Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 24

    
      КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."

      24 .
      НОЧЬ   С    5   НА    6   МАРТА    1861   ГОДА   В   ПЕТЕРБУРГЕ
      В     ОДНОМ     ИЗ     ДОМОВ      НА      ОКРАИНЕ      ГОРОДА.



      
      К  убогому  с  облупившейся  штукатуркой  дому  подъезжает  экипаж...
      Смотрим  на  происходящее  сначала  как  бы  сверху,  словно  из  окна  дома, что  напротив, с  его  второго  этажа, поэтому  нам,  вроде,  даже  виден  откос  этого  окна  и  часть  шторы,  которую  отвели  рукой.         
      Карета  остановилась,  некий  господин,  выскочив  из  неё,  злобно  стучит  в  дверь  тростью:
      --  Открывай!  Шевелись!
      Дверь  не  сразу,  но  всё  же  с  противным  скрипом  отворяется.
      За  ней  --  нечёткий  силуэт  неопрятной  растрёпанной  старухи  со  свечой,  которая,  выслушав  то,  что  сказал  ей  приехавший,  быстро,  скороговоркой  и  невнятно  («под  знаменем  стою  я  красным»),  кивает, а  потом  негромко,  но  чётко  произносит:
      --  Багровым!
      Старуха,  глянув  вдоль  улицы  в  обе  её  стороны,  пускает  в  дом  стучавшего,  захлопывает  за  ним  дверь,  проворачивает  в  замке  ключ  и  оставляет  его  торчать  в  замочной  скважине.
      Но  мы  успеваем  проскользнуть  следом  за  приехавшим  господином  и  даже  заметить,  что  экипаж  не  уезжает,  а  остаётся  ожидать  своего  хозяина  возле  дома.
      Следом  за  гостем  и  старухой,  освещающей  нам  всем  путь  свечой,  поднимаемся  по  скрипучим  ступеням  грязной  деревянной  лестницы  на  второй  этаж.  Неожиданно  из-под  ног  идущей  впереди  бабы  с  противным  ором  выскакивает  кот.
      Старуха  зло  восклицает:
      --  Брысь,  поганец!
      Приехавший  же  в  экипаже  мужчина,  испугавшись  внезапного  появления  орущего  существа,  смешно  подпрыгивает  и  крестится.
       Кот  кубарем  скатывается  по  ступенькам  вниз,  а  перед  нами, наконец,  распахивается  дверь,  и  мы  оказываемся  в  притемнённой,  бедно  обставленной,  но  довольно  чистой  и  просторной  комнате.
      В  центре  неё  --  стол,  освещаемый  канделябром  из  трёх  свечей.  Он  накрыт  к  чаю  на  двоих. Огромный  самовар  сияет  начищенными  боками  и  распространяет  жар.  Посуда  на  столе  скромная,  но  абсолютно  целая  и  идеально  чистая,  однако  она  не  из  одного  сервиза,  разнокалиберная.  Безукоризненно  чиста  и  туго  накрахмалена  белая  дешевенькая  скатерть. На  столе  помимо  посуды  к  чаю,  вазочек  с  вареньем  и  мёдом,  двух  ваз  с  печеньем  и  конфетами  замечаем  бутылку  дорогого  вина  и  два  одинаковых  прекрасных  хрустальных  бокала,  что  заметно  контрастируют  с  остальной  небогатой  сервировкой.
      Отворив  дверь  гостю,  старуха  в  помещение  не  входит,  а,  пропустив  вперёд  мужчину,  затворив  за  его  спиной  дверь,  исчезает  с  наших  глаз.
      Навстречу  вошедшему  посетителю  из-за  стола  поднимается  господин  в  возрасте  около  тридцати  трёх  лет.
      Он  высок,  бледен,  подтянут.  Худощавое  лицо  с  маленькими  умными  глазами  украшают  круглые  очки.  Волосы  опускаются  ниже  ушей.  Лицо  могло  бы  показаться  и  красивым,  если  бы  не  было  таким  занудно-интеллигентным  с  каким-то  неприятным  недовольным  выражением  праведника  (портрет  Чернышевского  в  этом  возрасте,  но  это  не  Чернышевский,  разумеется,  просто  похож).
      Хозяин  комнаты,  явно,  не  беден,  одет  не  шикарно,  но  добротно  и  со  вкусом.  Перед  нами  интеллигент,  достигший  определенных  высот  в  своей  карьере.  Кстати,  он  совершенно  не  похож  на  обитателя  подобной  бедной  комнаты.
       Выйдя  из-за  стола  навстречу  гостю,  хозяин  первым  протягивает  руку  для  пожатия  и  говорит  негромко:
      --  Приветствую.  Рад,  наконец,  познакомиться  лично.  Как  прикажете  вас  звать-величать?
      --  Обращайтесь  ко  мне,  как  и  при  переписке,  «Граф».  А  как  называть  вас?
      --  Называйте  тоже,  как  и  тогда,  когда  переписывались,  «Профессором».
      --  Договорились.
      Хозяин  делает  приглашающий  жест  в  сторону  стола  и  произносит:
      --  Прошу  к  чаю,  Граф.
      Усаживаются.
     Профессор  берёт  бутылку,  уже  предварительно  вскрытую,  но  всё  равно  закупоренную  пробкой,  откупоривает  и  разливает  по  бокалам  вино.
     Прежде  чем  его  выпить,   Граф,  взяв  бутылку,  которую  Профессор  уже  поставил  на  стол,  рассматривает  этикетку,  и  уважительно-одобрительно  замечает:
      --  О-о-о-о!  Однако!
      Профессор  поднимает  свой  бокал,  холодно,  по  необходимости, улыбается  гостю:
      --  Ну-с,  со  свиданьицем!  За  личное  знакомство  и  продолжение  плодотворного  сотрудничества,  Граф!
      --  Я  надеюсь,  Профессор.
      Они   чокаются  и  с  явным  удовольствием  пригубливают  вино.
      --  Чаю?  --  с  вопросительной  интонацией  произносит  Профессор,  наливая  из  самовара  для  гостя  чай  в  чашку.
      Потом,  указывая  на  конфеты,  печенье,  мед,  варенье,  добавляет:
      ---  Прошу.  Мёд,  Граф,  рекомендую  особо.  Изумительный.  Прислали  с  оказией  друзья  из  Полтавы.
      --  Благодарю.  Очень  кстати.  Не  успел  поесть,  проголодался.
      --  Рад  угостить.
      Граф  открывает  принесенную  с  собой  папку,  достаёт  пухлый  конверт,  протягивает  хозяину  комнаты  и  говорит:
      --  Первое  и  главное,  Профессор.  Извольте  --  обещанные  деньги.
      Папку  Граф  снова  кладёт  рядом  с  собой  на  пустой  стул.
      Достаёт  из  кармана  портсигар,  папиросы,  закуривает  от  свечи.
      Портсигар  оставляет  возле  подсвечника.
      Хозяин,  пройдя  к  окну,  берёт  с  подоконника  и  ставит  на  стол  пепельницу.
      Гостя  мы  всё  время  наблюдаем  только  сзади.  Лица  его  не  видим,  но  невозможно  не обратить  внимания  на  смуглую  руку  с  приметным  перстнем.  Впрочем, наблюдательный  зритель  и  без  того  узнаёт  старшего  мужчину  из  самой  первой  сцены  фильма.  Во  время  этого  эпизода  мы  не  раз  специально  остановим  внимание  на  приметном  кольце  на  холёной  руки  аристократа.
      Усевшись  вновь  за  стол,  Профессор  скорее  утвердительно,  чем  вопросительно  произносит,  держа  в  руках  конверт:
      --  С  вашего  разрешения  пересчитаю  деньги.
      Граф,  до  этого  куривший  и  прихлёбывавший  чай,  ставит  на  стол  чашку  и  удивлённо  откидывается  на  спинку  стула,  но,  замерев  в  растерянности  на  мгновение,  очень  вежливым  и  «милым»  тоном   отвечает:
     --  О!  Разумеется-разумеется.  Извольте.
    Мы  вместе  с  курящим  и  прихлёбывающим  чай  гостем, наблюдаем,  как
Профессор,  с  редкой  скоростью, абсолютно профессионально, пересчитывает купюры,  а потом, сложив их  обратно в конверт, не  поблагодарив  своего  визави, отправляет  деньги  в  карман.
      --  Чем  вызвано  ваше   требование  срочной  личной  встречи,  Граф?  --  холодно  спрашивает  хозяин  комнаты.
      --  Сегодняшним  объявлением  крестьянской  воли.  Чем  же  ещё?
      --  А  от  меня,  собственно  говоря,  что  требуется?  Отменить  её?  Эту  волю?
       Граф  в  ответ  заявляет  довольно  холодно:
       --  Не  люблю  подобного  рода  шуток,  Профессор.  Не  понимаю  их.
      Помолчав  несколько  мгновений,  заканчивает:
      --  А,  в  связи  со  случившимся  сегодня,  хотелось  бы  подробнее  узнать,  как  работает,  посланная  вами  в  деревни  молодежь.
      Профессор,  вальяжно  раскинувшись  на  своём  стуле,  отчитывается:
      --  Отлично  работает. Посланные  нами  молодые  люди  незаменимы  в  деревне.  Ничего  не  требуя  для  себя  лично,  врачуют,  учат  детишек…  Бурная  деятельность  на  сплошном  энтузиазме… Между  делом  младенцев  из  горящих  изб  выносят…  Ведь  никто  не  знает,  что  избу  эту  подожгли  они  же… В  «русских  селеньях»  их  боготворят.
      Всё  это  было  сказано  в  таком  тоне,  что  граф  не  удержался  и  невольно   брезгливо  дёрнул  кистью  руки.
      Профессор  это  заметил  и,  холодно  улыбаясь,  с  удовольствием  продолжает:
      --  А  вот  чудесный  пример.  В  одном  селе  молодой  учитель  сначала  подстрекал  единственного  сына  старосты,  совсем  мальчонку,  самостоятельно  учиться  плавать,  а  потом  с  трудом  спас  его,  чуть  сам  не  утонул,  и  за  ухо  притащил  к  родителю.   Ребятёнку,  понятно,  он  теперь  враг,  зато  отцу  --  самый  дорогой  человек  и  друг… А  ещё  вот.  Интересно.  О  предотвращении  изнасилования  сельской  девки-красавицы…
      Граф  перебивает  резко  и  даже  несколько  грубо:
      --  Довольно.  Не  нужно  этих … подробностей. Увольте.  Вы  уверяете,  что  все  влиятельные  люди  в  деревне,  все  авторитетные  для  крестьян  личности … охвачены?
      --  Именно  это  я  и  хотел  показать.
      --  И  все  Ваши  люди  готовы  начать  действовать?   
      --  Уверяю  Вас. Они  готовы  были  ещё … позавчера…,  но  Вы  же  нас  удерживали… Поэтому  … сидели  тихо…
      --  Сегодня  уже  не  удерживаю.  Пришло  время  обсудить  все  подробности  и  начать  действовать.
      Вновь  отхлебнув  чаю,  зачерпнув  на  кончик  ложки  мёду,  Граф  продолжил:
      --  Кроме сегодняшней  встречи,  больше  мы  с  Вами,  Профессор,  видеться  лично,  скорее  всего,  не  будем,  поэтому  сегодня  же  следует  и  договориться,  как  нам  будет  нужно  в  дальнейшем  обмениваться  сведениями,  и  как  я  стану  передавать  для  Вас  деньги.
      --  Договоримся.  Согласен,  личные  встречи  в  дальнейшем  лучше  бы  не  допускать.
      --  А  сейчас,  для  начала,  нужно  подобрать  вдохновляющий  молодёжь  лозунг…
      --  Он  уже  есть. «К  топору  зовите  Русь».  Подойдёт?
      --  Мне  всё  равно.  Лишь  бы  им  подошёл. Сегодня  самый  подходящий  момент  для  того  чтобы  начать  взрывать  веру  народа  в  Царя-батюшку  и  звать  Русь  э … к  этому  самому … топору.
     Профессор  тоже  закуривает,  взяв  без  разрешения  папиросу  из  лежавшего  на  столе  портсигара,  выпускает  кольцо  дыма  и  поучающим  тоном  поправляет:
      --  Для  этого  любой  момент  подходящий.  Просто  сегодня  появился  хороший  повод.
     Граф,  пропустив  его  слова  мимо  ушей,  излагает  свои  требования:
     -- Начните  с  убеждения  народа  в  том,  что  нынешний  «Манифест»  и  «Положение» подложные…
      Профессор  кивает  и  уверенным  тоном  продолжает  развивать  эту  же  мысль:
      --  А  для  тех,  кто  их  не  примет,  не  станет  исполнять  барщину  и  оброк,  через  два  года  будет  истинная  воля  со  всей  причитающейся  землёй.  Эта  пропаганда  помаленьку  уже  велась  почти  весь  предыдущий  год.  Сейчас  её,  конечно,  нужно  развить  и  усилить.
      --  Знаю,  народу  поясняли,  что  воля  и  земля  ему  уже  дарованы,  но  помещики  уговаривают  Царя  повременить  с  их  оглашением. Но  подчеркните,  что  принявшие  «Манифест»  сегодня,  настоящей  воли  в  последствие  лишатся.  Надеюсь,  что  продолжение  развития  идеи  в  таком  вот  виде  воспримется  народом  легко.
      Профессор  в  ответ  хохотнул:
      --  Главное  --  грамотно  запугать. Учитывая  вековую  мечту  народа  о  земле  и  воле,  нами  тоже  было  решено  уверять  народ  в  том,  что,  всех  принявших  сегодняшнее  «Положение»  и  «Манифест»,  и  всех  их  потомков  ждёт крепостная  зависимость  навеки.
      Граф  заметил:
      -- Предлагаю  для  пущей  важности  пустить  слух  и  о  том,  что  принявшие  нынешнее  Положение  старики  будут  отправлены  за  Урал,  а  молодые  --  в  солдаты.  Деревни  же  будут  сожжены,  а  пепел  развеян  по  ветру.
      Профессор  с  сомнением:
      --  Ну,  это  --  очевидная  нелепица.  Вы  уверены,  что  она  пройдёт?
      Граф  убеждённо:
      --  Чем  нелепее  и  страшнее,  тем  чаще  воспринимается,  как  правда.  И  не  только  простым  народом,  но  и  представителями  культурных  слоёв  общества.
       --  Да  я  не  против  попробовать… Подадим  и  такую  идею.  Однако,  как  ни  прост  наш  народ,  но  и  он  понимает,  что  активное  сопротивление  обязательно  вызовет  негодование  властей,  что  может  привести  к … привлечению  солдат … Боюсь, что  с  первым  же  появлением  на  горизонте  военных,  народное сопротивление  сразу  прекратится…
      В  ответ  на  сказанное  Профессором  Граф  по-учительски  поднимает  указательный  палец  с  приметным  перстнем  и  наставническим  тоном  внушает:
      --  А  это  мы  обязаны  предупредить.  Народ  должен  быть  заранее  убеждён,  что  в  случае  бунта,  в  разе  появления  солдат,  не  следует  пугаться : те  в  свой  народ  стрелять  не  станут.  Ну,  для  острастки  сделают,  конечно,  три  предупредительных  залпа…  Чтобы  напугать.  Но  не  более.   А  в  толпу  стрелять,  ежели  и  станут,  то  только  порохом.  Не  велено-де  Государем  в  народ  стрелять.  Поэтому  только   запугивать  станут.  И  тут  народу  нужно  удержаться  и  устоять. Мы  должны  внушить  мысль  о  том,  что  они  не  должны  дать  себя  запугать.  И  вообще,  лучше  умереть,  чем  и  дальше  находиться  в  крепостной  зависимости,  тем более,  что  воля-то  дана…
      Профессор  согласно  закивал  головой:
      --  Я  много  думал  об  этом  и  тоже  пришел  к  похожим  выводам.  Полностью  Вас  поддерживаю.  Так  и  поступим. Сегодня  у  меня  соберутся  люди,  которые  руководят  теми,  кто  отвечает  за  действия  молодежи  на  местах.  И  я   все  разработанные  совместно  с  Вами  идеи  донесу  до  их  сведения.  Они  же  с  конкретными  заданиями  рано  поутру  отправят … всех  тех, … кто  и  передаст  наши  указания  молодым  борцам.  До  глубинки  «Манифест»  и  «Положения»,  оглашенные  сегодня  в  столице,  еще  дня  три,  а  то  и  дольше,  добираться  будут. А  когда  придут,  молодёжь  уже  будет  готова  действовать.
      Профессор  решительно:
      --  Ни  в  коем  случае  не  должна  призывать  к  бунту  молодёжь!  Нужно  действовать  только  через  представителей  авторитетных  в  деревне  крестьян.  Призывать  должны  только  крестьянские  вожди.  Молодежь  должна  остаться  в  тени.  Объясните  всем,  что  движение  не  будет  иметь  ценности,  если  поведет  его  молодёжь,  а  не  представители  народа.
       --  Это  понимание  давно  достигнуто.  Будьте  покойны,  Граф.  Иначе  бы  деятельность  молодых  началась  уже  давно.
      Граф  удовлетворен  и  говорит  довольным  тоном:
      --  Хорошо,  Профессор. Давайте  допивать  чай  и  освобождать  стол.  У  меня  с  собой  карта. Расстелем  её,  и  Вы  расскажите  мне  подробно  по  каждой  из  сорока  пяти  губерний,  где  будут  проходить  реформы,  о  крестьянских  лидерах  и  наших  молодых  борцах.  Поимённо.  Обсудим  всё   дальнейшие  подробно  шаг  за  шагом,  чтобы  Ваши  действия  не  шли  и  в  малой  мере  вразрез  моим  планам.
      Граф  хлопает  рукой  по  принесенной  с  собой  папке:
      -- Тут  у  меня  подробнейший  план.  Всё  конкретно  и  чётко.  Обсудим  его,  подредактируем,  и  я  оставлю  его Вам.
      --  Отлично.  Люблю  конкретные  планы  и  чёткие  мысли.
      Они  обращаются  к  сладостям  и  чаю,  а  мы  вновь  оказываемся  на  улице.