Наряд

Написано 14 05 2009.

 Курсанты Высшей Ордена Ленина и Трудового Красного Знамени Школы Прапорщиков Военно-Космических Сил имени Двадцатипятилетия Полёта Белки и Стрелки Абдулла Загоруйко и Степан Стаканов стояли в наряде по роте. Абдулла растирал щёткой мыльный раствор по линолеумному полу взлётки и стягивал пену влажной тряпкой поминутно шмыгая носом а Степан втихаря лузгал семечки стоя на тумбочке. Дежурный по роте сержант Давид Карапетян привычно дрых в бытовке на расставленых в ряд стульях закутавшись в шинель. Ему снился родной армавирский рынок, урюк, и узбеки, торгующие длинными дынями. Узбеки махали руками и громко ругались по-своему. Беспощадно жарило южное солнце, воробьи купались в придорожной пыли, вокруг летали и громко жужжали пчёлы а Давид делал обход владений и ему нафиг бы не нужна была ни школа прапорщиков, ни космос, ни армия вообще. Но в его семье со времён русско-турецкой войны была традиция: все мужчины отслуживали прапорщиками по два контрактных срока и с чувством выполненного долга возвращались управлять местным рынком существующим со времён той самой русско-турецкой войны. Вдруг Давид заметил что один из узбеков нагло обвешивает покупателя и немедленно принялся за разборки. Он с милой улыбкой взял из кучки самую крупную дыню и занёс её над головой. Узбек с перепугу продал товар за пол-цены и умоляюще посмотрел на хозяина. Покупатель довольно хмыкнул и пошёл было восвояси с дыней под мышкой, но вдруг обернулся да как закричит:
  - Дежурный по роте на выход!
Давид от неожиданности уронил дыню и она разлетелась на множество мелких кусочков... Вскочив и оправившись перед зеркалом он поспешил на выход. На выходе стоял дежурный по школе подполковник Москаленко и пристально наблюдал за ним.
  - Товарищ подполковник, за время моего дежурства... - начал было сержант, но Москаленко его осёк:
  - Шо, Вазген, не высыпаемся? Будем тренироваться. С наряда я тебя снимаю вместе с твоими гавриками, пойдём по кубрикам искать вам замену. Кто там у вас после тебя на очереди?
  - Старший сержант Маврыкин. - грустно доложил Карапетян.
  - В каком он там кубрике у нас?
  - В пятом...
Проходя вдоль стены с дверями  Москаленко услышал какую-то возню. Прижав палец к губам и зыркнув на Давида он уверенным движением плеча выбил дверь в третий кубрик. В помещении стоял кумар, пьяные курсанты играли в преферанс на раздевание.
  Москаленко побагровел:
  - Так! Вы все четверо! Одеваться и шагом марш на гаупвахту! Сержант, выдели одного дневального в сопровождающие!
В наряде я вас, так и быть, оставлю. Но бардак у вас ещё тот! Открывай все кубрики, счас я вам устрою Варфоломееву ночь перед рождеством!
  Увы, бардак в остальных кубриках творился ещё больший. В окна выпрыгивали перепуганные голые девки пробравшиеся к своим приятелям из женской роты, личный состав был пьян и укурен вусмерть. В седьмом кубрике даже обнаружились двое курсантов с нетрадиционной сексуальной ориентацией, а в девятом сидела посреди комнаты здоровенная жирная крыса и пялилась на подполковника удивлёнными глазками-бусинками.
  Москаленко сел прямо на пол, обхватил голову руками и запричитал:
  - И это будущие командиры взводов, старшины рот, начальники складов ГСМ и столовых! Боже мой! Куда катится этот мир?
   Крыса запрыгнула ему на колено и лизнула в губы...
  - Ты хочешь сказать что всё не так плохо? - спросил он её. Крыса что-то пискнула и даже кивнула, как показалось подполковнику.
  Москаленко встал и пошатываясь побрёл в ротную канцелярию. Там он позвонил на гаупвахту и приказал отменить арест четырёх пьяных курсантов, после чего встал, сделал под козырёк сержанту Карапетяну и ушёл спать в свою дежурку.
  Дневальный Стаканов облегчённо вздохнул и достал из кармана фляжку с самогонкой.
  - Будешь?  - предложил он Давиду. Тот кивнул и дрожащими руками взял у Стаканова сосуд с успокаивающей влагой. Через десять минут вернулся Загоруйко с чудом избежавшими ареста пьянчугами-картёжниками из третьего кубрика (по пути они забежали к бабке продающей самогонку и затарились новой полторахой) и присоединился к успокаивающимся...
  Звенел будильник в канцелярии, рота строилась на утреннюю зарядку, а сержант Карапетян досматривал свой сон в котором он извинялся перед узбеком за разбитую дыню.