Ненормальные

— Может ты к врачу сходишь? — спрашивает Соль?

Ага, сейчас. Допью свой чай с майонезом и побегу. Нет, Соль хороший человек. Она меня с Елисом познакомила. А Елис у нас психолог. Он важный. Но лезет Соль зря. Зачем мне к врачу? Что он мне скажет? Иди, депрессивчик ходячий, воздушком лечись лучше. И солнцу радуйся!

— Не молчи.

— Не пойду я к нему. Уже раз сто сказал…

Соль смотрит на меня с таким взглядом полного сочувствия, что от него просто сдохнуть хочется! Нечему тут сочувствовать. Завидовать надо! Я ж не живу тут у нее, как этот ее Солам. Сидит при каждом нашем разговоре в своем углу и бубнит что-то в телефонную трубку. А телефон к розетке не подключен. Он на Елиса смахивает, но Елис не такой. Елис адекватный.

Он все-таки психолог! А психологи они все такие, сидят перед тобой на стульчике, записывают что-то в свой блокнот. А ты сидишь рядом и думаешь. А думаешь ты одни матерные частушки.

— Ты все же идиот, — говорит Соль, — настоящий идиот. У тебя мозг атрофировался из-за твоего порошка. Что ты удивляешься? Да, я заметила. Солам такой же ходит. С рожей странной. Но я его прощу. Он делится. А ты нет — ты нюхаешь себе спокойно и нюхаешь, и не краснеешь, и не стыдно тебе! И к врачу ты идти не хочешь, потому что он тебя к наркологу пошлет!

Немного не права она. Он, вон, лесбиянка! Я как-то пришел, а у них дверь открыта. Захожу в квартиру, слышу, как кто-то на кухне чем-то бахает и стоны. Протяжные. Женские. Я подумал, что Соль бахает, а на самом деле это Солам ищет что-то. Я в комнату пошел. А там Райя и Соль.

 Мне хотелось блевануть. Я вернулся в кухню к Соламу.

— Удивился? — спросил он.
— Да… И давно она?
— С Райей? Месяц. А так лет семь уже. Выпьешь?
— Выпью, — соглашаюсь я, и Солам наливает мне коньяку.
— Это они еще без всяких железяк. А то Райя бывает еще найдет какую-нибудь металлическую ерунду, нагреет ее и начинает издеваться над Солью. А потом Соль над ней. Мне тут жить страшно становится. Вдруг ночью отрежут чего-нибудь? Кто их знает? Ты пей, пей… Легче будет.

Из комнаты слышится вскрик. Я вскакиваю со стула и несусь снова к комнате. Лучше бы сидел спокойно.  Райя приподняла голову и жестом показала мне уйти. Я попятился назад, кивая головой. Оборачиваюсь и вижу Солама.

— Теплый, ты лучше не мешай. А то третьим будешь. Оно тебе надо? Мотаешь головой… Вот и я так думаю — не надо. Кто их знает?

И я снова вышел из комнаты.

Соль отпила от своего кефира с корицей.
— Зря ты к врачу не хочешь. Мне даже интересно, что он тебе скажет. Вот тебе не интересно, а мне интересно. Ты же Теплый. Ты должен понять, что тебе надо. И вообще, завязывай ты со своим этим белым порошком. Или делись. Я много видела. Я так много видела, что ты и не представляешь. Я детей живых закапывала. Пела им колыбельную и закапывали. Меня просили. Мне было не стыдно. Мне никогда стыдно не было.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — тихо спрашиваю я.
— Из страха, Теплый. Я боюсь, что я скоро сдохну, а то, что я видела сдохнет вместе со мной. Нельзя так, Теплый, нельзя. Оно жить должно. Иначе как? Никак иначе. Ты если боишься пытки — значит ты все скажешь. А если не боишься, то тебя будут пытать. Не боится тот, кто не знает. И вот тебя начали пытать, на костре жечь, руки тебе по обрывали, глаза вырвали… И ты сказал все, что тебе не надо было говорить. Из страха. Думаешь не так что ли? Ошибаешься…

Из страха… Нет, не из страха она мне все это рассказывает. Я гимн могу спеть и скажу, что спел из страха. Ясно же, что нет. Ясно же, что не из-за него. Страх меня никогда не заботил. Почему? Потому что я его не понимал. Не понимал, почему у него имя с маленькой буквы. А если с маленькой, значит он практически ничтожество. А разве заботит меня ничтожество? Нет. И Соль не заботит. Она это рассказала, потому что больше некому. Я тут один у нее… А Солам не слушает. Он сидит в своем углу и хлебает суп из миски. А когда его просишь удалиться, он так тихо смеется, как будто все так и должно быть.

 Я никогда не забуду, как я дома один сидел. Два дня. На спор. Вроде бы ничего такого, а страшно. И не знаешь даже в чем дело. Просто знаешь, что страшно и все. С места не сдвинуться. Тишина. Дождь пойдёт, будет барабанить в окно. И ты сидишь и молчишь. Плохо тебе.

Но если бы ты на улицу вышел, тебе бы ещё хуже было. Потому что по улицам ходят твои дружки. Ты выйдешь, а они тебя обратно затащат.  А те, что наблюдают, смеются. Им смешно, когда другим нет.

— Тёплый. Тебе плохо? — спрашивает Соль.

Мне не плохо. Мне ужасно. У меня та стадия задолбаности, когда уже все равно что с тобой будет. Но и в этом состоянии я могу что-то ещё делать. Это хоть и проблематично, но я могу. Елис ведь тоже может. Он постоянно через силу работает. И ничего. Живой ещё. Он вообще живучий. Я видел, как он бился головой об бетон. Он говорил, что с его работой это единственное, что остается.

— Знаешь, Тёплый, — говорил Елис, — моя жена, прекрасная девушка. Она не готовит есть. Она не спрашивает, устал ли я, если я прихожу домой в двенадцать ночи. Она знает, что я работает. Моя жена не сомневается в моей верности, потому что знает, что моя совесть мне не даст это сделать. Моя жена не хочет детей, Тёплый. И я понимаю ее. Я тоже не хочу. Я стал мало видеть мою жену, но знаешь, Тёплый, от этого я только больше к ней привязываюсь. Она у меня красивая. Она у меня самая красивая. Ты таких ещё не видел! И она любит. О, Тёплый, как она любит! Тебя так никто не любил и не любит. А может и нетак. Можно любят, но ты этого не знаешь.
И он сидит и говорит о своей жене. Долго так. И не думает, что это может быть не нравится кому. Он не спрашивает никого. Но жена у него красивая.

А Соль она непонятная. Она много говорит. Особенно с Райей. Потому что Райя ей нравится. Они за руки держатся. Солам пока непротив. Он ревновать не умеет. Все ждёт, пока я начну. Но я не начну. Я тоже не умею.

Соль смотрит на меня. И я понимаю. Понимаю только сейчас, что у неё просто шикарные глаза. Ни у кого таких глаз нет.

— Странный ты, — говорит она. — Молчишь постоянно. Вспоминаешь что-то. Живёшь воспоминаниями. Не надоело? Это же больно так жить. У тебя же ничего приятного не было? Матери нет. Отца ты не видел. А хочешь? Хочешь, я тебя поцелую? Тебе же больно. У тебя все лицо в царапинах. Потому что ты идиот. Нельзя себя царапать. Иди сюда. Я не сделаю больно. — Соль обхватывает ладонями моё лицо, — какой ты тёплый. А я все знаю. Все-все знаю.

Соль быстро, легко прикоснулась к моим губами. Я не спешил отходить от неё. Она целовала. Много и долго.Как будто зализывала мои раны. Я даже забыл про существование Райи, Солама. Я видел только Соль и больше мне ничего не нужно было. Я люблю неё? Нет.


И тут в комнату еж заходит. Тихо так, не торопливо. Заходит и останавливается. Интересно ему что ли, что тут люди вытворяют.
 
Я не ел около трёх дней. Ничего не жрал, практически не спал. Вспоминал все моменты моей жизни, понимая, что все это никуда не ведёт. Я бы мог сейчас упасть в обморок, но нет. Соль встаёт с колен и снова подходит ко мне немного ближе.

— Ты только не плачь, хорошо? Мы тут все о тебе знаем. Знаем много и даже больше. Ты просто не догадываешься об этом. Но мы тебя все любим. И к врачу ты лучше сходил бы. Может он тебе хорошее скажет. Тёплый… Ты же наш праздник. Наш маленький праздник. Кто нам ещё будет воспоминания рассказывать? Никто.

— Знаешь… Я не хочу так. Вот так, как сейчас. И к врачу я не хочу. Я сдохнуть хочу.
— Нельзя тебе. Нельзя. — Соль закуривает синий Winston. — И мне тоже нельзя. Никому нельзя. Даже Соламу или Елису. Понимаешь? Понимаешь.

И тут я слышу, как кто-то с силой бьёт в пол. Я знаю кто это. Это сосед сверху снова чашки на пол кидает. Ему это нравится. Бить посуду, устраивать Армагеддон. Он у нас химик. Работает кассиром. Говорит на французском, английском, армянском, но не на русском. Прописка из Эстонии, жена в Норвегии… Сам не знает, что он ЗДЕСЬ делает. Но живёт. И бьёт посуду. Красиво жить не запретишь ведь. И ему так же не скажешь. Я пытался, но не вышло. Он в меня тарелкой швырнул. Но я увернуться успел и убежал, пока не поздно. Вовремя.

Соль встаёт со стула и собирается уходить домой к Райе. Слышу, как кто-то плачет за стеной. Кто он? Я его хоть раз видел? Нет. Я тут никого не знаю. Но зато меня все знают. Это и странно.  А Соль вышла из квартиры и ушла. А я остался один на один с этой проклятой тишиной, выгрызающей мой мозг.