А есть ли вообще слова?

Светлой памяти Вадима...






Я сидел на кухне. Шесть утра. Она протянула мне сигарету. В ее тонких пальцах сигарета выглядела изящнее, чем в моих. Солнце еще не встало. Зимой оно встает чертовски поздно. Я открыл окно. Мне хотелось почувствовать холод. Морозный ветер проник в квартиру. Она ушла в комнату за пледом.
На улице было тихо. Утро воскресенья, наверное, всегда такое. Я раньше не встречал их на кухне трезвым. Мир молчал, я молчал тоже. Мне всегда было интересно, что думают люди в такие моменты? Я, вот, не думаю. По крайней мере, не о чем существенном.
Она вернулась. Села рядом. Она не прикасалась ко мне, только смотрела, не отрываясь.
- Что говорят в таких случаях? – спросил я.
- Не знаю, - ответила она и протянула мне еще одну сигарету.
Мы продолжили молчать. Мне хотелось выпить что-то крепкое. В холодильнике стояла почти пустая бутылка виски… Но я должен быть трезв.
- Надо собираться, - произнес я. Она кивнула в ответ.
Я встал и пошел в душ, потом стал одеваться. Она собралась на редкость быстро. Я не знал, что она так умеет.
Мы вышли из дома. Было холодно, почти тридцать градусов мороза. Трамваи еще не начали ходить, а я не хотел брать такси. Мы ждали. Мир все еще был тих, а я все еще не знал как себя вести.
Трамвай приехал. Мы вышли на остановку раньше, чем был дом моего деда. Недавно он выиграл в лотерею. Он любил играть в лото, а телевизор всегда ему в этом помогал. Выигрыш был мелким, но ему был приятен сам факт. Забрать деньги можно только в том месте, где ты покупал билет. Мой дед  выбрал именно этот киоск. После выигрыша он отдал билет мне. Теперь я стоял в восемь утра возле киоска и ждал, когда он откроется. Я должен был сделать это сегодня.
Меня удивляло, как терпеливо Она относилась к моим причудам сегодня. Она не ныла по поводу холода, не нарушала тишину, не прикасалась ко мне. Она просто была рядом. И я был ей благодарен.
Мы ждали полчаса. Мое лицо покалывало от холода, руки невыносимо болели, у нее постукивали зубы, но она не жаловалась. Нам все-таки выдали наш выигрыш. Сто пятьдесят семь рублей.  Мы уверенным шагом двинулись в сторону дома.
На пороге нас встретила бабушка. За последние месяцы она очень сильно похудела. У деда был рак желудка с метастазами везде. Последние недели он не мог есть. Чтобы не дразнить его запахом еды, моя бабка стала есть только черный немного черствый хлеб в углу самой дальней комнаты. Из пышногрудой дамы, она превратилась в тростиночку. Я восхищался ей. Все эти месяцы она была рядом с ним, врала ему, что шансы есть и он справится. Они строили планы на лето. Ох, сколько у нас было планов…
Всю жизнь он ей изменял. Она ненавидела его. Однажды, когда я был мелким, она бегала за ним по квартире с топором. Тогда дед заперся в туалете и не открывал, пока я не дозвонился до отца (а для этого нужно было добежать до домашнего телефона, который стоял в центре зала и набрать папин номер, что было сделать не так просто, учитывая бабушку с ТОПОРОМ). Она могла оставить его ночевать на улице, если от него пахло женскими духами. Я никогда не верил, что он мог ей изменить. Сам не знаю почему.
Они жили в разных комнатах, она могла обидеться и год с ним не разговаривать, не пользоваться вещами и едой, которые он купил. В общем, бреда хватало.
Но когда он заболел… Сначала все было так же. Он любил кататься на теплоходах. Очередной свой отпуск он провел там. Был май. Когда его стало тошнить на теплоходе, он не обратил внимания. Хотя раньше его никогда не рвало. Спустя месяц он все-таки решил провериться. В сентябре ему уже поставили рак. Моя бабка всю жизнь была атеисткой, но тут я заметил, что в доме стали появляться иконы.
В ноябре ему должны были вырезать опухоль. Она была с ним каждый день в больнице. Каждый день после/вместо работы она ехала к нему. Я набрался смелости приехать всего пару раз. Это было тяжело. Дед с бабкой вырастили меня. Мои родители были молоды и кутили сутки напролет. Меня растили бабушка с дедушкой. Он всегда был веселый, общительный, громкоголосый, душа компании. В больнице я встретил его бледным, немощным, тощим стариком. На моем лице читался страх. На ее лице читалась уверенность, что все будет хорошо. 
Его вскрыли. Метастазы оказались везде. Ему дали несколько месяцев. После операции врач поговорил с моей бабушкой. Она попросила не говорить деду. Когда он проснулся, она сказала, что все вырезали, хотя ему просто немного сдвинули трубку пищевода, чтобы еда могла попадать в желудок.
Он вернулся домой. Не мог есть. Его рвало. Она была рядом. Она не ела, не спала. В январе он немного ожил. Стал строить планы. Я старался  не приезжать. На моем лице слишком читалась безнадежность. Бабушка играла лучше, чем все актрисы, которых мне доводилось увидеть в кино. К деду приехала его родная сестра из Ростова. Мы все понимали, что она приехала прощаться.
Последнюю неделю мой дед не мог пить. Бабушка сидела рядом с ним и смачивала его губы. В итоге, его убил ни рак, а обезвоживание.
Удивительно, этот человек всегда был помешан на хорошем питании, а умер от рака желудка. Он был самым жизнерадостным человеком, которого я знал. Он научил меня радоваться жизни, ценить каждое мгновение и выбирать только то, что делает тебя счастливым. Ведь не всегда деньги приносят счастья, а новая должность может не нравится, даже если она по статусу выше предыдущей. Он считал, что в жизни главное не социальное положение, не материальные ценности, а счастье. И он умел быть счастливым.
Гроб стоял посреди комнаты, в которой он спал. Я сидел напротив, на его любимом диване. Я так и не знаю, что говорят в такие моменты. А есть ли вообще слова?