Рояль

    Он заполнил собой почти половину небольшой комнаты. Но никто не сетовал на тесноту, а сам Рояль, впервые за многие годы, почувствовал себя прекрасно, осознавая, что, наконец-то, обрел место, о котором мечтал. О, если бы он мог говорить, как много мог бы поведать! Но инструмент способен только издавать звуки и, в силу своих возможностей, передавать ту гамму чувств, которую ему доверяют создатели музыки и ее исполнители. А вот с последними Роялю не везло…
    Он помнит, а это было несколько десятилетий назад, как впервые попал в салон и с нетерпением ожидал того, кто выберет его из немалого числа таких же роялей, - своего будущего хозяина. Время шло, а желающего приобрести не находилось. Было очень обидно: внешне Рояль почти не отличался от большинства своих собратьев, а некоторым было далеко до него. Как изумительно смотрелся его резной, словно кружево, пюпитр! Ножки были чудом изящества и вкуса, отдельным произведением искусства. Лакированная черная поверхность блистала своей гладью, и если бы кто-нибудь заглянул под крышку, то был бы очарован ярко-красным сукном, обрамляющим бронзовую деку. А как натянуты блестящие струны, могущие издавать чарующие звуки! Но особенно он гордился маркой фирмы, создавшей его, – «Блютнер». Так где же тот чародей, способный оценить не внешнюю прелесть инструмента, а его неповторимое свойство – дарить музыку?
    Так думал Рояль, все же надеясь, что когда-нибудь к его клавишам прикоснется человеческая рука. Грезилось, что это будет маститый музыкант, который по достоинству оценит приобретение, или, на худой конец, поставят в какой-нибудь музыкальный салон, и периодически он сможет радовать людей музыкой, которую будут творить различные мастера. 
    Но судьбе было угодно распорядиться иначе… Однажды его, обхватив канатами, бережно вынесли из магазина, и вскоре «Блютнер» очутился в большой комнате, где вокруг него с радостными криками закружилась детвора.
    Их было трое или четверо, голосистых сорванцов, которые вмиг умолкли, когда к Роялю приблизилась стройная черноволосая девочка лет двенадцати. Она открыла клавиатуру и, легко касаясь клавиш, взяла несколько аккордов. Ручки были тонкими, нежными, но в них Рояль сразу почувствовал силу и тот нерв, который отличает талантливых людей…
    Не проходило дня, чтобы Ханна (так звали юную пианистку) не проводила пару часов за любимым инструментом. Теперь он не мог пожаловаться на скуку. Ханна познакомила его с великими создателями музыки – Бахом, Гайдном, Моцартом, Бетховеном, Листом… С каждым днем ее игра становилась все увереннее и эмоциональнее. Под руками Ханны Рояль радовался и плакал, тосковал, негодовал, восхищался или победно исторгал из себя звуки, порождающие неповторимые мелодии.
    Девочка взрослела, время летело, а с ним возрастало и ее мастерство.
    Неожиданно для себя, Рояль вдруг обнаружил, что принадлежит уже не девочке, а влюбленной девушке. Это стало понятно не из услышанных слов, а от прикосновений Ханны, выбора произведений и трепета ее души. Рояль так сроднился со своей хозяйкой, что мог сразу определить ее настроение по тому, как та открывала крышку клавиатуры, как касалась клавиш и как брала аккорды. Но никогда за все годы, проведенные вместе, он ни разу не мог обидеться на неуважительное отношение.
    Девушка обожала свой Рояль, и тот отвечал ей взаимностью.
    Остальные дети, росшие в этой семье, к музыке были равнодушны. Случалось, они, балуясь, стучали по клавишам одним или двумя пальцами, но тут же раздавался голос Ханны:
    - Отойдите, вы расстроите Рояль!
    И все беспрекословно слушались. Ханна и ее Рояль в этой семье занимали особое место - ими гордились. Сдували ли пылинки с Ханны, он не знает, но то, как с ним обращались, ежедневно бережно вытирая и полируя, - незабываемо.   
    …Однажды что-то новое появилось в игре пианистки. Рояль весь напрягся, стараясь уловить причину перемены настроения Ханны. Вскоре он понял, что не только она, но и все окружающие полны тревоги и страха. Это был страх, который окутал Германию в середине тридцатых годов прошлого века, но Роялю была неведома причина, породившая это зло.
    Некоторое время Ханна вообще, впервые за все годы, перестала приближаться к инструменту. Но в последний раз, она подошла, погладила его трепетной рукой, и Рояль ощутил, как несколько слезинок упали на крышку. 
    За ними пришли. «Блютнер» остался одиноко стоять посреди опустевшей залы. Осиротевший Рояль так и не узнал, что его талантливая хозяйка вместе со всей семьей окончила свои дни в газовой камере концлагеря Бухенвальд. Но однажды он почувствовал, что с Ханной произошло нечто непоправимое, и его струны напряглись так, что одна не выдержала и лопнула, издав при этом какой-то щемящий звук. Быть может, это случилось в тот момент, когда не стало Ханны, кто знает?..
    А потом он достался ярым приверженцам нового порядка, поселившимся в освободившейся квартире. Рояль хорошо запомнил эти жирные, потные, короткие пальцы с рыжими волосами, которые с каким-то неистовством стремились извлечь из него бравурные звуки. А он, больной и разбитый от разлуки, издавал что-то похожее на рычание. Часто его колотили безжалостные руки юных отпрысков новых хозяев.
    Роялю было больно, обидно и страшно, и в такие минуты казалось, что его натянутые до предела струны, как человеческие нервы, не вынесут издевательств и лопнут - раз и навсегда. Внешний вид его также поблек, лак потрескался, а по ночам, ссыхаясь, инструмент издавал скрип, подобный стону.
    …Но вот налетела война. Город постоянно бомбили. Дом сотрясался от взрывов, и иногда Роялю казалось, что дни его сочтены. Но «Блютнер» воспринимал это стойко, без трагедии. Он выполнил свой долг – приносил радость людям, познал настоящего пианиста. И чем служить утехой его последним хозяевам, которым недоступно чувство прекрасного, и для которых он просто мебель, способная издавать звуки, то уж лучше в одночасье превратиться вместе с домом в груду обломков.
    Но судьба Рояль хранила. Скоро утихли бомбежки, и умолкла канонада. Хозяева куда-то сгинули, и среди привычной немецкой стала слышна русская речь.
    Его не трогали. Никто не порывался на нем играть, все были заняты чем-то своим, и инструмент был этим доволен. Он устал от всего пережитого и мечтал об одном – покое.
    Единственное, что не нравилось, это то, что на него сначала навалили какие-то вещи, а потом, несколько раз, разложив газету, раскладывали на ней разную снедь, используя крышку вместо стола. Вскоре шумная солдатская ватага куда-то исчезла, комната опустела, и Рояль решил, что все о нем забыли.
    Но не тут-то было. Однажды сюда заглянул военный чин. Рояль это понял по решительному командному тону (что-что, а тон он умел различать). Было приказано погрузить инструмент на машину. Рояль был уверен, что не доедет до места, - так тряслась машина, на которой его везли. Затем была перегрузка в вагон, где громоздились еще какие-то шкафы и буфеты. Рояль старался изо всех сил не издать ни малейшего звука, так как боялся, что опять могут появиться люди, подобные его последним хозяевам, которые станут безжалостно колотить по клавишам. Он понимал, что больше такого не перенесет.
    Но вот Рояль опять, в который раз, взгромоздили на машину и повезли на новое место. Надежда, что ему встретится рука если не мастера, то хотя бы ценителя прекрасного, не оправдалась. Он достался мальчику, ненавидящему музыку. Да и как мальчик мог ее полюбить, если непоседу часами заставляли играть одни только гаммы. Когда заканчивалось постылое занятие, новый хозяин с остервенением и неимоверной силой пинал ногами лиру, поддерживающую педали. Чувствовалось, что была б его воля, он топором разрубил бы этот противный рояль. 
    Бедный инструмент уже давно смирился со своей жалкой участью. Что поделаешь, он уже достаточно пожил. Но есть что вспомнить, ведь на нем исполнялись великие творения гениальных композиторов. И как игрались! «Не всем роялям уготована такая судьба!» - долгими зимними ночами успокаивал себя Рояль. А то, что пришлось пережить, и что «под занавес» ничего хорошего уже не светит, что поделаешь – такова жизнь…
    Но судьба преподнесла Роялю сюрприз.    
    Однажды, после бурной сцены с бедным, замученным гаммами сыном родители пришли к выводу: с музыкой пора кончать! И на счастье Рояля, его продали.   
    Когда новый хозяин уверенно опустил руки на клавиши, Рояль вздрогнул. «Блютнер» понял: это то, о чем даже боялся мечтать - он достался Пианисту!
    …Крышку Рояля не закрыли, и инструмент словно улыбался своими белыми клавишами от сознания, что все еще впереди, и он еще не раз даст жизнь великим творениям, даруя людям радость.