Мой любимый город

                Мой любимый город
      На Руси немало городов, которые можно назвать странными. Но из всех таких странных городов, в которых мне посчастливилось побывать, один из самых странных – Загорск, ныне Сергиев Посад. С виду это обычный небольшой город, который образовался вокруг Троице-Сергиевой Лавры из небольших слобод и посадов. Городов с такой родословной на Руси тоже достаточно, и про них насмешники говорят: жемчужина в навозной куче, - имея в виду под жемчужиной исторически знаменитое место, а под навозной кучей – все остальное в окрестностях этого места.
      Сергиев Посад странен не сам по себе, он странен своими жителями, точнее, своими правителями, вернее, тем духом, который за века образовался здесь, как теперь это называют, -  аурой, а по-псевдонаучному – ноосферой. Я называю понятие ноосферы псевдонаучной, потому что ее существование не доказано и вообще недоказуемо, но уж так назвал это явление знаменитый русский ученый Вернадский, а мы привыкли подхватывать многое, что изрекают уста великих. Но хотя ноосфера – явление недоказанное наукой, однако что-то этакое здесь есть.
      Взять хотя бы само первоначальное название города. Оно идет из XIV века от имени основателя монастыря Пресвятой и Живоначальной Троицы преподобного Сергия Радонежского, высочайше чтимого не только русской православной церковью, но и всем русским народом. В нашей официальной истории, - от Рюрика, - немного найдется исторических лиц, по величию подобных преподобному Сергию. Но такая всенародная слава пришла к нему не сразу. Его ученик и биограф Епифаний Премудрый через двадцать лет после кончины преподобного с горечью отмечал, что вот, дескать, прошло уже двадцать лет, как скончался сей чудный муж, а житие его никто не пишет и писать не намерен. 
      Это – первая странность Сергиева Посада. Город основан величайшим русским святым, но после кончины святого его будто бы все дружно позабыли. Впечатление – будто деяния преподобного Сергия носили некий характер, который не сразу позволил его православным землякам оказать ему достойную почесть. И будто лишь после какой-то указки «сверху» наши предки дружно принялись восхвалять своего знаменитого земляка. Так с самого начала здесь зародилась та самая странная ноосфера, которая поныне окружает город дымным облаком.
      После октябрьской революции город Сергиев переименовали в Загорск. Видимо, в целях борьбы с религиозным дурманом. Но самая большая странность началась чуть раньше, когда Временное правительство отменило черту оседлости для евреев. В Москву и ее окрестности сразу же хлынула мощная волна этого Божьего народа. Наиболее ловкие обосновались в Москве, а те. ком не хватило ума или нахальства,застряли в Подмосковье.
      Когда я впервые услышал о Загорске, я решил, что это красивое название имеет географический характер, город расположен за какими-то горами. Но, увы, окрепшая за века ноосфера в данном случае развернулась во всей своей неприглядности. До сих пор никто не знает точно, почему город Сергиев стал именно Загорском. По официальной легенде, жители города Сергиева и района по предложению некоего С.Д.Старшинова хотели назвать свой город в честь местночтимого большевика Загорского Николая Федоровича. 17.07.29 года гориполком переименовап город Сергиев в Загорск. ЦИК СССР 6.03.30 г. утвердил это решение горисполкома, но в Постановлении указал другого Загорского, Владимира Михайловича, секретаря Московского комитета РКП(б), который погиб от левоэсеровской бомбы 25.09.19 г. Девичья фамилия этого Загорского, как принято у большевиков,  была совсем иная: Лукоцкий Вульф Микелевич. Этому Вульфу и поставили бронзовый памятник-бюст в Загорске.
      Вульф Микелевич не имел ни малейшего отношения к городу, но коварная ноосфера сделала свое черное дело. Жители новоиспеченного Загорска с полным равнодушием приняли новое название своего славного города. Загорск, так Загорск, а в честь Николая Федоровича или в честь Вульфа Микелевича, - это жителям города, отныне загорчанам, было, как говорится, по барабану. И ровно 61 год город преподобного Сергия носил это совершенно чужеродное имя.
И в самом городе творились подобные же топонимические странности. Когда в предвоенные годы секретарем Московского городского комитета ВКП(б) стал Никита Сергеевич Хрущев, все та же странная ноосфера низкопоклонства побудила загорчан назвать единственный парк в городе парком имени Хрущева. Первым лицом в городе тогда был некто Черногоров, девичья фамилия Шварценберг. Опять же ни малейшего отношения к Загорску приснопамятный Никита Сергеевич не имел, но городской парк носил это имя вплоть до свержения Хрущева с вершин Советской власти.
      Не менее странное поименование получила в Загорске центральная районная библиотека. Кто-то распорядился присвоить ей имя малоизвестного философа Розанова Василия Васильевича. Загорчане взяли под козырек, и библиотека до сих пор носит это странное им. Странное потому, что В.В.Розанов никогда не относился к крупным философам. Наоборот, при жизни другие, настоящие русские философы вроде Ильина и Бердяева считали его странным, противоречивым, даже беспринципным человеком, претендующим  на высокое звание философа. Сегодня он хвалит что-то, а завтра обрушивался на то же самое с гневной, уничтожительной критикой. Особенно прославился он своим отношение к евреям. До революции 1917 года он в своих философских трудах буквально втаптывал евреев в омерзительную грязь, втаптывал яростно и старательно. И вдруг после октябрьской революции, когда к власти в России пришло правительство большевиков, на 98,9  процента состоящее их евреев, Розанов срочно осознал свои заблуждения  и принялся столь же яростно восхвалять евреев. Странная ноосфера вынудила загорчан присвоить центральной библиотеке имя этого путаника от философии. И ничего, - никому из загорчан это странным не кажется. 
      Правда, в отличие от Вульфа Микелевича Василий Розанов имел некоторое прямое отношение к городу, - тогда еще Сергиеву. В послереволюционные годы источник его литературных доходов иссяк, никого не интересовали путаные и противоречивые рассуждения странного псевдофилософа, и Розанов приехал на прокорм из Петрограда в Сергиев. Здесь его приняли местные интеллигенты, которые что-то слышали о нем и даже читали некоторые его статьи. Они устроили семью Розановых на квартиру и оставили философа в покое. Семья Розанова впала в откровенную нищету. За два года пребывания в Сергиеве Розанов не написал по философии ни строчки, но сочинил и разослал много писем по поводу своей вопиющей бедности, умолял своих бывших знакомых прислать ему хотя бы фунт  хлеба.  Здесь он и умер в 1919 году. Поскольку он выдавал себя за религиозного философа, то местные интеллигенты, пользуясь революционным безвластием,  похоронили его возле Черниговского скита. Да покоится с миром его 6еспокойная, мятущаяся  душа, но какое отношение этот человек имеет к местной районной библиотеке?
      Более логично выглядело бы почитание другого местного философа, - Павла Флоренского. Этот сергиевский священник после революции оказался на Соловках, как и многие клерикалы в молодом СССР. Там он сначала вместе с другими бедолагами зимой бегом переливал ведрами воду из одной проруби в другую под надзором ЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Потом большевики сообразили, что можно использовать бесплатный труд заключенных врагов народа более рационально. На Соловках организовали добычу и переработку морских водорослей, и  образованный Флоренский разработал способ получения из морских водорослей агар-агара или желатина. Правда, это позднее не спасло его от расстрела. 
Особого почитания этой жертвы большевизма в Загорске я не заметил, хотя, на мой взгляд, Павел Флоренский заслужил  почитание куда больше, чем случайный пришелец Розанов. Но в нашем странном городе до сих пор нет ни библиотеки, ни улицы, ни парка имени Павла Флоренского.
      Его имя получило некоторую популярность в странные годы «гласности и демократизации».Как-то после одной из последних в СССР первомайских демонстраций я увидел у стен Лавры человека средних лет, в скромном костюме и галстуке, который стоял у тротуара, по которому расходились по домам утомленные демонстранты. Человек громко объявлял, что он – внук жертвы большевизма Павла Флоренского и просил голосовать за него при выборах депутатов в только что организованный Совет народных депутатов России. Я попытался потом узнать, чем знаменит этот  внук, но так ничего достославного не сумел найти. Куда он делся в бурные годы развала СССР и ельцинских «реформ», - увы, не знаю. В память об этом родственнике Павла Флоренского на ближайшем вечере городского общества «Знание» мы с одной активисткой исполнили дуэтом известную песню советских студентов о другом знаменитом внуке:   
      - Подайте, подайте копеечку
      Из ваших мозолистых рук,
      Я Льва Николайча Толстого
      НезАконно рожденный внук.
      Современное название город получил в  последние годы Советской власти. Мне это событие запомнилось крепко. В то время наши россиянские демократы переименовывали все, на что падал их горящий энтузиазмом полубезумный взгляд. Я как раз поехал в командировку из Загорска в Ленинград, за эти дни Ленинград стал Санкт-Петербургом, а Загорск – Сергиевым Посадом. В моем командировочном удостоверении так и стояли печати: Убыл из Загорска, прибыл в Ленинград, убыл из Санкт-Петербурга, прибыл в Сергиев Посад. До сих пор жалею, что не догадался снять копию с такого удивительного официального исторического документа.
      Советско-партийное руководство Сергиева Посада «отличилось» в год тысячелетия крещения Руси. Однажды жарким летним днем куратор общества «Знание» от горкома КПСС пригласил меня в «группу быстрого реагирования» в Радонежье, где, как он объяснил, некие фанатики из печально известного реакционного общества «Память» собирались установить памятник Сергию Радонежскому. При этом не исключались некие беспорядки, и наша группа должна была не допустить их, - без вмешательства милиции и прочих силовых структур.
      Я тогда еще очень мало знал о великом основателе Лавры и с удовольствием согласился побывать на установке памятника этому поистине замечательному русскому человеку. Если коротко, то памятник, точнее, «памятный знак» работы скульптора Клыкова установлен на высшей точке селения Радонежье, и сейчас он уже стал классическим. Много позже очень похожий памятник Сергию Радонежскому установили у стен Лавры. Но мне запомнилось другое, - все из той же серии загорских странностей.
      По дороге в Радонежье из разговоров в автобусе я узнал, что это уже вторая попытка установить «памятный знак» преподобному Сергию. Активисты «Памяти» пытались установить его еще в прошлом году, но тогда дорогу им преградила несгибаемая советская милиция по команде партийных органов. Сейчас ЦК и обком КПСС смирились с неизбежным и разрешили установку памятника, но обязали Загорский горком исключить какие-либо эксцессы. Мне запомнилось, как один из загорских партактивистов  в автобусе заявил:
      - Да что с ними церемонятся? Вызвать танки – и дело с концом.
Кстати, этот бывший коммунист здравствует поныне, он - активист правящей «Единой России» и ярый поборник россиянской демократии.
      К месту установки памятного знака стянулось множество самого разного люда, я видел много женщин в головных платках, - знак приверженности к РПЦ - с фанатическим блеском в глазах. Среди народа гордо похаживали бравые мощные парни в черных рубахах с вышитой надписью на груди и спине: «Движение «Память». Кто-то сказал, что общество «Память» разделилось на «Общество» и «Движение». На кем-то сооруженной трибуне, вернее, помосте появились организаторы: скульптор  Клыков, писатель то ли Распутин, то ли Проскурин, точно не помню, еще какие-то важного вида дяди и тёти. Наша группа «быстрого реагирования» рассеялась возле помоста, нам дали команду не собираться вместе.
      Памятный знак установили на самой возвышенной точке Радонежья, неподалеку от церкви, отсюда открывался вид, показанный художником Васнецовым на картине «Вмдение отрока Варфоломея».  Я захватил с собой свой старенький «Зоркий» и заснял все подробности открытия «памятного знака».  Когда стали снимать полотно с памятника, оно зацепилось за что-то и его долго тянули и дергали. Сам памятник мне понравился, у скульптора Клыкова имелся явный талант. Я услышал, что Клыков – автор нескольких исторических скульптурных изображений, в том числе, памятника Николаю II. Это сразу же вызывало у меня антипатию к Клыкову, прославлять самого бездарного правителя России, который привел могучую империю к последней черте, – дело, на мой взгляд, недостойное русского человека и патриота.
      Отзвучали торжественные речи, - вполне нормальные и лойяльные, и тут ко мне подошел партийный руководитель нашей группы:
      - Вам надо подняться к микрофону и произнести речь. Отвлеките публику, а мы за это время смотаем провода.
      - О чем я должен говорить? – изумился я.
      - О чем угодно.
      - Почему я?
      - Больше никто из нас не может. У нас неславянская внешность, сами видите.
      Да, действительно, все загорские «партайгеноссе» из нашей группы были евреями со всеми характерными внешними признаками этой беспокойной нации. Пришлось мне лезть на трибуну и безо всякой подготовки говорить перед многотысячной толпой о чем-то – я не помню содержание своей исторической речи. Примерно в середине моего выступления отключился микрофон, - я понял, что ребята с неславянской внешностью отсоединили проводку от сети. Я еще немного покричал, как агитаторы на митингах в 18-м году, но без микрофона меня почти никто не слышал. Толпа стала расходиться. Я тоже слез с помоста и пошел смотреть на публику.
      Организаторы мероприятия и с ними Клыков уже куда-то исчезли, активисты «Памяти» тоже. Простые любители, в основном, женщины в платочках на головах живописно расположились на солнечных склонах окрестных холмов и принялись вкушать принесенные с собой продукты. Ничего антисоветского или антиобщественного не наблюдалось. Мне, как члену группы быстрого реагирования делать было абсолютно нечего, но пришлось откровенно скучать еще часа два, пока нас не позвали к горкомовскому автобусу.
      Из дальнейшей загорской и Сергиево-Посадской истории мне запомнилось, что мэры и главы города и района часто менялись. Как правило, их отдавали под суд за растрату, точнее, воровство казенных денег, но никто из них не оказался в тюрьме, все эти жулики здравствуют до сих пор и даже многие занимают высокие административные и общественные посты. Из них я пожалел лишь одного, Николая Маслова. Он выдвигал правильные лозунги, но не отличался большим умом. Он даже заявил однажды, что если его выберут главой, то он воздаст должное проворовавшейся городской мафии. Его выбрали, но ему не пришлось долго править,«проворовавшаяся мафия» быстро организовала дело по его финансовой нечистоплотности, и ему пришлось добровольно снять с себе непосильный груз.
      Запомнился также молодой мэр района и города Дудко. Он тоже попытался бороться с проворовавшейся загорской мафией, но хотя действовал он умнее Маслова, не рекламировал свою очистительную миссию, но однажды солнечным утром его застрелили во дворе дома, где он жил. Убийцу и заказчиков, конечно, не нашли. Милиция пыталась несколько раз списать преступление то на бомжей, то на местных пьяниц, но настоящего преступника так и не нашли.В сумме в нашем славном и странном городе за время расцвета демократии кто-то убил 16 высоких городских чиновников.Убивали их,естественно,по одному.   
      Через довольно продолжительное время по местному ТВ выступил хозяин одного загорского канала ТВ, он долго и невнятно говорил что-то по поводу убийство Дудко. Но кое-что все-таки можно было понять из его очень «гибкого», очень путаного и очень длительного выступления. Оказывается, у Дудко возникли конфликты с местными богачами, которые держали в своих руках финансовую и прочую власть в Сергиевом Посаде.Коротко содержание речи нашего городского  медиамагната можно выразить одной фразой. 
      «Я его предупреждал, - уверял медиамагнат, - говорил, что крупные бизнесмены – тоже люди и имеют те же права, что и все мы, но он не прислушался. Молодой, глупый… Чему же тут удивляться?».
      Вот так и живем мы в славном и странном городе, основанном преподобным Сергием. Меняется режим, меняется власть, но нравы остаются все теми же.Святой старец тут, разумеется, совершенно не при чем.