Сказ

В далеком детстве слышала я сказ
О дружбе, не потерянной в крови,
О странной силе не звучавших фраз
И о цветах, что для любви цвели.

Все это было в давние века,
Когда у женщин были долги косы,
Когда юнцы мечтали о врагах
И собирали в папоротниках росы.

В одной стране, и в городе одном,
Росли два сердца, юны и послушны,
Одно у княжича, в покое дорогом,
Другое у дружка его в конюшне.

Связала их кормилицы любовь,
И воля вольная, и лес, река и небо,
Их игры детские, война, мечты и кровь,
Что породнила их навеки слепо.

Так подрастали юные умы,
Учась у жизни верности и чести,
И не чурались нищенской сумы
И корки хлеба пополам с хорошей вестью.

К пятнадцати годам пришел указ,
Что княжичу пора учиться править,
А друг его отправился в приказ,
Пришлось конюшню юноше оставить.

Пред расставаньем отроки клялись,
Что верность сохранят, стране и Богу,
И братьями навеки назвались,
И каждый в мир пошел своей дорогой.

Так развела их жизнь, и не на день,
На долгие предолгие года,
И много раз в садах цвела сирень,
Пока свела их матушка-судьба.

То был тяжелый год для их страны,
Враги прорвали старые границы,
И на пороге ласковой весны
Осадой встали возле стен столицы.

Наш княжич Князем стал давным-давно,
И правил мир надежною рукою,
Но веруя в пророчество одно,
Не обзавелся нежною женою.

А друг его, под стенами Кремля,
В уютном доме с юною сестрою,
Держал корову, птицу и коня,
Не барствовал, но не ходил с сумою.

И вот беда нагрянула в их дом,
Сгустились тучи на весеннем небе,
И встала рать под царственным крестом,
Плечо к плечу, мечтая о победе.

И вздрогнула земля от сечи той,
И кровь лилась, как реки в половодье,
За каждым мертвым в бой вставал живой,
И плакал месяц в черном небосводе.

Так бились долго, сколько было сил,
И ворога от стен своих прогнали,
Но бой проклятый многих покосил,
Усеяв землю мертвыми телами.

Наш Князь, не отдохнув, кольчугу сняв,
Перекрестившись, на помин души,
Набрал воды и, хлеба не приняв,
Пошел искать всех тех, кто еще жив.

Так, час за часом, шел среди детей
И женщин, Князь, уставший и в пыли,
И вот среди отчаянных смертей
Увидел друга, в ранах и крови.

Он на колени встал, припал к груди…
Но сердце билось тихо, еле-еле,
Не жить ему уже, и не пойти,
Дыханье замирало на пределе.

Князь поднял друга на руки, понес
Туда, где лекари спасали не погибших,
И положил в траву, среди берез,
Средь выживших, ворога сокрушивших.

Но лекарь, осмотрев, потупил взгляд,
«Надежды нет» шепнул, и вдруг запнулся,
«Пусть батюшка свершит над ним обряд»,
Смахнул слезу и к раненым вернулся.

Надежды нет… От горя грудь щемит,
И застилает боль его глаза,
Вдруг видит Князь, друг что-то говорит,
Но вздох последний заглушил слова.

В последнем взоре вера и любовь,
Последним вздохом имя прошептал,
И вздрогнул Князь, когда живая кровь
Напомнила, что клятву брату дал.

Тяжел был год, для всей его страны,
Пахали землю, сеяли хлеба,
И день и ночь молились, чтоб войны,
Не посылало небо никогда.

Когда же траур свой закончил срок
И бабы вновь достали белый плат,
Заслал наш Князь сватов на тот порог,
Где честь его лежала, как заклад.

И вновь весна раскинула узор
На ярких платьях дев и куполах,
И вновь любовь украсила их двор,
А на лугах  ромашка расцвела.

И под венец, с девицею младой
С букетом незатейливых цветов
Князь, веруя в пророчество одно,
Пошел, к любви и верности готов.

С тех пор далеких и до наших дней,
Ромашка стала символом любви,
А Князю Бог дал много сыновей,
И старшего, как брата нарекли.

В далеком детстве слышала я сказ
О дружбе, не потерянной в крови,
О странной силе не звучавших фраз
И о цветах, что для любви цвели.