Счастье быть человеком...

Этот несуразный человек появился в их деревне внезапно, как ранний нежданный пароход на речке по имени Проня.
  Он был одет в длинный,  помятый плащ мышиного цвета, в правой руке он нес  сумку  «Адидас», а в левой – черный скрипичный футляр.
  Человек сошел с вечернего парома и постучался в первый же дом на крутом берегу, где жила баба Настя, одна – одинешенька.
 - На постой не берете? – спросил мужчина вышедшую на крыльцо хозяйку. – Мне всего на одну недельку, до Покрова.
  Баба Настя оглядела незнакомца и сразу угадала в нем одного из тех, кого она называла по-своему: сирые. На деревне таких было двое. Мотька, по прозвищу Репей, взял невесту из соседнего колхоза, а она пьющая оказалась. А он ее бросить не смог, потому что любил очень, и нес свой тяжкий и позорный крест вот уже  тридцать лет, отдавая все заработанные деньги  ей на выпивку. А жена его Люба, когда была трезвой,  жалела Матвея за эти муки, но с собой уже ничего не могла поделать.
   И  баба Настя взглянув на пришельца, поняла, что он такой же приниженный судьбою человек. И хотя она на постой сроду никого не брала, ему не отказала, отметив про себя еще и то, что человек он верующий, раз просится   до Покрова Пресвятой Богородицы. 
   Отвела она ему комнату дочери Анюты,  проживавшей ныне в Вологде.  Мужчина   растерялся, увидев  белоснежную постель с множеством подушек, и сразу спросил о баньке, которую вызвался протопить сам. Баба Настя лишь  усмехнулась да рукой махнула:
  - У меня банька одну хозяйку слушается. Да и не такая я уж и немощная, чтоб для гостя ее не истопить.
  Постоялец засмущался, будто это он ее прямо в глаза старухой обозвал, а потом сказал, что зовут его Глебом Петровичем, а по специальности он учитель музыки. Он хотел ей показать паспорт, но баба Настя даже рассердилась:  раз она к себе в дом человека пустила, значит, верит ему без всяких документов.
  После баньки пили в горнице чай с ватрушками. 
  Разговор затеялся сразу, потому что обстановка располагала: капала на блюдце вода из самовара, над чашками с чаем шевелился парок, рыжий кот терся о ноги.
  И, наверное, поэтому Глеб Петрович, отвечая на вопрос хозяйки: «А вы откуда будете?», рассказал ей все о себе.
  - Жил я  в Москве, - начал он задумчиво, – Окончил консерваторию по классу скрипки. Еще студентом стал лауреатом международного конкурса, все прочили мне успех и славу. Но случилось так, что на последнем курсе я женился. Наденька была дочерью нашего профессора, привыкла к роскоши и обожанию. Ей дела не было до моих успехов в музыке,  лишь бы они приносили ей  деньги. Не подумайте, что я виню ее. Она добрый, хороший человек. Но я сам загубил свой талант бесчисленными выступлениями, а, когда на  мои концерты перестали ходить,  она ушла от меня  по очень простой причине: нам не на что было жить. Я пошел работать в  школу учителем музыки, но нашу квартиру я оставил Наде, и вскоре мне пришлось уехать из Москвы. И вы знаете,  с тех пор я живу интересной  и счастливой жизнью!  Я хожу по  селам, где еще сохранились клубы и Дома культуры, и летом даю там концерты за совсем символическую плату.  Люди охотно идут на мои концерты, потому что им надоел этот шум вместо музыки на нашем телевидении. А  осенью меня охотно берут  в одном из таких сел школьным учителем музыки. С жильём и преподаванием других предметов, где не  хватает учителей.
Баба Настя слушала внимательно, но по  ее лицу было видно, что особого счастья в его жизни  она не находит. Заметив это, постоялец умолк и спросил вежливо:
  - А вы как живете?
  - Хорошо живу, - охотно отозвалась хозяйка. – Правда, муж у меня погиб на   Даманском острове. Да, и не муж он мне был… Не успели мы расписаться, когда его в армию забрали. Но осталась мне от него дочка Анюта,   которой я всю жизнь мою отдала, а она для меня  сейчас единственная отрада. Троих внуков мне подарила, помогает, чем может. В Вологде сейчас живет, а муж у нее – бизнесмен. Я на  фабрике всю жизнь проработала простой валяльщицей, а дочка моя сейчас свои магазины имеет… Можно много рассказать о моей жизни, да устали вы, чай, с дороги… Ложитесь-ка вы спать, Глеб Петрович…
  Постоялец молча согласился и полез в сумку:
  - Давайте я вам сразу заплачу за постой. Сколько с меня будет за неделю?
   - А не надо мне никакой платы, - твердо ответила баба Настя. – Живите хоть неделю, хоть месяц.
   - Как же так?
   - А вот так… Вы мне лучше на скрипке сыграйте что-нибудь. Я ведь ни разу в жизни не слышала, как она вживую играет.
   Постоялец торопливо открыл футляр, с минуту настраивал скрипку и вдруг заиграл музыку, сразу заставившую сердце женщины вздрогнуть и замереть…
  Потом она заплакала, потому что музыка была очень жалобная, хотя, как она поняла, не наша, не русская. Но скрипач заметил ее слезы,  только   закончив играть.
  - Ну вот, расстроил я вас, - сказал он смущенно. – Надо было что-то веселее сыграть.
   - Веселое мы слышим каждый вечер, - грустно улыбнулась баба Настя. – Да и вы сами скоро услышите.  Когда  Любкины гости под гармошку запоют.  А что же вы такое играли для меня?
   - Это «Цыганские напевы» испанского композитора Сарасате.
  - Я так и подумала, что это не наша музыка. А понятная, однако…  Вон как она меня доняла…
  Она не договорила, потому что где-то совсем рядом  хор нестройных голосов лихо ударил: «Виновата ли я, виновата ли я….»
   Глеб Петрович поежился:
   -  А что, нельзя так сделать, чтобы муж ей денег не давал?
   - Выходит, нельзя…  Да и надо ли?  Намедни, депутат к нам из области приезжал. Ну, наши бабы, известно, нажаловались ему на это безобразие. Пошел он  прямо в избу к сирым.  Любка на койке валялась, не успев протрезветь, а Мотька  со стола убирал, что  после ночной попойки осталось. Ну, депутат, знамо, решил ему выговор сделать. «Погано ты живешь, Матвей, - говорит. – Бабу одну приструнить не можешь». А Мотька вдруг ему и отвечает: «Это ты, начальник, погано о людях думаешь… Кто для тебя моя Любка? – Пьяница и дебоширка…. А для меня она – несчастный человек…  Которого я с детства люблю. И любить буду до конца жизни, потому что в этом мое счастье состоит».  Вот вы, Глеб Петрович, и подумайте теперь… А, может, он прав? Вот, если вас музыки лишить, запретить по селам ходить, будет вам жизнь в охоту?
  Где-то неподалеку заухал филин, жалобно закричала напуганная им незнакомая птица.       
  Пьяный хор был уже почти неслышен.