След на земле. Кн. 1, ч. 2, гл. 29 Прощания

Глава 29.  Прощания

1
    Марина вышла на крыльцо и стала всматриваться в темноту. За последний час она уже несколько раз выходила на крыльцо в надежде увидеть Егора. На душе было грустно и неспокойно. Оставался час или два, когда появятся сваты с женихом, и она станет женой другого человека. А она так и не успела переговорить с любимым, оправдаться перед ним, разделить с ним горечь утраченных надежд. «Дошло ли до него моё письмо? После того, как Хавронья пообещала его передать, она её больше не видела. Может сегодня увидит на этой импровизированной, скороспелой свадьбе, но ей-то нужно знать сейчас придёт ли он.  Ведь он, наверное, даже не догадывается, что мы разлучаемся навсегда, навечно, - думала Марина и жалела Егора, гадая, как он переживёт этот разрыв, потерю своей любимой. – И все-таки, почему он так долго не появлялся, почему не приходил ко мне? Может, если бы он был рядом, ничего этого не случилось бы? Вот и сейчас его нет. Понимаю, конечно, что метёт пурга, но и раньше бывали метельные субботы, однако он приходил без опозданий. И потом люди как-то добираются в райцентр и обратно. Та же тётка Хавронья шастает в Макарово и обратно постоянно. А вдруг и правда, что говорят про фельдшерицу, будто его к себе приворожила, и он теперь у неё пропадает? Может он теперь по субботам с ней милуется?»
    Сердце ревниво заныло. «Ну, тогда это к лучшему. Пусть он женится на своей Перевесинской фельдшерице, а я выйду замуж за старшину-сверхсрочника, и тогда наше с ним расставание не будет таким болезненным и горьким». Снова всплыли в памяти яркие картины их знакомства, встреч и мечтаний под луной, их жаркие умопомрачительные поцелуи, день ото дня крепнущая любовь…. И вот такой неожиданный финал.
    Егор вырос перед Мариной, как привидение, из огромного сугроба, что намело перед домом. Она вздрогнула от неожиданности и обрадовалась. Молча, бросились навстречу друг другу и обнялись, жарко целуясь.
    - Всё-таки ты пришёл! – переводя дыхание, прошептала Марина. – Как долго тебя не было. Как долго я ждала.
    - Пурга была страшенная. Не хотелось плутать и рисковать жизнью. Но раз ты позвала, то я пришёл. Я бы и с того света к тебе пришёл, если б ты позвала, любимая. Что случилось, родная? – Егор решил скрыть от неё свою осведомлённость. Ему хотелось узнать всё от самой Марины.
    - Случилось ужасное. Но, слава Богу, ты пришел, и я снова люблю тебя. Люблю, как прежде.
    - А всё-таки? Ты чем-то взволнована?
    - Конечно, взволнована. Мои родители решили выдать меня замуж за приезжего военного. Это старшина-сверхсрочник Иван Сизов, племянник вашей соседки, звеньевой Макаркиной Ольги. Он сейчас гостит у неё.
    - Как это решили? Мы же не при феодальном строе живём, а при советской власти. По нашим законам браки совершаются по взаимному согласию, по любви. Но, если ты любишь меня, причём тут родители и тем более он? – возмутился Егор.
    - Это по закону. А в жизни, часто бывает не так, как записано в законе. Родители свои законы знают. У них всё рассчитано и продумано наперёд. Они мне всё время твердят, что тебе жениться ещё рано. Тебе нужно прежде получить специальность. И на это уйдет минимум пять лет, пока ты окончишь школу, а потом институт. Они считают, что за это время я состарюсь, и ты от меня откажешься. Поэтому и настаивают, чтобы я вышла замуж за обеспеченного старшину сейчас, а не ждала неизвестно чего через пять или шесть лет. Дескать, лучше соловей в руках, чем журавль в небе.
    - Синица, - поправил её Егор.
    - Что синица? – переспросила удивлённая Марина.
    - Поговорка гласит: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе».
    - Я  тебе не про поговорку говорю, а слова родителей повторила, - вдруг обиделась Марина.
    - Ну, а твоё мнение они спрашивали? Кто тебе нужен: соловей или журавль?
    - Спрашивали. Но оно их не устраивает. Поэтому они и навязывают мне своё.
    - А ты? Ты согласилась? Будешь выходить замуж, как тебе велят родители?
    - Я хочу выйти замуж только за тебя, Егор. Но мы же не можем пожениться в ближайшее время?
    - Мариша, я же обещал, что мы поженимся сразу же, как только я окончу школу и поступлю в военное училище, а до этого срока осталось всего полтора года. Я уже узнавал этот вопрос в военкомате. Мне сказали, что женатых берут на учёбу.
    - А мои предки почему-то убеждены, что как только ты получишь диплом, то тут же бросишь меня и женишься на образованной. Скажи, а ускорить нашу с тобой свадьбу иначе никак нельзя?
    - Можно, но тогда мы оба останемся необразованными. Мне предложили прервать учёбу и пойти учителем начальной школу в посёлок Понырка, что в восемнадцати верстах  от райцентра Макарово в другую сторону, - стал объяснять поступившее ему предложение Егор. - Там умерла здешняя учительница, и школа временно не работает. Вот райкомовский отдел народного образования и подыскивает ей замену, среди учеников старших классов, способных к самостоятельной работе. Если ты на это согласна, то я завтра же дам согласие пойти туда работать, и мы можем пожениться.
    - А твои родители не будут против? Я слышала, что они собираются сватать тебя за фельдшерицу из Перевесинки.
    - О чем ты? Какая фельдшерица? Причем тут вообще мои родители и их согласие? Мы же, если поженимся, будем жить от них отдельно, в Понырке. Там мне обещают дать отдельную квартиру при школе, приусадебный участок в пятьдесят соток, ещё кое-какие блага, так что будем жить своею жизнью, - стал убеждать её и себя Егор. – А главное будут платить зарплату деньгами, а не трудоднями.
    - Идут! – тревожно вскрикнула Марина и с силой сжала его локоть.
    Егор бросил взгляд на улицу. На дороге, в начале улицы, появилась многолюдная компания, которая к шутками и напевами приближалась к дому Решетниковых. Их было человек пятнадцать. Шествие возглавлял председатель сельсовета Васяев с супругой под руку. За ними, тоже под руку шёл жених со своей тёткой, а потом уже прочая компания с Костькой Акимочкиным. Замыкали шествие родители Егора. Отец плёлся последним, покуривая свою «козью ножку» и надрывно кашляя. 
    Егор и Марина, не сговариваясь, нырнули в сени. Сначала хотели затаиться в углу, дождаться, пока гости войдут в избу, а затем выскочить на улицу и убежать, неизвестно пока куда, но подальше от этого предательского торжества. Но нервы сдали. Марина потянула Егора к задней двери, ведущей в сад, но как только они выскочили за дверь, то сразу же провалились по пояс в наметённый сугроб. Сваты и вся компания шумно миновали сени и ввалились в горницу. Теперь можно было выскочить на улицу через входную дверь, как и планировали раньше, но дорогу им преградил отец Марины Николай Николаевич.  Тоном, не допускающим возражения, он скомандовал дочери:
    - Ну-ка, марш в дом!
    Егор и Марина стояли перед ним, взявшись за руки, готовые продолжать бегство.
    - Кому сказано, марш в дом? – уже прикрикнул на растерявшуюся Марину отец.
    Егор понял, что если он сейчас немедленно не уведёт Марину с собой, то она точно подчинится отцу. Поэтому решительно двинулся вперёд, на бухгалтера, готовый силой убрать того с дороги. В тоже время он сильнее сжал её ладонь в своей руке, чтобы она не выскользнула. Но Марина, к его удивлению, даже не сдвинулась с места, а наоборот стала осторожно высвобождать руку из его хватки.
    - Она моя жена, - запальчиво, в растерянности выкрикнул Егор в лицо Решетникову, чувствуя, как из-под него уходит почва, но пытаясь цепляться за свою неутраченную ещё надежду, - Мы любим друг друга. И с этой минуты она будет слушаться только меня, своего мужа, а не вас.
    - Ну, пока ещё не жена, - холодно, но твёрдо, не повышая голоса, сказал Николай Николаевич, делая ударения на «пока» и «ещё». – И надеюсь, никогда ею не будет.
    Сказав это, он приблизился к дочери, взял её за руку и грубо дёрнул к себе.
   - Немедленно в избу!
    Марина, молча, повиновалась. Прошмыгнув мимо Егора и отвернув от него лицо, она скрылась за дубовой дверью. Он какое-то время смотрел ей вслед, а потом, будто опомнившись, кинулся за ней, но его остановил бухгалтер, с силой ухватив за руку.
    - Остынь и послушай, что я тебе скажу.
    - Я не собираюсь ни слушать, ни разговаривать с тобой, буржуй недобитый. Я тебе этого никогда не прощу, - у Егора чесались руки, чтобы врезать по противной морде этого Квазимодо.
    - А зря. Ты утверждаешь, что любишь её. Но целоваться по закоулкам это не любовь, парень. Если любишь человека по-настоящему, то желаешь ему счастья и добра. И не просто говоришь об этом, а делаешь для этого всё, что возможно. Лишь бы любимому было хорошо. А чего хочешь ты для своей любимой? Чтобы выйдя за тебя замуж, она ходила, как ты голая и босая, каждый день недоедала и изнывала от непосильной работы в деревне?  Ты этого для неё хочешь? Не собираюсь спорить с тобой и знаю, что ты парень не глупый и, со временем, сумеешь найти своё место в жизни. Но со временем, а не сейчас, я не оговорился. А ей по всем нашим русским традициям замуж нужно выходить уже сейчас. Засидевшихся дев у нас не очень-то жалуют.
    Отец Марины говорил что-то ещё, но Егор его уже не слушал. Он остро ощущал и болезненно переживал собственную бедность, в которую его ткнули носом. Сейчас он думал о том, как несправедливо устроен мир и стоит ли ему жить в этом мире.
    Опять до его слуха донёсся приглушенный голос Решетникова.
    - Иди, парень, и хорошенько подумай над тем, что я тебе сказал. Уверен, что и ты будешь счастливым. Уверен, что не раз, не два будешь меня благодарить, что я помешал тебе жениться в восемнадцать лет.

2
    Егор, как побитый пёс, уходил со двора своей любимой, но навсегда потерянной девушки. В окнах их избы ярко горели лампы, а до слуха доносились весёлые голоса и смех гостей. Начинался пир над его горем. Он бездумно шёл посередине улицы, не замечая, что творится вокруг, как рядом оказались его друзья Шурка Змей и Сладенький.
    - Ёрш, ну ты прости нас, что не доглядели и не выпустили кишки этому старшине. Мы и предположить не могли, что всё так быстро закрутится. Хочешь, мы сейчас сорвём эту свадьбу к чёртовой матери? Подопрём двери и окна этой халабуды и сожжем напрочь со всеми разом, - пытался успокоить друга Шурка.
     - Нет. Не хочу.
    - Ну, тогда хотя бы все окна им перебьем. Нельзя же оставлять этот факт измены без последствий, - предложил Толик. – Если оставим, то нас же, твоих друзей обвинят, что мы сопли жевали. Дескать, мы согласны с тем, что она изменила.
    - И этого не хочу. Ничего не надо. Слыхали пословицу: «Насильно мил не будешь»? Так это про меня.
    - Но она же клялась тебе. А за нарушение клятвы – наказывают…. Ты сам говорил это нам.
    - Извините меня, ребята. Но мне нужно поспать. Я всю прошлую ночь проплутал под метелью, да и сегодня до хрена навалилось. У меня ни на что нету сил. Давайте поговорим позже.
    - Ну, иди, спи, - согласился Шурка, - но мы с Толькой это веселье обязательно должны нарушить.
    - Я, как друг вас прошу, не делайте этого. Ведь они же будут думать, что это я так низко опустился.
    Когда они поравнялись с его избой, Егор скрылся в сенях, а Шурка и Толик продолжали ещё стоять на дороге, не торопясь расходиться.
    - Я никогда не видел его в таком удручённом состоянии, - признался Толик.
    - Это и понятно. У него из под носа, только что увели невесту, и ты хочешь, чтобы он был веселым и довольным? К тому же если учесть, что предыдущую ночь и половину сегодняшнего дня пришлось плутать  по бездорожью, то здесь любому будет не до веселья.
    - Я не имел ввиду, чтобы он смеялся или плясал под балалайку, как это бывает на танцах, но так убиваться из-за бабы, тоже считаю… неправильно, - Толик сплюнул от презрения к Марине.
    - Согласен. Из-за быбы, так убиваться ни к чему. Но, может, у него есть ещё какая-то причина для такого настроения, - Шурка пожал плечами.
    - Вполне, может быть, - согласился Толик, - мы же с ним толком не поговорили.
    Уже прощаясь с другом у своей избы, Шурка вдруг заметил: «Ну, ладно, там мы с тобой эту ситуацию прохлопали, вовремя не отвадили старшину от Ёркиной возлюбленной, но сейчас-то тоже поступили с ним не лучшим образом. Нельзя нам было оставлять его в таком состоянии. Кто знает, какие мысли бродят сейчас в его голове, и на что он может решиться сгоряча.
    - Ну, не думаю, что Егор, даже в таком состоянии, решит из-за бабы повеситься. И потом, чтобы мы могли сделать, чтобы улучшить это настроение?  – развёл в стороны руки Толик.
    - А хотя бы разными смешными историями. Ну, например, как я в ту субботу проиграл мужикам пуговицы от штанов и, возвращаясь домой, всю дорогу держал их руками, чтоб не упали. Или, как тебя в комсомол принимали. Смешно же?
    - Ну, как ты штаны едва не потерял, конечно, было смешно. А то, что меня не приняли в комсомол, скорее грустно.  Теперь Акимочкин опять будет придираться, что я ненадёжный, чтоб с учётчиков убрать.
    - Но, ведь какие идиотские вопросы тебе задавали на комсомольском собрании,  разве не смешно? Лично я обхохотался, - Шурка и сейчас хихикнул вспоминая.
    - Вопросы и верно, были дурацкие. Один этот чего стоит: «Смог бы я лечь в постель с поповской дочкой?» А почему бы мне с ней не лечь, если она красивая и сама не прочь со мной переспать?
    - Вот поэтому-то тебя в комсомол не приняли. Вот ты потерял классовую партийную бдительность и осторожность, коли с поповской дочкой решил переспать, а с безногой дочкой комиссара ложиться в постель отказался. А сказал бы наоборот, теперь бы был комсомольцем. Неправильная у тебя политическая ориентация, Толян.   
    - Ну, как можно в постели с безногой любовью заниматься? Сам прикинь.
    - Как-как? Да просто. Спал бы и всё. Тебя ведь спросили: «переспал бы?», а не «как бы ты с ней кувыркался?» Смекалки у тебя не хватило. Хотя ты вроде и головастый, но природной хитрости в тебе маловато. На каверзные вопросы, нужно давать ещё более каверзные ответы. Сказал бы собранию, что она не комсомолка, раз безногая, поэтому ты и не стал с ней ложиться по политическим соображениям. Вы, мол, сначала бы её в комсомол приняли, а тогда я и посмотрю, как с ней поступать. Может, у неё бы после принятия в комсомол, ноги выросли и другие прелести.
    - Тут ты прав, - согласился Толик. – Этим дурацким вопросом они меня застали врасплох. Вот я и растерялся.
    - Вот ты всегда такой сообразительный, а тут растерялся. Всё потому, что про баб вопрос был поставлен, а ты с ними опыта не имеешь. Ну, ладно, иди спать дружище. А завтра пораньше заходи за мной, узнаем, как прошла ночь у нашего обманутого друга. Может, на свежую голову чего-нибудь придумаем, как отомстить изменнице и её новому муженьку. Спокойной ночи.

3
    Когда Егор вернулся домой сёстры и братишка ещё не спали. Над столом висела пятилинейная керосиновая лампа с привёрнутым фитилём, отчего в прихожей было сумрачно и неуютно. Лариска с Мишкой сидели на печке, что-то там мастерили, Галька только что отложила вязание и готовилась ко сну, а старшая из сестёр Валентина ещё не вернулась из избы-читальни. Ей шёл шестнадцатый год, и она уже невестилась.
    При появлении брата, Галина прибавила в лампе огня, осветив комнату, и ахнула.
    - Братик, что с тобой? На тебе лица нет. Неужто из-за сватовства Марины так расстроился? Или, может, заболел? Ужинать будешь?
    - Нет, не буду, - Егор сел на скамейку, опустив голову. Он всё ещё был во власти обиды, причём на всех сразу. – А наши-то, наши…. Как они могли? И после этого я должен жить с ними под одной крышей? Сидеть с ними за одним столом? Да, ни за что на свете. Лучше буду подыхать с голоду, но от них больше ничего не возьму. И знать их больше не хочу, - бормотал он сам себе, не замечая, что Галка находится рядом и слышит его стенания. – Боже, почему я не замёрз прошлой ночью? Надо было остаться на дне того оврага, в который провалился и делу конец. Не пришлось бы видеть этой измены и довольных лиц своих предателей. Весной унесло бы паводковыми водами в Хопёр, и никто никогда бы не узнал, где покоятся мои кости.
    - Да, что ты такое говоришь, братик? Родители наши поступили, конечно, подло, это верно. Но, как можно жалеть о том, что ночью не замёрз, зачем же молить о смерти, когда ты дома. Мы все тебя любим. И они тоже очень любят, но совершили ошибку, о которой обязательно пожалеют и поросят у тебя прощения. Себя-то ты не кляни. Ты уже и так, ни за что наказан.
    Егор какое-то время смотрел на сестру невидящими глазами, а мысли его были там, за дубовыми дверями избы Решетниковых. Он зримо представил себе Марину в белом подвенечном платье, улыбающуюся, сидящую рядом со старшиной в центре стола, а где-то сбоку на приставной скамеечке своих родителей с поднятыми стаканами самогонки в честь неприятной им Марины, которая досталась теперь другому.
    - Позор! И мне, и им позор! Никогда не прощу им этого, - Егор вскочил со скамьи, схватив шапку, и направился к выходу.
    - Ты куда, братик, - почувствовав неладное, спросила Галка. – Не ходи никуда. Ложись спать. Я тебе постелила в горнице на сундуке.
    Егор, не отвечая на её слова, вышел на улицу, подставив разгоряченное лицо порывам морозного воздуха. Душа его разрывалась. Не раздумывая, направился в серую пуржистую степь. Горько заплакав, Галина кинулась следом за ним. Она едва успела накинуть поверх ночной рубашки полушубок и сунуть голые ноги в валенки, чтобы успеть за братом, надеясь вернуть его обратно.  Услышав плач сестры, с печки скатились Мишка с Лариской и в чём были, не одеваясь, тоже выскочили из избы. Егор в это время подходил к Сафонкину переулку, за которым открывалась безбрежная мглистая степь, продуваемая студёными ветрами. Галка бежала следом за ним, рыдая и умоляя его вернуться. Побежали босиком по снегу и младшие, громко крича и вторя Галке.
    Егор не останавливался. Он, конечно, слышал душераздирающие вопли сестрёнок и брата, но упорно, не оглядываясь, шёл вперед. Он решил замёрзнуть в степи, только бы не видеть и не слышать больше тех, кто его предал. Просто уснуть и замёрзнуть, как случалось в этих местах с одинокими путниками, может быть тоже, брошенными кем то.
    Плач  и крики сестрёнок и братишки постепенно затихали и вскоре стали неслышны. Только угрюмое завывание ветра зловеще забиралось в душу, вытесняя из неё чувства боли и утраты, оставляя пустоту и равнодушие. Егор ощутил это и остановился. Он не изменил своего решения погибнуть в степи, но ему хотелось попрощаться. Оглянувшись назад и заливаясь слезами, он крикнул маленьким расплывчатым огонькам: «Прощайте! Простите за всё и прощайте! Я не смогу с этим жить!»