Романтическая юность Часть I

            Прекрасной половине человечества посвящается

    Большое видится на расстоянии


Это было недавно,
Это было давно…

О, Женщины!
Любил ли кто
 Вас так, как я! ...

 (Перефразированный классик)


   Какой мужчина может не выразиться таким же образом! Ну, а если серьёзно, то на настоящую любовь ещё нужно быть способным, ведь способность любить, как и талант в чём-либо, дана не каждому! Это в полной мере, естественно, относится и к Женщинам!

   Троллейбус спускался с Красноармейской улицы на Крещатик. Был ясный солнечный летний день. Я сидел у окна на переднем сидении с правой стороны. Перед одним из светофоров на перекрёстке троллейбус остановился – загорелся красный свет. Пешеходы двинулись через переход, их было сравнительно немного, поэтому я сразу обратил внимание на одну из переходивших дорогу женщин. Если сказать, что она была красива, то это было бы просто банально! Она была молода и прекрасна!
    Чуть выше среднего роста, отличного телосложения, что подчёркивал приталенный жакет строгого делового женского костюма голубоватого цвета, который очень гармонировал с погодой, стоявшей на улице. Стройные ноги, которые открывала в меру короткая юбка. На правом плече, на ремешке, висела небольшая сумка под тон костюма. Правильные черты светлого, чуть тронутого загаром лица и волосы – прямые, ниспадавшие до плеч, слегка вьющиеся, золотистого цвета, которые развевались под дуновением лёгкого ветерка.
    Загорелся жёлтый свет, затем зелёный для троллейбуса, и он продолжил своё движение вниз…
    Зима - ещё настоящая, из тех зим, которые должны помнить мои ровесники. Тогда не то что о глобальном, а даже просто о потеплении не могло идти речи - слишком суровые в то время были зимы. Я оканчиваю среднюю школу. Прозвенел звонок с последнего урока, мы все гурьбой высыпали из школы. Почти у самого крыльца случилась заминка. Кто-то споткнулся, упал, и на него все посыпались – “мал-мала” меньше. Тут же начались снежки.
    Я, не долго думая, ухватил большую горсть снега и начал натирать им “рыжую”, как я её про себя называл. Хотя рыжей она не была, просто волосы у неё были золотистого цвета. Начал делать это с таким упоением, что, она, наверно, почувствовала, и сопротивление её несколько ослабело, умудрившись, всё-таки при этом затолкать мне за ворот немалое количество снега. Наконец, все угомонились и небольшими группами несколько утомлённые побрели по домам.
    После этого, с молчаливого согласия Али, я пересел к ней за одну парту, которая была второй от начала в левом ряду, около окна. Место это я уже не менял до полного окончания занятий в школе. Поскольку учился я весьма неплохо, то иногда помогал ей во время всяческих контрольных работ, которых до завершения учёбы было ещё великое множество.
    Была она высокой, стройной, светлой, и, как я уже говорил, с золотистыми волосами. Какой-то особый поворот головы, неповторимый взгляд, выражение лица - вообще совсем непохожая чем-либо на всех других девчонок нашего класса, и поэтому, наверно, нравилась многим нашим мальчишкам.
    Отец её был полковником, начальником политотдела дивизии, дислоцированной в нашем военном округе. Позже, когда перед самым окончанием школы состоялось совместное собрание учеников и родителей нашего класса, и я, как фактически бессменный староста с пятого класса, вёл его - он сидел на первом ряду и всё внимательно слушал.
    Почему “фактически” – в девятом классе я отказался быть старостой, так как классная руководительница заставляла именно меня, в конце занятий собирать чернильницы, которые тогда были ещё в ходу. На большее фантазии у неё явно не хватало. Но в десятом я опять был избран старостой.
    Собрание ни мало, ни много было посвящено коллективной поездке всем классом после окончания школы на целину для получения производственного рабочего стажа необходимого при поступлении в ВУЗ. Эдакий прагматичный романтизм, как я мог бы сказать об этом сейчас. Такая идея у нас появилась после хрущёвского постановления о “Связи школы с жизнью”, вследствие которого, нам, сегодняшним школьникам, дорога в институты была практически заказана.
    Когда я перед собранием спросил свою мать, а что, если мы решим всё-таки поехать на целину, она ответила: “Значит, поедете!”. Я потом понял, что моя мудрая мама прекрасно понимала, что ничего подобного не случится, так как родители учеников не были такими наивными, восторженными и глупыми, как их дети…
    Потом я узнал от “рыжей”, что отец заочно называл меня зятем: видно он знал о моём отношении к ней и воспринимал это достаточно серьёзно…
Нет, явно вирусом антисемитизма он заражён не был.

    Но вот получены аттестаты, и нужно определяться, что дальше! Разговоры о целине отпали как-то сами собой. Позже мы, кстати, встретили одного нашего одноклассника ещё по семилетней школе, который, как говорится, “таки” побывал там, на целине, и рассказал нам о многом, о чём ни в какой советской газете мы никогда бы тогда не прочитали…
    Я и мои ближайшие друзья решили ехать поступать на учёбу во Львов, самый большой ближний к нам город. Кто будет поступать в техникум, кто в институт. В институт решили поступать те, которые не представляли себе своего будущего без вузовского диплома, вернее, этого не представляли их родители. Я же решил поступать в техникум, что было менее рискованно.
    Тут узнаю, что Аля едет поступать в институт в Киев. Решение возникло мгновенно – я тоже еду в Киев, но поступать всё-таки буду в техникум. Мать не возражала, хотя Киев был на сто километров дальше от нас, чем Львов. Зато там жила тётя, родная мамина сестра.
    Я поехал в Киев на поезде, в общем, вагоне. Аля, как я позже узнал, поехала вместе с отцом на его служебной машине…
     Короче говоря, в техникум я поступил. Поступили в техникумы и мои друзья из тех, кто в данный момент на институт не замахивался. Все те, кто пытался поступить тогда в институт, вернулись ни с чем! Теперь им предстояло терпеливо зарабатывать необходимый для поступления в ВУЗ минимальный двухгодичный производственный стаж.
     Прошло два месяца учёбы в техникуме, из них один месяц в колхозе на сборе картошки. Товарищ по группе, мой земляк, выпускник нашей городской украинской школы, выпросил у нашего куратора группы для нас двоих разрешение на два дня отпуска (в добавление к предстоящим свободным дням Октябрьских праздников), в итоге получалась целая свободная неделя, и мы незамедлительно “махнули” домой.
     Мой новый товарищ был где-то на год старше меня, а по жизни и вообще, на несколько лет. Нос у него был слегка перебит, очевидно, результат его занятий боксом, я же, к сожалению, от всего спортивного тогда был весьма далёк...
 По приезде домой узнал, что мои недавние соученики собираются на вечеринку. Сбор был на дому у одной из одноклассниц. Потом я понял, что некоторые из родительниц наших девочек уже тогда думали об их завтрашнем дне, что вполне объяснимо…
     Класс собрался почти на две трети от своего бывшего состава. Была и Аля. Хотя прошли не более четырёх месяцев со дня нашего расставания, чувствовалось, что мы уже какие-то другие, и что-то ушло безвозвратно. Вечер прошёл быстро, быстро прошла и вся отпускная неделя.
     В следующий раз я попал домой примерно через три месяца, после сдачи своей первой экзаменационной сессии. Последний экзамен я сдавал уже больным - свирепствовавшая тогда в Киеве эпидемия гриппа не миновала и меня. Сказалось, наверно, экзаменационное напряжение и элементарная физическая слабость…
     Всю отпускную неделю я провалялся в постели и никого практически не видел. Зашёл ко мне только мой бывший товарищ, побыл немного, а напоследок сказал, что и Аля хотела меня навестить. Но дома у меня она так и не появилась…
     Представляю, что бы она почувствовала, побывав в наших убогих хоромах…
     За время учёбы, я успел получить от неё несколько поздравительных открыток - с праздниками. Однажды, приехав, домой на очередные каникулы, от того же товарища, который приходил ко мне домой во время болезни, узнал, что у неё есть парень, недавно демобилизовавшийся из Армии, и он её “того”. Что “того”, я переспрашивать не стал, поняв о чём, идёт речь.
    Хотя я сам не делал не только “того”, но даже ещё ни с кем никогда не целовался, в том числе и с Алей.
    Особо удивительного в этом ничего не было, если вспомнить о ханжеском времени, когда росло наше совковое поколение, плюс глубокая провинциальность, а вернее местечковость “среды обитания”. Да, что там говорить, если недавно мне довелось прочесть в книге Оксаны Пушкиной, как Ада Роговцева, народная артистка СССР, рассказала, что когда её восемнадцатилетнюю однажды около дома, поцеловал взрослый парень, то она ворвалась домой с криком: “Мама, я беременная!”
    Конечно, в этом возрасте я уже понимал, что от поцелуев не беременеют, но в практическом плане я был абсолютным нулём. Очевидно, свою роль здесь играла и некоторая моя природная стеснительность, и провинциальная закомплексованность, да и просто-напросто ещё и сравнительная молодость, хотя бы по отношению к Але. Во-первых, она была почти на год старше меня, во-вторых, девушки взрослеют, как известно, раньше ребят. Да и я, ещё, несмотря на свой рост, выглядел намного моложе.
    Этот же парень, которого мне вскоре, зимой довелось увидеть с Алей, катающимися вместе на коньках по нашему замёрзшему пруду, был по моим тогдашним понятиям намного старше меня, года на три, да и физически, сам по себе был гораздо крепче…
    Кстати группу, в которой я учился в техникуме, вернее, большую её часть, жившую в общежитии, называли детским садом, видимо, потому, что состояла из таких же недоразвитых в этом плане, как и я. Хотя мы ходили на танцевальные вечера, организуемые “регулярно” по большим праздникам. Но дальше танцев с девушками, если, кто на это и отваживался, ничего не было. Максимум, на что был способен кто-то из нас, это во время танго кого-нибудь покрепче прижать к себе…
    Кое-что в этом отношении изменилось во время четырёхмесячной преддипломной производственной практики, которая состоялась почти после двух лет обучения.
    Выбросил ли её из своей головы, забыл ли её! Нет, конечно! Единственное, что, я перестал делать - это напоминать о себе. Не было между нами физической близости, но было нечто большее - взаимное притяжение, основанное на незаменимых и неизгладимых романтических юношеских впечатлениях и воспоминаниях.
    Почему всё-таки взаимное? В среднеазиатскую экспедицию, куда я попал сразу после распределения, пришло письмо от неё из Киева, где Аля к тому времени уже училась в институте пищевой промышленности. В этом письме, как и в более ранних письмах от неё, не было ничего особого, только общая информация и вопросы. Но важен был сам факт, что ничего не забыто, и что мой адрес она каким-то образом раздобыла…
    Поэтому ничего удивительного не было в том, что через года полтора, оказавшись недалеко от Киева, в Белой Церкви, я отпросился у своего старшего на одни сутки для поездки в этот прекрасный город, и не только потому, что он, действительно, был прекрасен…
    Удивительным, скорее, было то, что “старший” - меня отпустил.
    Старшим у меня был тогда капитан, бывший выпускник военного радиотехнического училища, освобождённый секретарь комитета комсомола части, в которой я в то время уже служил. Часть наша была дислоцирована на Западной Украине. В Белой Церкви мы находились на корпусном семинаре комсомольского актива.
    Отпустил он меня без всяких официальных бумаг под честное слово, так как не смог мне отказать, в силу своей природной интеллигентности. Как он здорово рисковал, я понял позже, когда в военной, правда, парадной форме с голубыми лётными погонами (без всяких этих бумаг), я шёл по Киеву, по своему любимому Крещатику мимо многочисленных военных патрулей, спеша по адресу, указанному на конверте.
   На Крещатике же, в бытность мою начинающим студентом, то есть совсем мальчишкой, когда я освоил пешеходный маршрут: общежитие, Красноармейская, Крещатик, Комсомольская площадь, я однажды услышал обрывок разговора между собой двух молодых прогуливавшихся там мужиков:

   “Я сегодня ночь с двумя бабами провёл”.

    Тот, который рассказывал, был небрит, лет двадцати пяти, невысокого роста, коренаст, в модном коротком пальто с поясом, незакреплённым и свободно болтающимся. Стояло позднее воскресное солнечное, но прохладное весеннее утро, и Крещатик был заполнен толпами гуляющего народа.
    А говорили, что секса в Союзе не было!, а откуда ж тогда внебрачные дети?...
    К сожалению, я по обыкновению отвлёкся. Адрес, который я спешил отыскать, оказался в районе бывшего Мариинского дворца, куда я попал уже к вечеру.
 
    Там Аля вместе с подругой снимала квартиру. Условия для проживания у них были несколько другие, чем у меня и моих товарищей по общежитию совсем не так уж давно., довольно нечастое…
    Должен сказать, что не все мои ровесники, с кем меня сталкивала жизнь в то время, а тем более, кто был моложе, страдали комплексом неполноценности по отношению к женщинам.
    Так, посещая радиотехнические курсы от военкомата перед призывом в Ташкенте, я познакомился с одним парнем. И там, кстати, меня угораздило по наводке военкома стать старостой.
    Был он коренным жителем города, на два года моложе (у меня были отсрочки от призыва), настоящий южанин, и не только потому, что был армянином – вся натура у него была естественная, открытая. Плюс к тому был симпатичен и очень обаятелен.
    Он мог при мне, вечером, на обычно многолюдной трамвайной остановке, около центрального городского парка культуры и отдыха, подойти к любой незнакомой, но понравившейся ему симпатичной девушке, которых там всегда в такое время, было великое множество, и легко познакомиться с ней. Спустя буквально несколько минут уже обнимает её, ещё несколько, собирается с ней куда-то уезжать. Спрашиваю его: “Куда ты?” “Как куда? Домой, на чердак!”
    Он всё время удивлялся моей непонятной застенчивости, временами даже говоря, что я, наверно, нарочно разыгрываю из себя такого недотёпу…
    Однажды он исчез, и мы не виделись почти месяц. При встрече с ним спросил его, где он пропадал. “Был в Риге”. “А что ты там делал?” “Как что, удивился он, баб трахал! Жаль, до ста не дотянул – всего две осталось!”
Ничего здесь, как говорится, ни добавишь, ни прибавишь…
    Вспоминается ещё один случай.

    Первая ночь на моей второй съёмной квартире в Ташкенте. Туда я попал по рекомендации старшего сына хозяйки, с которым работал в одном институте. В первую ночь хозяйка постелила мне на открытой террасе на одном из двух находившихся там диванов. Было “тёплое” ташкентское лето. Вечером, когда я укладывался спать, я был один.
   Проснувшись утром (тогда я ещё мог проспать всю ночь, не просыпаясь!), на соседнем диванчике я обнаружил спящего молодого парня, примерно моего возраста. Но, мало ли у меня ровесников, особенно в таком большом городе, как Ташкент, тем более что я уже успел начать учёбу на курсах радиомастеров от военкомата, где все были мои ровесники.
    Дело в том, что, проснувшись вслед за мной, он присел на диване, и я поразился его внешнему виду, а вернее фигуре. Ведь слово “культурист”, как и “стиляга”, тогда в Союзе были ругательствами и синонимами “загнивающего” Запада. Передо мной сидел настоящий гладиатор древнего Рима, только современный и очень молодой.

    Познакомились. Он оказался младшим сыном хозяйки, моим ровесником, но, естественно, не гладиатором, и даже не культуристом. Был он мастером спорта по гимнастике и студентом последнего курса физкультурного института.


               
                Продолжение следует


Рецензии