Спиноза и паук С. Д. Кржижановского

  «СПИНОЗА И ПАУК» С.Д.КРЖИЖАНОВСКОГО: ПОПЫТКА ФИЛОСОФСКОГО КОММЕНТАРИЯ.

СПРАВКА.Сигизмунд Доминикович Кржижановский (30 января [11 февраля] 1887, Киев — 28 декабря 1950, Москва) — русский советский писатель и драматург, философ, историк и теоретик театра.В последние несколько десятилетий периодически проводятся международные научные литературоведческие конференции, посвящённые его творчеству.

*Текст новеллы "Спиноза и паук" размещён после статьи как приложение.

Новелла «Спиноза и паук» была создана Кржижановским в 1921 году и включена им в сборник «Сказки для вундеркиндов». Эта новелла типична для поэтики Кржижановского и в значительной степени представляет собой метатекст, в некотором роде – коллаж, строящийся на разнообразных цитатах и аллюзиях, на создании нового контекста идей, образов и мифологем мировой культуры. Для текстов Сигизмунда Кржижановского, как правило, характерна глубокая философская составляющая, которая в новелле «Спиноза и паук» к тому же дополнительно обусловлена обращением писателя к образу классика европейской философии Баруха Спинозы. Такой тематический выбор был чрезвычайно органичен для Кржижановского и целиком соответствовал его ключевой писательской установке, когда-то сформулированной писателем таким образом: «Обращаться с понятиями как с образами, соотносить их как образы – вот два приема моих литературных опытов». Полагаю, что Кржижановский мог бы согласиться с мыслью, высказанной Хорхе Луисом Борхесом: «В широком смысле страсти, идеи, предположения столь же реальны, как факты повседневности, и более того – создают факты повседневности. Я уверен, что все философы мира влияют на повседневную жизнь». С.Кржижановский великолепно знал философию: и античную, и средневековую, и немецкую классическую. Особенно целеустремленно писатель изучал философию в 1910-ые годы. В его статьях этого времени многократно упоминаются Кант, Шопенгауэр, Декарт, Спиноза, Платон, софисты, да и русские религиозные философы не обделены вниманием. Конечно, этот базис помогал Сигизмунду Кржижановскому в творчестве. Отчасти об этом – программная фраза писателя: «Я не один. Со мной логика», да и способность Кржижановского превратить идею не только в образ, но и в сюжет, общеизвестна.
Обратимся к тексту рассматриваемой новеллы «Спиноза и паук». В композиционном смысле ее текст делится на две разнообразные части. Первая часть – упоминание известного факта о жизни Спинозы: «Биограф Бенедикта Спинозы Колерус (XVII век) сообщает о философе: «Он  любил, в часы отдыха от научной работы, наблюдать, бросив муху в сеть к пауку, жившему в углу его комнаты, движения жертвы и хищника. Иногда, говорят, он при этом смеялся».  Вторая часть текста – художественная интерпретация Кржижановским этого факта. Посмотрим на соответствующее место текста, ставшего для Сигизмунда Кржижановского первоисточником информации – книгу «Жизнь Баруха де Спинозы, описанная Иоганном Колерусом, пастором лютеранской церкви в Гааге, на основании некоторых данных, почерпнутых из сочинений этого знаменитого философа и из показаний многих лиц, вполне достойных доверия и близко знавших его». Скорее всего Кржижановский ознакомился с этим текстом по санкт-петербургскому изданию 1891 года, вышедшему под редакцией и с примечаниями известного символистского критика А.Л.Волынского в типографии М.М.Стасюлевича. Колерус писал об увлечении Спинозы науками таким образом: «Когда он желал дать своему уму более продолжительный отдых, он ловил и стравливал нескольких пауков или бросал в паутину мух, и наблюдение за борьбой насекомых доставляло ему такое удовольствие, что, глядя на это, он разражался громким смехом. Он рассматривал также под микроскопом различные части мельчайших насекомых, и это давало ему материал для выводов, которые, как ему казалось, вполне согласовались с другими его открытиями». Самая значимая трансформация текста-первоисточника: Кржижановский не упоминает о стравливании пауков, и в результате с самого начала текста читательское внимание концентрируется на противопоставлении паука и мухи, являющихся семантическим вариантом оппозиции «палач-жертва».
  Предположим, что актуализация Кржижановским этой оппозиции в какой-то степени была отражением писательского восприятия репрессивного механизма советской идеологической системы. Более того, на коннотативном уровне текста Спиноза может восприниматься, как один из своего рода искусителей человечества, разрушителей вековых религиозных и государственных традиций, философия которого  в какой-то степени привела к торжеству палача над жертвой, даже к советской действительности. Попробую мотивировать этот тезис. Конечно, к моменту написания текста С.Кржижановский уже был свидетелем того, как советская идеологическая машина стремится трактовать Спинозу как своего рода предтечу социалистической картины мира. Дело не только в реализации всеобщего постулата Энгельса, который в свое время говорил, что истинным наследником великих мыслителей и художников буржуазии является пролетариат. Важно, что дискуссии о Спинозе начались в марксистской критике и публицистике достаточно давно, и Кржижановский явно знал о мнении Плеханова, причислявшего Спинозу к «материалистам». Плеханов объяснял это тем, что философ устранил дуализм духа и природы, и одним из важнейших атрибутов мира считал протяжение.
Плеханов даже написал, что материализм марксистов «представляет собой только более или менее осознавший себя спинозизм». Соответственно Спиноза, согласно Плеханову, - истинный философский предшественник марксизма. Косвенное подтверждение тому, что Кржижановский был знаком с плехановской рецепцией философского творчества Спинозы, содержится в одном из его писем жене. Кржижановский писал: «Читаю – правда с перебоями – Ленина, Плеханова, Каутского, Бернштейна et cet, стараясь решить мучающее меня «или-или», и не знаю, право, кто я: шахматист, слишком долго задумавшийся над очередным ходом, или партач, уже проигравший игру...» Кржижановский явно был свидетелем того, что в 1920-ые года, взгляды, подобные плехановским, высказывались,и достаточно часто, некоторыми учениками или последователями Плеханова. Например, философом Абрамом Дебориным или философом и литературоведом Любовью Аксельрод, которая в свое время создала известную статью «Спиноза и материализм». Правда, в этой статье содержалась и некоторая критика философии Спинозы за разрыв материи и мышления. Конечно, сделать Спинозу своим у сторонников марксистско-ленинской философии не совсем получалось, учитывая спинозовскую «интеллектуальную любовь к Богу». Поэтому многие безоговорочно приняли плехановский тезис, что материалист Спиноза сознательгно одел «теологический наряд», чтобы избавиться от излишних нападок современников-теологов и религиозно настроенных людей. В принципе же обобщенное отношение советской идеологической системы к Спинозе выразил А.В.Луначарский в 1932 году, в статье «Барух Спиноза и буржуазия», написанной к 300-летнему юбилею со дня рождения философа. В частности, Луначарский писал:
«Если мы прямо поставим перед собой вопрос,- является ли Спиноза идеологом буржуазии?- то на этот вопрос мы неукоснительно должны ответить: -Да. Но если после этого нас спросят: значит ли это, что мы уступаем Спинозу буржуазии? Что мы будем равнодушными свидетелями ее проделок над великим философом, что мы с улыбкой будем умывать руки при виде искажений, отрицаний, злобных принижений Спинозы, которыми буржуазия в течение столетий окружила его имя, а также при виде тех иудиных поцелуев, какими она от времени до времени (...) старается испачкать лик мудреца и объявить его своим? – На этот вопрос мы самым решительным образом отвечаем: нет. (...) Уже давно было сказано, что буржуазные профессоры и попы обращались с бессмертным Спинозой, «как с дохлой собакой». (...) Из всего этого не следует, что мы наивно готовы принять Спинозу в свой пантеон и объявить его марксистом, а Маркса спинозистом. Тут достаточно просто вспомнить мудрое слово Ленина: критическое усвоение».
       В советское время Спиноза издавался достаточно часто, хотя в сталинское время был период некоторого затишья, тем более что многие участники дискуссий о Спинозе 1920-ых гг. были репрессированы. В целом же советская идеология продолжала использовать миф о Спинозе как о стихийном материалисте-разрушителе буржуазных ценностей. Например, в статье И.Васильева и Л.Науменко «Три века бессмертия», посвященной трехвековой годовщине со дня смерти философа и опубликованной в небезызвестном журнале «Коммунист» (майский номер 1977 года), Спиноза восхваляется прежде всего «за подлинно диалектическое разложение фундаментального понятия теологии и религии (Бог), разрушение идеалистической этики и космологии».
Разумеется, марксистско-ленинская трактовка философии Спинозы была далеко не единственной, и Кржижановский вполне мог ознакомиться с различными исследованиями, посвященными Спинозе. Например, с работами Страхова, Введенского, Лопатина, Грота, Чичерина, В.Соловьева, Е.Трубецкого, Булгакова и других философов. Но, складывается впечатление, что Кржижановский в своем тексте «Спиноза и паук» обыгрывает именно марксистский миф о Спинозе. Например, квинтэссенцией философии Спинозы, согласно тексту Кржижановского, становится цитата из “Tractatus politicus” («Политического трактата») философа: «...Естественное право простирается во всей природе и в каждой отдельной особи так же далеко, как и сила. Следовательно, все что человек осуществляет в силу своих естественных законов, он делает с абсолютным естественным правом, и его право на Природу измеряется степенью его силы».
Этот трактат был создан Спинозой в 1675 году, и он состоит из 11 глав. В тексте Кржижановского процитирован фрагмент из второй главы трактата – «О естественном праве». В этой главе преобладают ссылки на предыдущий, достаточно радикальный трактат Спинозы – «Теолого-политический трактат». Именно этот текст в свое время укрепил мнение о Спинозе, как атеисте. Например, биограф Спинозы Колерус приводит авторитетное мнение современника философа – Доктора Музеуса, профессора из Йены, высказанное после прочтения этого трактата: «Диавол совратил великое множество  людей, находящихся на службе у него, и направляющих свои старания к тому, чтобы ниспровергнуть все, что есть в мире Святого. Но можно, право, не сомневаться, чтобы кто-либо между ними работал над разрушением всякого божественного и человеческого права с такою силою, как этот Лжеучитель, рожденный на погибель Религии и Государства». Фрагмент трактата, процитированный в тексте Кржижановского, подтверждает тезис профессора о разрушении Спинозой «всякого божественного и человеческого права», так как право определяется, в числе прочего, и степенью силы. Следовательно, человек может узурпировать любые права, взять в свои руки власть и занять позицию палача-паука, отведя другому существу роль жертвы-мухи. По Кржижановскому, именно к такому выводу приводят Спинозу наблюдения над жизнью природы.
Но вывод философа ошибочен. На это есть однозначное указание в тексте Кржижановского: «Философу было чему поучиться у паука, но чему мог научиться паук у философа. Тот, у нервущихся черных строк, знал меньше, чем ему было нужно знать. И писал, и писал». По Кржижановскому, Спиноза совершил роковую ошибку, неправильно истолковав законы мира. В принципе это распространенное мнение, неоднократно озвученное многими философами – современниками Спинозы. Например, английским философом Джоном Толандом, писавшим, что «вся система Спинозы не только ошибочна, но в корне неверна и лишена всякого основания». Оно аналогичяно мнению, выраженному другим современником Спинозы – французским философом Пьером Бейлем, сказавшим, что «спинозисты, может быть, единственные, кто свел божество к убожеству».
Интересно, что в тексте Кржижановского категория смеха может иметь коннотативную семантику непонимания философом мира. Когда Кржижановский в начале текста ссылается на книгу Колеруса, он сообщает, что Спиноза иногда смеялся, наблюдая над процессом уничтожения пауком мухи. Но Кржижановский ничем  не мотивирует этот смех в то время, как у Колеруса смех Спинозы объясняется наслаждением от увиденного зрелища. Вполне возможно, что Кржижановский сознательно усложнил семантику смеха, дав интеллектуальному читателю возможность вспомнить известнейший афоризм Спинозы: «Не плакать, не смеяться, не ненавидеть, а понимать!» Следовательно, смех философа может означать отсутствие понимания.
Интересно, что в тексте Кржижановского Спиноза неоднократно называется метафизиком. Пожалуй, только в современной философии это слово нередко трактуется как синоним слова «философ». Но метафизик в традиционном понимании этого слова – не любой философ, а верящий, что бытие построено на сверхчувственных принципах, т.е. недоступных опыту. К тому же метафизик – это философ, рассматривающий явления в их неизменности и независимости друг от друга. Кржижановский не описывает библиотеку в кабинете Спинозы подробно, и ограничивается лишь одной конкретизирующей деталью, упоминая трактаты Картезия, Гэреборда и Клаубергуса. Упоминание Картезия или Декарта знаково, потому что Спинозу часто называют рационалистом или последователем Картезия. Кстати, Спиноза взял от Декарта так называемый «геометрический метод изложения» мыслей, предполагающий строгий порядок и безупречный способ доказательства. Паук в тексте Кржижановского становится эвфемизмом философского творчества такого типа, и не случайно геометрические доминанты преобладают в его описании: «Восемь тонких внутрь вогнутых лапок паука, ступая по туго натянутому плетению паутины, методически, с полной последовательностью, точно перенумерованные в нотной тетрадке с экзерсисами пальцы пианиста, обмотали истерически дергающееся тело мухи в серебристо-серый ворсинчатый саван. Треугольная головогрудь мастера, с колючими глазками, у краев, отыскав на вибрирующем черном брюшке мухи нужное место, сомкнула внутри брюшка остро-изогнутые челюсти». Затем паук чувствует себя комфортно, «прижавшись брюшком к пыльному Клаубергусу». Кстати, Клаубергус или Йохан Клауберг – это немецкий картезианец 17 века, ревностно распространявший философию Декарта. Упомянутый Кржижановским Гэреборд – голландский представитель картезианства. Таким образом, все три идола Спинозы относятся к пространству картезианства. Да и геометризированное описание паука и его симпатия к книге Клаубергуса, его контакт со Спинозой тоже делает его частью картезианского идейного пространства с доминированием разума, логики и геометрической точности. Кстати, Спиноза ощущал свою сильную связь с картезианской философией и однажды даже сказал, что «рассматривает действия и поступки человека также, как если бы (он) имел дело с прямыми плоскостями или геометрическими телами».
Образ паука еще более проясняет авторскую позицию. Следует заметить, что Кржижановский со знанием дела описывает повадки паука-крестовика. Судя по всему, он не ограничился зоологическим минимумом типа трудов Брема, а был достаточно сведущ и в этой сфере знаний.
  По всей видимости, нет большого смысла трактовать образ паука в тексте Кржижановского мифопоэтически. Если суммировать основные поликультурные доминанты символики паука, то следует заметить, что они содержат все важнейшие мотивы, связанные с философией – знание, творение мира и культуры, проблему устройства мира, материи и времени, судьбы человека. Полагаю, что для текста Кржижановского актуальна, прежде всего, сугубо философская семантика образа паука, восходящая к воззрениям английского философа 17 века Френсиса Бэкона, которого иногда называют родоначальником английского материализма. В своей книге «Великое восстановление наук» Бэкон дал описание трех видов метода познания. По его мнению, все философы и ученые выбирают один из трех путей: «путь паука», «путь муравья» и «путь пчелы».
  «Путь паука» - это метод, в котором все знания выводятся из «чистого разума», то есть рационалистическим путем. Данный путь отрицает или принижает роль конкретных фактов, практического опыта. Такие философы оторваны от практической действительности, и они являются догматиками, которые, по словам Бэкона, «ткут паутину мыслей из своего ума». Этот путь чаще всего возводят именно к Декарту и его последователям. Поэтому паук – это символ и философского выбора Спинозы. У этого пути, по Бэкону, две альтернативы. «Путь муравья» - это узкий эмпиризм, сбор разрозненных фактов без их концептуального обобщения. И «путь пчелы» - это соединение первых двух путей, сочетание способностей опыта и рассудка, чувственного и рационального. То есть, ученый, подобно пчеле, собирает опытные данные и, теоретически перерабатывая их, создает мед науки и познания мира. Сам Бэкон ратовал за такое сочетание, хотя говорил, что опыт в этом сочетании играет наиболее важную роль. Следовательно, «путь паука» в его понимании – самый тупиковый.
  Текст Кржижановского заканчивается таким образом: «Этот же (паук), у нервущихся серых нитей, знал ровно столько, сколько ему должно было знать; он был досоздан до конца, и ему незачем и не о чем было совещаться с шелестом листов манускриптов и печатных томов. Сидя во вгибе фолианта, он наслаждался великой привилегией, издревле пожалованной их старинному и знатному паучьему роду,- от прадеда к деду; от деда к отцу и отца к нему мохнатолапому, - свободой от мышления». Оказывается, паук и символизируемый им путь – абсолютный лжевыбор картезианства и Спинозы, потому что свобода от мышления означает их полное философское уничтожение и полностью дискредитирует главнейший постулат философии Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую». В принципе, по Кржижановскому, человеческое мышление не справилось с познанием мира. Во всяком случае картезианство и Спиноза потерпели неудачу. В свое время Спиноза очень много писал о категории мышления. Согласно Спинозе, мышление тем совершеннее, чем шире круг вещей, с которыми контактирует человек, т.е. многое зависит от активности субъекта. Мера же совершенства мышления зависит от его согласованности с общими законами природы. Спиноза пытался познать мир, практически редко выходя за пределы своей комнаты, и эти попытки оказались обреченными на провал. Как, впрочем и попытки любых последователей Спинозы, идущих «путем паука» - маршрутом догматиков. Но в принципе в заключительной части текста Кржижановского есть и агностицистическая тональность сомнения в возможности успешного постижения законов мира.
Не исключено, что эта тональность отчасти возникла как отзвук собственных религиозно-философских исканий Кржижановского, который в 1910-ых годах пытался выработать собственную метафизическую систему, в чем-то созвучную символистской «просоловьевской» парадигме, центром которой являлась проблема «мистического познания» мира. Не показалась ли она сознанию более позднего Кржижановского, умудренному социальными катаклизмами, вариантом «пути паука»?
Вместе с тем на коннотативном уровне текст Кржижановского является приговором действиям новых спинозистов марксистско-ленинского типа. В своих «Записных тетрадях» Сигизмунд Кржижановский писал: «Я наблюдаю, как будущее превращается в прошлое. Социализм планирует, расчерчивает будущее, как прошедшее». Чтение марксистско-ленинских первоисточников вряд ли добавило Кржижановскому оптимизма и достаточно быстро стало вызывать у писателя отторжение. Но, возможно, именно чтение плехановских работ натолкнуло Кржижановского на мысль о создании текста о философе-искусителе Спинозе и его alter ego – пауке.


         

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Сигизмунд КРЖИЖАНОВСКИЙ

                СПИНОЗА И ПАУК



    Биограф Бенедикта Спинозы  Колерус (XVII век)  сообщает о философе:  "Он
любил, в  часы отдыха  от научной  работы, наблюдать,  бросив муху  в сеть к
пауку,  жившему  в углу  его  комнаты, движения  жертвы  и хищника.  Иногда,
говорят, он при этом смеялся".

                * * * * *

    Старый  мохнатолапый   крестовик,  почуяв   на  себе   зрачки  философа,
чуть-чуть, что бывало с ним чрезвычайно редко, заволновался. Понятно: момент
был  слишком  значителен. Вероятно,  вследствие  этого чисто  артистического
волнения мастера,  две-три нити  оборвались и  спутались, но,  в общем, дело
было сделано, как всегда: быстро и чисто.
    Восемь тонких  внутрь вогнутых  лапок паука,  ступая по  туго натянутому
плетению   паутины,   методически,  с   полной   последовательностью,  точно
перенумерованные в нотной тетрадке  с экзерсисами пальцы пианиста,  обмотали
истерически  дёргающееся  тело мухи  в  серебристо-серый ворсинчатый  саван.
Треугольная головогрудь  мастера, с  колючими глазками  у краев,  отыскав на
вибрирующем  чёрном  брюшке  мухи  нужное  место,  сомкнула  внутри   брюшка
остро-изогнутые челюсти.
    Муха дёрнулась было крылышками. Ещё раз. И всё.
    Тогда-то  паук и  поднял колючий  гранёный глаз  кверху: тогда-то  глаза
паука  и   зрачки  метафизика   встретились.  На   мгновение.  А   затем:  и
паук-крестовик, и метафизик, расцепив взгляды, разошлись.
    Метафизик  подошёл  к столу  у  окна; протянул  правую  руку -- щёлкнула
бронзовая крышка чернильницы, зашептались друг с дружкой страницы рукописи.
    А паук, потерев  слегка закровавившиеся передние  лапки о пару  средних,
вполз по влажному бархатистому изумруду плесени в щель, темневшую меж стеной
и неплотно к ней  примкнутыми трактатами Картезия, Гэреборда  и Клаубергуса.
Пройдя по  сомкнувшим свои  лезвия листам  к одному  из книжных вгибов, паук
вобрал в себя, сколько мог глубже, все восемь лапок и замер.
    Метафизик же у окна  писал: "...естественное право простирается  во всей
природе и в каждой отдельной особи так же далеко, как и сила. Следовательно,
всё, что человек осуществляет в силу своих естественных законов, он делает с
абсолютным естественным правом, и  его право на Природу  измеряется степенью
его силы" [1].
    Страницы,  падая  одна  на  другую,  прикасались  буквами  к  буквам   и
вследствие  этого  понимали  друг  друга. Скрипело  перо.  И  лишь  один раз
метафизик, оторвав глаза  от строк, глянул  на паутинные нити  в тёмном углу
комнаты и улыбнулся.
    А  паук?  Прижавшись брюшком  к  пыльному Клаубергусу,  он  погрузился в
чистое  недумание.  Философу  было  чему  поучиться  у  паука,  но  чему мог
научиться паук у философа. Тот, у нервущихся чёрных строк, знал меньше,  чем
ему было нужно знать. И писал,  и писал. Этот же, у нервущихся  серых нитей,
знал ровно столько, сколько ему должно было знать: он был досоздан до конца,
и ему незачем и  не о чем было  совещаться с шелестом листов  манускриптов и
печатных томов. Сидя во вгибе фолианта, он наслаждался великой  привилегией,
издревле пожалованной их старинному и знатному паучьему роду, -- от  прадеда
к деду;  от деда  к отцу  и от  отца к  нему, мохнатолапому, --  свободой от
мышления.

                1921

    ____________________
    [1] Строки эти могут быть  отысканы в Tractatus politicus  Спинозы. Cap.
1, ј 1-2. (Прим. автора.)

    Публикуется  по  изданию:  Кржижановский  С.Д.  Сказки для вундеркиндов:
повести, рассказы.--  М.: Советский писатель, 1991.-- Стр.166-167.
    Рассказ "Спиноза и паук" был включён автором  в неопубликованный сборник
"Сказки для вундеркиндов".

    (c) Кржижановский Сигизмунд Доминикович, текст, 1921
    (c) Перельмутер Вадим Гершевич, подготовка текста, 1991
    (c) Перельмутер Вадим Гершевич, примечания, 1991
    (c) "Советский писатель", публикация, 1991
    (f) Novice, OCR, 2006/07/19