Узаконенное рабство

Такой немного альтернативный мир, где узаконен институт рабства.

Давно хотелось попробовать это, и вот, наконец, я решаюсь. Родители далеко, я учусь в соседней стране со своими странными и волнующими порядками и законами. Брат снимает квартиру в соседнем городе, живет там с женщиной, служит в госбезопасности. Я живу в общежитии, что тоже успело порядком надоесть. Парня у меня нет, сверстники не привлекают, мужчины постарше не обращают на меня особого внимания. Короче, решилась. Жарким весенним днем, прогуляв институт, со страхом иду к известному всему городу зданию. Там проводят аукцион рабов и рабынь. Все знают, что торги обычно начинаются в десять утра и длятся до десяти вечера. В приемной, под равнодушным взглядом секретарши, заполняю нотариально заверенную анкету. Пол – женский. Возраст – 22. Рост – 168. Вес – 60. Размер груди – 2. Талия – 65. Бедра – 90. Окружность шеи – не знаю. Также не знаю окружности своих запястий и лодыжек. При этих пунктах меня немного начинает колотить. Иду дальше. Цвет волос – темные. Цвет глаз – карие. Хотите ли попасть в рабство? – Да, - твердо отмечаю этот пункт. Ваш хозяин – мужчина. Сексуальная ориентация – гетеро. Девственность – нет, не девственна. Срок контракта. Выбираю самый маленький – полгода. Укажите номер вашего счета, куда поступят деньги за вашу продажу – пишу номер. Дальше пробегаю глазами остальной текст, кое-где еще отвечаю на вопросы. Господин не имеет права наносить тяжкий вред здоровью, увечия, уродующие внешность, клейма, татуировки, пирсинг. В экстренных случаях (смерть близких, военное положение, болезнь и т.д.) контракт автоматически расторгается. Господин несет полную ответственность за жизнь и здоровье рабыни, а также за поступки, совершенные ею. Разногласия с органами правопорядка регулируются законом. Рабыня поступает в полную собственность хозяина, степень жесткости наказания ее определяет он. Что абсолютно неприемлемо для рабыни? Думаю, потом пишу – дети, копро, моча, животные, гомосексуальные связи, анальный секс. Анкета большая, но читаю и заполняю ее внимательно. Наконец, внутренне дрожа, ставлю подпись. Все, теперь на полгода я официальная рабыня, предмет купли-продажи.
- Сдайте ваш паспорт и личные вещи и пройдите в эту дверь, - также равнодушно говорит мне секретарша, когда я отдаю ей анкету.
Молча протягиваю ей сумочку и паспорт. Она возвращает мне телефон, порывшись в сумочке, и кивает на дверь. На негнущихся ногах, теперь страшно по-настоящему, иду к двери. Цокот каблуков по полу как грохот молота по наковальне. За дверью почти пустое, довольно большое помещение, ярко освещенное лампами. Вся обстановка – небольшие диваны вдоль стен, в стены кое-где вмурованы кольца. В углу унитаз и умывальник. В помещении двое. Один мужчина в униформе и женщина. Смотрю на нее, не отрывая глаз. Много раз видела рабынь и на улицах, и в сети, но вот так, откровенно и близко – никогда. Ей лет 30, красивая, с короткими темными волосами, уложенными в стильную прическу «под мальчика». Но потрясает не это. Она обнажена, и совершенно не стесняется своей наготы, заложив ногу за ногу, курит на диване. На шее стальной ошейник, и он заклепан намертво, я вижу заклепку в проушинах ошейника. На груди, сразу под ключицами, посередине татуировка – слово «рабыня». На щиколотках и запястьях блестят золотые браслеты, тоже намертво заклепанные, пупок с пирсингом в виде сережки. Когда она меняет позу, на гладкой коже спины вижу несколько длинных заживших рубцов. От созерцания ее меня отвлекает мужчина, подходя ко мне.
- Разденьтесь догола, пожалуйста, - спокойно, как будто это обычная просьба, говорит он, - вас продают впервые?
Киваю в ответ. Колотит, как в лихорадке.
- Мне повторить приказ, рабыня? – вдруг рявкает он. – Шевелись!
Как в тумане, снимаю платье, расстегиваю застежки босоножек, отбрасываю их. Холодный бетонный пол под босыми ногами. Дрожа, снимаю бюстгальтер и трусики, и тут же прикрываюсь руками. Мне дико стыдно и неудобно, но есть еще и непонятное для самой возбуждение.
- Руки за спину, скрестить запястья, - следует следующая резкая команда.
Завожу руки за спину, чувствую, как веревка туго обнимает запястья. Потом локти, так, что грудь бесстыдно подается вперед.
- Мне не нужно, чтобы ты прикрывалась на сцене, - говорит он, заканчивая связывать меня, - покупатели должны видеть, что они покупают. До аукциона двадцать минут. Побудете пока здесь, - и с этими словами он уходит.
Я, голая, связанная, остаюсь наедине с женщиной. Мне стыдно под ее изучающим взглядом, краска заливает лицо. Женщина приветливо кивает мне, указывает рукой на диван рядом с собой.
- Садись, - мягко говорит она, - и не трясись так. Ведь никто тебя сюда силой не тащил, верно?
- Вы совсем не боитесь? – тихо спрашиваю у нее, неловко из-за связанных рук пристраиваюсь рядом.
- У меня пожизненный контракт, - лениво, будто о чем-то незначительном, отвечает она, - уже в третий раз продают. Дурочка, поверь, рабство не так ужасно. Подумай сама. Ведь за тебя платят деньги, и немаленькие. То есть кто-то посчитает тебя настолько желанной, что захочет постоянно видеть тебя рядом с собой, у своих ног. Ни один человек в здравом уме не будет бить молотком по золотому кольцу с бриллиантом, так и с тобой. Ты станешь собственностью, драгоценностью, а вот любимой драгоценностью или нет, зависит от тебя. Только слушайся хозяина, угождай ему, и все у тебя будет. И тряпки, и побрякушки, и салоны. Обычно это так и происходит, уж поверь опыту.
- У меня скверный характер, - тяжело вздыхаю я, - я упрямая, как сто ослов, и привыкла всегда поступать по-своему.
- Некоторым нравятся и такие. Но плетка очень быстро вышибет из тебя дурь.
- Эльвира! – слышится голос откуда-то. – На сцену!
Женщина легко поднимается, быстро целует меня в щеку, легкой, танцующей походкой идет к двери, покачивая бедрами на ходу. Возле двери оборачивается ко мне.
- Ничего не бойся. Удачи, рабыня!
- И вам, - тихо отвечаю я, но она уже меня не слышит.
Остаюсь одна, и жду долго. В душе полный сумбур. Иногда шевелю связанными руками, даже нечего пытаться освободиться, связана я надежно. Наконец, слышу:
- Лиза! На сцену!
Вздрагивая, обмирая от стыда и страха, иду.
Ольга – типичная городская девушка 25 лет, стройная невысокая шатенка, с хорошей фигурой, умными карими глазами и неунывающей жизненной позицией. После института, помыкавшись в поисках работы, то ее не устраивали условия, но она не устраивала работодателей, устроилась продавцом в один из больших супермаркетов. Конечно, не самая престижная работа, но на жизнь худо-бедно хватало, хотя ее порядком задолбала бедность. Но в силу жизненного оптимизма, терпела и весело строила глазки многочисленным покупателям, смело носила босоножки, состоящие из трех ремешков, обтягивающие джинсы и юбки, топы, и не чувствовала себя особо ущемленной.
Пока не загремела в рабство.
Конечно, она и раньше видела рабов и рабынь, парней и девушек, которых от граждан отличали ошейник, как правило, босые ноги, в некотором роде вызывающая одежда, такой простой минимализм, но как правило, они не выглядели униженными или подавленными. В магазин заходили они часто, тоже строили ей глазки, пока хозяева не видят, а с одной девчонкой она почти час проболтала в кафе. Девчонку звали Лизой, тогда на ней были джинсовые рваные шорты, футболка, ошейник и все. Качая ногой, вокруг щиколотки которой обвивался золотой браслет, а на втором пальце блестело золотое колечко, Лизка, как она представилась, рассуждала:
- Почти полгода под ошейником. И не жалею. Фу, как опостылел офис. А так… Работать не надо, болтаю я по этому, - она достала из кармана айфон, - машина есть, деньги… Мне покупают, все, что я захочу. Конечно, есть и неудобства, но это такое.
- Например, - заинтересованно спросила тогда Ольга.
- Однажды я больше суток просидела, закованная в цепи. Руки в наручниках за спиной, правая лодыжка цепью к кровати. Сходи, пописай, попробуй. Не поверишь, в цветной горшок писала, благо, рядом стоял. А о есть-пить-курить-скучно даже и не спрашивай.
- Какой цепью? – ошарашено спросила тогда Оля. – И за что?
- Обычной такой, - равнодушно пояснила Лизка, - железной. За что? Господин надавал заданий, а я забила… Ушла тусить с однокурсниками. Пришлось потом терпеть. Но вообще-то, все справедливо, - самокритично продолжила она, - накосячила – терпи.
- И не страшно? В наручниках, на цепи… - с таким же сумбуром спросила Оля.
Глаза у Лизки стали бешенными.
- Были в моей жизни моменты, когда я боялась. Так страшно было, что руки трусились, и тошнило от страха, и в коридоре на полу я свое отлежала, и босиком и в халате в подвал бегала, себя от страха не помнила. Вот было страшно. Отбоялась я свое, подружка… А в рабстве… Мне нравится. Не променяю свой ошейник ни на что. Да у меня и так вроде все есть. – она хлебнула свой зеленый чай и отвернулась. Потом с сожалением покачала ногой. – Вот только босиком ходить иногда неудобно, пятки потом оттирать… И педикюр постоянный, за лапами следи, ведь все видно.
- Это обязательно? Босиком для рабыни?
- Рабыня не имеет права на обувь, - отчеканила Лиза, - на личное пространство, на личную жизнь, на выбор вещей и одежды. Но я привыкла.
Обменявшись телефонами, они расстались. Ольга тогда долго думала, а может, в этом что-то и есть. А где-то через месяц она и сама залетела. Сама не знала, как получилось. Вот получилось, затмение какое-то. Взяла и разгрохала огромную китайскую вазу. Посмотрела на ее ценник и ей стало нехорошо. Столько она и за пару лет не заработает, даже если будет отдавать всю зарплату и работать за еду. Не заработает. Но началось. Прибежала начальница отдела, другие продавцы-консультанты, охрана, все охали-ахали, сочувственно поглядывали на нее, но закончилось все тем, что твердая и жесткая рука охранника под локоть повела ее в кабинет хозяйки магазина.
Начальница, такая скандинавская, высокая Снежная Королева, в босоножках от Гуччи, платьях Эскада, пахнувшая духами Этро, с безразмерными брюликами везде, где можно, ухоженная и стильная дама лет 30, работала в кабинете. Унизительный визит через приемную, где сидела напыщенная секретарша, деловито раскладывавшая пасьянс, и охранник кладет перед ней акт о… О том, что Ольга залетела. Елена Владимировна долго изучает его, потом ее немного рассеянный взгляд изучает саму Ольгу. Наконец, вздыхает.
- Девочка, ты попала.
- Я знаю, - от бессилия хотелось плакать, - сама не знаю, как вышло.
- Ты понимаешь, это бизнес. Ничего личного. Отзывы о тебе нормальные, работаешь ты вроде неплохо. Но деньги есть деньги. Если каждый мой сотрудник начнет бить вазы династии Минь, я очень быстро разорюсь.
- Извините, - выдавила тогда из себя Ольга, - я отработаю.
- Да нет… Не получится уже. Составлен акт, это уже особо крупный размер. Посидишь полгодика, и выйдешь, я обещаю, что возьму тебя обратно.
- Елена Владимировна, я не хочу в тюрьму, - взмолилась Ольга.
Елена долго думала, постукивала дизайнеровским карандашом по столу, наконец, вздохнула.
- Пойдешь ко мне в рабыни. На полгода-год. Контракт принесет нотариус, подпишешь. Сдашь паспорт.
- Рабство?
- Да, рабство. – жестко отчеканила Елена. – Не бойся, я тебя не съем. Тем более, я давно думала о личном ассистенте, я иногда просто зашиваюсь с работой. Ну и по дому будешь работать, конечно.
Согласилась, как в пропасть. Как в омут с головой.
- Да, - твердо сказала она, - давайте ваш контракт.
Адвокат магазина, кажется, даже не удивился. Контракт был составлен, принесен и принесен. Ольга долго не могла разобрать… Я, такая-то… признаю себя рабыней… Без ограничений… Госпожа – такая-то… Беру в рабство вышеупомянутую… Отвечаю за нее…
- Прочитай внимательно ограничения. Что для тебя неприемлимо, - посоветовала Елена, - не думаю, что ты обрадуешься, если я буду сдавать тебя внаем, как шлюху.
Твердо отметила (исправления не допускаются) – дети, инцест, туалетная тема, кровь, следы на теле (тату и пирсинг обсуждаемо, по согласованию сторон). Закрыв глаза, поставила подпись. Адвокат исчез.
Через минут 15 позвонил и сказал, что контракт зарегистрирован. Ольга пробыла в трансе это время. Рабыня. Вот теперь уже и юридически. Положила на стол свой паспорт, телефон, кошелек.
- Позорные босоножки долой, - последовала равнодушная команда, - теперь ты официальная моя рабыня. Выкинуть эту дрянь. Остальные тряпки тоже выкинем со временем, хоть одену тебя как человека.
Как во сне, трясущимися руками, Ольга расстегнула застежки своих босоножек, разулась. Босые ноги утонули в дорогом ковре, приятно было ощущать его под ногами.
- А теперь самое главное, - Елена вдруг посерьезнела, достала из сейфа стальной, узкий, с двумя колечками, приваренными к нему, ошейник, пока еще раскрытый, - на колени и проси его, рабыня.
Ольга опустилась на колени. Перед глазами ее ноги, обутые в сандалии из кожи питона, с ярко-красным лаком на ногтях ухоженных стоп. А мне придется шляться босиком, мелькает в голове мысль, но губы говорят другое:
- Я признаю себя вашей рабыней, Госпожа Елена и прошу ваш ошейник.
- Я принимаю тебя ко мне в рабство, рабыня. – почти торжественно звучит ответ. – А теперь целуй, - и холеная нога оказывается прямо перед ее ртом. – Рабыня.
- Да, Госпожа. – Ольга чуть наклоняет голову и целует щиколотку хозяйки. – Я ваша рабыня.
- А теперь раздевайся, - прозвучала команда Елены, Ольга недоуменно посмотрела на нее.
- Ну должна же я видеть, кто мне достался в собственность, - пояснила она, - да и тряпки твои уже не для рабыни. И вообще, дрянь, а не тряпки, все равно выбрасывать.
Дрожащими от волнения руками Ольга сняла с себя джинсы, рубашку. Потом белье. Выпрямившись под изучающим взглядом хозяйки, неожиданно для себя, гордо вскинула голову, чтобы был виден ошейник и опустила руки, не прикрываясь больше. Осмотрев ее и велев повернуться, Елена похмыкала, взяла канцелярские ножницы и несколькими взмахами превратила рубашку в какое-то пончо без рукавов, а джинсы – шорты до колен. Деловито порылась в принесенной ей сумочке Ольги, паспорт и телефон положила в свой сейф, а все остальное – безжалостно вытряхнула в мусорный пакет. Туда же полетели босоножки, обрывки от одежды, сама сумочка, белье. Оставшиеся живописные тряпки она швырнула опешившей рабыне.
- Белье и обувь для рабов – роскошь, которую надо заслужить, - сказала она, - да и по поводу твоего гардероба решать теперь буду я.
- Да, госпожа, - пробормотала Ольга, одеваясь.
- Посмотри на себя, - из большого зеркала на нее смотрела девушка в ошейнике, с распущенными волосами, босоногая, в обрезанных джинсах и рубашке без рукавов, - волосы подбери, - ей кинули заколку, и она собрала волосы на затылке, - кого ты там видишь?
- Рабыню, - тихо, но твердо ответила Ольга, - вашу рабыню, госпожа.
- У тебя маленький срок рабства, надо постараться побыстрее вышколить тебя. – задумчиво произнесла Елена, продолжая осматривать свою собственность. – Классная рабыня – редкость, поэтому придется постараться и тебе, и мне. Теперь первое задание. Марш в хозяйственный отдел и принеси мне веревку. Советую выбрать потолще и помягче. Это для тебя.
- Вы хотите меня связать? – не поверила своим ушам Ольга. – За что?
- Пока что не за что, - согласилась хозяйка, - но тебе надо побыстрее осознать себя рабыней. Чтобы просто не давать мне поводов для наказаний. Хотя рабов наказывают и без повода, по одному желанию хозяина или хозяйки. А теперь марш!
Молча, находясь в каком-то сомнамбулическом состоянии, Ольга вышла. Остро, нестерпимо остро ощущался ошейник на горле, гладкая прохладная твердость пола под босыми ногами, взгляды, которые бросали на нее окружающие. Рабыня. Она и смущалась, и отводила глаза, но в то же время это ощущение доставляло какое-то внутреннее удовольствие, и она вздергивала голову, демонстрируя ошейник, и смотрела под ноги, чтобы не поскользнуться босиком, и держала спину прямой. Да, рабыня. На это тоже надо решиться. Она смогла. В хозяйственном отделе долго перебирала различные мотки веревки. Это для меня, вертелась в голове мысль. Меня свяжут. Наверно, останутся следы на коже. Было и страшно, и хотелось попробовать, каково это, оказаться беспомощной связанной пленницей. Выбрала моток самой толстой и мягкой веревки, под насмешливым взглядом секретарши робко вошла в кабинет. Елена оторвалась от монитора компьютера, встала.
- Иди сюда. – велела она. – Запоминай для начала. Твоя поза одна, если нет приказа принять другую. Ты на коленях, спина идеально прямая, руки скрещены в запястьях за спиной, глаза в пол, любопытство рабам не к лицу, на пятки садиться нельзя. Итак, поза, рабыня!
Ольга опустилась на колени, завела руки за спину, скрестила запястья, опустила голову, так, что перед ее глазами был только участок ламината на полу да ноги госпожи в модельных босоножках и безупречным педикюром. Услышала стук каблуков, и ноги исчезли из поля зрения, послышался шорох разматываемой веревки, лязг ножниц. А через мгновение ее запястья туго, прочно, врезаясь в кожу, обняла веревка. Еще и еще виток вокруг запястий, веревка скользит между ними, и Ольга почувствовала, как веревка намертво затянулась. Пошевелила пальцами, попробовала подергать руками. Бесполезно, связана на совесть. Дальше очередь локтей. Локти сведены вместе, так что грудь бесстыдно подалась вперед. И тоже туго, прочно, надежно связаны.
- Можешь встать, - разрешила хозяйка, заканчивая связывать свою пленницу, - походи, посмотри на кабинет, почувствуй, что ты связана надежно и прочно, ты беспомощна, ты рабыня. Постоянно думай над этим.
- Да, госпожа, - Ольга неловко поднялась, еще раз пошевелила руками. Бесполезно, не вырваться.
Сделала несколько неуверенных шагов по кабинету. Идти босиком и со связанными за спиной руками было неудобно и непривычно, эти новые ощущения врезались в сознание с безжалостностью хирургического скальпеля. Связанная босоногая рабыня, от меня ничего не зависит, все решает госпожа. Мое дело исполнять приказы. Эти мысли бились в голове, грохотали, как молот по наковальне. Неожиданно она стала находить своеобразное удовольствие в этих новых ощущениях, таких ярких, необычных, никогда ранее не испытанных. Повернулась, посмотрела на Елену.
- Спасибо, госпожа, что связали меня, - вдруг сказала она, - рабыня должна быть связанной.
- Молодец, - кивнула госпожа, - для новичка ты держишься отлично. Никаких следов истерики и внутреннего протеста. Теперь пойдем.
- Куда?... – в голосе прорезалась нотка паники.
- Будешь привыкать к рабству. – хмыкнула Елена. – И чем быстрее это произойдет, тем лучше для тебя. Иди впереди. – и она распахнула дверь кабинета.
Опять взгляды, заинтересованные и возмущенные, равнодушные и безразличные. Ольга уже начала привыкать к ним, как они скользят по ее босым ногам, связанным рукам, лохмотьям, ошейнику. Они спустились на эскалаторе на подземную парковку, Елена завела рабыню в личный бокс, где стоял ее роскошный огромный Прадо, открыла багажник.
- Залазь, - кивнула она, и не дожидаясь ответа, ловко толкнула девушку в проем багажника.
- Вы хотите везти меня в багажнике? – обалдело пролепетала Ольга.
- Психологический этюд, рабыня. Ты будешь закрыта, не видеть дороги, связана по рукам и ногам, только госпожа решает, куда и как ехать рабыне. А теперь давай сюда свои ноги.
Ольга потрясенно протянула ей скрещенные щиколотки, и они тут же оказались туго связанными. Госпожа неожиданно погладила ее напрягшиеся стопы, раздвинула уже запыленные пальчики своими намакюриненными пальцами.
- Вот теперь нормально, - удовлетворенно сказала Елена, - у тебя красивые ножки, еще бы педикюр нормальный, и можно такими гордиться, и для новенькой ты держишься замечательно. Не волнуйся, ты быстро привыкнешь к рабству, - и она закрывала багажник, оставляя пленницу в душной темноте.
Ольга поворочалась в своих путах, пытаясь устроиться поудобнее, но конечно из этого ничего не вышло. Лежать пришлось, поджав колени, поминутно во время движения натыкаясь на что-то. Машина шла быстро и плавно, она слышала негромкую музыку из салона, но лежала тихо, не пытаясь сопротивляться, опять переживая сокрушительные новые эмоции. Даже особенно страшно не было, а ведь незнакомая ей женщина везет ее, босую, связанную, в ошейнике, в багажнике своей машины неизвестно куда.
Написано от лица Ольги

Жила Елена в элитном пятиэтажном доме, обнесенным высоким кованным забором, с воротами на электрическом замке и видеонаблюдением, охраной, парковкой и подземным гаражом. Когда она развязала мне ноги и помогла выбраться из багажника, щурясь от света, я осмотрела этот дом. Придерживая за локоть, она провела меня мимо зевающего охранника, тот окинул меня равнодушным взглядом, отчего я немедленно залилась краской, зевнул еще раз и погрузился в телефон.
- Это моя новая рабыня. – мимоходом сказала Елена. – Занесите ее в базу. Живет у меня.
- Хорошо, - равнодушно кивнул он.
На лифте из роскошного холла, уставленного кожаной мебелью и напольными горшками с цветами, мы поднялись на последний пятый этаж.
- Весь этаж мой, - как о чем-то простом произнесла хозяйка, - долго переделывала, пока не получилось то, что нужно. Семь комнат. Короче, увидишь.
В ее квартиру вела дверь с электронным замком, она провела ключом по замку, и дверь открылась. Только тогда она наконец сходила куда-то, принесла ножницы и разрезала мои веревки. Я с наслаждением принялась растирать онемевшие руки, с сожалением осмотрела следы от веревок на коже, чувствуя как тысячи иголочек бегут по пальцам. В этой квартире было на что посмотреть. Огромный холл с искусственным камином. Наборной паркет. Дизайнерская мебель. Столовая, совмещенная с кухней. Барная стойка, разделяющая их. Гостиная с мягкими диванами, баром и домашним кинотеатром. Изобилие цветов. Елена за руку водила меня по комнатам, и я таращила глаза на это.
- Мой кабинет. Моя спальня. Гардеробная. Два санузла, один мой, другой гостевой. Спальня для гостей. – поясняла она на ходу. Жить ты будешь здесь.
Хозяйка показала мне на небольшой низкий диванчик с изящной тумбочкой, стоящий в маленькой укромной нише между ее спальней и гостиной. Входной двери, конечно, не было. Рабыня не имеет права на личное пространство, вздохнула я про себя.
Наконец, она уселась на один из диванов в гостиной и кивнула мне на пол возле ее ног.
- Поза, рабыня! – вдруг резко скомандовала она.
Встав на колени, я завела руки за спину, попа на весу, помню, что на пятки опускаться нельзя, глаза в пол.
- Ты быстро учишься, рабыня, - хмыкнула Елена, - мне это нравится. Сейчас слушай меня внимательно. За квартирой, ты, конечно, следить не сможешь. Два раза в неделю приходят домработницы, убирают, ухаживают за цветами, забирают грязные вещи и белье. Потом ты поймешь что к чему, будешь помогать. Пока что запомни. Дома я всегда хожу босиком, и я требую от тебя идеально чистых полов. Зеленый чай по утрам. Мелкие поручения. И по работе, и по дому. Из дому без моего разрешения ни ногой. Прислуживать за столом. И вообще находиться под рукой, так сказать. Не бойся, с голода ты не помрешь, я заставлю тебя следить за собой, тряпки я тебе подберу, походишь к моим мастерам, научишься за собой следить. Терпеть не могу нерях. За это буду наказывать. Назовешь твой старый адрес, тебе привезут то, что ты скажешь. Ну там особо ценные или памятные вещи. И самое главное – запомни, ты теперь рабыня. За дерзость, ложь, непослушание, лень, будешь наказана. Тебе понятно?
- Да, госпожа, - прошептала я.
Так началось мое рабство.
Постепенно порядок в доме сложился. Особенно, когда хозяйка «выбила из меня дурь», череда болезненных, унизительных и часто беспричинных унижений миновала. Я всегда просыпалась рано, поэтому сразу как-то так сложилось, что все утренние дела, от уборки, завтрака, встречи госпожи, походов в магазин, легли на меня. Я не протестовала. Первым делом – прибрать, если после очередной вечеринки оставались следы оргии (обожает гостей, которые могут фестивалить до утра). Вторым – завтрак для хозяйки. Никакого кофе (старит кожу), никакой сдобы (полнит), сухофрукты (почему-то очень любит), зеленый чай, тосты, джем (попробовала тайком, дрянь, наверно, без сахара), каша на пару (очищает кишечник, придает свежести, вообще полезно). Из одежды по утрам разрешено короткий топик и шорты (спортивный стиль), перед подачей завтрака – белый передник (так положено в приличных домах). Ноги босые (ходить босиком – удел рабов). Ошейник не снимается даже в душе, даже в сауне (иногда можно надеть шарф в сауне, чтобы не обжечь кожу раскаленным металлом). Надо ждать с каталкой, сервированной фарфором, под накрахмаленными салфетками, возле ее спальни, ждать, когда позвонит в колокольчик. После звонка колокольчика, войти, поздороваться, пожелать доброго утра, перед ее кроватью поставить столик. Прислуживать. Подавать тарелки (увижу следы от пальцев на краю, прибью). После завтрака – убрать все со столика на каталку, опуститься на колени и ждать. Она спит или голой, или в таких ночнушках, при виде которых у меня перехватывает дух от зависти. Идет в роскошную ванну, смежную со спальней, запирается как минимум на полчаса (с вечера полотенца должны быть, разумеется, новыми и надушенными, для стойкого запаха, и только дураки чистят зубы до завтрака, спроси любого стоматолога). Выходит всегда с прической и в утреннем макияже. В первый раз, когда она увидела меня с утра непричесанной, после сна, получила три удара (учись, леди на людях не показываются в таком виде, даже на эшафот – в макияже). После выхода из ванной – должны ждать лосины, футболка, носки, кроссовки (шнурки шнурую я, затягивай сильнее, стопа должна быть фиксирована). Дальше – убрать каталку, и в спортзал. Он расположен внизу, на нулевом этаже, рядом с сауной, бассейном и подземной парковкой. Сначала она занималась сама, бег, растяжка, фитнес, элементы акробатики, мои функции просты – подай воды, подержи ногу, дай полотенце. Потом начала заставлять и меня пыхтеть на тренажерах и беговой дорожке. Со спортом она явно дружит, сама написала мне программу, и каждую неделю нагрузки увеличивала. Потом опять душ, уже дневной макияж, и утренние дела закончены. Мне можно идти мыть посуду, принимать душ (услышу запах пота, неухоженные руки и ноги, запорю) и дожидаться следующих заданий, когда она упархивает на работу. С большим удивлением, через несколько недель, я уже полностью втянулась в этот ритм, и он начал мне даже нравится, сейчас даже диким кажется, как можно полдня шататься непричесанной, не заниматься спортом, ходить по комнате дома в ночной рубашке или пижаме. Иногда, по вечерам, когда нет очередных гулек – сауна, я там нужна больше для массажа и прислуживания, но и мне можно париться, плескаться в маленьком бассейне и пить квас вместе с госпожой. В общем, во многом, Елена действительно выбила дурь из головы. Раньше всегда мешала лень, отсутствие мотивации, какие-то дикие оправдания собственной никчемности, мол, это все не для меня. Были, конечно, и минусы. Совершенно спокойно, не стесняясь, могла обсудить мою внешность, поведение, ум, с посторонними людьми. В людных местах, особенно дневных кафе, которые она любила, оставить перед входом, заковав в наручники и пристегнув ошейник цепью к ближайшей скамейке.
Я точно знаю – от негатива надо отвлекаться. Не будет получаться – нервный срыв гарантирован. Истерики, депрессии, тревога. Для меня лучшим развлечением, отвлечением, просто отдыхом, было уединение. Книги, Интернет, дневник. Я тяжело схожусь с людьми, мне как-то легче и проще одной. Может, поэтому я и была так одинока и несчастна. Сейчас все меняется. Я лишена не только одиночества, привычного образа жизни, круга общения, но и личного пространства, что меня жутко злит и бесит иногда. Даже двери в моей каморке нет, я всегда на виду. Снова на щиколотке щелкает цепь, опять я прикована. Задумчиво качаю ногой. Как ни странно, именно эти мгновения несвободы меня успокаивают, стихает внутренний протест, все равно от меня ничего не зависит, я прикована. Остро ощущаю свою зависимость от чужой воли, и это волнует меня, дарит приятные мысли, ощущения, многие из которых я и сама не могу осознать. Разительная перемена, и это сделали со мной оковы и ошейник. Перестала стесняться многих вещей, пропали многие комплексы, я стала внутреннее свободнее и открытее, чаще улыбаться. Наверно, я похорошела. Вздыхаю. Подхожу к столу, гремя цепью по полу, включаю нет. Заданий никаких мне не дали, можно и побездельничать, тем более, это бывает достаточно редко.
Конечно, в сети нашла несколько групп, которые созданы для рабов и посвящены рабству. Вспомнила, потом и нашла там свою давешнюю знакомицу Лизу, девчонку, которая впервые открыла мне глаза на институт рабовладения, правда, в рабство она попала добровольно, выставив себя на аукцион. Встретились, болтали в кафе, и как-то незаметно подружились, хотя я тяжело обычно схожусь с людьми. Лизка была сущей оторвой, с головой она явно не всегда дружила, мое спокойствие и склонность к меланхолии уравновешивали ее безбашенные порывы. Была она в рабстве у какого-то вояки, брат ее где-то тоже служил, она однозначно имела пунктик в голове по этому поводу. Иногда я ее просто не понимала, в смысле, что она говорит. АГС, ВОГ, ствол, феня, молотилка иногда сыпались из нее мешками. Когда я переспрашивала, она снисходительно объясняла, что феня – это граната Ф-1, а АГС – автоматический станковый гранатомет. Но зато с ней было интересно, очень ново и необычно, что взбредет в оторванную напрочь голову зачастую не знала и хозяйка этой самой головы. Когда Елена разрешила мне выходить на улицу, даже просто погулять, а произошло это после «выбивания дури» из меня, я частенько каталась с ней по городу на ее старенькой Шкоде, сидели в маленьких кафешках, стесняясь, что для нее было не характерно, она давала мне читать то, что она пишет, и с какой-то робостью ждала, что я скажу. Откровенно говоря, не все мне нравилось, мне претил однозначно-определенный, безаппеляционный взгляд на некоторые вещи, зато пронзительная лирика окутывала меня туманом, я жила, радовалась и плакала вместе с ее героями, и когда я говорила это ей, Лиза отчаянно, до корней волос краснела. В одну из таких встреч я соприкоснулась с ее миром, и он обжег меня, как лед и пламя одновременно.
В один из жарких летних дней мы ехали по городу. Обе в ошейниках, босиком, она в летнем коротком платье, я в капри и легкой блузе. Лизка водила достаточно агрессивно, обожала скоростные участки и могла такое загнуть за рулем, как она выражалась, по-французски, что мне становилось неудобно. Было жарко, окна мы опустили, и частенько из проезжающих мимо машин поступали скабрезные предложения интимного досуга, на которые я уже научилась не обращать внимания. Но один из таких умных, на пафосном Лексусе, оказался настойчивым. На одном из светофоров, опустив стекло, здоровый и наглый мужик, с толстенной золотой цепью на шее и легкомысленной гавайке, почти высунулся из окна, окинул нас заинтересованным сальным взглядом и осклабился.
- Рабыньки, как насчет подзаработать? Передком? Внаем вас хозяева сдают? – осведомился он.
- Отвали, - Лизка даже не повернула головы, но я заметила, как хищно раздулись ее ноздри.
- Не понял… Овца, ты охренела? – удивление его было безмерным и искренним. – Ты, ****ь… - продолжения я не услышала, зажегся зеленый, и Лизка рванула машину с места.
- Козел, - пробурчала она, - достали…
- А ведь он свободный человек… - заметила я. – Запомнит твой номер, нажалуется твоему хозяину.
- Ой, он тогда бедный будет. – усмехнулась Лизка. – Я ему даже сочувствую. Я любимая рабыня, а не барахло какое…
Но мужик на этом не унялся. Ехал в соседнем ряду и что-то орал, и подрезал, и заставлял прижаться к обочине и остановиться. Глаза у Лизки сразу стали бешенными. Одной рукой держа руль, другой она достала телефон и почти не глядя, потыкала пальцем по номерам. От ее вопля под ухом я даже вздрогнула.
- Служу Отечеству и спецназу, товарищ подполковник! – гаркнула она и заулыбалась, слыша ответ в трубку. – Так точно! Выполняем задание командования! – а потом нормальным голосом, - слушайте, братцы, от меня и от подружки хочет сексуальных услуг один гражданин… Ага, пристает, на дороге хулиганит, разные слова говорит… Мы? Мы на… - она продиктовала адрес перекрестка, который мы проезжали. – Ага, спасибо, подождем. Целую, пока…
- Братцы? – переспросила я, хотя уже отчетливо понимала, что вряд ли эта история кончится добром и внутри все сжалось в комок.
- Множественное монархическое, как филолог тебе говорю, - хмыкнула подружка, - теперь смотри и ничего не бойся, - и она резко остановила машину возле тротуара.
Лексус немедленно остановился впереди. Отмороженная Лизка почти выскочила из салона.
- Че, мудак, ****ь, думаешь, машину не отожмут? – заорала она. – Ты ебнутый или бессмертный?
От подобной наглости мужик, тоже вылазивший из машины, буквально остолбенел. Но рот открыть он так и не успел. С визгом покрышек возле нас остановились две раздолбанные до полной невозможности машины, обычные Жигули, из которых вылезло несколько человек в камуфляже, с автоматами в руках, в бронежилетах. Дальше я не смотрела, только слышала тупые удары, звон разбитого стекла и громкие стоны. Скоро на сиденье рядом плюхнулась очень довольная Лизка.
- Этих дураков собственное начальство боится, такие они отмороженные, - прокомментировала она, - а братцы у них командиром трудятся. Поехали?
- А нам ничего не будет? – на всякий случай уточнила я.
Презрительное фырканье было мне ответом.
- Кто с госбезопасностью будет связываться?
- Ты безбашенная…
- Не волнуйся, все будет как попало, - жизнерадостно откликнулась подружка, - а нечего к приличным девушкам приставать.
Дома, когда я рассказала Елене об этом, хозяйка долго смеялась.
- Ты дружи, дружи с ней, - сказала она.
Продолжение, от лица Ольги

Как и следовало ожидать, Лизка втянула меня, точнее, залетели вместе. Незаметно для себя, я подсела на нее, как на наркотик, и жизнь без ее безбашенных штучек, ядовитых шуточек и не всегда полной вменяемости, начала казаться скучной и пресной. Вот и в тот день, она позвонила и пригласила к себе в гости.
- Мой благополучно в командировку умотал, - сообщила Лизка, - и кучу заданий надавал. Приходи, поможешь, поболтаем, выпьем.
Елена на удивление безропотно отпустила меня, с твердым приказом вечером быть как штык дома и помогать ей встречать очередных гостей. Вообще она поощряла нашу дружбу и старалась идти навстречу, если это только не шло вразрез с ее собственными планами. Лизка заехала за мной, и скоро мы оказались в квартире ее хозяина. Достаточно большая квартира-студия, явно жилье холостяка, где неумелая женская рука пыталась придать хоть видимость уюта.
- Хозяйка из меня еще та, - с гордостью объявила Лизка, - терпеть не могу домашнюю работу. А здесь немного неприбрано, как ты видишь. Вот, велел убрать все.
Я осмотрелась. Бардак был застарелым, качественным, долго и тщательно лелеемый.
- Меня бы моя хозяйка прибила бы за такое, - вздохнула я, - хотя я тоже побездельничать люблю.
- Потом побездельничаем, - решила подружка, - погнали работать.
Она кинула мне чистые мятые шорты и футболку, сама влезла в такие же, и мы честно три часа пыхтели, обливаясь потом, пока наконец квартира не приобрела более-менее человеческий вид.
- Это мой уголок, - Лизка кивнула на небольшой диванчик с тумбочкой, уставленной косметикой, духами и разными кремами, - и это для меня, когда накосячу где-нибудь, - она подняла с пола тяжелую недлинную цепь, один браслет ее крепился к ножке дивана, второй был раскрыт, будто ожидая в свой холодный плен лодыжку провинившейся рабыни.
- И часто приковывает? – ради интереса спросила я. – Меня тоже на цепь моя садит.
- Бывает, - размыто ответила Лизка, - но только по делу, когда заслужу.
Когда мы закончили, приняли душ и переоделись, кинув грязные вещи в стиралку, подружка посадила меня на диван, включила наконец кондиционер, и скоро приятная прохлада наполнила комнату. Блаженно повалившись рядом, потыкала пальцем в телефон.
- Жрать хочется, - объявила она, - я пиццу заказываю. Ты как?
- Ты знаешь, от правильной еды уже тошнит, - призналась я, - я только за. Ленка, правда, если узнает, ругаться будет, она помешана на здоровом образе жизни, когда гулек у нее нет.
- А она у тебя как? Нормальная баба?
- Не без придури, - созналась я честно, - но в общем, нормальная.
- Вот и у меня не без придури, - вздохнула Лизка, - поехал в командировку… Ага, кого он дурит, наверняка на боевые смотался, адреналина нам не хватает, видите ли. Дурак отмороженный.
- И это ты говоришь? – улыбнулась я. – Об отмороженности?
- У меня того… Бывают затмения, когда нахулиганить могу, - самокритично сказала подружка.
Скоро в дверь позвонили, доставили пиццу, и Лизка принялась накрывать на стол. Достала приборы, бокалы, откупорила бутылку сухого холодного вина.
- Давай, рабыня, - она протянула один бокал мне, - праздник непослушания. За наши ошейники.
Я кивнула, бокалы звякнули, и я хлебнула. За легким трепом о жизни, горячей вкусной пиццей, просмотром телека, мы и не заметили, как бутылка кончилась, и Лизка открыла вторую. У меня порядком шумело в голове, и я легкомысленно подставила бокал. Короче, проснулись мы ночью, с головной болью, сухостью во рту, 15 пропущенными звонками на телефоне от Елены, и стойким ощущением, что это залет.
- И что теперь будет? – заинтересовано спросила Лизка. – На хрена мы вторую открывали? Остановить не могла?
- Я еще и виновата, - огрызнулась я, - но это залет, без шуток. Ленка накажет меня, между прочим.
- Не ссать, - грубовато отрезала подружка, - только не ссать. Спецназ своих не бросает. Пойду к ней и скажу, так и так, виновата я, что мы с тобой наклюкались.
- Ладно, сама разберусь, - отмахнулась я, - давай спать лучше, утром уже свои законные получу…
Утром, приведя себя в порядок, выдавив на лица по полтюбика питательного крема, чтобы скрыть следы порока, выпив кофе, мы все-таки отправились ко мне. Лизка и слушать не захотела, чтобы отпустить меня одной. А мне честно говоря, было не по себе. Да и стыдно было, вроде как под честное слово хозяйка отпускала, а я… Короче, было стыдно.
Елена находилась в холодном бешенстве. Необычайно элегантная, белом брючном костюме, макияже, взгромоздившись на высоченные шпильки, она видимо специально задержалась дома, хотя обычно она старалась не опаздывать на работу. На мои робкие извинения она не обратила внимания.
Лизка влезла, как и грозилась, живописно, в подробностях, рассказала о нашем героическом подвиге во время уборки и благородно всю вину взяла на себя, заявив, что тупо накачала меня вином, ради интереса, посмотреть, что будет. Да, ее вина и готова понести любое наказание. Этот страстный и немного бестолковый монолог слегка растопил ледяное бешенство Елены. Она усмехнулась.
- Ты чужая рабыня, для меня ты никто, пусть с тобой твой хозяин разбирается. – сказала она. – А вот свою мерзавку я точно накажу. Заслуженно?
- Заслуженно, - вздохнув, признала я, - простите, что подвела вас, госпожа.
- Но… - запротестовала Лизка, но осеклась под иронично-надменным взглядом хозяйки.
- Вот что, рабыня, - обратилась к ней Елена, - ты слишком наглая для девчонки под ошейником. Я решила. Моя рабыня будет наказана. Если уж ты такая подружка, все, что могу сделать для тебя – предложить разделить ее наказание. И учти, я немножко в бешенстве.
Я покаянно молчала, и в самом деле было стыдно. Лизка взглянула на меня, давно заметила за ней особенность, когда она волновалась, ее глаза из карих окрашивались в травно-болотный цвет, вот и сейчас глаза ее явно позеленели.
- Согласна. Вдвоем наглупили, вдвоем и ответим. – твердо сказала она.
- Тогда пойдемте, рабыни. Я уже и так на работу опоздала. – отчеканила ледяным тоном госпожа.
Она провела нас в свою огромную гостиную, там, на шкуре зебры перед камином уже были разложены раскрытые наручники и цепи, при виде которых у меня мороз пошел по коже и захолодело в животе. Это для меня.
- Ольга, садись, - велела она, - руки за спину, ноги скрестить перед собой.
Я подчинилась. Елена быстро защелкнула наручники на моих скрещенных лодыжках, так, что я не могла выпрямить ноги, туго затянула браслеты, я чувствовала, как сталь больно врезалась в кожу. Дальше руки, скрещенные за спиной, попали в стальной плен, щелкнули замки. Последним штрихом было то, что Елена прикрепила маленьким висячим замком короткую цепь к моему ошейнику, нагнула голову к ногам, и второй конец цепи сомкнулся с наручниками на щиколотках. Сидеть, опустив низко голову, и почти не имея возможности пошевелиться, было дико неудобно, только изо всех сил, ощущая, как сталь больно врезается в шею и ноги, можно было наблюдать, что госпожа придумала для Лизки. Впрочем, на недостаток фантазии она никогда не жаловалась.
- Набор кандалов у меня всего один, - сказала она, поворачиваясь к Лизке, - кто же знал, что придется и тебя еще воспитывать… Но ты не расстраивайся. – плотоядно улыбнулась она.
Я слышала ее удаляющиеся и потом приближающиеся шаги, цокот шпилек по паркету.
- Руки вперед, запястья скрестить, - послышалась команда.
Как могла приподняв голову, я наблюдала, как Елена жестко, туго связала принесенной веревкой протянутые ей скрещенные запястья Лизки. За оставшийся длинный конец веревки она подвела подружку к металлической высокой колонне, поддерживающую барную стойку, разделяющую столовую и кухню. Закинула веревку за один из высоких крюков, почти у самого потолка, предназначенных для установки дополнительного освещения, и сильно потянула веревку на себя. Руки Лизки вздернулись над головой, но натяжение веревки не ослабевало, пока подружка не оказалась стоящей спиной к колонне, почти на самых кончиках пальцев, с руками, немилосердно задранных над ее головой. Потом Елена быстро и жестко перекрутила ее щиколотки вторым отрезком веревки и зафиксировала на стойке веревку, удерживающую рабыню стоящей на самых кончиках пальцев. Ключи от моих оков хозяйка небрежно бросила на пол, но дотянуться до них, я конечно не могла.
- Постойте, посидите, подумайте, глупые рабыни, - сказала Елена напоследок, - вернусь с работы – освобожу.
И ее каблуки процокали к двери, щелкнул входной замок. Мы остались одни, совершенно беспомощные, в большой пустой квартире. И потянулись бесконечные часы пытки. Руки я перестала ощущать практически сразу, остро, больно в щиколотки врезались перетянутые наручники, ломило согнутую спину, очень скоро по щекам побежали слезы, а потом я и не заметила, как начала стонать, извиваясь в своих оковах и пытаясь хоть как-то найти более-менее удобную позу. Не получалось. Сквозь пелену я услышала и несколько глухих стонов Лизки, ей тоже приходилось несладко, стоя на самых кончиках пальцев, почти обвисая в своих веревках. Вдобавок дико хотелось в туалет. Очень быстро я потеряла счет времени, казалось, пытка не кончится никогда. Но все на свете заканчивается, и с огромным, почти невозможным облегчением я услышала, как во входной двери отпирается замок, хозяйка сбрасывает свои туфли, и я слышу шаги ее босых ног, а потом перед затянутыми слезами глазами появляются ее ухоженные ступни с безупречным педикюром. Молча она освободила меня, и я долго лежала на полу, приходя в себя, пытаясь хоть как-то размять затекшие руки и ноги и ломящую спину. Рядом со мной на полу лежала и Лизка, тоже пытаясь прийти в себя. Со стонами, как старые бабки, мы еле доковыляли до туалета, и только потом вернулись к ожидающей госпоже. Елена сидела на диване, закинув ногу на ногу, тянула из бокала вино и разглядывала нас.
- Наказание окончено, рабыни, - сказала она.
- Спасибо, госпожа, - пробормотала я.
- Пожалуй, я даже перестаралась, - самокритично признала хозяйка, - выглядите вы паршиво. Ладно, сегодня можете отдыхать. Ольга, постелишь своей подружке где-нибудь. Можете поесть и попить.
- Спасибо, - еще раз прошептала я.
- И чтобы это было в последний раз. А теперь пошли вон с глаз моих.
И мы, кряхтя и охая, поплелись на кухню и укладываться спать. Лизка рассматривала свои вспухшие запястья с глубокими красными следами от веревок. Я тоже косилась на свои красные полосы на запястьях и лодыжках, оставшихся от наручников. Наконец, я не выдержала и спросила ее, зачем она пошла на это. Совсем крышу оторвало?
- Некоторые говорят, что друзья бывают закадычные, а подруги только заклятые, - серьезно, без привычных чертенят в глазах, сказала она, - их бы на мое место. Я знаю, что я сделала, ты знаешь. Для меня этого достаточно. Не умею предавать, в детстве не научили.
- Ты оторва, ты знаешь это?
- А ты мямля плаксивая.
- Придется как-то уживаться, да?
- Ага, придется. – кивнула она, и мы пошли спать.
Написано от лица Лизы
Если бы я не отвлекалась и не переключалась, давно начала бы подумывать о веревке и мыле. Эти командировки пробивают меня навылет, совершенно не умею держать здесь удар. Фальшивая нежность, притворство и отвратительная ваниль в глазах и ненужных комплиментах, я делаю вид, что верю, и Он радостно садится в приехавшую машину, и как мотылек радостно, празднично упархивает на боевые, в прекрасном расположении духа и, наверно, с чувством облегчения. Мне остается черная депрессия, страх и самые гнусные мысли обо всем и обо всех на свете. А еще бессонница, курение, судорожное чтение сводок и редкие телефонные звонки. Ненавижу себя и весь мир. Короче говоря, если не переключаться, тяжелый психоз гарантирован. Вот и в этот день, как только за ним закрылась дверь, я собралась с силами и не заревела. Задумчиво побродила по квартире и достала платье. Даже не так. Достала Платье, которое ни разу никуда не выгуляла, хотя покупалось оно для выхода. Но все мои выходы в свет сводятся к раздолбайским попойкам на кухне и визитами в ночные бары, так уж сложилась жизнь. Зато там я чувствую себя комфортно, не комплексую, что я не соответствую и красивая жизнь не для меня, не злюсь на вышколенных и высокомерных официантов из ресторана, которые, кажется, смотрят на тебя свысока, не говорю колкости окружающим и не порчу никому вечер. Но это Платье я не могла не купить. Это была ожившая, воплотившаяся мечта из нежной юности. Черное, с декоративной бретелькой на одно плечо, миди, приталенное платье-коктейль. Несмотря на мой врожденный пофигизм к одежде и модным веяниям, когда я надела его, с удивлением обнаружила, что у меня аристократично-высокие скулы, стройная шея, перечеркнутая полоской ошейника, прямая спина и присутствует талия. Улыбнувшись самой себе в зеркале, я с удовольствием почувствовала, как тысячи электрических иголочек пробежали по пальцам рук и ног, предвещая что-то новое в жизни, и уж точно гарантировав, что депрессии в этот раз не будет. Будет то, что я люблю. Приключение, и совершенно неважно, какое именно. И думать я буду об этом приключении. Еще раз улыбнувшись, я начала собираться, хотя еще толком и не знала, куда. Что-нибудь придумается. Черный лак на ногти на руках и на ногах. По ходу дела, так сказать. Немного тонального крема на лицо, тушь на глаза, помада на губы. Волосы по плечам, на ровный пробор. Черная бархатка-браслет на левое запястье. На щиколотке золотой браслет, его я никогда не снимаю. Жаль, обуваться нельзя, очень пошли бы босоножки на шпильке. Из зеркала на меня смотрела босоногая, немного вульгарная, как и хотела, вызывающая, для эпатажа, чтобы на меня смотрели, ведьма в ошейнике. Рабыня. И я улыбнулась ей. Ведьма ответила мне улыбкой. Ольге звонить бесполезно, после того, как мы наклюкались, ее хозяйка очень неохотно отпускает ее по вечерам, причем, я думаю, скорее, она беспокоится, чтобы мы никуда не влетели, чем всерьез наказывает. Всерьез она уже один раз нас наказала. Впрочем, на улице, когда я начала ловить на себе взгляды прохожих, насладиться ими в полной мере я не успела. Резкий автомобильный сигнал прямо под ухом привлек внимание. Рядом стояла патрульная полицейская машина, и из-за руля мне приветливо махал один давний-давний знакомец, некогда братцев сослуживец. Когда-то он пытался за мной ухаживать, но как-то не сложилось, и наши отношения уже давно можно охарактеризовать как «почти дружба». С Юркой легко, он умный, начитанный, простой в общении, его совершенно не шокируют многие вещи, он прошел то, что положено пройти мужчине, и для меня он свой в доску. Я села рядом с ним на пассажирское сиденье.
- Ну ты даешь, Лизка, - вместо приветствия протянул он, осматривая меня.
- А то, - хмыкнула я.
- Я так понимаю, приключения на свою упругую ищешь? – он всегда как-то хорошо меня чувствовал.
- Типа того… Опять командировка… - вздохнула я.
- Наглупишь ведь. – парень покосился на меня и тронул машину с места. – Слушай, давай так. Поедешь со мной, у меня смена до полуночи, посидишь. Я сменюсь, и поедем куда-нибудь, развеемся, поужинаем, поболтаем, сто лет не виделись…
- Поехали, - я пожала плечами, - я тоже соскучилась. Ты кем сейчас трудишься?
- Мне майора дали, - ответил он, - старший следователь. Только сразу предупреждаю, звезды я уже обмыл, печень потом три дня болела, давай ты меня просто поздравишь.
- Поздравляю, - улыбнулась я, - а почему старший следователь на патрульной? Где служебная с водителем?
- Я бомблю по вечерам и с девками знакомлюсь, - засмеялся Юрка, - это чтобы сразу было видно, где я работаю.
Ладно, не хочет говорить, не надо, его дело, действительно, в служебные дела лезть – последнее дело, это я давно и прочно усвоила. Мы подъехали к его отделу, на входе дежурному он показал пропуск, кивнул на меня – со мной, мне показывать было нечего, поэтому я показала дежурному язык, улыбнулась, и Юрка провел меня в свой кабинет. Обычная казенная обстановка. Предложил чай, кофе или что покрепче, я отказалась и уселась в кресло в углу, а он погрузился в работу. Чертенок внутри подзуживал на хулиганство. К Юрке заходили сотрудники, вели какие-то деловые разговоры, он копался в бумагах и компьютере, что-то решал, а я строила глазки входящим, качала ногой, той, на которой браслет, иногда вставляла, так, чтобы очередной сотрудник слышал: «Юра, ты просто зверь в постели, ленивец такой», короче, развлекалась. На мои выходки он не обращал особого внимания, давно привык, только иногда косился и грозил кулаком. Идиллия была нарушена в половину двенадцатого, когда в очередной раз дверь в его кабинет открылась, и сержант деловито козырнул:
- Товарищ майор, вам надо разобраться… Она или больная, или под кайфом, или просто ****утая. За полчаса натянула себе срок с обычного штрафа… - и он затолкнул в кабинет девушку, руки ее были скованы за спиной наручниками.
Усадив ее на стул, сержант продолжил:
- Обычная шалава, задержана там-то, без клиента. Остановились проверить документы, начала хамить, пыталась убежать, пришлось применить спецсредства. В машине, по пути, у нас ведет вызывающе и неадекватно. Задерживать вроде не за что, при обыске ничего, но сама готова чистуху написать, что она ****ь, и клиентов называет, и расценки, и прямо просится на нары.
- Свободен, - кивнул Юрка недовольно, - совсем с ума посходили, с шалавами разобраться не могут.
Я тем временем рассматривала задержанную, и она мне нравилась. Лет двадцать, интеллигентные стильные квадратные очки, умные серые глаза с явным упрямым вызовом, тонкие, правильные черты лица. Высокая, стройная, худая. Однозначно красивая девочка. Юбка, едва прикрывающая попу, обтягивающий топ, плетенные высокие босоножки на шпильке. Демонстративно закинула ногу на ногу и позвенела наручниками, сковывающими ее руки за спиной.
- Товарищ начальник, может, вы меня освободите?
- Помолчи, - бросил ей Юрка, читая ее документы.
- А как вы к минету относитесь? – не унималась проститутка. – Я вижу, у вас рабыня в кабинете… Прямо на рабочем месте развлекаетесь? Нехорошо…
Юрка оторвался от бумаг и заинтересовано посмотрел на нее.
- Ты бессмертная? Нет? Вот и рот закрой.
- Обслуживаешь его? – на этот раз ее вопрос адресовался мне. – С рабынями бесплатно?
Я солнечно улыбнулась в ответ. Не хватало еще на издевки шлюхи реагировать. И она мне определенно нравилась своим вызывающим поведением и полным отсутствием страха. Всегда нравились смелые люди. Никто и не думал унижаться перед начальством, рыдать и объяснять, что она хорошая и не такая.
- Вот что, Диана, - следователь наконец отложил документы, - ты совсем больная? Наговорила на бумагу столько, что уже сейчас тебя можно закрывать года на три.
- А можно и отпустить?
- Можно и отпустить. Но мне не хочется такую наглую тварь отпускать. Понимаешь, не хочется. Посидишь денька три-четыре до выяснения, клиентов твоих найдем, показания, то-се…
- Так у нас ведь нет статьи за проституцию. Это мое неотъемлемое право – быть ****ью. Может, все-таки снимете наручники? – она опять погремела оковами.
- Потерпишь. Так ты же не проститутка. Ты мошенница, воровка и клофелинщица. Не знала? Доказать это вообще ничего не стоит. Веришь?
- Пожалуй, верю, - подумав, сказала девушка, - но ведь вы же не пойдете на это?
И тогда я точно поняла, чего мне точно не хочется. Быть одной. Сегодня ночью и завтра. Вот сейчас эту девчонку отведут в камеру, мы поедем ужинать, поболтаем, выпьем, он отвезет меня домой, секса точно не будет, даже если он поднимется на рюмку чая, и я останусь одна. И не поможет мне даже Платье и весь мой вызывающий вид. А она дерзкая, неглупая, наглая и смелая. И я выпалила:
- Товарищ майор, а можно я ее на поруки возьму? Можете даже наручники с нее не снимать. Побудет у меня дома, пока вы все выясните. Вы же нас домой и отвезете, и даже ключи от квартиры я вам дам.
- Лизка? – он широко открыл глаза. – Ты в своем уме?
Я встала и подошла к нему. Нагнувшись над ухом, так, чтобы шепот был слышен только ему, тихо сказала:
- Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Ради нас, ради того, что мы пережили вместе. Вспомни, как ты пьяный сидел на моей кухне, и рядом валялся твой пустой автомат, а нож твой был в крови, и какая истерика была с тобой. Вспомни, кто ухаживал за тобой два дня. Вспомни, как мой брат вытаскивал тебя с нейтралки. Вспомни, как я отдала тогда тебе и твоему другу последние деньги и три дня сидела голодной, потому что вам они были нужнее. Пожалуйста. Мне нужно Приключение, физически нужно. Или мне будет плохо. Ты хочешь этого?
- Нет, конечно. – он качнул головой, глядя в стол, - ты же знаешь… Но я не понимаю, какой тебе прок от этой ****и… Да еще в наручниках.
- А когда еще у меня дома будет закованная в наручники преступница? Или даже не преступница… Что мне в старости вспоминать? О чем книги писать? Где новые эмоции взять? Я даже не знаю, что с ней делать буду, но так даже интереснее…
- Задержанная, вы передаетесь в распоряжении нашего сотрудника, - сказал Юрка, глядя на девушку, - пока она не посчитает нужным вас или направить опять к нам, или отпустить.
- Все строго по закону, да? – подмигнула девушка.
Молча, ни слова не говоря, следователь схватил ее за локоть и выволок в коридор, так же молча провел мимо дежурного, посадил в машину. Я шла следом, и иголочки кололи изнутри всю меня.
- Наручники с меня так и не снимут? – спросила с заднего сиденья девушка.
- Заткнись, - отрезал Юрка.
Возле нашего дома он попрощался и уехал. Мы остались вдвоем с закованной в наручники проституткой.
- И что все это значит? – спросила она.
- Вот так выглядит дружба. Должностное преступление, потому что я попросила. И ты мне понравилась.
- А наручники зачем?
- Так интереснее. Тебя как зовут?
- Диана.
Я представилась, и мы поднялись ко мне. Я помогла ей разуться. Она прошла в одну из комнат и неловко устроилась на диване.
- Не волнуйся, я однажды сутки так провела, - хмыкнула я, - только я еще и прикованной была.
- Наверно, я должна сказать тебе спасибо. Просто я терпеть не могу, когда на меня давят. Совсем крышу сносит.
- В этом мы похожи… Только не надо так больше полицию злить. Ты и правда проститутка?
- Скорее, любительница, - улыбнулась Диана, - просто трахаться люблю. Слушай, Лиз, пожалуйста, разомни мне плечи, совсем затекли.
Я подсела к ней и положила руки на ее голые плечи. Она вздрогнула, и тут же ловко, как змея, соскользнула с дивана на пол и опустилась на колени.
- Ты хотела приключения? – прошептали ее губы. – я тебе его устрою. Положи свои ножки на диван.
Как во сне, я подчинилась. Диана наклонилась, и ее губы коснулись пальцев на моих ногах, я почувствовала теплое дыхание на коже.
- Ты рабыня, ты ходишь босиком, ножки в пыли… и черный цвет на ноготках тебе идет… - и ее язык скользнул между пальцами.
Она старательно вылизывала, сосала каждый палец, беря его целиком в рот. Ее язык скользил по подошвам, пятке, она исступленно целовала браслет на щиколотке, снова возвращалась к пальцам, беря все их в рот. Против воли, я возбудилась, настолько это было приятно, настолько ловка и умела она была. Низ живот налился приятной тяжестью. Я и не заметила, что моя пленница уже сосет и лижет все мои ноги, а платье безбожно задралось, до самых стрингов. Одним коротким движением я освободилась от них, ни за что на свете не желая останавливаться сейчас, и широко раскинула ноги. Немедленно Диана оказалась между моими ногами, и ее рот приник ко мне, я чувствовала, как ее язык ласкает и лижет клитор, и ее тяжелое возбужденное дыхание. С громким, протяжным стоном я кончила. Полежав немного, я сняла платье и опустилась рядом с Дианой на пол, она тоже тяжело дышала, пот струился по лицу, но глаза горели голодным блеском. Немедленно она приникла к моей груди, лаская, покусывая, облизывая соски, и я снова завелась. Кажется, она не пропустила ни одного сантиметра на мне, я кончала, стонала, а Диана не успокаивалась, ее губы продолжали путешествовать по мне, от губ до пальцев ног. Я содрала с нее юбку, задрала топ, снять его мешали скованные руки, и тоже как умела отвечала ей, благо, возможностей у меня было побольше. Она текла как водопроводный кран, и оргазмы буквально скручивали ее. Наконец, совершенно обессиленные, мы остановились. Я посмотрела в ее горящие глаза и поцеловала ее.
- Дрянная девчонка. С женщинами у меня в первый раз было…
- А у меня не первый, - лукаво ответила она.
- Я заметила… - я встала, сходила на кухню, напилась сама и принесла попить и моей пленнице.
- Не жалеешь?
- Нет, конечно. Спасибо тебе.
- Если бы не чертовы наручники, ты бы увидела все, на что я способна.
Я погладила ее по щеке.
- Давай спать, лесби-извращенка.
- Добро пожаловать в клуб, - улыбнулась Диана.