След на земле. Кн. 1, ч. 2, гл. 28 Блуждания

Глава 28.   Блуждания

1
    Егор сидел за предпоследней партой у окна, уставившись на учительницу алгебры, объяснявшую классу новую тему. Но думал он в это время не о синусах и косинусах, о которых рассказывала Галина Сергеевна, а о предложении первого секретаря райкома комсомола и заведующего отделом народного образования района, сделанном ему вчера вечером. Ему, как одному из лучших учеников школы, известному даже в райкоме партии, как способного к самостоятельной работе и новаторству ученика, под прозвищем Учёный, предложили  прервать учёбу и поехать учительствовать в посёлок Понырку, где неделю назад умерла учительница,  и из-за чего пришлось временно закрыть местную начальную школу.
    Предложение показалось Егору заманчивым. Ему обещали приличную зарплату, комнату при школе  и приусадебный участок в пятьдесят соток. Кроме того бесплатное отопление и транспортное средство в любое время для поездок в райцентр. Прежде всего, это предложение давало возможность сразу же жениться на Марине и зажить с ней в этой Понырке самостоятельно. Они уже давно оба мечтали переступить тот рубеж, разделявший юношескую любовную пылкость от взрослой плотской любви.
    Но кроме плюсов это предложение имело и свои минусы. Заманчивые предложения всегда имеют свои подводные камни, о которых пожалеешь, когда на них сломаешь ноги. Это сейчас, когда в стране нехватка учителей, готовы назначать более-менее толковых учеников, но через пару-тройку лет, когда институты подготовят в достаточном количестве новые кадры, что будет тогда? Вполне возможно, что ему предложат освободить это место, как не имеющего специального педагогического образования. И куда потом ему деваться? Идти снова доучиваться в девятый класс? А жене? А если появится ребёнок? Значит, им придётся на всю дальнейшую жизнь застрять в этой Понырке, только рядовым работником колхоза и вкалывать за трудодни, как сейчас? Незавидная перспектива. А если я откажусь учительствовать? Тогда ещё полтора года в школе и два или три года в лётном училище, только тогда мы сможем пожениться. Станет ли меня столько ждать Маринка?  Она уже сейчас мечтает о свадьбе. 
    Дверь класса неожиданно распахнулась и на пороге выросла огромная заснеженная фигура женщины. Все в классе от нежданного появления оторопели и конечно отвлеклись от урока в ожидании чего-то важного и более интересного. Учительница и ученики стали разглядывать необычную тётку. Даже Егор отвлёкся от своих раздумий, уставившись на вошедшую снежную бабу.
    - Вы случайно не ошиблись дверью, гражданочка? Что вам нужно? – строго спросила Галина Сергеевна, поправляя очки.
    - Уф, мне бы Егора Семёновича повидать, деточка, - переводя дух, ответила грузная женщина, развязывая концы шали на груди.
  Только теперь Егор признал в этой, неожиданно объявившейся в классе, женщине тётку Марины Хавронью Кубышкину. Он поднял руку, чтобы спросить разрешения выйти и поговорить с Хавроньей в коридоре школы, догадываясь, что пришла она по поручению Марины. Но учительница не отреагировала на его знак, даже не удостоив поворота головы.
    Она продолжала вести диалог с не прошеной гостьей.
    - У нас сейчас идёт урок, гражданочка. Через пятнадцать минут будет большая перемена, вот тогда и поговорите с Егором Семёнычем. А сейчас прошу вас покинуть класс. Вы мешаете мне вести урок.
    В классе захихикали, посматривая то на женщину, то на Егора. Их смешило слово «Семёныч», сказанное учительницей с подковыркой.
    - Да, недосуг мне милая ждать-то, - не унималась Хавронья, роясь в своих карманах, - Я к дохтуру спешу, а яму токмо вот весточку должна передать.   
    - Положите письмо на стол, после урока он его получит.
    Егор видел, как Макаровна подошла к столу и передала учительнице треугольное письмо, после чего пыхтя, вышла из класса.
    В классе опять засмеялись, то тут, то там произнося шутливое «Семёныч» или «Егор Семёныч». Егор вспылил. Его занимало письмо Марины. Почему она написала его и передала таким способом, через Хавронью? Он пропустил уже два выходных из-за погоды, неужели она так соскучилась, что не могла подождать ещё немного? А одноклассники, как дети. Им бы только посмеяться.
    - Ну, чего вы хихикаете, как сопливые котята. Да, я удостоен такой чести. В деревне меня называют по имени-отчеству, как ещё не всякого взрослого. А кого-нибудь из вас так называют? Нет? Так, что же вы смеётесь? Завидуете?
    Пристыженные резким оговором одноклассники притихли. Егор и в классе был неоспоримым авторитетом и лидером. Егор снова обратился к учительнице с просьбой выйти поговорить с Хавроньей, возможно, она сможет объяснить больше, чем сказано в письме. И вдруг его будто током ударило: пока он пререкался с классом, ему показалось, что Галина Сергеевна читала его письмо, а когда он обратился к ней, она тут же отложила его в сторону. «Что она себе позволяет?» - пронеслось у него в голове.
    - Ну а вы, Егор Семёныч, пройдите к доске, - снова делая ударение на отчестве, сказала учительница.  Егор встал и задержался у парты, раздумывая, стоит ли ему ей подчиняться. Он был навзводе и смотрел на неё с очевидным презрением. Но сомнение в том, что ему могло показаться, сдержало его порыв к возмущению. Он прошёл к доске.
    - Решите-ка нам такую задачку…, - и она стала диктовать условие задачи по новой теме.
    Егор уставился на неё с недоумением. «Она, что? Решила издеваться сегодня надо мной?»
    - Ну, решайте же, Егор Семёныч. Чего вы меня рассматриваете?
    - Но, мы же ещё этого не проходили? – стушевался он, не зная, как себя вести.
    - Я только что, битых полчаса объясняла всем, и вам в том числе, как решаются такие задачи. Написала на доске примеры. И вы хотите убедить меня в том, что вы ещё это не проходили? О чём вы думали, когда я объясняла вам новую тему? – она отчитывала его менторским тоном, какой редко позволяла себе с двоечниками. – Или вы, как герой пьесы Фонвизина, Митрофанушка, который не хотел учиться, а хотел жениться? Садитесь на место, Егор Семёныч, удостоенный чести получить за свои знания кол. И заберите свое любовное послание.
    Класс затаил дыхание. Все знали, что Егор такого отношения к себе не терпит и все были на его стороне. Другой бы может быть снёс обиду, но только не он. Они смотрели на него и ждали взрыва.
    Егор продолжал стоять у доски покрасневший, сжимая и разжимая челюсть, так что желваки выделялись на его щеках. Испепеляя учительницу ненавидящим взглядом, он мучительно боролся с собой, чтобы не сорваться. Был бы перед ним мужик, он бы не задумываясь, врезал тому в ухо, но перед ним сидела беременная женщина, а поэтому он не знал, как поступить с ней, ибо такое оскорбление прощать нельзя.
    По обстановке в классе, осуждающему гнетущему молчанию и под гневным взором своего ученика, Галина Сергеевна поняла, что сморозила великую глупость. Особенно её, конечно, пугал грозный вид Егора. «Неужели ударит? – съёжившись, она гадала со страхом. – Боже, какие у него зверские глаза? Он ведь точно может ударить. Что же я наделала?»
    - Сами учите нас культуре поведения, этике, и сами же позволяете себе совать нос в чужие письма и унижать при этом, - донеслось до её слуха, - это подло и недостойно чести педагога.
    От напряжения и страха её стал бить озноб, и неизвестно чем бы это закончилось, если бы не прозвенел звонок на перемену. Галина Сергеевна встала со стула на ватные ноги и приказала всем покинуть класс.
    - А вас, Никишин прошу остаться.
    Напряжение спало. Парни и девчонки, покидая класс, дружески подмигивали Егору, дескать, не дрейфь, мы на твоей стороне. Если потребуется, мы всем классом пойдём к директору и подтвердим, что виновата математичка.
    Когда класс опустел, Галина Сергеевна подошла к Егору вплотную и опустив голову, проникновенно, с дрожью в голосе стала просить у него прощения.
    - Если сможешь, прости меня, пожалуйста. Я действительно зарвалась. Это низко и подло, что я себе позволила. Дома возникли неприятности, вот я и злобствую. Мне стыдно, Егор.
    Он, как и многие знал о её возникших неприятностях. Её муж, директор районного дома культуры, месяц назад сбежал от неё с приезжей артисточкой филармонии. Посмотрев на её заметно округ-лившийся живот, потом в повлажневшие печальные глаза, Егор ещё пару минут назад готовый разорвать её на части, а теперь проникшийся её болью кинутой на произвол женщины, тихо произнёс:
    - Я знаю вашу историю, Галина Сергеевна, и искренне сочувствую вам. Я прощаю вас. А муж ваш не стоит того, чтобы вы о нём так убивались. Изменивший и предавший человек достоин только презрения. Вы ещё молоды и красивы, поэтому непременно будете счастливы.
    - Вы так думаете, Егор Семёнович? – дрожащими губами спросила она и из её глаз потекли слёзы.
    - Я в этом уверен. Успокойтесь, не надо плакать. Всё будет хорошо.
    - Спасибо вам, Никишин. Ещё раз простите, - и она отошла к окну.
    Егор же взял со стола письмо-треугольник, сунул его в карман и вышел в коридор. Его тут же обступили поджидавшие одноклассники.
    - Ну, что она тебе сказала?
    - Ты ей хоть в морду плюнул?
    - Ну и хамка? Сама виновата, а Никишин останься её морали слушать.
    - Ладно вам, ребята. Мы с ней помирились, - осадил возмущённые возгласы Егор.
    - Неужели ты простил её?
    - Ну, я же сказал. Пожалуйста, хватит об этом.
    - Ну, ты даёшь…

2
    Читать письмо на перемене Егор не стал. Вокруг было много суеты и желавших поддержать его одноклассников. Поэтому достал и стал украдкой читать его только на последнем уроке. Пробежал строчки глазами и ничего не понял.
     «Странно, - подумал он, - Хочет меня срочно видеть. А почему так срочно?» Посмотрел в окно. Там по-прежнему заметала метель. Не такая сильная, как в субботу, когда он собирался домой за продуктами и, конечно же, повидать Марину, но довольно вьюжистая. Он зримо представил себе путь от Макарово до Красавских Двориков и подумал, что если пурга не прекращается уже две недели, то дороги, наверное, замело полностью. «Днём ещё возможно идти по ориентирам, Хавронья же дошла, если её не подвезли на санях, а пускаться в путь вечером…. И всё-таки, что за срочность? Неужели угодила в какую-то беду?»
    Прозвенел последний звонок, и учащиеся дружно покинули школу. Выйдя на улицу, Егор отметил, что пурга немного утихла. Во всяком случае, если утром, когда он шёл в школу, ветер едва не сдувал с ног, то сейчас он дул значительно тише. И хлопья снега, крутившиеся в воздушном потоке, были не такими уж плотными. «Может быть, всё-таки рискнуть? – спросил сам себя Егор. – Мне ведь главное, до телефонных столбов дойти засветло, а там…. Там уже не заблужусь. Столбы приведут меня в Ивановку, а от неё до нашей деревни рукой подать». 
    Узнав, что парень собирается в дорогу домой, да ещё в ночь, квартирная хозяйка, у которой он снимал комнату, запротестовала.
    - Тебе что, жизнь не дорога? Кончились продукты? Так я тебе дам. Хочешь пшена, хочешь картошки. Хлеба, ради Бога. Только не ходи. Прошу тебя, Егор. Ну, что тебе приспичило жизнью рисковать?
    - Я и сам не пойму, что случилось. Только зовут меня домой срочно.
    - Зазноба твоя, что ли? Да куда она от тебя денется? Ей, поди, скучно, а ты жизнью рисковать собрался. Хотя бы с утра посветлу пошёл, а то в ночь…. Ой, парень.
    - Не отговаривайте меня, тётя Маша. Я всё равно пойду.
    - Ну, смотри. Я тебя предупредила. Боюсь, чтобы это тебе боком не вышло.
Егор улыбнулся, одевая полушубок.
    - Ты чего лыбишься, дурья твоя голова? – обиженно воскликнула хозяйка.
    - Вспомнился случай смешной. Собирался я как-то в школу, лет пять назад, и тоже пурга начиналась. Мать меня не пускает, боится. Но до нашей деревенской школы идти-то метров двести, не больше, и я всё-таки пошёл. Так она кричит мне в след: «Замерзнешь – домой не приходи!»
    Егор вышел из дома ещё по светлому. На выгоне остановился. Отсюда у него было два пути, чтобы выйти на грейдер, вдоль которого тянулись телеграфные столбы: либо в обход, по накатанной до метелей дороге; либо напрямик, через поле. Прикинул, что если пойдёт в обход, то идти придётся по такой же заметенной снегом целине, только дольше. Решил идти напрямик. Встал лицом в направлении грейдера, заметил, что ветер дует в правый висок. Значит, всю дорогу до грейдера нужно, чтобы он так и дул с правой стороны.
    Шёл довольно долго, увязая по колено в снегу. Сверху, довольно быстро, наплыли густые сумерки. Ветер, то усиливался, то утихал, но дул, как будто, всё время справа. Но ни грейдера, ни телеграфных столбов не было видно.  Господи, неужели и сегодня плутать придётся? По времени я уже должен был выйти на грейдер. Остановился. Проверил, как дует ветер. Вроде бы, как и раньше, в правый висок. Опять двинулся вперёд. Но вскоре убедился, что ветер крутит. Он, как будто дул и справа, и слева, и в лицо, и в спину. Вот почему я до сих пор не вышел на грейдер. Ну, и где я теперь? Куда идти? Вспомнил про примету: «Человек может заблудиться только дважды, а третий раз становится роковым». Сегодня он плутает уже в третий раз. Он по-настоящему испугался. Но одно он усвоил твёрдо с малых лет, что останавливаться и паниковать нельзя. Не садиться, не засыпать, чтобы не расслабиться и  не замёрзнуть. Теперь он решил просто идти по ветру. Так было легче передвигаться. А уж куда ветром прибьет, там видно будет. Гадать бесполезно.
    Где-то, к середине ночи, наткнулся на большой стог соломы. Несказанно ему обрадовался. Этот стог был спасением. «Значит, иногда приметы не действуют. Значит, и в народной мудрости бывают исключения?»  Обошёл стог, нашёл свободную от заносов стенку.  Принялся раздвигать с этого бока солому и готовить себе лежбище. Когда оно было уже готово, соблазнился идеей взобраться поверх стога и осмотреться. Ведь стога чаще всего ставятся вблизи с населёнными пунктами. И действительно, совсем недалеко показались подслеповатые огоньки. Наверно, свет окошек. Кубарем спустился со стога и взял направление на огоньки. Снизу-то их видно не было, вероятно, скрывались за сугробами.  Надежда передохнуть в тепле избы, взяла верх над возможностью отдохнуть в соломе. Он снова пустился вперёд, в заснеженную круговерть.
    Прошло не менее получаса. Во всяком случае, так ему показалось, но никакого населённого пункта ему не встретилось. Ни изб с подслеповатыми огоньками, ни других стогов соломы. Возвращаться к тому стогу, от которого пошёл на огни, было бы глупо. «А, может, я желаемое принял за действительное? Может, это мираж? Но я же пока не сошёл с ума», мелькало у него в голове. Прошло ещё полчаса, но деревня так и не появлялась. Уже стал жалеть, что очертя голову кинулся на эти огоньки. «Спал бы сейчас в соломе. А уж утром бы и нашёл деревню, если она была поблизости». Неожиданно рухнул в бездну. Пока летел вниз, нос, рот и уши забило снегом. Не чем было дышать. В голове всё помутилось. Наконец падение закончилось, и он ощутил под собой какую-то твердь, но со всех сторон от него был снег. Разгребая и карабкаясь вверх, он почти выбился из сил, пока не выбрался наружу. Над головой он увидел крохотный лоскуток неба. «А, может, это вовсе не небо? А потолок  преисподней? Где же я всё-таки?»  Минут десять он переводил дух, собираясь с мыслями и ожидая чего угодно, даже появления чертей. Но и они не появились.
«Может, я рухнул на дно какого-то оврага? Похоже на то», - подумал Егор и пополз по поверхности, отыскивая пологий склон. И верно, интуиция не подвела. Нашёлся этот склон. Скоро он оказался на продуваемой равнине. Пошёл по краю оврага в ту сторону, куда гнал его ветер.
    К утру ветер стал ослабевать. В просветах мутного неба стали появляться редкие звёздочки. До него донёсся лай собак. Или, может, опять показалось? От усталости он еле перебирал ногами. Лай повторился уже ближе, и скоро он обнаружил, что подошёл к овчарне. «Так я дошёл до родной деревни, - обрадовался он. Но сил двигаться у него уже почти не осталось. – Сейчас отдохну, часок-другой и к обеду буду дома».  Стал искать подход к занесённому снегом строению, но вдруг обнаружил, летящие по снегу крохотные огоньки. Остолбенел от неожиданности. В туманной предрассветной дымке, различил тёмные очертания изб. Выходит, это не ферма, а какая-то деревня. Но какая? Куда я забрёл?
    Почти рядом в серой приземистой избе засветилось желтоватым светом оконце. Из сеней вышел человек с лопатой и принялся расчищать подход к колодцу. Егор направился к нему.
    - Скажите, пожалуйста, что это за деревня?
    - Макарово, мил человек. Районный центр Макарово.
Егор чуть не расплакался от досады. Выходит, он всю ночь бродил вокруг села, из которого вышел накануне вечером.
    - Да ты заходи, добрый человек, погрейся. Похоже, ты всю ночь плутал. Вон как тебя качает.
    - Вы угадали. Обиднее всего то, что я пришёл туда, откуда вышел. Это какая улица?
    - Лесная. Дом номер три.
    - А я в пятом часу вечера вышел из дома номер семьдесят три по этой же улице.
    - Так вы у Машки живёте?
    - Да. У Марии Антоновны. Вы её знаете?
    - Конечно, мил человек. Она моя двоюродная сестра.
    Егор прошёл в избу вслед за хозяином. Сел на лавку, расстегнув полушубок, и тут же уснул. Хозяева хотели было предложить ему перекусить, но увидав, что он спит не стали беспокоить случайного гостя. Пусть спит. Намаялся бедный.

3
    Ближе к полудню метель приутихла. Ветер не кружил, а слегка гнал позёмку по улицам Макарово. Небо посветлело, и видимость улучшилась. Отдохнув, Егор перекусил у гостеприимных хозяев и снова тронулся в путь. Шёл быстро. Дорога была различима и ноги не проваливались глубоко в снег. Позади остался колхозный сад, потом знакомая ферма, а скоро показались и телеграфные столбы, расставленные по обочине грейдера. Проложенная от нового районного центра Макарово до Турковского тракта широкая накатанная дорога пролегала через деревню Ивановка, от которой до Красавских Двориков было каких-то шесть километров. Телеграфные столбы были хорошим ориентиром в пути. Мало того, что они располагались на расстоянии сорока метров друг от друга, так ещё и провисшие между ними провода довольно звонко гудели, поэтому потерять их случайно, из-за плохой видимости, было просто невозможно. Теперь Егор был уверен, что если даже метель снова усилится, то он не заблудится. Во всяком случае, до Ивановки он будет идти рядом с поющими проводами.
    Дорога, которая поначалу показалась лёгкой, дальше от села была тоже сильно занесена снегом. Тут и там её пересекали снежные наносы в виде вытянутых сугробов, которые приходилось преодолевать с трудом. За два часа пути Егор снова устал.
    Наконец-то, показалась Ивановка. Деревня показалась ему вымершей. Ни одного человека не было видно на её улицах. Собаки тоже попрятались в своих будках. Сначала он хотел зайти в первый попавшийся дом и передохнуть, но передумал. Вдруг опять в тепле разомлеешь и прикорнёшь, а потом придётся тащиться в темноте. К тому же ветер снова начинал усиливаться и завихряться. От Ивановки прошёл напрямик через Водопойную, как обычно летом ходил от полевого стана, и скоро показалась родная деревня с игрушечными избами. Представил радостную встречу с родителями, сестрами и братишкой, которые, вряд ли ожидали его появления в неурочное время. Младшие всегда ждут от него каких-нибудь гостинцев, но сейчас у него для них ничего не было. А жаль. Представил и встречу с Мариной.  Раз торопила его придти, значит должна ждать. Обычно она встречала его на крыльце своего дома, а как будет сейчас, в такую пургу?
    В деревню вошёл, когда начало смеркаться. То тут, то там в избах, заметённых снегом по самые окна, о кое-где и выше, стали загораться огоньки окошек. На улицах, как и в Ивановке, было пустынно и тихо, если не считать завывания ветра. Интересно, чем сейчас заняты мои? Отец, наверное, валяет или подшивает валенки или одежду. Мать, как всегда, занята кухней, Валька с Галькой, возможно, читают или делают уроки, а младшие, наверно, сидят у голландки и в жаркой золе пекут картошку. Это традиционное занятие, независимо от предстоящего ужина. Подумав о кухне и о еде, Егору тут же захотелось горячих щей с чесноком и жареной картошки на свином сале.
    «Ну, вот он мой двор, мой дом, моё крыльцо. Наконец-то дошёл», - Егор перевёл дух и, войдя в сени, обмахнул валенки от снега. Открыл дверь в комнату и ощутил знакомый запах собственного дома. Особенный аромат состоял их запахов печёной картошки, душистого отцовского самосада, пряных трав, навешенных матерью для сушки по углам и ещё чего-то неуловимого, но родного и неповторимого. В избе было сумрачно и тихо. Подслеповатые окна с толстым слоем наледи на стёклах едва пропускали сумеречный свет с улицы. В доме было даже темнее, чем снаружи, но сестрёнки и Мишка всё-таки увидали его и бросились с радостными возгласами:
    - Ёрка! Ёрка пришёл, - и старшие, и младшие старались перекричать друг друга и помочь брату снять вещевой мешок и полушубок.
    - Ну, рассказывайте, как тут без меня живёте? - спросил радостный Егор, вешая на гвоздь шубняк.
    - Ой, что тут творится, что тут творится, - затараторила Галька, боясь, что её вдруг перебьют или опередят.
    - Ну, что тут творится-то? – веселясь, передразнил Егор сестру.
    - К соседке нашей, Макаркиной, приехал племянник из армии. Бравый старшина сверхсрочной службы. Мы его видели на танцах. Такой из себя высокий, стройный, с усами и форма у него новенькая, и сапоги блестят. Так вот он, этот племянник, решил жениться на твоей Маринке. И сегодня на вечер у них назначено сватовство и свадьба одновременно, потому как у старшины кончается отпуск и ему нужно уезжать в часть, куда-то далеко, далеко.
    Кровь ударила Егору в голову.
    - Не может этого быть, - проговорил он.
    - Может, братик, может. Гости уже собираются у Ольги. И маманя с папаней уже пошли. Скоро, наверное, пойдут к Решетниковым.
    «Так вот почему она просила меня срочно придти, - подумал Егор о записке Марины, которую доставила в школу Хавронья. – Неужели это конец нашей любви? Она хотела, чтобы я успел придти и помешать этой свадьбе, чтобы я забрал её с собой. Значит, её хотят отдать замуж против её воли».
    Мысли путались у него в голове, но он принял решение срочно бежать к Марине. Наскоро переодевшись, отказавшись от предложения поужинать, он выскочил на улицу. Сумерки сгустились в сплошной мрак, но Егор в своей деревне заблудиться не мог. Он побежал к дому соседки. Вспомнил слова Кузьминичны, которая говорила, когда видела Егора и Марину вместе, что они замечательная пара и лучше их в мире не найти. Вроде бы искренне восхищалась и благословляла. А теперь, что же? Нашла для Марины ещё лучше кавалера? Господи, как люди лживы.
    Зайдя к ней по двор, подошёл к светящимся оконцам. Прильнул к проталинке в одном из них и увидел, что делается в горнице. Увидел свою мать в нарядном сарафане, сидящую за столом. Она что-то говорила сидящей напротив неё женщине, наверно Ольге, сидевшей к Егору спиной, и широко улыбалась, довольная собой. Егор понимал её радость, ведь она так противилась, чтобы Марина была его женой, и теперь её пожелание сбывалось благодаря соседкиному племяннику. 
    «Как она может радоваться, зная, что мы с Мариной любим друг друга? Как она вообще посмела участвовать в сватовстве невесты сына за другого? Это же…. Это же бессовестно, не по-человечески. Я же никогда не прощу ей этого».
Потом увидел отца. Тот сидел на корточках, прислонившись к стене и, как всегда, сосал свою «козью ножку».
    «А этому что здесь нужно? Ладно, бабы, они дуры, как известно, но он то…. Он же должен понимать, что участвуя в этом балагане, наносит мне смертельный предательский удар в спину. Или вылакать чарку самогона на дармовщину для него важнее, чем судьба сына? Идиотство какое-то!»
    За столом ещё восседал председатель сельсовета Васяев с супругой Агафьей по левую руку. Они тоже были в праздничном наряде. Оно и понятно, ведь собрались на свадьбу. По горнице петухом вышагивал и Костька Акимочкин. Этот по гостям ходил без жены. Видимо так было заведено у них в семье. Вряд ли он её стеснялся, так как жена у него была довольно симпатичной женщиной. Скорее ей было стыдно появляться с ним на людях, ведь отношение красавчан к нему не изменилось. А он, как председатель колхоза, конечно, приглашался на такие мероприятия, нравится это кому или нет. Только вот Егор не мог понять своих родителей, которые сейчас находились с ним вместе. Где их-то гордость?
    В комнате появился статный военный. Это, похоже, и был жених. Он стоял у зеркала и расчёсывал короткие рыжеватые волосы, поправляя чуб. Егор старался отыскать в фигуре соперника какой-нибудь изъян, но такого, по всей видимости, не было. Высокий, стройный, подтянутый, в новенькой военной форме командного состава, которая сидела на нём, как влитая, при кожаных ремнях портупеи и в блестящих хромовых сапогах, он выглядел предпочтительнее любого парня в их деревне. Лицом он тоже был не дурён. Продолговатое с волевым подбородком, с глубоко посаженными глазами, немного великоватым, но прямым носом и ровными ниточками светлых усов лицо, выражало покойную уверенность. 
    Егор мысленно поставил себя рядом с ним и понял, что уступает по всем позициям: и в росте, и в одежде и в социальном положении. Он посмотрел на себя, на свой старенький шубняк, потёртый местами, на свои подшитые валенки, и сердце стало разрываться от обиды на себя и на жизнь. Не было бы этого дурацкого колхоза, они бы жили уже богато и он мог бы позволить себе красивую и добротную одежду. Теперь он стеснялся даже идти к Марине, но пересилил себя. Звала же.