Я всегда хотел жить. Глава 20

- Убежал, сука рваная, - Гиреев вернулся на чердак, с безразличием покачал головой, - Да и хрен с ним, пусть валит. Быстрее черти сожрут.

- Худо дело, Русланчик, - Сиська опять глушил водку, закусывая расползшимся на жаре салом, - Кто теперь караулить этих станет? Нам вроде сигнал должен быть, атаковать придется фраеров давешних.
 
- Какой сигнал-то? – Пожал плечами Монгол, - Я не понял ничего. А эти-то терпилы – пусть себе лежат, куда денутся?
- Ты чего, не въехал, что ли? – Сиська прищурился, закурил, - Пацану и бабешке надо перед уходом решку навести. За сигнал не думай, центровой сам решит, как знак подать.
- Я и не думаю, - Гиреев, поджав ноги, устроился на тюфяке, лежал, глядя в затянутый паутиной сводчатый потолок.

Солнце окрасило ровным розовым светом заката полутемный чердак. Сквозь разбитые маленькие окошки доносился изредка посвист стрижей, лениво влетал теплый летний ветерок. Маша смотрела в эти оконца, вспоминая снова и снова свою жизнь, дочку, над могилой которой этот же ветер сейчас шевелит листья рябины в маленьком дворе старого дома, где были они когда-то счастливы.

Как же больно изувеченному телу, как тоскливо измученной душе! Сегодня, уж точно, эти люди убьют ее. Не пожалеют, истерзают напоследок, поглумятся всласть. Она повернула голову, увидела прикрученного за шею и руки к стояку парового отопления Митю.

Отчаянный храбрый мальчик, защищавший ее, пока не потерял сознание. Наверное, повредили ему что-то, пока били ногами и прикладами автоматов, второй день не приходит в себя, только стонет тихонечко без сознания.

И еще Кирилл… Не такой, как был раньше. Сломленный, трусливый человек. Жалел все же ее, перед тем, как убежать, шептал на ухо: - Я вернусь, приведу людей…
- Очнулась, курвочка? – Маша не заметила, как подошел пустоглазый гнусавый бандит, насиловавший ее за эти два дня много раз, - Ну, щас потанцуем маленько, в последний разок. Хочешь водки?
- Воды мальчику дайте, - еле слышно проговорила потрескавшимися губами, - Я прошу вас, помогите ему.
- Какой разговор, - кивнул Сиська, - Поможем. Монгол, рассчитайся с пацаном, пока я тут занят.

Гиреев не шевельнулся, молча лежал, лениво позевывая. Сиська налил себе водки, проглотил, дернув острым кадыком, поглядел на обнаженную, распятую на старом диване женщину. Надо бы наказать распоясавшегося торчка, да неохота настроение себе портить. Успеется еще, и парнишку кончить можно позднее.

- Пройдусь, - бросил Гиреев, с ненавистью глядя в костлявый Сиськин хребет, согнувшийся над избитым, в красно-синих кровоподтеках, женским телом. Подцепил автомат, беззвучно матерясь, вышел в вечерний сумрак.   

Петров облегченно выдохнул, когда увидел выходящего из парадного подъезда мэрии Монгола, который, прикурив, не спеша пошагал по аллейке за угол, в сторону реки. Темнело с каждой минутой, и с каждой минутой нарастало чувство угасающей надежды на спасение людей. Кирилл, сперва показавшийся нерешительным и трусливым, извел его на протяжении последних часов, умоляя немедленно напасть на бандитов.

- Да заткнись ты! - пришлось шикнуть на него вполголоса. Петров замахнулся ладонью, увидел, как съежился парень, пожалел, что вспылил. Они пролежали за стеной кустарников на газоне у библиотеки почти три часа, наблюдая за чердачными окнами в бинокль, ожидая сумерек.

Атаковать днем, когда урки бодрствуют, насторожены побегом Кирилла и вооружены автоматическим оружием, значило пойти на самоубийство. Червонец выспросил парня о ширине и длине лестничных пролетов, как освещается чердак, где пленники.

Спросил между прочим:
- Там в плену, говоришь, женщина. Кто она тебе?
- Моя… моя девушка, - помедлив секунду, произнес Кирилл, - Поверьте, я не мог их спасти сам! Эти люди – жестокие и …
- Никто тебя не винит, - махнул рукой Петров, - когда пойдем, не вздумай вперед меня лезть. Держись сзади на пару шагов, пригнись и тихо!

Дождавшись, пока за углом пропал Гиреев, они быстро пересекли площадь и, стараясь не шуметь, поспешили наверх, откуда доносились скрипящие звуки.

Петров за свою жизнь немало насмотрелся жестоких и бесчеловечных картин людских злодеяний. Все равно на миг вздрогнул, когда увидел женское белое лицо с широко открытыми глазами, полными невыплаканных слез, беспощадно привязанные к спинкам дивана проволокой руки и ноги, и кровь, пропитавшую грязные подушки и доски пола. У батареи скорчился безвольной куклой парень с вывернутой неестественно, сломанной, видно, правой рукой.

Тощее, синим алтарем расписанное, тело бандита слетело с женщины, когда Червонец ударил по заросшей седым волосом шее прикладом двустволки, влетев одним прыжком на полутемный чердак.
- Лежать, сука! – выдохнул Петров в ощеренную от боли харю урки, - Не вздумай гавкнуть, яйца отстрелю!
Сиська стонал, катался на спине, прижимая ладони к животу, матерился сквозь зубы, исходя слюной. Не упредил Петров момента, когда выскочил, опережая его Кирилл, бросился к женщине рвать путы, проскочить хотел между ним и Геной Савоськиным.
Червонец остановить его хотел, но не успел, потерял на миг в полумраке скорчившегося на полу бандита. Выверенным движением подсек парня под колени умудренный лагерным опытом Сиська, повалил на себя, закрываясь от двустволки, коротким взмахом всадил маленький ножик прямо под ухо не успевшему ничего понять Кириллу.
Петров перескочил изумленно хлопающего глазами, мертвого уже, парня, бабахнул картечью по ящикам, куда откатился блатной, сам, выхватив тесак, ринулся в мешанину хлама.  Сиська не стал испытывать судьбу в рукопашной, - не раздумывая, сиганул в слуховое окно, скатился по пологой кровле, гремя локтями, и с треском приземлился на крону ивы.
- Опять ушел, сука, - Петров вернулся к Кириллу, вытащил складной ножик с перламутровой ручкой из безвольно склонившейся шеи, закрыл парню глаза, вздохнул.
Женщина, извиваясь на кушетке, рыдала в голос. Выходила со слезами ее острая, накопленная всего за три дня боль, рвались наружу ужас и отчаяние.

- Терпите, - Петров разрезал проволоку на ее руках и ногах, - Терпите, нам еще нужно бороться. Этот парень пришел сюда, чтобы спасти именно вас. Поэтому, вы просто обязаны жить!

Петров оценивал перспективы спасения весьма пессимистично. Вообще, кроме того, что Сиська бежал и бросил АКСУ с цинком патронов и четырьмя полными магазинами, хорошего было мало.

Избитая, измученная и раздавленная горем Мария хоть и пришла в себя, мобилизовала волю, все равно оставалась раненой женщиной. Надела, морщась, тряпки своего мучителя – других не было, помогла Петрову развязать и уложить Митю. Мальчику наложили кое-как шину из обломков досок на сломанную в запястье левую руку, поили водой.

- Хорошо, что сам глотает воду, - обнадежил Машу Петров, - У которых сильно мозг поврежден, пить не могут, и дышат не так.
- Спасибо, что пришли спасти нас, - Маша полными боли глазами взглянула на Червонца, - Господи, когда же это кончится?! За что нам такое?
- Ты много не думай, - Петров решил изготовить фугас, высыпал лепесточки пороховых гранул из охотничьих патронов на газету, - Жива – и ладно. Лучше помозгуй, как пацана этого понесем. Тут сидеть нельзя, вернутся бандиты, одни, или с подмогой. 

- Я вам, Саша, вот что хочу рассказать, - Маша терла виски, вспоминала мучительно, - Два дня назад приходил какой-то человек. Эти бандиты его не тронули, говорили с ним.
- Какой из себя? – Петров ссыпал порох в пустую консервную банку, переложил дерюгой из матраса, аккуратно разместил внутри кулечки с картечью.
- Не видела точно, я же привязана была, - запнулась, стыдливо помолчала, - Лицо такое у него – белое, как бумага. Он приказывал им идти искать живых людей и вести кого-то по следам, не поняла…

- Ясно, - вздохнул Петров. Никак не мог справиться с нажимным детонатором из капсюлей, спешил. Остановился на варианте с фитилем, края крышки замазал хлебным мякишем, - Посылал он их командовать чертями краснокожими, видела ведь, наверное? А что за хрен был – поди, очередной ссученный, прости за худое слово…

Митя вдруг повернул голову, застонал громче, шепотом попросил:
- Пить… Мама, воды дай.
- Пришел в себя, - Петров обрадованно поспешил к парню, приподнял за спину, подложил диванную подушку, - Ну, привет, пацан! Ты, говорят, герой!
Маша поила Дмитрия, плакала, придерживала его за тонкую шею:
- Дима, это я, Маша. Мы живы, все хорошо будет!

Парнишка проглотил воду, покряхтел, сфокусировал мутный взгляд на Петрове, попытался поднять перевязанную руку, сморщился.
- Где гады эти? Вы их убили?
- Убежали, - Петров открыл банку детского питания из своего рюкзака, накрошил туда хлеба, передал Маше, - На вот, корми его. Ребята, уже светает. Нам нужно решить, идем мы или остаемся.
- Куда идти? - Маша взяла у него походную складную ложку, кормила Митю, терпеливо ждала, пока он проглотит, шевеля разбитыми губами.   
В этот момент, почти одновременно с первыми лучами солнца, ясно и звучно, ударил в накрывшей город тишине басовитый колокол. Петров вскочил, выглядывал в слуховые оконца, ориентировался на звук. Колокол ударил раз, другой, третий… Промежутки довольно долгие, нелегко раскачивать звонарю тяжеленный язык «Большой Лебеди».

- Собор звонит, - воодушевленно произнес Петров, - Вот туда и пойдем, ребята. Значит, есть еще надежда!!