Кубики крови - капельки жизни

Золотая пора человека   - детство. Счастливое. Безмятежное. Веселое. Незабываемое. Только в детстве бывают бесконечно длинные дни, самые яркие цвета, самые вкусные конфеты. Все самое, самое…

Дети – это цветы жизни. Если Ребенка лишить Детства, лишить Любви, он не просто что-то потеряет, но не сможет полноценно развиваться, не станет той Личностью, которой мог бы стать, если бы не было отнято детство…
У детей взрослые не отнимают детство, отнимают жизнь.

История, которую творили люди, не раз бросала на свой алтарь детские жизни. История, беспощадна к детям! Какое сердце не содрогнется слыша только официальную статистику: 13 миллионов детей, уничтоженных фашистами во Второй мировой войне! В годы немецкой оккупации в городе Макеевке, тогда еще Сталинской области было создано 12 концлагерей для массового уничтожения и порабощения мирного населения лишь за то, что они не арийцы, не принадлежали к высшей расе…
В Макеевке, как значится в акте о злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками над советскими гражданами гор. Макеевки с 22 октября 1941 г. по 5 сентября 1943 г., «для более организованного массового истребления детей, по приказу коменданта города майора Мюллера, предатели родины, бургомистры… Подгаевский В.С. и Стрюк П.К. 5 февраля 1942 г. организовали детский дом «Призрение» - «Киндер-Хаймн», а при горуправе – специальный отдел общественного призрения. В детском доме был установлен исключительно тяжелый режим, детям по несколько дней не давали хлеба, кормили всякими отбросами, отсутствовала медицинская помощь». Этот самый дом, по сути, был концлагерем для массового истребления детей. Здание, где в 1942-1943 годах располагался госпиталь для немецких солдат, сохранилось до сих пор и находится по адресу: г.Макеевка, ул. Панченко 1а.

Согласно расовому бреду нации, кровь славян являлась не годной и оскорбляющей при спасении жизни немецких солдат. Однако в нужде последних годов войны вермахт обошел данный запрет. На восточном фронте тысячи украинцев и белорусов были принуждены к донорству крови.

Детишек довели до смерти. «В результате истощения, эпидемических болезней и отравления пищей погибли свыше 300 детей, трупы которых были зарыты в ямах около поселка Соцгородок». Нацисты использовали детей как «биологическое сырье». Самому младшему донору из дома «Призрение» было всего 6 месяцев, самому старшему – 12 лет.

Врачи Будыка и Пасовский, работавшие до, во время и после войны в первой городской больнице, рассказывали, как в годы оккупации эту больницу превратили в немецкий госпиталь. Немцев здесь не только прекрасно лечили, хорошо кормили, но еще и обеспечивали детской кровью. Из ближайших окрестностей сюда свозили младенцев и без сантиментов до последней капли забирали кровь. Еще одним источником поступления крови был детский дом «Призрение». В приют свозили детей, чьи родители погибли или же были угнаны в Германию на принудительные работы. Одной из них была и Галина Самохина (урожденная Илющенко), едва ли не единственная оставшаяся в живых воспитанница дома «Призрение», она рассказывала: «В приюте мы постоянно слышали звуки выстрелов. Это расстреливали людей. А дети постарше, чьи спальни выходили окнами к парку, видели, как горожан водили на расстрел. И рассказывали нам, младшим, что видели в парке торчащие из-под земли… руки и ноги».

У восьмилетней Гали было два братика — пятилетний Володя и трехлетний Славик. Однажды мама отправилась в какое-то село менять вещи на продукты и не вернулась домой. Как выяснилось, женщину угнали на принудительные работы в Германию. Она освободилась лишь в 1945 году. Дети остались одни. Младшего Славика забрала к себе зажиточная бездетная семья. А Галю и Вову полицаи увели в приют.
- Кормили нас ужасно: свалят прямо во дворе бричку гнилой свеклы или початки сухой кукурузы, от которой аж зубы трещали, а мы все это жадно расхватывали, чтобы не умереть с голоду, — вспоминает Галина Григорьевна. — День массового отравления я помню очень хорошо. На улице стояла невыносимая жара. В приют привезли бочку с кровью убитых животных, в которой плавали зеленые мухи. Эту жижу запекли и дали нам на завтрак. К 11-ти часам утра все отравились. Многие, особенно маленькие детки, умерли. У меня же потемнело в глазах, я вышла на улицу и легла на лавку, стоявшую у входа. Нянька схватила меня за волосы и куда-то потащила. «Быстро на промывку!» — кричала она. Всем выжившим детям сделали промывание желудка.

Узников приюта убивать не спешили: они были нужны как доноры для раненых немецких солдат.
 — Няня приходила ко мне со словами: «Тебе нужно сдать анализ крови», отводила в комнату, где у меня брали кровь, — вспоминает моя героиня. Но однажды я попыталась убежать, потому что после этих анализов мне было очень плохо, несколько дней кружилась голова.

Сбежать Гале не удалось. Няня схватила ее за руку и потащила в комнату, где находился медицинский кабинет. Пока надзирательница волокла ее по коридору, девочка увидела, как из той комнаты вынесли безжизненное тело мальчика.
В кабинете у кушетки стоял немецкий офицер, а за столом, уставленным пузырьками, сидел доктор. Галю положили на кушетку, повернув лицом к стене. Почувствовав боль от укола в руку, Галя обернулась и увидела, как от ее руки отходит проводок. Она не знает, сколько так пролежала. Только помнит, как доктор стал осторожно поднимать ее за плечи, затем дал проглотить какую-то темную таблетку. Потом она очутилась в своей постели. Несколько дней девочка не могла подняться: «Я теряла равновесие и падала».

 — Не знаю, сколько крови могли выкачать у истощенного ребенка, но многие дети умирали, — рассказывает моя собеседница. — Однажды я заглянула в нашу кладовую, которая находилась в коридоре, и поняла, что там хранят вовсе не еду…
В спальне, где Галя прожила два года, была стеклянная дверь. Сквозь стекло просматривался коридор, в конце которого находилась кладовая. Однажды Галя увидела, как надзирательница открыла дверь в кладовую какому-то мужчине, и он вынес оттуда что-то, обернутое в ткань. Галя и раньше видела, как этот человек время от времени забирает что-то из кладовой и кладет в бричку во дворе, накрывает черной попоной и увозит. Увидев, что дверь в кладовую осталась открытой, Галя помчалась туда, надеясь найти что-нибудь съестное.
 — Заглянув в кладовую, я увидела, что в ней в штабель сложены тела детей на высоту моего роста, — вспоминает женщина. — Не помня себя от страха, я побежала на второй этаж в спальню для мальчиков. Там жил мой младший брат, и я хотела посмотреть, жив ли он. Увидев брата, немного успокоилась.

6 сентября 1943 года - день, когда советские войска вошли в Макеевку, макеевчане, узники и Галина Самохина вместе с ними запомнила как один из самых счастливых в своей жизни. На чердаке приюта «Призрение» красноармейцы устроили наблюдательный пункт.

— Солдаты угощали нас сухариками и кусочками сахара, просили спуститься вниз и спрятаться, чтобы мы не попали под обстрел, но мы не слушались, — улыбается моя собеседница. — Один снаряд попал в здание приюта, из окон посыпались стекла, но никто не погиб.
На следующий день в приюте появились новые заботливые воспитатели и врачи.
В начале 1944 года всех бывших узников детдома «Призрение» перевели в интернат в Чистяково (сейчас город Торез), построенный на средства женщин — работниц горной промышленности Казахстана. Это был настоящий рай для детворы. Детдом снабжался продуктами и вещами прямо из Казахстана, где не было военных действий.
 — Лишь спустя годы я узнала, что в 1945-1947 годах послевоенный Донбасс голодал, что хлеб давали по карточкам, — говорит Галина Самохина. — А у нас на столе был белый хлеб, изюм и даже шоколад. Зимой мы щеголяли в каракулевых шапочках и валенках.

В 2001 году Галина Григорьевна решила найти свидетельства своего пребывания в концлагере. В здании бывшего приюта «Призрение» в тот момент располагался детский интернат. Его секретарь достала из сейфа три тетрадки со списками детей, находившихся в приюте. Большую поисковую работу проделал и Макеевский художественно-краеведческий музей в лице его директора – Аллы Алексеевны Перепелицы. Галина Самохина нашла в них и свою фамилию, а также фамилию брата. Благодаря этим спискам на памятнике детям войны — жертвам нацизма появились 120 имен.

 — Имена погибших детей удалось восстановить лишь частично — в тетрадях явно не полный список, — рассказывает председатель Макеевской городской организации бывших узников-жертв фашизма Лариса Симонова.

В 2005 году по инициативе Ларисы Степановны Симоновой и при активном участии жителей Макеевки на месте захоронения 300 детей из дома «Призрение» были установлены 3 мемориальные стелы, на которых написаны имена безвинно убиенных детей. Первая стела была установлена ко Дню освобождения города от фашистов 7 сентября 2005 года, а две последующие со 120 именами и фамилиями детей-доноров – в 2006 году. Памятник скромен внешне, но величествен по своей значимости. Он пока – единственный в мире, именно памятник детям-донорам.

Сегодня этих фактов нет в учебниках, и о макеевских детях-донорах не рассказывают школьникам, изучающим военную историю своего Отечества, а в самой Макеевке остался только один очевидец тех событий – Владимир Волошин, который чудом выжил и смог поведать потомкам подробности происходящего в те страшные годы. Он являлся свидетелем захоронения детских трупов в поселке Соцгородок, где сейчас находится памятник этим детям. Нельзя без содрогания сердца слушать истории о детях, замученных в концентрационных лагерях, ставших жертвами большой войны.
В 2016 году инициативная группа в составе председателя Макеевской городской организации бывших узников-жертв фашизма, почетного гражданина г.Макеевки - Ларисы Симоновой, председателя Совета клуба «Гайдаровец», студента исторического факультета Донецкого национального университета – Антона Саенко и заместителя декана по воспитательной работе исторического факультета Донецкого национального университета – Елены Шкрибитько продолжила поисковую работу по увековечиванию памяти подневольных детей-доноров из Макеевского дома «Призрение».
След их непрожитых жизней растаял в истории – от многих из них не осталось даже фотографий… Они исчезли во мраке бытия… Бесследно…

Самое важное сегодня – сохранить эту священную память, сберечь дорогие места, где похоронены дети-доноры, что бы не пришлось переписывать историю начисто, с белого листа.