Константин Случевский о Латвии

         Латвийское пространство в книге очерков К.К.Случевского
                «По Северо-Западу России».
               
 
         Константин Константинович Случевский  – русский поэт и прозаик, один из самых ярких поэтов России 1880-1890-ых гг. Его поэзия, нередко посвященная торжеству сил зла в мировом пространстве, часто противоречила реалиям личной жизни поэта. Например, весьма успешной была чиновничья карьера Случевского, в которой было несколько высших точек: главный редактор официальной газеты «Правительственный вестник», член Совета министра внутренних дел, член Ученого комитета министерства народного просвещения, гофмейстер двора… Пик его карьеры относится к 1880-1890-ым гг. Именно в это время вышли четыре книжки «Стихотворений» Случевского и пять книг прозы. Он выпустил и несколько брошюр православной тематики: «Государственное значение св. Сергия и Троицко-Сергиевской лавры» (1989) и «Историческое значение святого Сергия» (1891).  Кроме этого, вышли в свет три тома географо-этнографических очерков «По Северу России» (1888), впоследствии переработанных автором в два тома «По Северо-Западу России» (1897), где были обобщены результаты путешествий, совершенных Случевским в 1884-1888 гг. Это очерки, насыщенные богатой исторической, культурной, географической и этнографической информацией. Можно даже сказать, что они имеют официальный историографический характер. Лишь иногда Случевский включает в очерки свои субъективные впечатления, сразу напоминающие о том, что автор является поэтом.
К.К.Случевский путешествовал в свите Великого князя Владимира Александровича и Великой княгини Марии Павловны. В 1886 году их Высочества посетили Прибалтику. Гости побывали в Виндаве (Вентспилсе) Митаве (Елгаве), Риге и на взморье, в Динабурге (Даугавпилсе), Юрьеве… Для Случевского итогом поездки стали очерки о Прибалтийском крае, публиковавшиеся в «Московских ведомостях» и «Рижском вестнике». Потом они вошли в книгу «По Северо-Западу России». Ясно, что понятия «латвийский» в момент путешествий Случевского еще не существовало, как реалии, и оно использовано мной лишь для обозначения конкретного территориального сегмента. Прибалтика воспринимается Случевским как территория, по праву принадлежащая России. Его радует православный компонент в культуре Прибалтики, и Случевский мечтает о максимальном его расширении. Но Православие, конечно, не должно насаждаться.
          Чтобы понять приоритеты авторского внимания, рассмотрим доминанты описания Виндавы (Вентспилса) – первой географической точки латвийского пространства, посещенной Случевским в составе свиты Великого князя. Описание разворачивается линейно: Случевский воссоздает общую картину увиденного, согласно последовательности путешествия. Поэтому сначала описывается морской берег Виндавы, к которой подплывают путешественники: «…Берег (…) отчасти волнист, покрыт зеленью; выше других поднималась лоцманская башня над старым замком, служащим ей основанием; влево обозначался шпиль лютеранской церкви, вправо – темный профиль старой мельницы. В описании преобладает объективированная описательность, но периодически в тексте возникают «островки» субъективных впечатлений, лиричные по своей тональности: «Освещение моря было эффектно и подвижно: иногда проглядывало солнце, иногда вдруг значительно темнело, и сбитые с толку облака, не знали, где и как им разместиться». Здесь проглядывает лиризм Случевского. Периодически он будет использовать пейзажные зарисовки и в дальнейшем, но все равно лирические нотки существуют на научно-географическом фундаменте. Приведу пример такого совмещения, связанный не с описанием Виндавы, а Рижского взморья: «В некотором расстоянии от береговой черты тянутся плоские невысокие холмы песков, дюны, перестраивающиеся ежегодно по фантазии ветра, поросшие довольно крупной сосной по вершинам, а за ними, будто в защите от северных ветров, растет вдоль всего побережья хвойный лес, иногда чернолесье, между стволами которого настроено видимо-невидимо дач». Это общий для очерков Случевского принцип совмещения географического и лирического. Но вернемся к Виндаве.
         Главная цель Случевского - создать у читателя основное представление о Виндаве, как о городе, не  только в современном  его виде, но и в историческом развитии: исторические экскурсы очень часто используются автором в очерках. Современная и историческая информация часто совмещена и обогащена богатым цифровым статистическим материалом плюс Случевский использует частичный анализ приводимой информации. Приведу типичный пример: «В настоящее время Виндава небольшой городок с 6000 жителей, расположенный от ближайшей железной дороги в 140 верстах, и поэтому на зиму обмирающий. При герцоге Иакове (…) в нем было до 30000 жителей, и герцог, занимавшийся даже колониальною политикой, - ему принадлежал остров Тобаго -, сделал из Виндавы военный порт, в котором содержал свой флот. Сущность всех достоинств Виндавы в том, что порт замерзает не долее как на три недели и что от него, в глубь страны, водный путь открыт рекою Виндавой на протяжении двадцати верст от устья, потому что в ней свыше двадцати футов глубины, если не считать трех небольших перекатов».Случевский детально описывает основные религиозно-культурные достопримечательности Виндавы. Например, орган местной лютеранской церкви,«превышающий по величине своей все существующие в Европе; он состоит из трех частей, в нем 131 регистр и одна только поправка его стоила 60000 рублей. Сама церковь относится к числу очень красивых: три нефа, в два света, под круглыми сводами, отделены один от другого 12 колоннами; по яркой белизне стен очень гармонично выделяется обильная позолота; вместо запрестольного образа виднеется тоже белое, с позолотой, Распятие. Орган чрезвычайно могуч, громовые ноты его потрясают, но мягкие voces angelicae недостаточно нежны». Тональности экфрасиса часто присутствуют в очерках Случевского. Орган Виндавской лютеранской церкви станет для Случевского, как для глубокого ценителя музыки, базой для дальнейших сравнений, и автор обратит свое внимание на другие знаменитые органы Латвии. Например, «Над людным царством мертвых Домкирхе зачастую поднимается голос самого большого органа на свете, поставленного в 1883 году; газовый двигатель его в четыре лошадиные силы, с него звучит 6800 труб, из которых наибольшая, самая густая, имеет тридцать футов вышины; регистров 125; Либава оспаривает, как сказано, первенство своего органа, но в ангельских голосах, vox celestas, поспорить с ним не может».  Таковы основные доминанты Виндавы, по Случевскому: природные детали, современный вид, исторический экскурс, основные достопримечательности…
         А теперь рассмотрим доминанты изображения латвийского пространства Случевским в целом. В этом пространстве появляются новые капиталистические черты, которые уничтожают уникальность исторических памятников. Например, это наблюдается в Риге:«(…) В Риге, в особенности в новых частях ее, а они почти все новые, замечается общая планировка и древние памятники ее все более и более сиротеют, хилея в постоянно сильнеющем потоке новой торговой жизни».
        По мнению автора, благополучие прибалтийского пространства во многом объясняется его нахождением в составе Российской империи:  «Блестящею, богатою, радушною представляется приезжему Рига, и невольно напрашивается мысль о том, насколько обусловлено это богатство Риги, не говоря о труде местного населения, тем, что под скипетром русской державы впервые, безусловно, впервые, если не считать короткого времени Плеттенберга, после почти шестисотлетнего существования, вступила Рига в период мирного благоденствия». Случевский постоянно использует мысль о больших денежных средствах, вложенных российской властью в прибалтийское пространство. Он вспоминает даже далекие исторические примеры. Например, восстановление рижской церкви св.Петра по повелению Петра I  на русские деньги в 1746 году. Особенно сильно такая тональность возникает при описании Случевским митавской тюрьмы:«Но и тюрьмою своею Митава может по справедливости гордиться; между тем как в великой России множество тюремных замков ветшает и кубическое содержание в них воздуха, по количеству заключенных, не удовлетворяет самым основным гигиеническим условиям, - митавская тюрьма, построенная на казенные русские деньги, является настоящим palazzo с роскошными  коридорами, чугунными лестницами, особым рабочим домом. Нельзя было отклонить от себя докучливую мысль о том: почему же на долю прибалтийского края выпадали такие лакомые кусочки государственной сметы?»
           Конечно же, Случевский, как типичный путешественник, берет за точку отсчета, за основу сравнения свое родное русское пространство и находит в пространстве латвийском отличающиеся черты: «Деревень в том смысле, как понимают их теперь, то есть общежитий значительного числа крестьян, нет в латышской части прибалтийского края и поныне, а имеются фермерские хозяйства, отдельные дворы, полное разъединение».
             Автор часто использует мысль о несоответствии спокойного настоящего бурному историческому прошлому латвийского пространства. Например, «Мирный сельский пейзаж, скользивший перед окнами вагонов, везших путников в Митаву, густая зелень лугов и отдельно стоявшие крестьянские дворы, далеко не всегда монументального характера, роскошное солнечное освещение, ударявшее по листве, серебрившейся росою и следами вчерашнего ливня, вовсе не сходились с мыслью о том, что поезд мчится вблизи одного из мест, важного исторического значения, подле Дурбена, где произошла 13 июля 1260 года, шестьсот тридцать шесть лет назад, самая кровавая, самая важная битва в истории порабощения края немецкими рыцарями».
                Важную роль автор придает православной составляющей латвийского пространства. Например, Случевского уязвило, что в Митаве видны издалека храмы многих конфессий, за исключением православного: «(…) Православной церкви не видно, а, между тем, она существует». Причем Случевский говорит о такой несправедливости еще несколько раз: «Православного храма, - дома молитвы, первенствующей в России, а следовательно и здесь, церкви, - надобно поискать, прежде, чем найти, - лютеранский храм о трех нефах на круглых столбах, под круглыми арками, из которых средний неф значительно выше, с высоким шпицем, виден отовсюду издали (…)». Еще большую грусть вызывает у Случевского состояние митавского православного храма: «Не удивительно, что православная церковь во имя Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, церковь, единственная в городе, если не считать кладбищенской, помещающейся в убогой часовенке, не видна от железной дороги. Устроенная в 1778 году повелением Екатерины II, на казенные средства, церковь эта очень мала размерами, без купола, без алтарной и боковых входных дверей, без соответствующей утвари, и существует без всякого капитального ремонта; кровля над нею обветшала и дает течь, следы двух пожаров еще имеются на иконостасе и его разновременных иконах, ризница совершенно бедна; колокольный звон небольшой колокольни едва ли способен донестись до ближайшей улицы и напомнить проходящему о доме молитвы. Это положение митавской православной церкви тем более печально, что стоит она чуть не на рубеже России, и что с недавнего времени, именно в Курляндской губернии по примеру Эстляндской, вновь замечаются сочувственные проявления к православию со стороны иноверного народа». Случевский неоднократно указывает, что российская власть финансово очень сильно помогала в строительстве лютеранских храмов прибалтийского края: поэтому лютеранам неплохо было бы пожертвовать средства на строительство и ремонт православных прибалтийских храмов».
                То ли дело Рига: Случевский детализированно, с восхищением описывает  «великолепный Храм во имя Рождества Христа Спасителя о пяти полукруглых куполах, в византийско-русском стиле, пестрой кладки». Автор наконец-то удовлетворен: «Отрадно было подъезжать к величавому православному храму, вполне достойному представителю русской церкви в космополитической Риге; отрадно именно потому, что путники нагляделись вволю на маленькие и утлые русские церковки в крае, с их алтариками, ветхими ризами духовенства, и с певчими, взятыми с бору да с сосенки». Случевский описывает этот храм очень детально и эстетично: «Великолепный храм во имя Рождества Христа Спасителя о пяти полукруглых куполах, в византийско-русском стиле, пестрой кладки. Внутрь церкви светит только главный купол, под прочими просветов нет; он покоится на четырех круглых арках; храм в два света, причем в окнах круглые стекла, глядящие множеством светлых глаз; в нем три придела, средний, главный, расположен глубже других; с боков и сзади хоры на отдельных столбах, причем певчие располагаются не у алтаря, а над входом в церковь, против него; над алтарем крашеный в голубое свод со звездами, и световое впечатление писанных по стенам внутри храма орнаментов чрезвычайно удачно; иконы все безусловно новые, хорошие, колерами своими совершенно согласованы с общим тоном светового впечатления».
          В своих очерках   Случевский чрезвычайно внимателен к этническим вопросам. Он нередко приводит данные по национальному составу латвийских городов. Случевский неоднократно замечает достаточно высокомерное отношение немецких представителей власти к латышскому населению. Например, его заставила задуматься ситуация, произошедшая на мероприятии в Медемском саду:«В тот же самый день, оставаясь верными однажды утвержденной программе – оказывать равное внимание всем народностям, обитающим в балтийских губерниях, путешественники посетили так называемый Медемский сад, принадлежащий латышскому обществу, где прослушали исполнение нескольких хоровых песен. И тут, как при многих посещениях ненемецких учреждений, отсутствовал, например, городской голова, который, в силу значения той цепи, которую носит, обязательно должен бы быть находиться налицо. Это отсутствие немецкого элемента в среде латышского общества не могло быть не замечено и должно было неминуемо войти в число тех впечатлений, которым предстояло определиться и обусловить некоторые общие выводы за все время пути. Это «отсутствие по народностям» свидетельствовало, несомненно, о существовании в крае глубокой, укоренившейся и вовсе нежелательной розни». У Случевского устойчивые антинемецкие настроения. Это, например, заметно, когда он пишет: «Можно надеяться, что в русской правительственной гимназии между юношами нет ни одного члена «союза германских гимназистов»». По мнению Случевского, будет идеально, если русские немного потеснят немецкий элемент. Это, например, заметно, в его этнической характеристике Риги: «В Риге слишком 32000 тысячи русских (по последней однодневной переписи 1881 года на 170000 человек 32094 русских коренного происхождения), и отрадно заявить тут же, что, согласно небольшой книжке, только что изданной и озаглавленной «Рижские русские общественные учреждения» русские постепенно примешивают к немецкой окраске Риги очень существенные самостоятельные колера». Случевский понимает этническую униженность латышского населения. Например, его потрясла ситуация, сложившаяся в Рижском Политехникуме: «Несмотря на неоднократные домогательства латышей учредить свою корпорацию, им этого до сих пор не удается достигнуть, так как учреждение новых корпораций зависит от согласия существующих, а этого согласия существующие у корпорации не дают». По мнению К.Случевского, латышам не мешало бы знать русский язык. Хотя бы – православным латышам. Но реальность вызывает у Случевского грустные размышления: «Согласно показанию лица, вполне знающего местные условия, «взрослые православные латыши вполне понимают русскую речь, а о детях сказать этого невозможно»; это показание очень веско и может служить хорошей иллюстрацией к тому, что было сказано по поводу хронического исчезновения русского языка, и как настойчиво и старательно этого достигали». Случевский приветствует различные организационные формы, помогающие сближению русского и латышского народов. Например, деятельность русского латышского общества:  «Русское латышское общество, возникшее еще в 1868 году, стоит как бы во главе прочих латышских обществ, рассыпанных по городу и краю. У него две цели: благотворительная и распространение образования между латышами, в смысле сближения с русским народом, с русской жизнью». Но такое сближение не должно угрожать латышской народной культуре. А ее Случевский оценил высоко. Так, в одном из курляндских поселков гости стали свидетелями празднования Лиго. Случевский оценил позитивно лишь единственный эпизод праздника: «Народное только и слышалось иногда в очень хороших песнях хора Ирмлауской семинарии (…)».
             Константин Случевский иногда детализированно пишет о еврействе. Например, он так высказался о либавских (лиепайских) евреях: «Последних, то есть евреев, кажется всегда больше, чем их есть на самом деле, потому что они целыми толпами как-то умеют скучиваться на виду, а типичности им не занимать». Подчеркнул он и соответствующую особенность Митавы: «Еще одно отличие Митавы от большинства других прибалтийских городов, это – обилие евреев».
               
             В конце июня их Высочества выехали в направлении Динабурга (Двинска). Случевский задумался об историческом прошлом местности, через которую двигался поезд с высокопоставленными путешественниками: «Та узкая полоса земли, вдоль которой, покинув Ригу, с утра до вечера двигался поезд, часть Курляндской губернии, уезды Иллукстский и Якобштадтский, заметна на всякой карте и врезается между привисленскими губерниями и губернией Витебскою. Это один из тех многострадальных уголков земли, котрый,как знаменитый четырехугольник крепостей северной Италии, как центральные части Рейна, как нижняя половина Дуная, лежит по пути больших исторических столкновений».
         Приближаясь к Икскюлю (Икшкиле), Случевский записал:  «Стоит открыть историю Полоцка Беляева, стоит возобновить в памяти первые книги Карамзина, Соловьева и других исследователей, прочно стоящих на современных летописях, чтобы не сомневаться ни одного мгновения в том, о чем не любят говорить источники немецкие, об исконной принадлежности этих земель России. Если основываться на очень почтенном издании "Витебской старины", то православие в крае утвердилось еще в конце Х века и, как справедливо замечает Иловайский, подвигалось без переворотов, без истребления и обнищания туземного племени…». Случевский оказался недовольным ситуацией с Православием в Иллукстском уезде: «Тут оказались невероятные вещи: православными священниками состояли люди, говорящие дома по-польски, дочери которых – католички; оказалась существующею такая церковь, из которой давно уже украдена утварь, и служения в ней не совершалось вовсе (…)».
Двинск удивил Случевского уже при прибытии поезда: «В ночном мраке город казался лишь темным пятном, а между тем это довольно значительный город». Случевский охарактеризовал визуальный облик города так:  «(…) Люди и дома, и все то, что называется Двинском, разбросано по песчаным, совершенно безлесным берегам Двины, через которую перекинут железнодорожный мост».В своих описаниях Случевский иногда  ироничен: «…Благодаря своему пестрому населению и расположению при реке и железных дорогах, между русско–польско–литовско–эсто–латышско–немецкими землями, издавна почитаем всякими темными беспаспортными людьми, причем состав полиции, 55 человек нижних чинов и 11 начальствующих над ними лиц, далеко не удовлетворителен. Говорят, будто количество пьяных замечательно мало — не более 30 человек в год; чем объяснить это?».В Динабурге гости осмотрели крепость, участвовали в смотре пожарных, проплыли на пароходе до Погулянки, где состоялся обед с участием местного дворянства.  В качестве достопримечательностей динабурга Случевский отмечает собор Александра Невского.
      В целом Прибалтийский край Случевскому понравился, а его очерки могут стать источником серьезной информации  для историков и географов, этнографов и религиоведов…