После окончания школы дневник

14 июля 1966 года.

Был очень большой перерыв в моем дневнике. Не до дневника было...
Сейчас возвращаюсь домой из Москвы. Поступал на мехмат МГУ, получил две тройки и решил дальше не продолжать…

25 сентября 1966 года.

Сегодня - воскресенье. Вечереет. У меня - свободное время и я решил основательно дописать дневник. Веду его с очень большими перерывами – очень не хватает времени…

Завтра уезжаю в третий раз сдавать вступительные экзамены, в этом году я перебрал много профессий. Начал с летчика, потом попробовал поступить на механико-математический в МГУ, затем – на математико-механический в ВГУ и, наконец, теперь пытаюсь поступить на геолога.

В дневнике я ничего не писал о лете, вернее, о своих «деяниях» на протяжении двух его месяцев - июля и августа. Сейчас привожу в порядок свои воспоминания об этом периоде моей жизни.

…Так вот - второго июля я уехал в Москву, поступать в МГУ. Провожал меня туда папка - из дома, в поезде и до самого университета. На прощанье в скверике, что по пути к университету, расположившись прямо на газоне, «прикончили» мы с ним под московскую газировку и хлеб московскую банку сгущенки, которая в наших краях считается большим деликатесом, после чего распрощались сердечно.

Поселили меня шикарно - в общежитии главного корпуса МГУ, в блоке из двух комнат и душевой, с тремя сожителями-абитуриентами.

А далее… очарованный столицей, прогулял я почти все ее время по ее прекрасным улицам.  Ведь стационарно в Москве я был впервые, от магаданских проездов через нее у меня сохранились только смутные детские воспоминания о вокзалах… А тут попался мне спутник из нашего блока, такой же романтик, как и я, и гуляли мы с ним по прекрасной и удивительной Москве иногда до самой поздней ночи!

В итоге, на вступительных экзаменах получил я две тройки - по устной и письменной математике - с чем и вернулся домой…

Как потом оказалось, надо бы мне сдавать и далее – физику и сочинение, и взять экзаменационный лист даже со сплошными тройками для поступления в Воронежский университет, и я бы поступил, но я не стал этого делать – уж очень соскучился по дому. Это произошло еще и потому, наверное, что никогда раньше я не бывал так долго без домашней обстановки и без друзей.

В Москве, правда, я очень быстро сошелся еще с тремя ребятами, из нашего блока, абитуриентами. Двое из них были из одного города - из украинской Винницы, Андрей и Ленька. Третий приехал из Подмосковья - из Коломны.

Это были очень умные ребята. Из них бы, наверняка, вышли ученые. Я еще не встречал подобных, хорошо разбирающихся и в науке, и в жизни, юношей. И не всегда даже понимал полностью то, о чем они между собой говорили. Очевидно, что математику они знали гораздо лучше меня, особенно Андрей.

Правда в спорах с ними, мне казалось, что я не очень отставал в обсуждении деталей и элементов этой науки. Это был очень большой плюс моей самостоятельной работе, отмечу, не скромничая. Ведь то, что я буквально «выудил» из каждой подробно изученной мною книги по математике, им преподносили «на блюдечке» преподаватели в математических школах при институтах. Наверное, поэтому я отличался от них более уверенной логичностью своих рассуждений.

Москва стала для меня подлинным распутьем на дороге моей жизни. Сейчас даже и не представить, до чего у меня в Москве иногда было тоскливое настроение. Математика меня явно не устраивала по жизни… И кем же я только не передумал стать, пока ждал результата по письменной - даже сельским учителем по физкультуре…

Дни, проведенные мною в Москве, то летели с «трехмаховой» скоростью, то ползли стрелками скучных часов – психологически, скорость времени в Москве была явно иная, чем дома, и очень неравномерная.

Но вот промелькнули московские улицы, шоссе... Не несут меня больше ступени чудо-лестницы метро, и лифт университетский без меня, кажется, не «летает». Да и существует ли без меня Москва?! Кажется, я влезаю в дебри метафизической философии, но именно так я сейчас это представляю.

Пока я не побывал в Москве, для меня она вроде бы как и не существовала… Но вот я встретился с ней - и не стало для меня лучше и красивее города!

Не правда, что Москва очень однообразная, пыльная и серая - как считают некоторые. В многолюдье, в массах людей нужно различать «элементарные частицы» - маленькие общества по интересам, объединенные общностью взглядов.

Надо «квантовать» общество, чтобы понимать людей в целом, а значит и Москву! Кто был только в ее центре, в ГУМе, в Кремле - тот не видел Москву и ему невозможно правильно судить о ней. Сейчас я с такой грустью вспоминаю о московских днях… Как мне хочется сейчас, чтобы я в ней учился. Но помню также,  как однажды получил письмо из родных пенат, от Любы, - мысленно, я горячо целовал ее из далекой Москвы!

А после своего второго неудачного поступления - на математико-механический факультет в Воронежский университет (где я повздорил с принимавшим экзамен молодым преподавателем, утверждая свою точку зрения на одну из проблем математики) - я решил идти в армию, и устроился до призыва на работу помощником печника.

Печник этот очень опытный и искусный, у него много заказов, и он с удовольствием взял себе в подручные такого молодого, сильного и умного человека, выпускника средней школы с серебряной медалью, то есть – меня. И мне показалось очень интересным его ремесло - тут и практическая математика в расчетах кладки конкретной формы печи и физика интересная в функционировании дымохода. Словом, мы пришлись друг другу.

А все свое свободное время, то есть вечера, я посвящал свиданиям с Любой. Но заметил, что она как-то прохладнее стала ко мне относиться, особенно - когда я поделился с ней своей «радостью», что совсем и неплохо, что я не уехал получать высшее образование, потому что теперь у меня больше времени для общения с нею.

Потом я понял, что сильно проигрываю в глазах Любы перед поступившими в ВУЗы своими одноклассниками, потому что они встали на твердый путь в жизни, а я пока болтаюсь по жизненным перипетиям по собственной же вине. Наверное, если бы я сейчас учился в университете, Люба, хотя бы и беспокоилась из-за нашей вынужденной разлуки, но гораздо лучше относилась к своему перспективному молодому человеку…

Заметил я, что и отец мой погрустнел. В открытую, он не высказывал свое недовольство создавшимся положением -  тем, что его сын, бывший лучшим учеником школы, работает сейчас помощником печника и готовится служить в армии. В то время, как многие мои друзья, даже отнюдь не блиставшие школьными успехами, смогли вовремя собраться и поступить в высшие учебные заведения…  И, наверное, в глубине души он винит в этом мое любовное увлечение…

Однажды вечером он был необычно молчалив, потом подошел ко мне, собиравшемуся на очередное свидание с Любой (которое могло и не состояться, потому что Люба теперь нередко и не выходила, ссылаясь на большую занятость по учебе) - и протянул мне газету.

- Вот, посмотри, Юра – сказал он грустно, но с надеждой в голосе:
- Оказывается, есть еще возможность поступить в университет - на геологический факультет Воронежского университета – правда, на заочное отделение, но с заочного в армию сейчас не берут…

И тут, наконец, до меня дошла вся тягостность его душевного состояния, его недвусмысленное положение, как отца бывшего лучшего и не поступившего никуда  ученика - как сложно ему находиться с этим среди своих коллег-учителей...

Я взял из его рук газету - это была областная «Воронежская правда», на последней странице ее, действительно, было объявление о вступительных экзаменах на заочное отделение Геологического факультета ВГУ. До их начала у меня в запасе оставалось всего десять дней.

И я решительно отложил свои сборы на свидание.

- Ладно, я завтра же выезжаю в Воронеж.

- Вот и хорошо, Юра – обрадовался отец: А жить будешь на моей старой студенческой квартире, я напишу хозяйке рекомендательное письмо.
«Так даже лучше – подумал я: минимум контактов с разлагающей меня окружающей средой».

Подготовку к первому вступительному экзамену на отцовской студенческой квартире я провел, как старый монах в келье. Отлучался только в столовую близ находившегося пединститута, в котором у меня не было знакомых. А иногда мою трапезу составляла просто буханка свежего хлеба с сахаром и водой.

Первый экзамен был по физике - я «прошерстил» все школьные учебники и абитуриентскую литературу по физике несколько раз, сделал наиболее важные выписки для повторения. Задачник по физике тоже полностью «прорешал».
Утром перед самим экзаменом съел целый лимон - это мобилизует, и поехал в университет.

Экзамен был своеобразный по форме - письменно-устный, несколько задач, которые нужно было решить и рассказать материал из использованных при их решении разделов физики. Все задачи я решил, а одну - даже собственным оригинальным способом, что с удовлетворением отметил принимавший экзамен преподаватель; он не стал меня долго «пытать» и поставил «отлично». Когда с формальной стороной оценки моего успеха было покончено, я радостно спросил у него:

– Так, значит - я уже поступил?
- Почему это? - удивился преподаватель, передавая мне мой экзаменационный лист: Ведь это только первый экзамен.
- Но у меня же – серебряная медаль!
– Правда?! – еще больше удивился преподаватель (наверное, он впервые видел перед собой медалиста, поступавшего на заочное отделение геолфака):  Ну, тогда я вас от всей души поздравляю!
И даже крепко пожал мне на прощание руку.

Позже мы встречались с ним в коридорах университета, и всякий раз узнавали друг друга и дружелюбно здоровались.


 25 декабря 1966 года

Да здравствует жизнь на Земле!

Опять в моем дневнике был большой перерыв. Все некогда-некогда...

Сегодня воскресенье. Хотел паять коньки, да выключили свет...

Начну основательно готовиться к экзаменам (моей первой сессии на заочном отделении).

Надо как-то выработать у себя привычку во время выполнения важных дел думать, в основном, об этих делах. Сейчас нужно забыть обо всем - думать только об экзаменах. Это – до 24 января, примерно. Потом буду устраиваться на дневное. Пойду разговаривать в деканат. При случае можно будет напомнить им фамилии уже принятых воронежцев, бывших моих однокурсников-заочников… Побольше напористости - и дело будет сделано. В наше время большая вероятность побеждать именно этим качеством.

А пока – на время забыть про желанное дневное отделение. И думать только об экзаменах!

Под Новый год поеду в Воронеж. Если Люба поедет со мною, то праздник, по всей вероятности, пройдет превосходно. Но тут много зависит от погоды, транспорта до станции и другого…

Скоро юбилей нашей с ней дружбы. Много или мало? – И много и мало! К 21 января буду слать ей поздравление. Ведь я ее люблю.


30 января 1967 года

Сегодня понедельник. Тяжелый, говорят, день. Хотя я не суеверен, но мне тоже тяжело – кажется, у меня начинается грипп. Болит горло и появился кашель.
Наверное, я простудился, а, может быть - заразился от Любы, ведь, когда мы в пятницу с ней пылко целовались, она еще окончательно не выздоровела…

Ну, ничего - посижу дня два дома, и может быть все пройдет.

Кстати, я забыл совсем написать про Новый год, а уже почти месяц прошел.

Тогда Любу родители все-таки отпустили в Воронеж, официально – в гости к старшей сестре, которая была моей одноклассницей и сейчас училась в Воронежском пединституте.

Но погода преподнесла сюрприз – весь день перед нашим отъездом в Воронеж была сильная пурга, дороги замело и о поездке к поезду на машине не могло быть и речи… Но Любина мама договорилась на своей работе и ей дали напрокат «экипаж» - сани с лошадкой, а мой папка подрядился возчиком...

Он уложил нас с Любой в сани, устланные душистым сеном, и накрыл двумя тулупами, так что наружу торчали только наши носы. А сам уселся впереди - и сани полетели по снежной равнине!

Дорога едва угадывалась по лесополосе. Был поздний вечер. Пурга стихла, понемногу прояснилось небо, вышла полная луна. Вид был сказочный! Мой отец проявлял деликатность, внимательно смотрел на дорогу и к нам почти не оборачивался, так что мы были предоставлены самим себе и полностью наслаждались прекрасной ситуацией…

Вчера в клубе показывали очень хорошее кино «Иду на грозу», но мы не пошли. Подругу Любы Галку не пустили в кино и солидарно с ней мы с Любой тоже ушли.
Я выпросил у папки ключ от школьной мастерской – якобы, поискать там кружок от фотобачка, вчетвером замкнулись изнутри и «дружили», если это можно так назвать. Я еще рассказывал какие-то «воронежские» пошлые анекдоты, от которых мне сейчас не по себе - это потому что был пьян.

Когда же придет письмо из деканата? Жизнь здесь дома какая-то серая. Наверное, потому что я почти все время один.


17 февраля 1967 года

Ну, началась моя жизнь студенческая-очная!

Вопреки моим опасениям, в деканате возражать не стали и сразу согласились перевести меня на дневное отделение. Еще бы – ведь я сессию сдал на «отлично»!

И даже посоветовали мне еще более подходящий вариант – перевестись на геофизическое отделение. Наверное, изучили мой аттестат и увидели, что я весьма горазд в точных науках. Я согласился, конечно, и получилось - лучше не придумаешь!

Если в геофизике, действительно, интенсивно применяются математика и физика, то, получается, что я, наконец-то, нашел свою профессию! А знатоки говорят, что математику на геофизическом отделении изучают почти как на матмехе, а физику – почти как на физфаке. 


18 марта 1967 года

Пишу свое очередное письмо студента к Всевышнему.

Сегодня день прошел неплохо, поскольку я нигде не поддал. Я уже больше полутора месяцев живу и учусь в Воронеже. Трудно вообще-то учиться… Раньше, до перевода на очное я представлял свою жизнь по-иному, более свободной  что ли.

Вообще-то, свобода у меня полная, но приходится самому укрощать себя в некоторых порывах.

Понемногу начинаю понимать жизнь и людей. Ни с кем пока еще особенно не сдружился, хотя ребята есть хорошие в группе, кажется. Вот бывший староста, наверное, неплохой или даже очень хороший товарищ. Я немного-то завидую их дружбе с другим нашим одногруппником.

Позавчера ходил "устраиваться" в баскетбольную секцию и потерпел полный провал…
Пока я носился под кольцом и «финтил», тренер подметил все мои технические ошибки, подошел ко мне и сказал прямо:
- Так вот, больше не приходи. Играть ты не умеешь…
А на мое «почему» отрезал:
- Наверное, в школе не научили.

Вот так-то. Ну, ничего – со спортом еще не покончено. Весной буду бегать кроссы, заниматься легкой атлетикой. Зимой – лыжи, мне очень нравятся, каток, коньки. Хочется мне быть сильным, ловким и смелым!
Ладно, еще когда-нибудь напишу. Надо спать.


15 апреля 1967 года

Вот и заканчивается первый курс. Осталось учиться две недели ровно. Сейчас, отрешась от своих «геологических мыслей»,  пишу дневник. Писать – для этого все-таки, наверное, нужно вдохновение, а не принуждение. Сейчас таким вдохновением для меня является навеянное строками этого дневника прошлое.

А причина вообще-то здесь, наверное, даже иная. Я уже не знаю, что и думать о Любе. Почему она не пишет - может быть, это просто какая-нибудь неполадка с почтой, хотя это очень маловероятно, но хочется верить, что это так. Или, неужели - она перестала верить мне или, может быть, сама увлеклась кем-нибудь?! Это конечно ее личное дело, и не мне ее за это судить, но мне кажется, что я, все-таки, имею право хоть немного корректировать, что ли, ее жизнь.

Если что-то случилось, то надо было бы написать… Я терпеть не могу тех людей, которые что-то умышленно скрывают… Ну, а с Любой мы ведь договаривались сразу сообщать обо всех своих личных делах - поскольку мы с ней дружим. Обидно становится, что она совсем ничего не поняла, о чем я ей говорил.

В чем же причина - основательно я про это узнаю, когда приеду на Первомай домой.
Может быть, она узнала совсем в ином пересказе, как я отмечал 23 февраля? Но на вечеринке же ничего особенного у нас не было, притом я был там, как говорили, «человек новый» и то, что я заночевал на квартире у сокурсницы, вовсе не означает, что я увлекся другой…

Нет, первый я никогда не отойду от нашей дружбы, но если уже пошло на то, что Люба ушла от меня, то придется сделать все, что я обязан в этой ситуации - уйти из ее мира. Но веру в настоящую любовь во мне не убьет никто и никогда!

В нашем атомном, суровом и трудном веке поиски и исследования, все наши стремления и испытания должна питать только беззаветная, почти воплощенная в человеке в виде его безусловного рефлекса искренняя любовь к людям. Только, питаемое этой любовью, может человечество прогрессивно развиваться.

Сейчас я буду цитировать одного молодого журналиста, хотя в первом параграфе своей Великой Формулы Жизни я отказался от подражания, но тут ничего не могу поделать с собой. Перед этими словами я преклоняюсь: «… сильный молодой мужчина должен видеть землю, должен работать на земле, чтобы научиться любить людей и быть добрыми к ним. А уже потом мы имеем право любить одного человека…»

6 августа 1968 года

Вчера вернулся с Крымской практики. Добирались вчетвером по черноморскому побережью Крыма и Кавказа, путешествуя заодно. От Поти свернули к Тбилиси, где переночевали прямо в парке на скамейках. Затем – по Военно-Грузинской дороге, далее - через Кисловодск, родной город Лехи, а из Кисловодска – по домам поездами. Когда-нибудь нужно будет написать подробно про это интереснейшее путешествие…

Вернулся худой, как велосипед, потому что денег у нас было – по два рубля на четверых в сутки. Да еще для «кутежа» в Тбилиси заначили, из этих же денег.
Дома все были очень рады моему возвращению, потому что уже и не чаяли… Вестей-то не было никаких.

Днем неожиданно увидел Любу, она как бы случайно приходила в наш район по какой-то надобности со своей подругой Галкой. Люба неподдельно обрадовалась, увидев меня. Договорились встретиться вечером на нашем заветном месте.

Люба была в этот вечер необычайно нежна ко мне, а разговоров у нас набралось – на всю ночь.

Глубокой ночью мы лежали с ней рядом на теплой земле и наслаждались нашей близостью и видом сочного летнего неба… Как вдруг произошло знамение.

Сначала из одной звездочки посреди неба посыпались искры, потом эти искры умножились числом и превратились в длинные стрелы, исходящие из той же одной точки на небе. Потом этих стрел стало так много, что они слились в одно сияние и все небо засветилось, словно на небе вдруг появилось Солнце размером с само небо!

Это сияние длилось некоторое время и затем стало угасать, уходя к краям неба, к горизонту. И вновь вернулось прежнее небо с яркими звездами.
Мы прижались друг к другу и лежали молча, ошеломленные произошедшим небесным знамением.

- Юра, а что это было? – наконец, прошептала Люба.

Я долго думал, но так и не находя объяснения этому чуду природы, предположил:

- Это, наверное, салют в честь нашей встречи, после нашей долгой разлуки!

- Как это было красиво! – восхищенно воскликнула Люба.


Потом в учебнике по астрономии я прочитал, что это был всплеск метеоритного потока – «звездный дождь» под названием «Персеиды», но чрезвычайно интенсивный - настоящий «звездный ливень».