прервал его:
- Лешего или Яги – теперь разбирайся… Если выберемся отсюда – обязательно разберемся. А для того, чтобы выбраться, прошу всех быть очень внимательными. Думаю, долго нас здесь держать не станут.
- Почему?
- В отхожее место нас не водят, а кормят хорошо. Судя по кострищу, здесь уже не первый раз держат пленников. Когда мы сюда пришли, пещера была чисто убрана, никаких зловонных запахов не было. То есть прибрали ее для нас с вами, вои мои дорогие… В любой момент могут прийти.
- Княже, тут одна мысль пришла, - Борич отвел Раста в сторону.
Что-то долго обсуждали в глубине пещеры. Видимо, план освобождения был хорош: это поняли все по тому, как заблестели глаза Раста.
Чтобы не привлекать внимания охранниц, обсуждали план по очереди маленькими группами.
Заключался он в следующем.
Из любых имеющихся тряпок, в том числе одежды, понаделать ночью длинных кнутов, привязав их к имеющимся поленам. Длина кнута должна быть такой, чтобы, сделав два-три прыжка, достать им до лучниц и обезоружить их. Завладев ночью их оружием, можно легко расправиться со всей сотней дерзких разбойниц.
- До охранниц шагов тридцать, два хороших прыжка – это шагов пять-шесть… Хлыст длиной более трех саженей делать не будем, таким не развернешься… Кто не владеет хлыстом, будет кидать полено… Нападать будем ночью, это наш единственный шанс… Главное – все нападают одновременно. Распределимся, кто – на кого, – делал напутствия Раст.
А сам думал: «Мало настоящих воев, владеющих боевыми приемами… Сколько нас, ругов? Я, Борич, Брунко, Утич, Микл, Рацлав да Ивор. Семь из двадцати. Впрочем, в Зайце я уверен. Восемь… Может, повезет?»
Однако и на этот раз Судьба распорядилась жизнями людей совсем иначе, чем планировал князь.

*

Вечером, когда солнце уже ушло из долины, продолжая освещать лишь вершины могучих скал, откуда-то сверху раздался свист многих десятков стрел. Те, кто был на поляне, были убиты, в том числе и охранницы русов. Десятки канатов из скрученных веревок, полотнищ повисли на скалах, по которым спускались воины неизвестного племени.
Оставшиеся в живых амазонки оказали яростное сопротивление, запершись в своей пещере. Однако у пришедших воинов были и мечи, и щиты, и луки со стрелами.
Камни у входа в пещеру раскидали могучие воины, и все до единой амазонки были уничтожены, включая старуху Дзерассу. Пощадили лишь маленьких девочек от трех до двенадцати лет, а моложе здесь никого не было.
Русы вышли из пещеры.
К ним подошел весьма пожилой воин, в сопровождении свиты. Судя по богатым доспехам, черно-красному, расшитому золотом, плащу, это был вождь нападавших.
Что-то спросил.
Несда пришел, как всегда в таких случаях, на помощь:
- Княже, он на хазарском языке спрашивает старшего.
- Я старший, – Раст выступил вперед.
- То, что вы здесь не по своей воле, я вижу. Какого племени будете? – спросил вождь.
- Мы – русы. Я – Раст, князь русов. Говорим на славянском языке. Плыли по Итилю к агарянам по торговым делам, да потерпели на море крушение. На берегу нас взяли в плен. С тех пор прошло уже несколько дней… Кто вы, отважные вои?
Вздохнув и грустно улыбнувшись, вождь произнес:
- Убивая женщин, отваги не добудешь… Мы – асы, иногда нас называют осами, мы дети аланов. Я – один из князей асов, зовут меня Кириллом. Освободили вас от недостойных выродков… Их даже женщинами назвать трудно… Впрочем, думаю, вы сами это поняли.
Помолчав немного, добавил:
- Враг моего врага – друг мне. Если хотите, можете идти по своим делам хоть сейчас, вы свободны. Хотите – можете стать гостями в моем доме.
- У нас ничего нет, все отняли у нас…
Раст слегка запнулся, чуть было не сказал: «Разбойники». «Рано ему говорить про разбойников, потом скажу. У Кирилла может сразу сложиться представление о нас, как о полных неудачниках», – сказал сам себе. Спросил разрешения у Кирилла:
- Позволь, княже, мы воспользуемся твоим гостеприимством и побудем у тебя несколько дней.
Кирилл сделал широкий жест рукой.
- Прошу за мной. Эй, слуга! Как выйдем из ущелья, коней и все необходимое гостям дорогим! Вот только попрощаюсь кое с кем…
Перед Кириллом положили мертвых Дзерассу и Тому. Мертвая старуха и при жизни была страшна, смерть еще больше обезобразила ее. Совсем по-другому смотрелась Тома. Лицо молодой женщины было спокойно, словно глубокий сон обнял юное создание и не отпускал к людям. Как разбудить ее? Возможно ли? «Ничего уже исправить нельзя. Не будет у нее ни мужа, ни радости материнства. Этот мир она покинула. А что у нее будет там? Скажутся на ней там поступки этой жизни, что провела здесь? Кто она? Почему вела себя так и повела за собой других девушек?» – мысленно задавал себе вопросы Раст, не находя ответов.
Князь асов глубоко вздохнул, перекрестил мертвых, отдал распоряжение (на своем языке и затем повторил по-хазарски, чтобы было понятно русам) сложить всех убитых в пещере, заложить камнями и засыпать землей. В центре поляны соорудить большой деревянный крест.
И, не дожидаясь окончания работ, отправился с малой дружиной и гостями вон из проклятого места.

*

Там, где когда-то пленных русов ссадили с телег, теперь ждали кони.
- Походный лагерь недалеко, успеем до наступления темноты, – объявил русам Кирилл.
Пятеро славян не владели искусством верховой езды, их посадили вместе с опытными дружинниками-асами.
Немного прошли на север той же знакомой дорогой, а затем свернули на запад.
Было уже темно, и зажглись первые звезды, когда впереди увидели огни лагеря. На лугу вкруг стояло около полусотни шатров.
- Отдыхайте, – Кирилл обратился к Расту. – Завтра обо всем успеем наговориться. Спокойной ночи.
И дал распоряжение своему подчиненному позаботиться о бывших пленниках.
Русам и славянам предоставили два отдельных шатра, поделенных коврами на несколько отсеков. Дали слуг-рабов.
- Кажется, боги вспомнили наконец-то о нас, – вздохнул с облегчением Раст.

Мирные состязания

Этот лагерь Кирилла был временным, утром все погрузились на телеги, и большое кочевье отправилось на северо-запад, в раздольные аланские степи.
К вечеру прибыли на постоянное летнее местопребывание рода. Когда поставили все шатры (часть уже стояло, ибо в походе участвовали лишь мужчины), Кирилл пригласил к себе Раста и его русов.
У накрытого стола, полного различных яств и напитков, он рассказал удивительную историю.
Жил тридцать лет тому назад на свете один аланский князь, постоянно воевавший с соседними народами в предгорьях Кавказа. Каждый раз, когда он собирался в военный поход, он указывал своим воинам только одно направление – на восток!
Все дальше и дальше теснил он чужие народы, освобождая земли для гордых алан. И вот однажды враги заманили войско этого князя в горную долину и всех до последнего воина уничтожили. Погиб и сам доблестный князь. Остались из рода одни только женщины.
Кирилл, тогда молодой князь соседнего рода, прибыл в осиротевшее становище и предложил двум родам объединиться. Выслушала его дочь погибшего князя и согласилась. И сама вышла замуж за Кирилла.
Пышная была свадьба, многие князья алан съехались на нее. Были гости и от добродушных славян, и от внимательных и требующих к себе уважения хазар, и от касогов, известных своей красотой и почитанием священного огня.
Неделю молодые жили счастливо, как казалось Кириллу и его родне. На самом же деле жена давно (еще с тех пор, как был жив отец) вынашивала страшные планы. Слышала она от двух заезжих греков, что когда-то, давным-давно, предки алан имели отряды юных всадниц, наводившие ужас на врагов.
И решила сама создать и возглавить такой отряд, совершенно независимый от мужчин. И создать там свои, женские порядки.
Договорилась с десятью подругами, согласившимися променять надоевшую им замужнюю жизнь (фактически жизнь рабыни у собственного мужа) на жизнь вольных амазонок. Ждали только удобного момента для бегства.
И когда мужчины ушли в очередную дальнюю разведку, одиннадцать всадниц оседлали лошадей и скрылись в горных ущельях Северного Кавказа, не оставляя за собой никаких следов.
Жена Кирилла стала называть себя Дзерассой, присвоив себе имя легендарной дочери владыки обитателей водного царства, от которой произошли нарты, герои аланских сказаний.
Постепенно слава об отряде достигла Таматархи и Дербента, перешла Кавказские горы, о нем узнали в Кутатиси. И нашлись молодые девушки, желающие бежать в горы.
Не все достигали отряда, многих ловили и в наказание продавали в рабство. Многие, не найдя так называемой Дзерассы и не желая возвращаться, гибли от голода и холода высоких гор, укусов змей или острых волчьих клыков, предпочитая смерть жизни при постоянных унижениях и побоях жестокого и ревнивого мужа.
Отряд нужно было обязательно уничтожить, считали главы родов, ибо его существование было противоестественным для человека и богов аланов. Против существования отряда были и первые асы-христиане, в том числе сам Кирилл. В Атиле, столице Хазарии, он поклялся хакану Иисусом Христом и девой Марией, что, как христианин, обязательно накажет безумных женщин, поверивших сказкам тех, кто сам одержим дьяволом. Ведь это был, по сути, долг Кирилла: Дзерасса, предводительница отряда, была когда-то его женой…
На поиски дьяволиц ушло целых тридцать лет… У Дзерассы родилась Тома – так мать назвала дочь в честь Томирис, царицы массагетов (предков алан), победительницы самого царя персов Кира… Если бы Кирилл нашел свою дочь в юном возрасте, можно было бы все поправить, перевоспитать ее в христианском духе, направить на путь истины… А так… Прошло целых тридцать лет – и Тома выросла, сама уже водила своих подружек в боевые походы… Если бы не помощь шести девушек, образумившихся, пришедших к людям и показавших место их обитания, долго бы еще асы блуждали по горам…
Кирилл глубоко вздохнул, в заключение рассказа отметил:
- И все же Господь наказал мою дочь: переспав со множеством мужчин и убив их, она так и не смогла заиметь ребенка… Давайте выпьем за упокой заблудших душ.
И первым осушил кубок.
- А теперь мы споем наши песни… Только переводчик пусть сразу не переводит, пусть помолчит во время пения, чтобы ничто не мешало доноситься нашим голосам до небесных сфер… Ах, да, я забыл: ваш переводчик аланского не знает… Ладно, посидите просто так со мной, послушайте, как поют настоящие витязи… Певцы, начинайте!
Встали из-за стола два воина, заложили руки за широкие пояса. Третий достал какой-то струнный музыкальный инструмент, совсем не похожий на славянские гусли, стал играть.
Сначала запел один воин, затем подхватил второй. Временами все подхватывали хором. У осского князя на глазах показались слезы. Пение было торжественным, словно рассказ шел о чьем-то героическом поступке и гибели героя. Закончили на высокой ноте, в четыре голоса, одним из них был голос Кирилла.
Когда оборвали пение, показалось русам, что эхо прокатилось по шатру, через открытый вход достигло далеких гор и замерло где-то за далекими перевалами…
Русы встали и в знак благодарности поклонились осскому князю.
- Это одно из сказаний о нартах, героях, которых любит каждый алан. Нарты не побоялись сразиться с древними богами. Они предпочли гибель и вечную славу, чем бесславие и бессмертие, – пояснил Кирилл.
«Что же нарты с богами не поделили?» – хотел было спросить Раст, но решил, что этот вопрос может оскорбить князя осов, и прикусил язык. Сказал совсем другое:
- Позволь, княже, послать за нашим певцом, послушаешь наше, славянское пение.
- Что же ты, брат, сразу его с собой не взял? – удивился Кирилл.
- Он не рус, просто славянин, – ответил Раст и велел послать за Черноусом: он слышал как-то его пение, оно ему понравилось.
Черноус, войдя в княжеский шатер, поклонился сначала князьям, затем направо налево всем присутствующим, взял в руки музыкальный инструмент осов, и, хоть видел его впервые, после нескольких пробных щипков смело ударил по струнам, словно в руках у него были родные гусли.
Еще и еще раз уверенно проводил по натянутым струнам Черноус своими красивыми длинными гибкими пальцами. Казалось, струны сейчас не выдержат испытания и лопнут. Смелая, громкая музыка славянина привлекла внимание всех, вспыхнувший было говор не совсем уже трезвых мужчин быстро стих, давая простор для нового певца.
Голос Черноуса возник словно издалека, негромкий, но высокий, долгий-долгий… Потом стал приближаться… Все громче и громче пел Черноус, все быстрее и быстрее бежали по струнам пальцы.
Пел Черноус про антского князя Божа и его сыновей, павших за свободу славянской земли. Пел об осиротевших детях, о славянских вдовах, потерявших мужей. Пел о неволе, наступившей после поражения Божа.
А закончилась песня призывом к живущим славянам смело идти в бой за родную землю, как сделал это антский князь.
Славянская песня также, как и осская, оборвалась на самой высокой ноте, какую только мог взять Черноус.
Наступила тишина. Осы были поражены: они впервые слышали такое прекрасное исполнение славянской песни одним певцом, без хора (с хоровым пением бродников-славян на речных переправах, да славянских купеческих дружин, отмечающих свои удачные торговые дела, они были знакомы).
Кирилл был растроган:
- Молодец, как тебя зовут? Черноус? Молодец, Черноус, вот тебе подарок осского князя!
Он снял с пояса свой кинжал, ручка и серебряные ножны которого были украшены драгоценными камнями. Раздались одобрительные крики воинов.
- Эх, был бы другой день, пустились бы в пляс, – заметил Кирилл. – Но сегодня оплакиваю свою дочь и несбывшиеся надежды… О жене говорить не хочу, дьяволу она свою душу отдала… Давайте, осы, споем нашу, боевую, о погибших витязях, на том и закончим.
И сам первый запел. Его подхватило хоровое пение. В конце песни все разом подняли кубки, осушили их стоя и, не сговариваясь, быстро стали расходиться. Русам дали понять, что задерживаться за столом неприлично, надо покинуть гостеприимного хозяина. Раст и его друзья дружно встали (лишь сильно захмелевшего Брунка пришлось поднимать и поддерживать плечами, чтобы не упал) и вышли из шатра вместе со всеми.
Ночной воздух был свеж, в небе ярко мигали звезды. Русский князь вздохнул полной грудью.
«Совсем чужой народ, а какой интересный! Там, где так поют вои, не может быть обмана и ненужной жестокости. Но как бы он ни был хорош, этот народ, вон сияет Полярная звезда, она зовет меня на север, домой… Пора домой?» – задал сам себе вопрос князь, а отвечать на него сил уже не было: кружилась голова от хорошего угощения, ноги спотыкались на ровной дороге, и, перед тем, как войти (а точнее – впасть) в свой шатер, Раст чуть было не влетел в соседний. Спасибо Черноусу: он, меньше всех пивший, успел удержать князя за рукав.

*

Утром, несмотря на полное отсутствие симптомов похмелья, Раст был хмур. Соотечественники, словно догадываясь о причине этой сумрачности, не задавали князю никаких вопросов.
Нужно было принимать решение, что делать дальше.
Их только двадцать человек, заброшенных судьбой без средств к существованию далеко от родной стороны. Воевать самостоятельно самим на территории Хазарии, правители которой так хорошо обошлись с ними, нельзя.
А тут еще ночью приснилась Санда… Она звала Раста: «Княже! Княже!» А куда звала, зачем, Раст не понял.
Нет Санды, нет рядом Сотко, верного советчика, нет Славко, этого неунывающего славянина с берегов озера Неро…
И все же Раст смог принять план действий, собрал совет в своем шатре. Сказал:
- У нас с вами ничего нет, хоть мы свободны и Кирилл готов отпустить нас в любую минуту. Кому мы нужны без единой монеты в кошельке? С другой стороны, - да, у нас ничего нет, но руки – ноги у нас целы, головы на месте, что же еще? Повоюем немного под водительством Кирилла, князя осов, захватим в бою свою добычу, а тогда можно будет и возвращаться домой. Согласны?
- А другого ничего и не придумаешь! – за всех ответил Заяц.
Кирилл, услышав желание Раста временно остаться у него, согласился, добавив:
- Осенью планирую большой поход в восточном направлении, тамошний народец не хочет платить дань хазарскому хакану… Пойдемте с нами, покажете себя в бою, повезет – значит, разбогатеете, возьмете добычу…
В знак согласия пожали друг другу руки.

…И снова – у речных берегов

Осенью была большая битва. Кириллу на помощь пришел еще один осский князь, а восточные горские народы – враги осов – собрали силы трех-четырех родов.
Как ни странно, исход битвы решил Раст, на которого Кирилл особенно не надеялся. Русский князь в ходе сражения с сотней всадников зашел в тыл противнику, не заметившему этого маневра. Победа осов была полной, было захвачено много коней и оружия.
Раст жил теперь у Кирилла не на правах гостя и приятного собеседника, а как полноправный союзник. К тому же численность русского отряда возросла до тридцати человек: было освобождено из вражеского плена десять славян-северян, земляков Черноуса.
Вскоре наступила зима, как все говорили, необычно ранняя для этих южных мест. Выпал снег. Закрутила степная зимняя вьюга, которая снега дает не много, зато гоняет его ветром сто раз с места на место, и казалось русам: понаметёт сугробов так, что из шатра не выйдешь… А закончилось ненастье, вышли из своих убежищ люди, посмотрели себе под ноги, - хорошо, если в низинах на пядь покрылась земля снегом, а на высоких местах и того меньше…
Длинными кажутся короткие зимние дни, когда совершенно нечего делать. Осы хоть по хозяйству хлопотали, телеги чинили, сбрую коням новую делали, а русам чем заняться? Точили лишь свои кинжалы, мечи, а к иголке с ниткой Кирилл русам прикасаться запретил: наши женщины, мол, без работы сидят, пусть славянам одежду чинят, новую шьют.
И пошили! Отряд Раста выглядел теперь, как настоящий степной. С аланскими саблями, узкими длинными кавказскими кинжалами из настоящей булатной стали, маленькими, круглыми щитами. Узор на рубахах – не славянский, аланский. Вроде бы фигуры узора те же: крест, ромб, круг; а сочетание все же иное, не родное…
Одна девушка-аланка так старалась для Черноуса, что пришлось ближе к весне сыграть свадьбу, полюбили друг друга молодые… Сам Кирилл был не против, на свадьбе был сватом, по славянским обычаям разрешил проводить ее аланский князь: главой семьи является мужчина, обряды мужа должна знать жена, пусть даже и христианка.
Всю зиму русы и славяне спорили, куда идти отряду. Заяц предлагал идти к Атилю, там купить ладьи, и – вверх, против течения, домой… Раст отказался: придти в Атиль означало явиться к шаду, доложить о результатах похода, а докладывать-то и нечего… и как объяснить смерть Гурия?
Следовать в агарянские земли было глупо: что могут тридцать человек без диковинных северных товаров? На них никто и смотреть-то не станет…
Кирилл предложил еще два варианта. Первый: через горные перевалы проследовать в Кутатиси, где правит Леон, царь Абхазии. Из портов Абхазии проследовать морем либо в Таматарху, где много славян-купцов, либо в Херсонес, греческий город в Таврии, а оттуда – вверх по Днепру.
Второй: в двух днях пути отсюда, оказывается, есть река Кубань, где перевозчиками работают славянские семьи. У них и лодки, и плоты. Кубань приведет в Таматарху, а оттуда – в Дон, в Северский Донец, к Волегостю, северянскому князю…
Раста привлекли рассказы о Кубани. Подумать только: всего лишь два дня пути, и перед тобой – большая река с ладьями, плотами… Плыви, куда хочешь! Русы, выросшие и возмужавшие среди водных просторов, соскучились по большой воде. Им уже вода по ночам стала сниться…
Из Кубани на Днепр, правда, нельзя: там пути-дороги Раста пересекаются с Бравлином. Стыдно будет при встрече в глаза соотечественнику посмотреть… Тот, наверно, добро свое не потерял, приумножил… Остается только путь из Таматархи в Дон или Северский Донец, к Волегостю, этому неприветливому, но, наверно, справедливому правителю северян…
На том и порешили.
С нетерпением стали ждать весны. После праздника встречи весны, когда день стал длиннее ночи, конный отряд русов и славян отправился к Кубани. Кирилл сам провожал русов. В верховьях Кубани уже стояли славянские ладьи, ожидающие осских товаров и купцов.
Вместе с Растом отправился в путь один из воинов Кирилла, Алексей, которому нравилась Таматарха (он там уже бывал), нравилась греческая церковь и беседы с византийскими купцами, жившими на островах в низовьях Кубани. Два человека из рода Кирилла покидали отчий дом вместе с русами: жена Черноуса – навсегда, Алексей – на длительный срок, на много месяцев.
Славянские перевозчики предоставили отряду Раста в обмен на коней две большие ладьи. В одной разместились русы, в другой – их товары.
Пойма Кубани удивила русов. Только что они были в степи, где не увидишь не то, что дерева – кустика не найдешь! А тут по обоим берегам реки – настоящий буковый лес!
На следующий день буковые деревья уступили место дубовым перелескам. Правда, деревья стояли еще без листьев, зато зеленый травяной ковер берегов уже сверкал своей чистотой, приглашая прилечь на молодые нежные растения. Потом леса прекратились, опять вокруг пошли голые степи, но стоило только реке повернуть свое русло с севера на запад, как на второй день вновь пошли корявые черные дубы и зеленеющие ивы, на последних уже появились листья. Радостно смотрели на них русы и славяне, им казалось, что они уже находятся на своей родной стороне.
Отчасти так оно и было. Реку уже давно (с антских времен) освоили славяне. Именно они, используя местный строительный материал, хорошо им известный – дерево, - строили ладьи, плоты; именно они были знатоками речного судоходства, знали здесь все мели, речные перекаты, обслуживали всех желающих преодолеть большую водную преграду.
А преграда была действительно серьезной для кочевых народов степной зоны, Кубань – не Терек: широко и глубоко ее русло!
Однажды, пристав на ночлег к большому песчаному острову, встретили во временном лагере из шалашей несколько славянских семей, занимающихся речными перевозками.
Разговорились. Местные стали жаловаться Расту:
- Тяжело иметь дело с жителями степей. Сегодня договариваешься с одним, завтра на том же берегу – уже другой народ, потом третий… Каждый день ждешь своей погибели. Сколько случаев было – перевезешь людей какого-нибудь отряда на другой берег, а они вместо того, чтобы добро помнить, хватают тебя в полон, и – прощай волюшка-воля! Отвечать же на расспросы перевозимых нельзя: вдруг перед этим переправлял их врагов… Плохая у нас жизнь. А средств уйти, построиться на новом месте – нет… Да и куда идти? Где нас ждут? Хорошо там, где нас нет… С Кубани не уйдешь: хазарам мы все нужны, они речное дело не знают. Потому и стерегут устье Кубани, чтобы мы не сбежали: сторожа у них по морскому побережью, а в сторожа, говорят, греков наняли. А те, известно, плавают на своих быстрых суденышках, как мы посуху ходим – смело! Говорят, любое место побережья по шуму прибоя определяют.
При последних словах рассказчика двое местных усмехнулись и покачали головами: вот, мол, врет и не краснеет!
Раста задели слова островитянина о том, что некуда идти, что нигде славян не ждут. Вздохнул тяжело, проговорил:
- А ведь есть такие места, где нас ждут. Там нужны крепкие руки и умные головы.
Все затихли. Островитянин:
- Да где ж места такие?
- Далеко отсюда. По Волге-Итилю, на берегах которого стоит столица Хазарии, прошли мы от самых верховьев до устья, а в верховьях тех красота такая… Как ваша. Кругом – одни леса, богатые зверем разным. Много рек больших, полноводных (не меньше вашей Кубани!), а в реках рыбы – хоть руками лови. И живут по рекам тем славяне… Есть и другие народы, но они в подчинении славян, дань платят нам. Жаловались мне тамошние старейшины: мало славян в краях тех, боятся, как бы другие народы не пришли на богатства лесные…
Островитянин прервал Раста:
- Вижу, человек ты опытный в военном деле, одет соответственно: и шлем у тебя, и кольчуга, и сабля, чего же не стал защищать тех старейшин, сюда приперся с малым отрядом?
Князь улыбнулся.
- Наверно, русалка речная сманила, до самого устья Итиля вела… Был у меня отряд большой, к агарянам шли, да Перун за что-то на нас рассердился, раскидал ладьи наши по морю Хвалисскому, как щепки… Теперь пробираюсь обратно. Есть уже и злато-серебро, а воинов в отряде мало. Пойдете со мной?
Местные сначала обрадовались предложению, а потом пригорюнились:
- Если все сразу уйдем, наше отсутствие заметят: пути-дороги у нас здесь наезженные… Вот если только молодых отпустить…
Сказано – сделано. На утро у Раста прибавилось десять человек, из них две женщины, да вместительные две лодки, на которых было много свободного места.
- Есть места – будут и воины! – радовался князь.
И как в воду глядел: слух о русском отряде, наверное, впереди лодий бежал, стекались к Расту славянские речники, именуемые бродниками, со всех многочисленных притоков Кубани. Один раз вздрогнул, услышав ответ на вопрос, откуда к нему пришли люди:
- С Лабы мы.
- С какой Лабы? – не понял Раст.
- Притока Кубани. Большая, полноводная река.
- Почему Лабой называется? – не унимался князь.
- Говорят, назвали ее наши предки в честь какой-то другой Лабы, прежней нашей родины. А так это или нет, – мы уже не знаем.
- Знайте же: есть та, другая Лаба, откуда пришли ваши прародители, течет, как текла когда-то, и будет жить вечно, славянская река… Сколько раз видел ее… - Раст с удивлением рассматривал своих дальних сородичей. Их праотцы некогда покинули берега северной реки и здесь, на далеком юге, освоили берега похожей. Как все славяне, они были русоволосы, серо-голубые глаза смотрели с надеждой на русского князя.
- К веслам вы привычны, знаю, а видели ли когда-нибудь тяжелые прямые мечи? Оружием владеете? – поинтересовался Раст.
- Оружием? – переспросили полабы. И ответили:
- Как в степи без лука со стрелами, вот они у нас, с собой (показали князю), а мечи… Не тяжелее же они весел, когда гребешь против течения, а?
Раст рассмеялся:
- Да уж не тяжелее иной раз, верно…
- Ну, вот… Ты нам их в руки дай, княже, а уж применить-то как-нибудь сумеем!

*

Основной протокой Кубани вышли в Черное море, пошли на север (в древности Кубань впадала не только в Азовское, но и в Черное море, Таманский полуостров фактически был островом – прим. автора). Как и в Хвалисском море, попробовали воду Черного моря на вкус. Она оказалась очень соленой, таких соленых вод Раст и Борич, ходившие в Британию, не встречали даже в Атлантике.
Удивил всех темный цвет воды при безоблачном голубом небе.
- Когда над Арконой сияет солнце, воды нашего моря кажутся светлыми. Здесь же такое жгучее светило, а воды темны, как ночью, - заметил Брунко.
Отойдя от берега на целую версту, попытались измерить глубину моря, однако двадцатисаженная веревка не достала до дна.
- Вот и объяснение темноты вод: глубины здесь очень большие, - сделал вывод Борич.
Через два часа морского плавания неожиданно для русов берег оказался не только справа, но и слева по борту.
- Входим в пролив между Таврией и Кавказом! – пояснил Черноус. – Не пройдет и часа, как мы окажемся в Таматархе!
Так оно и оказалось. В большой хазарский портовый город Раст привел отряд в восемьдесят человек на восьми ладьях.
Встретили путешественников на берегу неприветливо. Как только узнали, что отрядом руководит русский князь, хазары забили тревогу, вооруженные отряды окружили русов.
Видя такой оборот дела, обнажили сабли и люди Раста, заняли круговую оборону.
От хазар вперед выступил начальник портовой стражи, крикнул по-славянски:
- Убирайтесь из города, возмутители спокойствия!
Раст попытался пойти на мировую:
- Мы ничем городу не угрожаем, хотели обменять только свой товар на ваш и уйти в северские земли!
- Для русов у нас ничего нет! – не унимался начальник стражи. – В прошлом году в Таврию приходил русский князь Бравлин, все побережие захватил, только христианская вера и ее святые спасли несчастных жителей Хазарии, они заставили князя принять христианство и всех живых отпустить из плена, а скольких уже не вернешь! Лучших своих воинов лишилась Таврия по вине русского князя! Убирайтесь!
Для убедительности в серьезности своих намерений хазарские лучники подняли луки и приготовились стрелять.
- Хорошо-хорошо, мы уходим! Последний вопрос: а где сам Бравлин?
Хазарский предводитель выругался на своем языке, а потом по-славянски сказал:
- Не знаю, а знал бы – не сказал! Пленных освободил, как крестился в христианскую веру, и ушел, думаю, на тот свет! Дорога ему туда была открыта!
Попрощавшись с осом Алексеем, которому разрешили остаться в Таматархе, отряд Раста вынужден был сразу покинуть тихую бухту и отправиться в Меотское море, к устью Дона. Князь беспокоился за маленькие речные суденышки кубанцев, однако боги были милостивы к славянам: все дни, что шел отряд морем, был полный штиль.
Часто мыслями Раст возвращался к Бравлину. «Ишь ты, принял христианскую веру! Что его заставило отказаться от веры отцов? Попленил всю Таврию, но что-то случилось… Что? Христианские боги, может быть, наслали на русов какое заболевание? Или мертвые враги восстали против славян? Что случилось? Почему вдруг освободил пленных и ушел… Куда? Одни загадки! Может, северяне что слышали и расскажут?»
Веселее всех теперь чувствовал себя Черноус. Пел песни, и на его прекрасный голос откликались морские чайки. Подбадривал русов и свою молодую жену, всех бродников, вошедших в отряд. Меотское море было ему хорошо знакомо. Знал он места относительно безопасных остановок на нем, хвастался, что на Дону его все знают, а имя Волегостя откроет любые запертые двери на Северском Донце. Советовал Расту:
- Войдем в Дон, а потом лучше свернуть в Северский Донец, славянам на нем вольготнее, чем на Дону. Когда-то Дон был нашей рекой, а теперь на Дону… летние становища самого хакана и шада, очень много отрядов, норовящих обидеть славян. Могут до нитки раздеть, ни с чем оставить. Лучше на Донец, княже!
- Как скажешь! – согласился Раст.

Послание Патриарху

- До утра меня не беспокоить, – отдал распоряжение епископ Сугдейский Филарет. Инок поклонился владыке, вышел, закрыл за собою дверь. Да так и остался стоять у двери, ибо хорошо изучил нрав и повадки нового епископа: не пройдет и трех часов, Филарет сам вызовет его и отдаст важное поручение.
Давно уже надо было сообщить о событиях в Сугдее Патриарху в Константинополь, но неотложные дела по восстановлению разрушенного хозяйства, похороны убитых и организация лечения тяжело раненых мешали Филарету сесть за составление сообщения. Кроме того, епископ Сугдеи должен был собрать сведения со всего южного побережья Таврии, от Херсона до Боспора: только обладая точными данными, можно начать составление послания (Боспор – Корчев, совр. Керчь; Сугдея – Сурож, совр. Судак; Херсон – так византийцы именовали Херсонес, русские называли его Корсунь. – Прим. автора).

Теперь такие данные у него были. Последним вчера вернулся гонец из Херсона. Как и везде по побережью, приказ Бравлина в Херсоне также был выполнен в точности: ничего не оставили себе русы, не утаили, вернули храмовые ценности.
Филарет зажег масляные светильники, погладил лежавший на столе пергамент, словно расправляя его, взял перо и начал писать:

«В этом году пал гнев Господа на Таврию, ибо увидели мы врагов наших. Пришла рать великая русская, князь Бравлин весьма силён: попленил города от Херсона до Боспора, со многою силою приступил к Сугдее.
В течение десяти дней мы бились, и через десять дней Бравлин, силою взломав железные ворота, вошёл в город, с мечом в руках подошёл к храму, к святой Софии. И разбив двери, вошёл в храм, к раке святого Стефана подошёл. А на раке царское одеяло и жемчуг, и золото, и камень драгоценный, и лампады золотые, и сосудов золотых много, недавно принесённых. Всё пограбили.
И в тот же час Бравлин разболелся. Обратилось лицо его назад, и, лёжа, пену источал».

На секунду Филарет задумался. Здесь он немного преувеличил, чтобы показать силу Божьего гнева. Действительно, припадок был силен, бился на полу Бравлин, шею ему вывернуло. А вот пены изо рта не было. Но захотелось передать не просто страх и боль Бравлина, непонимание причины внезапного припадка. Надо было описать чудо, связанное с умершим предшественником и учителем своим, великим епископом Стефаном. Обмакнув перо в чернила, продолжил послание:

«…Возопил Бравлин: «Великий и святой Стефан здесь, и ударил меня по лицу, и обратилось лицо моё назад».

Филарет вспомнил ужас, застывший в глазах князя. И если Бравлин принял его за Стефана, возможно, Господь действительно (кто знает?) придал внешности Филарета облик умершего?
Перо выводило букву за буквой:

«Страшно сказал святой Стефан князю: «Если не вернешь всё, если не крестишься в моем храме, не уйдёшь отсюда». И сказал Бравлин старшим своим: «Верните всё, что взяли». Они же возвратили всё. Говорит им князь: «Быстро выводите рать из города». Не взяв ничего, рать вышла из города. И не мог встать с места князь, и сказал старшим своим: «Возвратите всё, сколько пограбили, священные сосуды церковные в Херсоне и Боспоре, и везде, и принесите сюда всё и положите к раке Стефана. Пусть придут епископ и люди его и окрестят меня. Если встану, и лицо моё вновь обратится вперёд, то крещу всех воев своих».

Филарет прочитал написанное. Подумал: «Все так и было. А далее – отваром я его на полу выхаживал… Надо ли про отвар писать? Не надо, пожалуй…» Продолжил:

«Сотворил я молитву над князем. И крестили во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И снова обратилось лицо его вперёд. Крестилась же с ним и вся дружина его. Но ещё шея его болела. Я сказал князю: «Пообещай Богу, что всех взятых в плен мужей, жён и детей, захваченных тобой от Херсона до Боспора, ты велишь освободить и возвратить назад». Тогда князь повелел пленников отпустить, каждого восвояси. В течение недели не выходил он из храма, до тех пор, пока не дал дар великий святому Стефану. И город, и людей его, и нас, слуг Господа, почтив, отошёл».

Филарет посмотрел на пламя светильника. Вспомнил, какой жаркий спор вспыхнул в дружине Бравлина. Часть воинов не захотела с пустыми руками возвращаться назад, ушла на службу к царю Абхазии. Леон принял ратников-единоверцев, оставил их при себе. С остальными Бравлин ушел вверх по Днепру.
Придет ли снова? Может, обманул, приняв веру христианскую?
Филарет улыбнулся, вспомнив кроткий вид вновь обращенного. «Нет, не обманул князь. В таких случаях не обманывают. И я действительно помог душе Бравлина и многим иным в те дни найти путь к Истине…»

Горечь северянского пива

Начиналось весеннее половодье. Обычно в это время славяне со своими товарами шли вниз по рекам, будь то Днепр или Волга, Дон или Волхов. Расту предстояло в половодье, наоборот, подняться вверх по реке.
«Эх, сюда бы Славко с его лодкой-стрелой, вмиг домчал бы, наверно, до своей родины!» – размышлял Раст, печально глядя на донские воды.
Дон же встретил своих соотечественников довольно миролюбиво: даже в пик половодья воды реки не были быстры, по ним возможно было продвигаться вперед, хотя медленно, медленно…
Стоянки на берегах, на островах сначала Дона, а затем и Северского Донца, проходили мирно, без ночных происшествий. Днем изредка видели конные разъезды хазар, ведущих своих коней к водопою и с любопытством разглядывавших отряд Раста, видели проплывающие вниз по реке торговые ладьи северян. Как правило, командиры северянских отрядов интересовались у русов:
- Что-то вы в неурочное время вверх идете! Эк, как из сил выбиваетесь! Обождали бы спокойной воды!
Если бы верховья Донца были конечной целью похода, Раст последовал бы дружескому совету. Дорога, однако, впереди была еще долгой, ждать времени не было.
Черноус с каждым днем все чаще хмурился: он видел, что течение Донца, чем выше по реке, тем становилось все быстрее и быстрее, русло реки быстро сужалось, он понимал, что скоро наступит момент, когда они не смогут преодолеть и версты в день. Наконец, однажды он подошел к Расту:
- Княже, завтра мы достигнем одной крупной хазарской заставы. При ней небольшое торжище. Предлагаю продать там ладьи и купить коней и повозки, далее идти в Северскую землю посуху.
- Далеко ли до твоей земли?
- Нет, уже совсем близко: дня два конного пути.
- И хазар там уже нет?
- Не должно быть.
- Что значит – «не должно»?
- Волегость и многие другие наши соседи дань для хазар сами собирают, везут им. Людей хакана на постоянном постое у нас нет.
- Волегость дома будет?
- Будет, если опять в Атиль не уплыл. Он не каждый год в Атиль ходит.
- Ладно, – согласился Раст. – Скажи всем, что завтра менять будем ладьи на коней. Пусть готовятся.
На хазарской заставе торг прошел успешно. Приплатив, правда, лишнее за коней и телеги небольшим количеством агарянского шелка, отряд Раста посуху двинулся строго на север.
На исходе второго дня конного пути, как и предупреждал Черноус, достигли небольшого пограничного хазарского земляного городка. Службу здесь несли гузы, подчинявшиеся шаду Обадии.
Настроены гузы были агрессивно. Хотели отобрать весь товар у русов, в одних портах отправить в родную сторонку. Кричали для острастки:
- По распоряжению великого шада!
По-славянски кричали, чтоб всем понятно было: сопротивление бесполезно.
Тогда Раст решил пойти на хитрость. Обнажив свою саблю, он заслонил гузам дорогу к телегам, на которых лежал восточный дорогой товар (стеклянные и серебряные изделия, медь, шелка и оружие), зарычал на них, словно дикий зверь:
- Назад! Кто притронется к моему добру – голову снесу!
Примеру вождя последовали все славяне и русы, даже женщины, бывшие в отряде. Путники стали неприступной стеной, ощетинившейся холодной сталью сабель, копий, нацеленными на гузов стрелами.
Противник опешил, не ожидая от обычно смирных славян такого решительного и быстрого отпора.
Раст перехватил саблю левой рукой, приблизился к командиру пограничного отряда и показал ему на правой руке перстень Обадии:
- Это ты видел?
Гузы не могли не узнать на перстне знаки своего повелителя.
Нехотя опустили оружие.
- Передай привет великому шаду от руса Раста! Скажи – Раст благополучно, благодаря его воле, возвратился в свои земли! А эти славяне – мои слуги! Эй, ребята, за мной!
И сам первым, едва сдерживая приступы смеха, глядя на глупые, растерянные физиономии кочевников, поехал дальше. Его отряд последовал за ним, держа оружие (на всякий случай) наготове.
Гузы о чем-то громко переговаривались на своем языке, видимо, не зная, как правильно поступить. Все же на преследование не пошли.
Обрадовался Черноус, подскакал к Расту:
- Спасибо, княже, что решил все без крови! Ведь если бы мы их порубали, великое горе было бы для всех северян, хазары нападения на них не прощают! …А что, если они и вправду твои слова до Обадии донесут?
- Пусть донесут, – спокойно ответил Раст. – Ведь ты сам сказал, что далее хазар нет… А у вас я задерживаться не собираюсь. Пока донесут весть обо мне Обадии, пока Обадия примет решение, что со мною делать, я уже буду у волховских словен или того далее… Так?
- Так, княже, так! – горячо согласился северянин.
- Где же заставы ваши? – спросил Раст, поднимаясь на крутой холм, с которого открывались широкие дали, осененные золотыми лучами низкого вечернего солнца.
Черноус широким жестом руки молча показал на соседний холм, окруженный небольшим леском, на котором, за высоким частоколом укреплений, угадывались славянские избы. Над холмом витал слабенький дымок печек-каменок.
Раст улыбнулся, обернувшись к своим:
- Эй, славяне, радуйтесь! До родной стороны добро дошли!
И, спешившись, первым поцеловал землю, ставшую для него такой родной.
- Слава Расту! Слава русскому князю! – прозвучало в ответ.
Лица людей, хмурые и настороженные до сих пор, сразу же посветлели, некоторые воины, особенно родом с Кубани, прослезились.
Никто не знал, что его ждет впереди. Но что бы ни случилось дальше, все понимали: теперь все будет по справедливости, наказание – за дело, если нужна защита – то защита будет всей общиной, если тяжелый труд – это труд будет для себя и родной Отчизны. Как же не радоваться?
Раст снял с пальца перстень со знаками шада Хазарии и, широко размахнувшись, далеко-далеко забросил его в ту сторону, откуда пришли.

*

…Пиво у Волегостя было крепким и очень горьким. Раст поморщился:
- Полынь ты туда, что ли, кладешь?
- Пей, пей, русский князь… Мое пиво не так в голову шибает, как силушку богатырскую дает, а она тебе еще пригодится, – ответил северянский князь.
Он только что услышал историю всей жизни Раста.
Раст, ничего не скрывая, все рассказал этому угрюмому «вещему» (по выражению Черноуса) князю: о задании Трояна; о встречах с Буривоем и Обадией, Гурием и Кириллом.
О том, что все чаще и чаще думает о Санде.
О том, что не знает, куда и зачем дальше идти.
Волегость, прищурив один глаз, пристально смотрел на Раста.
- Да… У себя оставить тебя не могу, даже если бы и хотел: гузы обязательно донесут Обадии про тебя. Тот посчитает, что ты не выполнил задания и захочет тебя схватить и наказать. Тем более, русы виноваты в разорении Таврии. Нет, о Бравлине я не слышал и ничего о нем не знаю, здесь он не появлялся. – Волегость в очередной раз подлил Расту пива из большого глиняного кувшина.
Выпил и сам, помолчал немного, разглаживая усы и короткую, торчащую вперед, бороду.
- Вот что тебе скажу, брат… Трояну ты не нужен. Он тебя отправил к Буривою не затем, чтобы ты полунагим вернулся в Аркону. Ведь я прав: добра у тебя – кот наплакал, грабить и разорять славянские земли, чтобы разбогатеть, ты не будешь, а в хазарские земли ходить я сам тебе не дам, у нас с хазарами мир, через них торг идет. Пока мир, крепости наши укрепляются потихоньку… Такие вот дела… Не хотел бы я оказаться на твоем месте…
Еще выпили, закусили вяленой рыбой, помолчали. Потом Волегость продолжил:
- Можешь вернуться к Буривою, а если там Бравлин?
- Я его… терпеть не могу. Как вспомню его надменный вид, меня всего переворачивает… Весьма тщеславен твой Бравлин, – вдруг со злобой проговорил Раст, пытаясь встать (он был сильно пьян).
Северский князь спокойно потряс руса за плечо, усаживая на место:
- Почему он мой? Он скорее твой, чем мой. Не суди, брат, не зная. Ведь, по твоим словам, ты не знаешь, где он сейчас и что с ним стало. Может, он теперь другим стал? Да и думы мои не о Бравлине, а о тебе. Тебе, княже, идти на озеро Неро надо: вот действительно где ты нужен. Твои знания, твое умение владеть оружием нужны. Беда заключается в том, что никто еще через все вятичские земли насквозь не ходил… А туда путь лежит только через вятичей.
- Я пройду.
Волегость пристально посмотрел в мутные от выпитого хмеля глаза Раста:
- Пусть твои боги помогут тебе. Поживи денька три-четыре у меня, наберись немного сил. Дорогу я тебе укажу на первых порах, до того места, где в Оку речка Крома впадает. Сопровождающего дам. А далее… Повторяю: через вятичей еще никто не ходил. Дань хазарам, слышал, они теперь тоже сами собирают, так что и хазары туда носа не кажут… Эх, княже… Наказал тебя морской бог… Может, справедливо наказал: слишком далекий поход ты затеял, а?
Раст понимал, что был пьян. «Отчего это я вдруг так?» – недоумевал он. Видимо, от хорошего пива, от горя, на него обрушившегося за последние месяцы, от потерь, что понес в походе. Туманным взором уперся он в Волегостя:
- Ты меня не хорони… Я еще живой, слышишь? Я еще могу…
- Можешь, можешь, верю, – стал успокаивать Раста северянин. – Ты еще со мной подерись… Черноус! Помоги князю подняться.
Тот поднял и повел пьяного Раста. Уходя, русич поднял вверх правую руку, обернулся, словно в чем-то желая поспорить с Волегостем, но, встретившись взглядом с грозным взором хозяина дома, махнул рукой, и, больше уже ни в чем не сопротивляясь, позволил Черноусу вести себя куда угодно.
Вышел из избы и Волегость. Он был трезв, хотя выпил не намного меньше русского князя. Решил сходить в протопленную баньку.
Там слуга раздел его, облил горячей водой, стал хлестать дубовым веником. Покряхивая, князь думал:
«Раст еще не знает, что Обадия в Атиле всю власть на себя взял. Как это он еще Таматарху проскочил и Дон, все могло оказаться гораздо хуже… Ишь, печать шада гузам показал, находчив! Находчив, и не так уж прям, как хочет это показать. Он гибок и умен, иначе не перенес бы всех этих приключений… А теперь помочь я ему особенно ничем не могу. Вятичей золотом не возьмешь, заморскими товарами не прельстишь… Чует мое сердце, пришлют они мне его назад, как пить дать, пришлют…»

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО КУПЦА СОТКО

У вятичей

Отряд Раста опять сильно уменьшился. Теперь с ним были лишь русы и славяне из северных земель, кубанские остались у Волегостя: тот обещал их хазарам не выдавать.
У впадения в Оку Кромы сопровождавшие Раста северяне удалились: не любили вятичи чужих на своих реках и землях.
Восемнадцать человек во главе с русским князем на трех маленьких лодчонках, приобретенных в обмен на коней у жителей окраинного вятичского селения, плыли теперь по Оке…
Пустынные (казалось) лесные берега Оки смотрели на проплывавших мимо них путешественников неприветливо, настороженно тихо. Погода не радовала русов: по небу проплывали сплошные низкие облака, часто начинался небольшой моросящий дождь, который, обдав гребцов небесной влагой, тут же прекращался. А через пять минут все начиналось снова.
Раст надеялся, что вятичи разрешат отряду пройти сквозь их земли, чтобы вернуться домой Зайцу и Несде, другим жителям северных славянских земель.
«Все должно обойтись, все должно обойтись», – как заклинание, повторял про себя Раст.
«Не обошлось!» – вдруг понял он, увидев за очередным крутым поворотом, как с двух сторон к ним приближаются ладьи вятичей.
- Кто такие? – спросил старший из вятичей.
Раст объяснил. Немного подумав, вятич заявил:
- Приставайте к берегу, будем решать вашу судьбу.
Как тут не повиноваться?
На берегу, чуть далее по течению, их ждал отряд из сорока воинов-вятичей. Никаких селений рядом не было. «Лесная стража», – понял Раст.
На берегу русского князя расспросили более подробно. Раст честно все рассказал: откуда идет, почему, зачем.
Долго совещались вятичи. Потом объявили решение: Зайцу, Несде и другим славянам разрешено было продолжить путешествие, русам приказали поворачивать назад. Заяц сразу же возразил:
- Без русского князя никуда не пойду.
Несда повторил то же самое.
Вятичи еще немного пошептались меж собой, и старший объявил окончательное решение:
- Раз вы противитесь нашей воле, прошу следовать за нами на судное место всех вятичей – Кордно. Там несправедливых решений не бывает. Но учтите: иногда ослушникам дают суровые наказания. Так что будьте готовы ко всему!
- От чужих встали, так свои потоптали! – подвел итог дня Борич.
- Ничего, други, убить нас не убьют (ничего плохого мы для них не сделали), а накажут если – то, думаю, не строго, - подбадривал русов Раст. Только сказал он это как-то вяло, неуверенно. «С полупустыми карманами возвращается князь, оттого и вял так», – решили русы.

*

Охраняли русов демонстративно слабо, ибо в этом не было необходимости: вятичи по реке всех своих знали, а чужие, если захотят бежать, далеко не убегут, схватят быстро. В лесном краю – как в пустыне или степи: свои все дороги знают, чужие будут ходить кругами, пока либо сами к хозяевам не выйдут, либо пропадут в глухих окских чащобах.
Два дня плыли по Оке. Наконец, на высоком правом берегу увидели большой городок, окруженный земляной крепостью с деревянными угловыми башнями. Это и был Кордно, главный город вятичей.
Пленников разместили в просторной избе, выходить из которой запрещалось. Объявили: суд будет накануне Ярилина дня. Раст посчитал: уже скоро, послезавтра, четвертого червня.
В день суда русов вывели на судную площадь не сразу: вначале решались наиболее сложные и тяжелые (по провинности) дела.
Только после полудня очередь дошла до них. Раста с его воинами поставили перед Советом старейшин и большой толпой любопытствующих.
Самый пожилой старейшина (его звали Голованом) крикнул Расту:
- Говори!
Раст в который раз объяснил свое присутствие в земле вятичей. Когда кончил говорить, Голован спросил Раста:
- Ты – князь?
- Да.
- Ведомо ли тебе, княже, что в земле вятичей князей нет, а приходить к нам могут только князья-хазары, которым дань платим?
- Не ведомо.
Гул сожаления прошелся по толпе. Раст подумал: «Эх, вот когда мог бы пригодиться перстень Обадии. А его уже не вернешь…» Голован нахмурился, спросил:
- Еще кто хочет о чем-нибудь русов спросить?
Воцарилось молчание. Голован погладил свою седую бороду и снова приказал:
- Юрас, говори!
Раст посмотрел на вышедшего вперед из толпы вятича: это был старший воин, задержавший их на реке.
Юрас рассказал, как предложил русам вернуться, как те отказались, как за Раста вступились Несда и Заяц.
Опять заговорили в толпе, Раст попытался определить по интонациям, сочувствуют им или нет, но не смог.
Голован опять погладил бороду, спросил:
- Еще кто хочет о чем-нибудь Юраса спросить?
Подняла руку молодая женщина (их здесь было немало):
- Можно мне?
Старейшина одобрил:
- Говори, Ярушка, только о деле, не отвлекайся.
- Конечно, старейшина Голован, о деле, только о деле… Спросить хочу Юраса, муженька своего, что русов привел… Юрас, чего это ты в дозоры чаще других ходишь? Или умнее всех? Или никого уже у вятичей не осталось? Вон, и Кукуй, и Руслан дома бывают, а они, думаю, поопытнее тебя будут… Или жена молодая надоела?
Раздался, против всех правил, дружный хохот в судное время. Голован сначала крепился, усиленно хмуря брови, но потом и он не выдержал, его рот расплылся в широкой улыбке.
Женщина продолжала, едва стало потише:
- За что же их, люди добрые, наказывать? Домой шли, к себе, - за это, что ли? Ну, а если наказывать, так пусть останутся у нас, поживут с нами, посмотрите на них – сильные, крепкие мужи, смотрят по-доброму, могли бы много полезного для нас сделать…
Тут уже не выдержал Юрас:
- Я вот на тебя дома посмотрю по-доброму…
В толпе опять засмеялись.
Вмешался Голован:
- Тихо! Юрас, тебе слова не давали, молчи, а то накажу! У тебя, Ярушка, все? Кто еще хочет или спросить, или сказать?
Из толпы раздался знакомый русам голос:
- Люди добрые и справедливые, позвольте мне!
На середину площади вышел молодой, очень высокий и худой мужчина. Раст его сразу узнал, и от этого возникло такое чувство – слово камень свалился с сердца.
- Говори, чужак!
- Я не вашего племени, это верно, но, может быть, меня здесь знают?
Он слегка скособочился, делая вид, что внимательно слушает ответ на свой вопрос.
Добрая половина присутствующих подняла руки.
- Это же Осьмиглаз, старейшина из городка на озере Неро в земле мерян! – за всех ответил Юрас.
- Да, это я. И я, старейшина Осьмиглаз, подтверждаю слова Раста. Он идет к нам, и он нам нужен, очень нужен! К нам по Волге пробираются дружины булгар, а от вас булгары далеко, мордва и мурома вас заслоняют… Мы готовы заплатить за уход от вас русов. Сорок шкурок чернобурых лисиц – таков наш выкуп! А нападать на вас русский князь никогда не будет: у нас своей земли хватает…
При слове «выкуп» гул одобрения пронесся по толпе.
Голован, гладя длинную седую бороду, спросил:
- С каких это пор словене себе на шею сажают чужих князей? Не боитесь, что шея не выдержит?
- Не боимся! – коротко ответил Осьмиглаз, прямо глядя на Раста.
- А вот у нас чужих нет, сами себе хозяева, сами судим и приговариваем! – похвалился главный старейшина и посмотрел на своих товарищей.
Те одобрительно закивали головами.
«Если бы себе хозяевами были, не платили бы дань хазарам», – подумал Осьмиглаз, но ничего не сказал, лишь пожал плечами.
Посовещавшись с другими старейшинами, Голован огласил решение:
- Русов за выкуп отпустить! Осьмиглаз, сдай, будь добр, выкуп главному волхву, а ты, Юрас, проследи, чтобы русы у нас не задерживались, чтобы уже сегодня до захода солнца их в Кордно не было! Пусть идут с Осьмиглазом!
- Слава старейшинам! – был ответ толпы, довольной решением судий. Лишь Ярушка уходила, понуро качая головой: опять ее муженек удалялся от нее. Почему ей так не везет?
Не дожидаясь вечера, русы загрузили свои суда и вместе с ладьями Осьмиглаза двинулись к устью Москвы-реки.
…Раст и его спаситель плыли вместе. Старейшина рассказывал, что только с этого года вятичи разрешили присутствовать гостям от других славянских племен на судном дне.
- Случись твой приход в прошлом году – повернули бы тебя обратно к северянам! – смеясь, довольный своим выступлением на площади Кордно, говорил Осьмиглаз.
- Как же ты в вятичах оказался? – допытывался Раст.
- Разыскиваем тебя, княже, уж больно загулял ты! Смекнули с Кряжем: если осенью не пришел, значит, не все гладко у тебя, где-то тебя задержали… Далеко ходить мы не умеем, как ты, а к соседям наведываемся часто… Я вот – дружбу с вятичами завел, Вершило все в Булгар ходит… В кривичи сам Кряж по Волге ходил… Нагадали нам, будто  ты живой и где-то рядом. Вот и ходили, искали… И нашли! Или ошибаюсь, дальше пойдешь? Слышал, уж нет на этом свете Буривоя, ладожского князя?
- Как это – нет? – удивился Раст.
- Так, нет… Правит теперь там Гостомысл, сын Буривоя…
Осьмиглаз то много и сбивчиво говорил о новостях в своих поселениях, то задавал много вопросов Расту, а сам думал: «Только бы ничем не выдать себя… Только бы Раст раньше времени не догадался…»
Среди многих вопросов был и такой:
- Много ты, княже, повидал разных народов, скажи-ка, – схожи они между собой или все разные?
Задумался Раст.
- Наверное, разные… Конечно, разные. Одни спасают терпящих кораблекрушение, как пруссы, другие, наоборот, используют неписаный «закон моря»: что выброшено бурей, то принадлежит тому, кто подобрал добро на берегу. А третьи не только присваивают себе твои вещи, но и самого тебя делают своим рабом. Одни всегда честно протягивают руку помощи, другие заискивают перед тобой, пока ты силен, и готовы дать тебе пинка под зад, если ты остался ни с чем.
Раст встал в ладье, глянул на речное раздолье, на лесистые берега, вздохнул полной грудью:
- Много стран и народов повидал, а краше славянской земли нет! У кого-то горы высокие, безлюдные и голые, на которых ничего не растет, у кого-то пески и степи, жара такая, что трава горит, а у нас – и земля родит, и реки полны рыбы, а в лесах – чего только нет! И ягоды, и грибы, и зверья разного сколько бегает! Поверишь ли, были в местах, где несчастного бревнышка днем с огнем не найдешь! Вместо дров помет животных в костер кладут! Не представляю, как там люди живут! Разве можно сравнить жизнь в пустыне с нашей жизнью? Потому и люди, наверно, там совсем иные! Эх! В наших, славянских землях, даже воздух слаще кажется! Дышится легче…
И, сняв свой шлем, он с радостью умылся холодной речной водой.

Дома

Из Москвы-реки волоком перебрались в Клязьму, а когда вошли в Нерль, защемило сердце у Раста: не так он хотел вернуться в ставшие родными места. Мечтал – большим отрядом, привести кораблей полсотни (хотя бы), товаров столько, чтоб и себе хватило, и Буривою еще отвезти…
Осьмиглаз словно прочитал мысли руса. Сказал:
- Да, маловата у тебя дружина. Да не зря я месяцами от вятичей не вылезал, завел там дружбу со многими… Будем ходить сквозь их земли в земли северян, людей набирать с юга… Да и некоторые вятичи к нам перебраться хотят, не всем понутру жесткие вятичские родовые порядки… Будет, княже, у тебя народ…
Через неделю тепло встретили Раста в городке на Саре, но Осьмиглаз все торопил, торопил князя в городок на берегу озера.
Раст удивлялся:
- Что там особенного? Или детинец успели отстроить, пока меня не было?
- Увидишь, княже, увидишь…
Сели в ладьи, поплыли к озеру.
Вот и озеро. Раст попробовал воду на вкус. Другой вкус у северных озер, совсем не такой, как у рек, текущих в южных краях. Может, потому, что вода холоднее  и тяжелее, кто знает? Или родное всегда слаще кажется?..
Вот и городок показался… Такой же, как и год назад. Вот он ближе стал: бодро гребцы опускают весла в воду, быстро летит к берегу судно…
Такой же городок, такой же! Отчего же так хитро улыбается этот долговязый старейшина?
Народ на берегу. Вот уже можно разглядеть лица… О боги, кто это там, как мальчишка, бегает вдоль берега, нетерпелив так, что готов бежать по воде до судов? Да это же Славко, веселый неугомонный Славко кричит и машет руками ему, Расту!
А это…
Показалось Расту, что вся синь летних небес и голубизна озера перешли в эти прекрасные, милые и такие знакомые глаза! Скромно стояла Санда немного в стороне от всех, слегка, будто неуверенно, помахивая белым платочком.
Не дождался Раст, пока носы лодок уткнутся в прибрежный песок, по пояс провалился в ледяную озерную воду, побежал к Санде мимо нахмурившихся старейшин, знакомых воинов, жителей городка. Обнял любимую, зацеловал при всех.
- Отпустил тебя морской владыка, отпустил… Будешь теперь моей женой, никуда теперь без меня, никуда…
Санда только плакала и молча улыбалась: наконец и она нашла любимого, и главное – она любима!
Через некоторое время Раст вспомнил про Славко и остальных.
- Славко, ты жив! Как же это?
- Ай, княже, вижу, забыл, что говорил я тебе про писаные знаки на моем Роде! Наши корабли целыми и невредимыми вынесло на берег, когда тебя уже связанным увозили лихие люди Хвалисского моря! Гнаться за ними было бесполезно. Подобрали мы многих, лежавших на берегу без сознания. Кто-то, как Санда, пришел в себя, некоторых спасти не удалось, нахлебались други морской водицы вволюшку, через край… Сходили мы в Дербент, а потом вернулись и прошли все степи вдоль побережья на конях – тебя не было! Тогда мы достигли Дона, пересели в ладьи и двинули к северянам, кривичам – тебя нигде не было! А угадай, кто нас водил все это время?
Неожиданно раздался чей-то крик:
- Корабли слева!
Слева – значит, с севера, от Волги. Их было не много, только пять. Но рисунок паруса первой ладьи Раст очень хорошо знал. Такой рисунок делал только один человек в словенском краю – Сотко.
- Он, стервец, он! – закричал не своим голосом Славко. – Он нас и водил, княже!

*

Совпадение было удивительным. Одновременно в городок на озере пришли два отряда – Раста и Сотко. Волховский купец шел дальше, в Булгар, а Раст уже пришел в город, где его ждали. По этому случаю местные старейшины устроили пир прямо на центральной площади.
Сотко и Раст не могли наговориться. Еще не были накрыты столы, а они уже рассказывали друг другу истории, одна интереснее другой. Сотко часто брал Раста за руки, тряс их, приговаривая:
- Ведь прошли, всю Волгу прошли, княже, всех людей своих сохранили, спасли! Хорошо, Раст, как хорошо-то! Ведь пройдем, обязательно пройдем теперь уже хожеными тропами снова! Правда же? Как я рад, как я рад, княже!
А когда все было готово, и открыли большие горшки, в которых были горячие овсяная и пшеничная каши, приготовленные на меду, - от них пошел такой вкусный запах, что все быстро заняли свои места на скамьях, никому особого приглашения делать не пришлось.
Первым делом встали и помянули тех, кто не смог выдержать испытаний судьбы: погибли в южном море Павана, Медвежий Коготь, много славян и русов, чьих имен Раст и Сотко даже не знали.
А потом…
Потом, подняв полный кубок медового напитка, Раст объявил:
- Завтра, уважаемые приозерцы, приглашаю всех на мою свадьбу!
Гуляли далеко заполночь, разведя костры. Провозглашали здравицы:
- Слава князю Расту!
- Слава русскому воинству!
- Родной земле славянской – слава!
Вопреки обычаям, уже сейчас Раст был вместе с Сандой, не отпуская ее ни на шаг от себя. Раст – званый князь от волховских словен, ему всё можно, - старейшины это понимали. Хоть и мало он привез добра с юга, а всё же привез, и раздал всем: и воинам дружины, и старейшинам городка, и простому люду кое-что досталось. Люб он был в этом городке, и невеста его уже успела прижиться здесь, помогая хворым женщинам и детям. Оттого и радовались все, глядя на их счастье, которое было сейчас и будет еще впереди.
Когда все свалились под стол (и на стол) от усталости и сильного хмельного напитка, они вдвоем вышли на самый берег озера встречать рассвет.
Глядя на безбрежные водные и лесные просторы, Раст обнял Санду, сказал:
- Теперь у меня все, все получится! Построю здесь великий град, не хуже Ладоги, будут ходить через это озеро сотни кораблей, из Ладоги, Новгорода, Булгара, самого Атиля, населю этот край свободными и счастливыми людьми, никому не будем дань платить! Веришь ли мне, Санда?
- Верю! – был ответ.
В эту волшебную минуту вместе с Сандой ответили князю
и деревья лесов: «Верю!»,
и новенькие домики у озера: «Верю!»,
и само озеро, и алый рассвет над землей, и вся эта прекрасная лесная страна: «Верю! Верю! Верю!»

Горе Гостомысла

Много лет прошло с тех пор…
Раст выполнил обещание, данное Санде и всем жителям, живущим окрест.
- Чей это град? – удивлялись вновь прибывшие в эти места, рассматривая крепкие деревянные стены с башнями, окружавшие высокие, не углубленные в землю, добротные избы и хозяйственные постройки местных жителей.
- Известно чей, Ростов град! – привычно отвечали горожане: сюда теперь часто наведывались гости от кривич, от вятич, из Великого Града – Ладоги.
Санда (которая получила славянское имя – Снежана) родила мужу трех сыновей и трех дочерей. Сыновья росли настоящими богатырями, а дочери – умными, смышлеными красавицами. Породниться с Растом хотели теперь и булгарский царь, и вятичские, и муромские старейшины.
Ростовские ладьи часто бывали в Булгаре, Атиле, Ладоге.
Успешно шли дела волховского купца Сотко.
После того, как Гостомысл укрепил новый город на Волхове – Новгород, он перебрался туда. Из Новгорода отправлял торговые суда в Пруссию, на Руян, в Ростов. К Расту ходил теперь новой дорогой, по Мсте: этот путь был короче кружного через Белоозеро…
Жить да радоваться северным славянам, да случилась у Гостомысла беда: погибли в боях с врагами и умерли от болезней все его сыновья.
Кому теперь передать дело?
На кого оставить земли, где все еще так зыбко и ненадежно? Готовил в преемники старшего сына Выбора, но вот в прошлом году последним из сыновей забрала его к себе Марена: пал Выбор в сражении с финским племенем емь…
Вчера закончили отмечать тризу, посвященную годовщине гибели сына. Никого не хотел видеть и слышать Гостомысл, всех гнал из своей горницы, от еды отказывался.
Все же слуги ему передали: прибыл в Ладогу из Новгорода Сотко, хочет видеть князя. Просит позволения нарушить одиночество Гостомысла, посетить его хоромы. Князь велел передать слугам купца:
- Всегда готов к встрече с ним. Сотко разделит со мной мое горе. Он поймет меня, даст мудрый совет, что делать дальше. Пусть приходит. Жду.

В жаркий летний полдень во дворе княжеского дома встречали Сотко. Купец передвигался при помощи посоха и двух слуг, готовых в любой момент прийти на помощь своему престарелому хозяину. Сотко был не вполне здоров: яркий румянец на бледном лице и выступившие капли пота на лбу говорили о большой физической слабости.
Несмотря на это, князь не спустился к своему давнему товарищу, почти другу, остался ждать на крыльце второго этажа, давая тем самым понять, что горе князя велико и день встречи выбран неудачно.
Сотко не обиделся. Он уже не придавал значения всяким мелочам, старался успеть сделать в жизни главное, то, что, как считал он, не сделает вместо него никто. Поднявшись наверх с помощью слуг, купец подошел к Гостомыслу, молча обнял его, похлопал по спине. Взглянул в опухшие от многодневной тризны глаза князя:
- Прости. Понимаю: это запоздалый приход. Нездоров я, а то обязательно прибыл бы раньше… Чую, не долго мне осталось ходить по земле, а главного тебе еще не сказал… Дело важное, княже.
Гостомысл даже улыбнулся:
- А когда Сотко без дела приходил? И когда у Сотко дела были маленькие, не важные? Не припомню такого… Входи, поговорим, хоть коротко, хоть много дней: спешить теперь некуда…
И сам первым вошел в дверь.

*

Удобно расположившись на скамье напротив небольшого оконца, Сотко отпустил своих слуг. С благодарностью принял из рук князя большую чашу с квасом. Отпил немного:
- Вот и хорошо. А то в горле пересохло от ходьбы, где моя прежняя удаль? Раньше, бывало, двадцать верст пройдешь, – и хоть бы что, никакой усталости, а теперь и десять сажень – препятствие…
Поводил рукой по крепкому дубовому столу, словно поглаживая его.
- Прости, я сразу о деле… Не могу не только ходить, но и говорить долго…
Волоковое оконце было открыто, и со двора доносились голоса слуг Гостомысла, накладывающих на телеги дорогие меха, соль в мешках, бочки с медом, чтобы потом погрузить все это на корабли, отправляющиеся в Пруссию, Волин (город на острове в устье Одры), и далее, к рарогам и данам.
Улыбнулся Сотко, кивнув в сторону окна:
- Крепко стоим мы на этих землях, а, княже?
Гостомысл подошел к окну, посмотрев в него, заметил:
- Помощники у меня хорошие. И среди волховских купцов ты, Сотко, первый. А не уйди с Ладоги Раст с Бравлином, были бы мы с тобой богаче нынешнего, грады понастроили бы вдесятеро больше того, ходили бы к агарянам беспрепятственно, сами хазары, глядя на нашу силу, пошлину бы с нас совсем не брали, ворота к морю радостно открывали… Не сдержали слово русы, данное моему отцу…
Сотко нахмурился:
- Ну, насчет Бравлина ничего сказать не могу, с ним я был недолго. Слух ходит по Полоцку, что какой-то рус пришел в Киев из Таврии, построил в городе церковь, открывает полянам веру христианскую, а имя свое, данное ему в отрочестве, не сказывает… По описанию похож на Бравлина… Сам, правда, не видел, потому судить не берусь.
А вот на Раста напраслину не возводи! Помнишь, что было десять лет тому назад, в весеннюю пору? Когда здесь тебя прижали к стенам градским готландские варяги, и ты готов был с этим миром проститься? Кто тебе в самую трудную минуту на помощь пришел, жизни своей не жалея? А? Забыл?
Лицо князя побелело, по щекам заходили желваки.
…Как забыть такое?..
Вывел тогда из осажденной Ладоги Гостомысл всех, способных носить оружие, ибо знал: запасы в городе еще не сделаны, и долго просидеть за деревянными стенами не удастся. Накинулись хорошо вооруженные готландцы на славян-горожан с трех сторон, начали теснить к воротам…
Полдня шла битва у стен родного города и, видно, закончиться должна была не в пользу Гостомысла. Уже и младшего сына оттеснили от князя и зарубили на глазах отца, уже и сам Гостомысл был тяжело оглушен сильным ударом врага (спас железный шелом, сделанный искусным мастером)…
А когда ослабевшего князя верная дружина вынесла из самой гущи сражавшихся, вдруг увидел Гостомысл: сзади на врагов, проникших уже внутрь города, напала свежая славянская дружина, ведомая каким-то рослым князем в злаченом шлеме и красно-черном плаще…
То был Раст. Не прятался русский князь за спины своих воев, сам прокладывал себе дорогу мечом к осажденной дружине Гостомысла. Летели в Раста вражеские стрелы, сулицы, да, видно, не проста была на нем кольчуга, отскакивало от нее все, как отскакивает деревянная дубинка от каменной глыбы…
Тяжело вздохнул Гостомысл, тихо молвил:
- Предупредил я его, что по весне жду в Великий град недобрых гостей… Что спас город и его жителей – молодец, вечно буду помнить его подмогу. Эх, пришел бы он на час пораньше… Может, не пришлось бы справлять тризну по младшенькому моему…
Оторвавшись от оконца, Гостомысл подскочил к Сотко, ударил кулаком по столу:
- А дань мне не платит! Кем был послан на Волгу? Отцом моим! Отчего же мнит себя хозяином Волги? Или, думает, без помощи Ладоги проживет? А когда звал его в поход на кривичские земли, ведь отказал мне? Отказал! И варяжских воев к себе прельщает!
Купец поморщился:
- Не горячись, княже… Гнев – плохой советчик… Ты разве от воинов-варягов отказываешься? Нет. Платишь им за службу? Платишь. Вот и Раст также. Ведь он простых воев к себе прельщает, не князей каких-нибудь… Худородные не опасны.
А то, что Раст на кривич не пошел, так я тебе еще тогда об этом говорил. Не поднимет Раст меча на славянина. Говорил это тебе?
Гостомысл сел рядом  с купцом, закрыл лицо руками.
Сотко продолжал:
- Все ты помнишь, ничего не забыл… Дань не платит – так ведь ничего он тебе и не должен. Обещался быть младшим для отца твоего, а не для тебя. Для тебя он ровня. А трудно будет, придут враги в Ладогу – только позови, всегда на помощь придет. Невелика у Раста дружина, да таких храбрых и знающих дело воев где еще найдешь? Если только…
Замолчал Сотко, закрыл глаза. Гостомыслу пришлось переспросить (может, заснул старик?):
- «Если только…»?
Сотко сделал вид, что очнулся, но потерял нить рассказа:
- Как дочери твои, княже?
Гостомысл выпрямился, прислонился к свежим, еще пахнущим смолой бревнам стены:
- Что дочери? Дочери – не сыновья, живы – здоровы, да выданы мужьям в дальние края. У всех уже свои дети. Старшая – в чудской стороне, две младшие – за князьями рарогскими.
- Рароги… - Сотко улыбнулся. – Храбрый, мужественный народ. Мне о нем в Арконе сказывали. Рароги и руги, называемые у нас русами, дружеский союз в битвах с врагами кровью скрепили. Самые западные славяне… Даны да франки на них наседают, но, ничего, держатся стойко, горная Аркона на Руяне для них – как кость в горле…
Сотко замолчал, опять прикрыл глаза. Гостомысл нахмурился:
- Обожди, купец. Мы говорили с тобой, где помощи искать, если снова с Варяжского моря нагрянут незваные гости?
Грозно посмотрел на князя Сотко:
- Давно ль таким непонятливым стал, Гостомысл? Или горе тебя разума лишило? На вопрос твой я только что ответил.
…Все, не могу боле. Последнее время сильно ослаб. Пойду. Эй, Черняк, Щука, где вы?
Ударил посохом об пол. Быстро вбежали слуги, подхватили Сотко под руки, повели. Он пошел, тяжело переступая ногами.
И, уже у самой двери, обернувшись, добавил:
- Тебе легче будет, Гостомысл. Я от Трояна мог и отказ получить, мог ни с чем вернуться. Ты же будешь родню свою просить. Помни: не для себя проси, для земли словенской. А в таких случаях рароги и русы еще никогда не отказывали.
…Здравствуй много лет, князь. Прощай.
Постоял, помолчал, словно хотел добавить: «В последний раз видимся, Гостомысл». Но ничего не сказал, лишь долго посмотрел в глаза князю.
Слуги помогли Сотко спуститься по лестнице, забыв закрыть за собой дверь.
Глядя, как медленно тают на половицах тени, отбрасываемые купцом и его слугами, Гостомысл думал:
«Все знает этот мудрый человек. Знает про смелые дружины русов и рарогов, последнее время выступающих всегда вместе. Знает, что уже взрослый мой внук от старшей дочери не годится на ладожское княжение. У него слишком рано проявились такие плохие черты характера, как жадность и трусость. Но как передать власть не старшему внуку? Об этом Сотко не сказал. Это я должен решить сам».
Он вспомнил, как три года тому назад в Ладогу приходил по торговым делам Рюрик, сын его средней дочери Умилы.
Юноша уже успел прославить себя борьбой с морскими пиратами, освобождением славян из урманского плена. Встреча Гостомысла с Рюриком была прилюдной, много ладожских и рарогских купцов присутствовало при разговоре деда с внуком. Поэтому теплой, родственной обстановки не получилось, вопросы Гостомысла и ответы Рюрика были коротки, оба касались лишь самых общих тем.
«Если бы я мог знать тогда… Я бы присмотрелся к внуку повнимательнее… Но уже и тогда Рюрик понравился мне своим поведением, хорошими и точными ответами на мои вопросы. Держался скромно, но с достоинством. Настоящий княжич. Славу защитника славян уже приобрел…»
И задумался Гостомысл о превратностях судьбы…

Эпилог

ТРОПОЮ БУРИВОЯ

Прошло еще три года… Умер Сотко, доживали в своем городе последние дни Раст и Снежана.
Почувствовал приближение смерти Гостомысл, которому было уже за семьдесят.
И вот, для воплощения давно задуманного плана, решил он посетить главного волхва Ладоги, волхва бога Велеса.
Пасмурным летним днем вышел на улицы родного города, отвечая на поклоны жителей легким кивком головы.
Дом главного волхва ничем не отличался от домов других зажиточных горожан, лишь деревянная резная арка у входной двери, расписанная яркими красками, говорила о том, что здесь живет не простой человек.
Стучать в дверь не пришлось: волхв сам стоял у арки, встретил князя словами:
- Давно жду, княже, когда перешагнешь ты порог этого дома.
Вошли в избу. Прямо посредине стоял стол, на котором в плетеном коробе, накрытые узорчатым полотенцем, лежали пироги с рыбой, стояли большой глиняный жбан с квасом,  чаши.
Гостомысл усмехнулся, по-своему поняв слова волхва:
- Кто же из моих сказал тебе, что я нездоров?
- Как это – «кто»? Мне всё ветер говорит, что ходит по улицам города, птички, что внутрь домов заглядывают, пыль дорожная, по которой ты ходишь. Мне люди не нужны, я беседую с каждой живой душой, с вещами людей, могу и в мир умерших заглянуть, у них кое-что расспросить…
Гостомысл налил себе в чашу квасу, выпил все, до дна, пригладил усы и бороду, выразил удивление:
- Ишь ты, в мир умерших…
Вдруг переменился в лице, грозно добавил:
- Эти сказки для простого люда оставь. В мир умерших никто не может заглянуть, даже ты. Мне для общения с богами волхвы не нужны, ибо я – князь в стране своей. Князю боги сами все говорят, говорят другой раз такое, чего и тебе неведомо.
Помолчав немного, Гостомысл прищурился хитровато:
- А если все можешь, то скажи, какой я нынче сон видел?
Недоумение и растерянность мелькнули в глазах волхва, но уже в следующий миг он овладел собой:
- Ты, княже, снам не очень доверяй. Смертному человеку трудно бывает разобраться, какой бог сон спящему показывает… Может, водяной из болот, может, лихо лесное?..
- Ты, волхв, зря не болтай, простым людям такие слова не говори, – прервал хозяина дома Гостомысл. – Люди снам верят. Тебе ли не знать, что бывают вещие сны?
Вот такой вещий сон мне и приснился…
Ты же знаешь, средняя дочь моя, Умила, замужем за рарогским князем… И вот вдруг вижу ее в своем доме, лежит она на ложе, а из ее чрева вырастает громадное дерево, ветви которого поднимают и кладут в сторону крышу дома, покрывают собою весь Великий Град. И на ветвях тех вырастают диковинные плоды, и сколько бы люди их ни срывали, все новые и новые плоды дает то дерево, и насытились все люди земли моей плодами теми…
А? Что скажешь? Что за сон?
Улыбнулся волхв. Он знал, что месяц назад вернулись из рарогской земли купцы, посылаемые князем узнать, как поживает Умила и сын ее, Рюрик. Видно, хочет Гостомысл передать власть Рюрику, минуя детей старшей своей дочери. Что ж, князю виднее… Вслух сказал:
- Сон твой действительно вещий. Пора, княже, посылать за Рюриком и дружиной его. Пусть приходят в Ладогу. Сумеет Рюрик с братьями своими русскими Ладогу защитить и землю нашу укрепить. И род твой, Гостомысл, будет здесь всегда править, покуда стоит Великий Град. Вот о чем сон твой вещий.
Гостомысл ответом остался доволен. Не спеша доел вкусный, еще теплый пирог, похвалил хозяйку дома. Внимательно рассматривая пучки разных сухих трав, развешенных по стенам, важно оповестил волхва:
- Не далее, как завтра, соберу всех знатных горожан, всех волхвов, расскажу про сон. А вы, волхвы, такое толкование сну и дадите, как мне нынче сказал.
Вытерев руки о полотенце, встал, направился к выходу. Волхв – за Гостомыслом, проводить.
«Ждет от меня подарков слуга Велеса. Что ж, не буду обманывать его надежд», – решил князь. И уже во дворе, обернувшись к хозяину дома, заметил:
- Велик твой бог, все знает, все ведает. Правильные мысли в твою голову кладет, дурные изгоняет. Здрав будь долгие годы на радость жителям Великого Града! Через часок пришли людей ко мне, дам дары многие для Велеса. Защитит он скот наш и приплод скоту большой и крепкий даст.
Вдруг пелену облаков прорвал ослепительный луч солнца. Показалось князю и волхву, что луч этот осветил только их, не задевая окрестностей.
Гостомысл улыбнулся волхву:
- Сам Дажьбог подает знак, что мы выбрали верный путь! Следуй по нему, никуда не сворачивая, и тебя не забудут наши внуки и правнуки!
- И тебя, княже, не забудут! – отвечал волхв. – Не забудут, ибо всегда шел ты тропой отца своего, тропой Буривоя!
Все ярче и ярче светило солнце, облака таяли, и вот уже вся Ладога, Волхов, окрестные леса радовались теплу его лучей. И так хотелось верить Гостомыслу, что солнце всегда будет светить над славянской землей, будет лелеять и беречь ее, и никогда не иссякнет на земле род русский, род Дажьбожьих внуков, «внуков Солнца».

ПРИМЕЧАНИЯ

Агаряне – арабы.
«Агарянскую серебряную монету…» – арабские серебряные дирхемы (ногаты).
Ада – еда (санскрит).
Албанцы кавказские – предки азербайджанцев.
Амазонки. – Об амазонках как своих современницах писали историки VIII-XI веков (и даже позже). Например, в VIII веке на территории Чехии возникла своего рода вольница, нечто вроде Запорожской Сечи, с той только разницей, что состояла она из женщин. Резиденцией этих амазонок был «Замок девственниц» на горе Видолве, главарем банды была некая Власта. О каком-то «городе женщин» писал и арабский ученый Абу-Обейд аль-Бакри (1040-1094): «На запад от русов находится город женщин, они владеют землями и невольниками…» Уже в XVII веке итальянский архиепископ Арканджело Ламберти, посетивший Кавказ, якобы видел три племени местных амазонок, воевавших с татарами. Неужели все эти записи – вымысел? Не думаю. Вполне могла возникнуть ситуация, когда женщины какой-либо округи, лишившиеся в ходе боевых действий своих мужчин, отчаявшись и не желая принимать новую религию и власть чужих родов, сами создавали отряды самообороны и органы самоуправления. VI-IX века в Алании – века трудного проникновения православия в культуру и быт асов (осов), ставшее здесь официальной религией лишь в Х веке.
Атиль – столица Хазарии, носила имя реки, на которой располагалась. Во избежание путаницы автор называет их по-разному: Итиль – река, Атиль – столица Хазарии. Возможно, по последним археологическим данным, Атиль располагался в районе современного села Самосделка, в сорока километрах к югу от Астрахани.
Бирка – первая столица Швеции.
 «более века тому назад какие-то русы уже появлялись у стен Дербента…» – Арабский автор ат-Табари (838-923 гг.) писал о правителе Дербента Шахриаре, что тот в 644 г. заявил следующее: «…я нахожусь между двумя врагами: один – хазары, другой – русы…»
Брат - обычное обращение князя к князю. Особенно оно заметно в «Слове о полку Игореве».
Бярмия – северная земля, здесь имеется ввиду Прикамье. В то время волжские булгары еще не определились относительно веры, булгары-мусульмане мирно уживались с булгарами-язычниками.
«…в земле Буривоя пленных христиан не убивают…» – До религиозной реформы Владимира 980 г. восточные славяне кровавых человеческих жертв не знали (в отличие от западных). Владимир первым ввел человеческие жертвоприношения в нашей стране. Летопись так отметила это событие: «И осквернися кровьми земля Руска и холмъ тотъ». Византийский император Константин Багрянородный (913-959 гг.) в своем сочинении «Об управлении государством» так описывает жертвоприношения русов при плавании «из варяг в греки»: «Они приносят в жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные (приносят) куски хлеба, мяса и что имеет каждый, как требует от него обычай. Насчет петухов они бросают жребий, - зарезать ли их (в жертву), или съесть, или пустить живыми». Ибн-Фадлан о русах (921-922 гг.): «…И как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас выходит каждый из них, (неся) с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз (хмельной напиток), чтобы подойти к длинному воткнутому (в землю) бревну, у которого (имеется) лицо, похожее на лицо человека, …и поклоняется ему…» Ни араб, ни византиец не отмечают убийство человека для принесения кровавой жертвы богам.
Воевода. - Когда мадьяры пришли в Паннонскую низменность в центре Европы, местные народы удивлялись, почему командиры их военных отрядов называли себя славянским словом «воевода».
Гашник – шнурок, который завязывался на поясе и держал штаны.
Городок на Белом озере – некоторые ученые подвергают сомнению существование такого городка в начале IX века. Л.А. Голубева, археолог, указывает на существование с конца VIII в. на Белом озере ремесленно-торгового поселения веси, предшественника летописного Белоозера (Л.А.Голубева. Литейное дело на поселении Крутик в Белозерье. М.,1991). А почему бы этому поселению в самом начале IX века не быть славяно-весским?
Грудень – декабрь.
«Заплясали стоячие волны…» – сейши. Наблюдаются в Финском заливе, Онежском озере.
Итиль – хазарское название реки Волги.
Комоедицы – праздник 23 березня-марта.
Кордно – Возможно, название главного городка вятичей происходит из сложения двух славянских слов: кордъ (короткий меч или длинный нож) и дно, значение которого пояснения не требует. Кордно, следовательно, может означать: место, населенный пункт, где оружие не применяется, кладется на землю при входе в город, не поднимается до вынесения решения по спорным вопросам в судный день.
Листопад – ноябрь по языческому календарю славян.
Марена – богиня смерти и зимы в славянской мифологии.
Медведь – священное животное славян. Не случайно до сих пор за этим зверем сохранилось иносказательное название, означающее: «мед ведающий, едящий». Возможно, настоящее, забытое славянское имя медведя было близко к немецкому его имени – b;r, откуда – берлога, «логово бера». Медведя нельзя было называть прямым именем, чтобы не рассердить, не потревожить духов. Его можно было убить в силу какой-либо необходимости (например, защищаясь), но хвастаться этим было не принято. Вот почему Сотко задал такой вопрос.
 «…не пройдет и ста лет, ничего от Хазарии не останется…» – Волегость ошибся. Хазария пала в результате похода русского князя Святослава в 966-967 гг. Причина быстрой гибели Хазарского каганата заключается в том, что, по словам известного историка Л.Гумилева, «евреи были чужды коренному населению – хазарам, которых они эксплуатировали… хазары своих правителей, мягко говоря, недолюбливали и спасать их не собирались» (Л.Гумилев. От Руси до России. М., 2003, с.43).
Павана – «очищающий» (санскрит).
Полоцк. – К середине IX века Полоцк имел уже достаточно сложную структуру. Поэтому автор предполагает существование городка уже в самом начале IX века.
«Пришла рать великая русская, князь Бравлин весьма силён…» – Рассказ о походе Бравлина в Крым дошел до нас в составе «Жития св. Стефана Сурожского», памятника византийской литературы конца Х века. Рассказ не вызывает у большинства исследователей сомнений, хотя неизвестен ни автор «Жития», ни первоначальный источник описания похода русского князя.
Прямая речь в книге дана в современном написании, ибо рассчитана на читателя начала XXI века. Употребляются лишь некоторые древние слова, понятные сегодня: вои – воины, други – друзья (соратники) и т.п. Если прямую речь героев книги перевести на древнеславянский язык начала IX века, она будет нам непонятна. Приведем только два примера (даже не IX века, а XII-го). Пример первый. «Воле же чтите гость, откуду же к вам придеть или прост, или добр, или соль; аще не можете даром, тогда брашном и питьем: ти бо мимо-ходячи прославлять человека по всем землям любо добрым, любо злым!» (из «Поучения Владимира Мономаха», Лаврентьевская летопись). Общий смысл сказанного современным читателем угадывается, но что значат отдельные слова? И приходится прибегать к специальным словарям (которых в российской провинции не так уж много), выяснять, что «соль» - это посол, «дар» - подарок, и т.д. Пример второй. «Увы, тебе, господине, паробьци твои тебе не знають» (слова слуги Андрея Боголюбского, произнесенные над телом убитого хозяина, Ипатьевская летопись). Здесь надо учесть то, что в определенном контексте известные слова могут иметь другое, не общепринятое, значение. В данном случае говорится не о том, что слуги господина «не знают», а о том, что слуги господина забыли (и по этой причине А.Боголюбский был убит). Мы привели только два примера древнерусского языка XII века. В IX веке, безусловно, он был иным, как наш язык XXI века отличается от речи XVIII века. Так стоит ли коверкать известные всем слова для создания псевдодревней речи? Думаю, - нет, а настоящая речь древних славян VIII – начала IX веков нам неизвестна.
Рароги – самоназвание западнославянского племени ободритов (бодричей).
Рахдониты – еврейские купцы, захватившие в свои руки монополию внешней торговли Хазарского каганата. От персидск. rah «дорога» и don «знать», рахдониты – знающие пути-дороги.
«…река, которую они назвали рекой Солнца…» – Волга древним грекам была известна как Ra, в «Авесте» это Ranha, позже у персов – Raha. В «Ригведе» упоминается Rasa – «великая матерь», текущая на дальнем северо-западе, на старой родине арьев.
«…русские мечи…» – Русы вначале пользовались франкскими мечами, потом стали делать сами такие же.
Сажень прямая древнерусская равнялась примерно 152 сантиметрам.
Самбия – Самбийский полуостров в современной Калининградской области.
Санда – «одаривать» (санскрит).
Сконе – южная Швеция.
Сулицы – дротики, короткие метательные копья.
Таматарха – будущая Тмутаракань, Тамань.
Травень – май.
Урмане – норвежцы.
«Часть воинов…  ушла на службу к царю Абхазии»  - Через сорок с небольшим лет после описываемых событий арабский полководец Буга Старший разобьет абхазского царя Феодосия и обрушится на ценар (санарийцев) – жителей земель, прилегающих к Дарьяльскому ущелью. Последние, упорно защищаясь, обратятся за помощью к «сахиб ас-Сакалиба» (владыке славян). Владыками славян (и об этом хорошо знали на Востоке) в это время могли быть только русы.
Червень – июнь.
Шад – главнокомандующий войсками Хазарского каганата, хакан (каган) – глава государства.

СЛОВАРЬ ИМЕН И ПРОЗВИЩ

Алексей – защитник (византийск.).
Бож (Бус, Бос) – антский князь IV века. Был побежден и распят вместе с сыновьями и 70 знатными старейшинами вождем готов Амалом Винитаром. Об этом было известно автору «Слова о полку Игореве», который писал: «…Готския красныя девы въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом, поют время Бусово…».
Борич – боровой, лесной (славянск.). Распространенное имя у балтийских славян.
Бравлин – русский князь, совершил поход в Таврию. О нем упоминает «Житие св. Стефана Сурожского». Бравлин означает «воинственный».
Брунко – распространенное имя у балтийских славян.
Буривой – воин бури (славянск.). Отец Гостомысла, князь волховских словен. На берега Волхова славяне пришли в VI веке.
Вавила – имя сирийского происхождения, буквально означает  «мятежник».
Векш – особо выделанная шкурка белки, служившая платежным средством, называлась «векша». Имя могло быть дано человеку, имевшему неодолимую тягу к торговому и обменному делу (славянск.).
Вершило – высокий. Позднее имя перешло в довольно распространенную фамилию на Руси.
Волегость – благоволеющий к гостям (полное имя). Сокращения: Вольга, Олег (славянск.).
Выбор – выбранный (славянск.). Сын Гостомысла, княжич волховских словен.
Годфрид (Годфред) – датский конунг в 800-810 гг. В 808 году овладел городом ободритов-рарогов Рёриком, при этом взял в плен вождя рарогов Дражко.
Голован – умный (славянск.).
Гостомысл – князь волховских (новгородских) словен, сын Буривоя. Татищев считал, что Гостомысл умер в 860 году. Известен тем, что прогнал иноземных захватчиков с родной земли и отказался выплачивать им дань. Он заключил с ними мирное соглашение, после чего «бысть тишина по всей земли». Возле моря построил город, назвав его в честь своего старшего сына Выбора. Гостомысл имел четырех сыновей и трех дочерей, но все его сыновья либо рано умерли, либо погибли в сражениях. Известна средняя дочь Гостомысла – Умила.
Гурий – львенок (еврейск.).
Дзерасса – легендарная дочь владыки морей, мать нартов, героев аланских сказаний. Ее имя присвоила себе жена Кирилла.
Заяц – уменьшительное от Зай (как Утка – от Ута). По-древнеславянски «заяти» означало скакать, прыгать.
Ивор – господин (кельтск.). Кельтские имена присутствовали в древности у западных славян. Но есть и другое прочтение: Ивор – щепка.
Карл Великий (ок.742-814 гг.) – франкский король с 768 г., с 800 г. – император.
Кирилл – солнце (персидск.).
Корсис – булгарское имя. Известен, например, Корсис из рода Чагатар.
Кряж – твердый, крепкий (славянск.).
Кукуй – родившийся в Купальский праздник (славянск.).
Леон II – царь Абхазии. Был назначен Византией в конце VIII века правителем (эриставом) Абхазии, однако, использовав смуту в империи, провозгласил себя «царем абхазов». При Леоне II грузинский язык окончательно вытесняет греческий. Столица царства – г.Кутатиси (совр. Кутаиси).
Микл – полабское славянское имя.
Несда – несдающийся (славянск.).
Обадия – шад Хазарского каганата (главнокомандующий войсками). В 803 г. (по другим данным – в 808 г.) совершил государственный переворот, превратив хакана (главу государства) в марионетку и установив государственной религией каганата раввинистский иудаизм.
Одоакр (ок.431-493 гг.) – руг (согласно историку VI века Иордану). В 476 г. низложил последнего западноримского императора Ромула Августула и захватил верховную власть в Италии. 476 г. считается условной датой падения Западной Римской империи. В 493 г. государство Одоакра было завоевано остготами, сам Одоакр убит по приказу остготского короля Теодориха.
Осьмиглаз – всевидящий (славянск.).
Павана – очищающий (санскрит).
Раст – основатель Ростова Великого. Ср.: г. Росток у западных славян.
Рацлав – славный раченьем (старанием), славянское имя.
Русан – русый (славянск.).
Рюрик – измененное Рарог (сокол). Распространенное имя у западных славян (совр. Ререк, Ририк). От славян имя перешло к соседним народам. Известен Рюрик – сын Годолюба, князя рарогов, и Умилы, средней дочери Гостомысла.
Санда – одаривать (санскрит).
Славко – уменьшительное от имен с основой «Слав».
Сотко – славянское имя, означает: «богат, как сот».
Троян – в «Слове о полку Игореве» упоминаются «века Трояна», «тропа Трояна». Возможно, автор «Слова» считает родоначальником русских князей не Рюрика, а Трояна, жившего в IV веке. Позже Троян – распространенное имя у западных славян, а сейчас – фамилия (как имя «Сокол» перешло в «Соколов», «Кузнец» - в «Кузнецов» и т.п.).
Умила – умиляющая (славянск.). Дочь Гостомысла, ладожского князя, жена Годолюба, князя рарогов. Ее сын Рюрик стал княжить в землях волховских (новгородских) словен в 862 г. В романе упомянута еще одна Умила, жена Сотко.
Управка-мерянин – Управка по-славянски означает «справедливый». Вторая часть имени говорит о принадлежности к племени меря.
Утич – от слова «Ута» (славянск.).
Филарет – преемник Стефана на посту епископа в Сугдее (Суроже).
Харун-ар-Рашид (763-809 гг.) – арабский халиф в 786-809 гг. В сказках «Тысячи и одной ночи» представлен добрым и справедливым правителем.
Юрас – беспокойный человек, непоседа (славянск.). Есть другое толкование: от «юровой» - удачливый охотник.
Ярушка – бойкая (славянск.).

КОММЕНТАРИЙ ИСТОРИКА

«Тропою Буривоя» - так назвал А.Ронжин свое произведение. И сразу же вспоминается «Слово о полку Игореве», другая тропа, тропа Троянова:
«О Боян, соловей старого времени! Если бы ты воспел эти полки, скача, как соловей, по воображаемому дереву, летая умом под облаками, свивая славу обеих половин этого времени, мчась по тропе Трояновой, через поля на горы!»
Троян тоже присутствует в романе, это король древних русов-ругов, посылающий воинские дружины вождю ладожских словен Буривою. Но отправляются они в поход не по личной инициативе Трояна, а по просьбе самого Буривоя, мудрого правителя словенской земли.
Заголовок говорит: главные герои романа следуют по пути, намеченному ладожским князем, воплощают в жизнь его мечты.
Время действия ругского князя Раста и волховского купца Сотко – главных героев романа – начало IX века. Место действия – от острова Руян (современный о.Рюген) до Каспийского моря, Кавказских гор, Кубани.
Историки и писатели по-разному решают вопрос, поставленный еще древним летописцем: «Откуда есть пошла Русская земля?» По-своему видит его и автор романа «Тропою Буривоя», связывая появление крупного государственного образования у восточных славян с освоением великого Волжского торгового пути, который предшествовал Днепровскому «из варяг в греки».
Собственно, А.Ронжин попытался в художественной форме изложить основные идеи известного историка А.Г.Кузьмина на эту тему. Здесь – и минимальный (практически нулевой) вклад скандинавов в открытие великого водного пути, и присутствие славянских варягов – русов-ругов, и довольно раннее возникновение первых зачатков письменности у славян, и многое другое.
Попытаемся пояснить некоторые моменты истории тем, кто не совсем хорошо представляет себе ту далекую от нас эпоху.
К началу IX века славяне расселились по большим пространствам Северной Европы: от берегов южной Дании, где жило славянское племя вагров, до берегов Волхова, Белого озера, озера Неро.
На острове Руян и на побережье около него в VIII-XIV вв. жило славянское племя рутенов-рунов-ранов-ругов-руян. В источниках этот народ называется по-разному, но уже в раннее средневековье их не отделяли от остальных русских. Читаем в комментарии к «Законам Эдуарда Исповедника» (около 1070 г.): «Земля ругов, которую мы называем Руссией». Комментатор Адама Бременского (около 1075 г.) говорит о подчинении Болеславом Храбрым, польским князем, всей Славонии (Западного Поморья), Руссии и Пруссии. В 969 году магдебургские анналы называют жителей острова Рюген русцами. Можно привести и другие примеры.
Островные руяне-русы были могущественным племенем, об их храбрости и мужестве говорят многочисленные источники. Немецкий хронист Гельмольд и уже упомянутый комментатор Адама Бременского отмечают, что населяющие остров руны – единственные из славян, имеющие короля. Но ни тот, ни другой не поясняют, откуда этот титул оказался у руян.
Руяне имели хорошо налаженные торговые отношения с Восточной Прибалтикой, Ладогой. Их могущество было подорвано в 1168 г., когда на остров высадились войска датского короля Вальдемара I Великого.
15 июня 1168 г. была взята Аркона, главный город-крепость руян. Епископ Абсалон в тот же день повелел разрушить славянскую святыню – храм Световита, все храмовые ценности вывезти в Данию. Теперь можно только догадываться, каких именно ценностей лишилась славянская земля. А.Ронжин предполагает, что жрецы Руяна владели тайной узелкового письма. В принципе, такая гипотеза имеет право на существование. Прямых доказательств существования узелковой письменности на севере Европы нет. Но есть косвенные. Вспомним хотя бы вступление в карело-финском эпосе «Калевала»:

Я смотал в клубочек песни,
закрутил в моток сказанья,
положил клубок на санки,
поместил моток на дровни,
на санях привез к жилищу,
к риге притащил на дровнях,
положил в амбар на полку,
спрятал в медное лукошко.

Долго были на морозе,
долго в темноте лежали.
Уж не взять ли их со стужи,
не забрать ли их с мороза?

Не внести ли в дом лукошко,
положить ларец на лавку,
здесь под матицею славной,
здесь под крышею красивой?

Не открыть ли ларь словесный,
со сказаньями шкатулку,
узелок не распустить ли,
весь клубок не размотать ли?
(Перевод Эйно Киуру и Армаса Мишина)

Славяне и финны веками жили по соседству, общие черты в культуре этих народов отрицать нельзя, и если узелковая письменность была у финнов – почему бы ей не быть у славян?
Возможно, с детства всем знакома поговорка: «Наврал с три короба». Почему народная память сохранила такое странное сочетание: вранье – в трех коробах? Что можно сложить в короба? Видимо, поговорка родилась уже в христианскую эпоху, когда церковнославянскую письменность служители церкви старались отделить от любой другой, «неверной», которую волхвы хранили в коробах…
Вот и намотаем себе это на ус (еще одна «странная» поговорка, поучающая запоминать сказанное, прочитанное). Может быть, при чтении узелков нити рассказа раньше наматывались на специальные «усы»?
Вернемся, однако, к последним векам существования руянской культуры. То, что не смогли уничтожить захватчики, разрушила сама природа. В 1308 году страшное землетрясение разрушило Руян, значительная часть острова ушла под воду, от основного острова откололся островок Руден. Славянское население уходит с острова. И в 1402 году на острове Рюген умерла последняя женщина, говорившая по-славянски. Фамилия ее была – Голицына.
Таков печальный конец истории островных ругов-руян. А где ее начало?
И вот здесь большое поле для самых различных гипотез.
Впервые ругов на южном берегу Балтики упоминает в I веке римский историк Тацит.
Во II – III веках руги в Прибалтике ведут борьбу с готами (по сообщению историка VI в. Иордана), и хотя они были сильнее германцев «телом и духом», тем не менее были побеждены готами.
В 476 г. руг Одоакр во главе войска, состоявшего из ругов, скирров, туркилингов, низверг последнего императора Западной Римской империи. Позднее руги воюют друг с другом, одни – на стороне Одоакра, другие – на стороне своего короля Фелетея и его родственников.
Кем были эти руги I – VII веков? Славянами? Скорее всего – нет, хотя один из героев романа, Брунко, горячо доказывает ладожскому купцу Сотко, что руги всегда были славянами.
Источники зафиксировали отличительную внешность ругов: многие из них носят плащи, они бреют бороды. Такие традиции могли быть восприняты от римлян (между 307-314 годами руги в документах названы в числе римских федератов). А.Кузьмин называет ругов первых веков нашей эры «северными иллирийцами».
К IX веку руги, живущие на южном побережье Балтики и на островах, полностью воспринимают славянский язык и славянскую культуру. Это подтверждают русские летописцы, подчеркивавшие, что «славянский язык и русский – один» язык. Арабский географ IX века Ибн Хордадбех пишет: «…Что же касается до русских купцов – а они вид славян, - то они вывозят бобровый мех, мех черной лисицы и мечи из самых отдаленных (частей) страны славян к Румскому морю…»
И все же, читая источники, обращаешь внимание на то, что русы по отношению к другим славянским племенам занимают особое, привилегированное положение, как бы слегка отдаляясь от остальных славян. Особенно это бросается в глаза при исследовании сохранявшегося еще тогда рабства.
У славян рабы упоминаются в связи с домашним хозяйством, или они сами через русов часто выступают как поставщики рабов на рынки Византии, арабского Халифата, Хазарии. У русов рабами служат славяне, русы активно торгуют ими в странах Востока. Подчеркивается, что переводчиками в дальних странах для русов выступают именно славяне, а не наоборот. Основное занятие русов – транзитная торговля, в том числе оружием (мечами). Для славян торговля – отнюдь не главное занятие, главное для них – земледелие («большая часть их посевов из проса»).
Большинство лингвистов считает, что различие в языках западных, восточных и южных славян берет начало в VII веке. Если это так, то в IX веке западные русы-руяне имели три основных отличия от других славянских поселенцев восточно-европейской равнины:
а) военную организацию дружинного типа, позволявшую совершать дальние походы на кораблях и вести транзитную торговлю,
б) вытекающую из этого возможность выступать ядром славянского ополчения в борьбе с внешними врагами,
в) незначительные, но все же отличия в языке, усугубленные наличием особых слов, характеризующих военный образ жизни.
Вот почему восточные (в основном арабские) источники отделяют русов от остальных славян.
«Значит, мы происходим от этих самых русов-ругов, пришедших из Прибалтики?» - спросит иной читатель.
Не надо торопиться с такими выводами. Внимательно еще раз перелистаем роман.
Вот перед нами волховские князья Буривой и Гостомысл (дед Рюрика, родоначальника русских князей), защищающие свои земли от захватчиков. Вот купец Сотко, чье имя напоминает былинного героя Садко, готовый выполнить самое сложное поручение своего князя в целях укрепления родной земли (кстати, образ былинного героя всегда вырастает в народном творчестве из образов нескольких реальных лиц, живших в разное время, и А.Ронжин поселяет одного из прототипов Садко в IX веке). Вот молодой путешественник Заяц, оставляющий свою любимую жену, которого гонит вперед не столько жажда обогащения, сколько обычное человеческое любопытство, желание посмотреть на дальние страны и народы. Все эти люди – не русы, а обычные славяне, которых потом назовут словенами новгородскими.
Русы лишь дали свое имя нашей земле, их дружины находились в немногих, но исключительно важных центрах нашей земли: Ладоге, Новгороде, Киеве, Чернигове, Ростове Великом… Их было не более одного процента от общей численности славян, живущих на лесных просторах Восточной Европы. И современные многочисленные Кузнецовы, Сидоровы, Ивановы – от летописных дреговичей, северян, кривичей, полочан, словен новгородских… А еще мы потомки исчезнувших (но не истребленных!), растворившихся в славянском море народов: голяди, муромы, мери, веси, торков, берендеев… И все те народы (и многие иные) еще в древности «прозвася Руская земля».
В заключение – несколько слов об исчезнувшем роде Санды, жены князя Раста. Автор романа выводит Санду из племени, отставшего в далекие времена от общего потока ариев, ушедших на юг и покоривших во втором тысячелетии до нашей эры аборигенные народы Индии. Возможно ли такое?
Отсылаю любопытствующих к книгам Натальи Романовны Гусевой, известного индолога и этнографа, доктора исторических наук («Славяне и арьи. Путь богов и слов», «Русский север – прародина индо-славов»). Из них можно узнать, насколько близки праславянский язык и санскрит, религии древних арьев и славян, откуда на европейском севере России десятки гидронимов, читаемых (то есть имеющих смысловые понятия, а не просто набор букв) исключительно на санскрите. До нашей эры соседями праславян на востоке были древние арии, жившие на берегах Северного Ледовитого океана, Среднего Поволжья. Все ли роды индоариев захотели уйти на юг?
«О.Н.Трубачев установил целый ряд пунктов, где осели на полпути, отстав от общего потока, части этого массива. В частности, это синды, соседи скифов в Приазовье» (Б.А.Рыбаков. Язычество древних славян. М., 1997,с.773). И если были такие пункты в Приазовье – почему бы им не быть в Прикамье? Такая гипотеза вполне допустима.
Надеюсь, роман заинтересовал читателя своим необычным сюжетом, заставил задуматься над узловыми моментами ранней отечественной истории.

Я.Д. Соколов, кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры Российской Федерации