Материнская любовь 3

Однажды, обиходив младенца, я позвала Петю обедать.
- А что будем кушать? - спросил сынок. С раннего детства он страдал отсутствием
аппетита.
- Бабушка борщик сварила. Вку-у-сный!
 - Я не буду борщик.
- Сынонька, все мужчины едят борщик и становятся богатырями, как Илья Муромец. Ты ведь хочешь стать большим и сильным?
- Хочу. А борщика не хочу.
- Давай-ка, котёнок, снимай пальтишко, мой руки!
 В этот момент заплакал Максим. Я метнулась к нему, взяла на руки - он не успокаивался. Так и есть - мокрый! Схватила пелёнки, ловко перепеленала - притих.
- Вымыл руки? - снова обратилась к Пете, но в комнате его не оказалось. Во дворе
тоже. Стала звать его - не отвечает. Такого ещё не бывало.
Я побежала через огород к опустевшему дому брата, именно там они играли целыми днями с соседским Андрюшей. Никого. Бегом к Андрюше - не видел, не знает. Недоумение сменилось тревогой. Да куда же он мог деться за те две минуты, пока я перепеленала Максима?!
Вдруг меня обдало жаром - колодец! Бегом к нему - он неглубокий, но все же... Слава Богу, нет. Пруд?! Я лихорадочно металась по усадьбе и звала сына.
Мои тревожные крики привлекли внимание соседей, они подключились к поискам. Один проверял шестом пруд, другой побежал в близлежащий лес, третий помчался по улице...
Когда первые десять минут не дали результатов, от моей выдержки не осталось и следа. Сердце бешено колотилось, руки тряслись, голос срывался, слёзы градом катились по лицу.
- Мамочка! Мамочка! - задыхалась я, - где он? Куда мог деться?
И снова бежала к пустому полутораэтажному дому брата, обыскивала каждый уголок и звала, звала своего сыночка и не верила, не верила, что с ним случилась беда.
Черед двадцать минут я потеряла человеческий облик. Из моей груди вырывались только нечеловеческие стоны и вой.
Мама с побелевшим лицом и огромными глазами  бегала за мной, пытаясь успокоить и накрыть мои плечи своим пуховым платком.
- Дочечка, родная моя! Возьми себя в руки! Умоляю тебя, оденься! Ты ещё совсем
сырая! Простудишь грудь! Он найдётся, найдётся! Я чувствую - с ним ничего не
случилось!
- Так где же он?! - вопила я, отталкивая  маму и рвалась бежать. Куда? Не знала, оттого ещё отчаяннее выла.
- Дочечка, твоя голова... Тебе нельзя так волноваться! Подумай о Максиме! Тебе -
кормить, его пожалей!
 «Максим! Боже мой, а вдруг, пока я бегала, с ним что-то случилось!» Ворвалась в дом - сынок спокойно спал.
- Мама идите в дом, не отходите от него ни на шаг! Прошу вас!
- А ты... а как же ты?
И тут я с ужасом догадалась, что она боится за МЕНЯ, обо МНЕ болит её сердце, не о Пете! Я возмутилась про себя: «Да как она может! Что значит моё здоровье, да сама жизнь, когда пропал МОЙ   РЕБЁНОК! Куда, куда он мог запропаститься?!»

Вдруг отравленной стрелой пронзила мысль:» Его украли! Он стоял у калитки, его запихнули в машину и увезли! Только так мог пропасть ребёнок со двора за две минуты! Надо вызвать милицию! Срочно позвонить! Да это же не Москва - ближайший телефон –на  почте!»
Кто-то помчался на почту, а я, ведомая материнским инстинктом, снова побрела к дому брата. «Сыночек мой, сыночек, Петенька, - голосила я, - да где же ты, моё солнышко, да что же с тобой приключилось...»
Поиски снова ничего не дали. Я закрыла глаза и обхватила руками голову - было ощущение, что она сейчас лопнет - такая невыносимая боль сосредоточилась в висках.
Когда открыла глаза, увидела перед собой Петю. Он стоял и с любопытством рассматривал меня. В первый миг подумалось - мерещится! Бросилась к нему, схватила в объятия - он!
Теперь я очень хорошо понимаю состояние тех, кого приговорили к смертной казни, а за минуту до исполнения приговора отменили её. Я это пережила в ту минуту.
- Где ты был? - спросила как можно спокойнее.
- За буфетом.
- Как - за буфетом?! Между стенкой и буфетом было не более десяти сантиметров.
- Вот так, - сказал сынок и протиснулся в щель. Задняя фанерная стенка вогнулась, и он исчез.
-Ты слышал - я тебя звала? - Слышал.
- Почему же не выходил так долго?
- Я думал, ты меня зовёшь борщик кушать.
- А почему же всё-таки вышел?
-Дай-ка, думаю, посмотрю, чего это там мама так сильно плачет?
 Я молча взяла его за руку и привела в дом. Увидев внука живым и невредимым, мама горячо заговорила:
- Я  знала, чувствовала, что с ним всё в порядке. А ты - ты совсем не жалеешь себя, разве так можно?! Дети и не такие фокусы выкидывают... Ой, сколько сил надо, чтобы вырастить их! Да где же силы те брать, если так убиваться  по любому поводу. Выпей-ка валерьянки, вон дрожишь вся...
Потом она отчитывала внука, а я лежала в соседней комнате на кровати, зарыв лицо в подушки, и тихо-тихо плакала.
На следующий день за завтраком мама сказала:
- Знаешь, доченька, езжайте-ка вы домой! Хватит меня сторожить. Разве это дело? Семья в разлуке, отец сына новорождённого не видел.
 У меня затрепетало сердце.
-  А как же вы тут... одна...
- Чёрт меня не возьмёт! Да и не одна я - люди кругом.
- Поедемте с нами! Зиму поживёте, к весне  вернётесь. А летом - мы приедем! --  -- Нельзя мне ехать. Кто же за домами приглядит? Да и папа с Юрой - их тоже не оставишь... Спасибо, родная моя! Не волнуйся за меня, поезжайте домой! Звони
мужу!
Я смотрела в родное материнское лицо, любовалась им и думала: что же это за штука такая - материнская любовь? Чего в ней больше - радости или боли, мудрости или глупости, самоотверженности или эгоизма? На чём она стоит? Что её питает? Почему - бессмертна?
Нет у меня ответов на эти вопросы. Вот уже Максимкина дочка теребит мой подол, и я млею от счастья и всё думаю: что же это за  штука такая...