След на земле. Кн. 1, ч. 2, гл. 37 Колхозная печат

Глава 37.  Колхозная печать

1
    Задумка друзей Шурки Змея и Толика Сладенького отомстить виновникам гибели Егора притормозила. После того, как им удалось поссорить сватов Ольгу Кузьминичну и Решетниковых, переведя Макаркинскую стельную корову из стойла хозяйки на подворье главбуха, толковых идей для мести остальным участникам у них не находилось.
    Зато конфликт между сватами разросся до состояния войны. Зловредная Ольга на каждом шагу поливала своих новых родственников грязью и проклинала тот день, когда они появились в  Красавских Двориках. Злилась она и не щадила свою подружку-соседку Прасковью за то, что та подсунула ей эту дурацкую идею с женить-бой,  и фактически сосватала Ивана, её единственного племянника, к этой ленивице, бухгалтерской дочке Маринке. Не могла простить и себе, что пообещала молодожёнам свою любимицу Апрельку, что не захотела опростоволоситься на свадьбе перед этими куркулями Решетниковыми, выложившими в дар огромные деньжищи. «А как теперь без неё, любимицы жить?  Столько надежд с ней связывала, столько любви вложила в неё, растила, как родное существо, а её просто в раз спёрли со двора и присвоили эти оглоеды, которые в скотине ни хрена не понимают и не умеют с ней обращаться. Сволочи! И я - дурища набитая. Кто меня за язык тянул с этим подарком? Пообещала бы лучше им кабана Ваську. Без мяса, да без сала я как-нибудь перебилась бы с полгодика, пока нового не вырастила, а вот без такой породистой тёлочки мне и жить не интересно.  А всё это она, сватья толстожопая. Сам-то бухгалтер готов был уступить, вернуть тёлку с телёнком обратно, но эта барыня колхозная заартачилась…. Бог ей, видите ли, послание сделал…. «Мы у тебя тёлку не воровали…. Николая, вообще, в эти дни дома не было…» - вспомнила она слова Татьяны Васильевны. «Так я вам и поверила. Поди, подговорила кого-нибудь. Да только кого она в деревне-то знает? Неужто, в самом деле, Бог меня наказал, а их так уважил? – Ольга сжалась от этой мысли. – Против Бога, конечно, не попрёшь. Аукнется ещё горше. А что будет, если племянничек дорогой узнает о нашей ссоре? Как он глянет на эту распрю? Вдруг и он меня станет осуждать, за то, что я вознамерилась вернуть мою любимую тёлочку? Он же у меня единственная родная душа на всём белом свете остался. Мои-то, уже все поумирали. Одна век доживаю. Неужто, и Иван ещё отвернётся? Помру, ему же всё достанется. А если рассорюсь с ним, то кому? Колхозу? Ни за что! Шиш они от меня получат. Почувствую, ежели, смертушку, сначала сожгу всё к едрени-фене, а потом уж и сама…. Хотя, что после меня ценного останется? Дом? Так ему сто лет скоро будет. Зорянка, моя старая корова? Так она уже совсем никудышняя. Миску молока не надоишь. Вся надежда была на телочку мою, Апрельку. Она уже и телёночка принесла. А теперь они у этой суки бестолковой, которая и ухаживать то за скотиной не умеет».
    Рассуждая, таким образом, о своей дальнейшей жизни, смиряясь с неизбежностью потери, она поглядывала через забор на соседское подворье, где увидела Прасковью и Семёна. И он и она за какой-то месяц-полтора сильно сдали. Его-то ещё почти месяц в кутузке продержали. Никто не верил, что он вернётся. Но вот вернулся, а жизни-то, всё равно, уже нету. Он и стричься и бриться перестал и походил на Робинзона Крузо, во всяком случае, колхозники стали так называть его за глаза. А она… как семидесятилетняя старуха стала. Сгорбилась, сморщилась, кажется и голос совсем потеряла. А была такой говорливой до свадьбы-то. Вот уж кого Бог наказал-то. Да, так им и надо. Если бы не она, со своим предложением женить Ивана на этой смазливой бухгалтерской дочке, может, ничего этого и не было бы. И Егор бы жил-поживал и тёлочка моя симментальская  при мне бы процветала. Чужое горе действовало на Макаркину успокаивающе.
    Подобно Ольге, о старших Никишиных рассуждала почти вся деревня. Они стали добровольными отшельниками после исчезновения сына. Ни с кем не общались и жили по привычке, поскольку на них были ещё дети. Винили их и Егоркины друзья, но встречая их, понимали, что наказаны они были с лихвой.
Ненаказанными за смерть друга, по-прежнему, оставались председатель сельсовета  Васяев и председатель колхоза Акимочкин. Друзья и не подозревали, что между ними давно идёт подпольная борьба. Еще с начала образования колхоза уполномоченный райкома партии Титов, задвинул председателя сельсовета на второй план и даже вынудил того выполнять обязанности бухгалтера колхоза. На первых порах, это была вынужденная мера, поддержанная председателем райисполкома, но к управлению Васяев не допускался, а имел лишь право совещательного голоса, которым Титов совсем не пользовался. Позже, в 1935 году,  в результате земельного деления и появления нового районного образования в поселке Макарово, а также со снятием с председателей Акимочкина и гибелью Титова, власть Васяева, которому покровительствовал переехавший в Макарово председатель райисполкома Ерошин, стала укрепляться. Теперь он стал главным в деревне, а в его подчинении находилась и сила, в лице сельских исполнителей, то бишь, местечковой милиции. В эту компанию переметнулись бывшие колхозные активисты Тимонечка, Захарка Кошелев и даже Спиридон Спивак, исполнявший обязанности председателя колхоза после свержения Акимоч-кина, но в итоге позже снятого Титовым.
    С появлением нового уполномоченного райкома партии Колюжного, на место председателя вновь вернулся Костька Акимочкин. Тот, памятуя принципы прежнего правления, захотел тех же властных полномочий, но Василий Александрович Васяев свою власть на этот раз уступать не собирался. Он решительно дал понять Костьке, что главный в Красавских Двориках он, коммунист с большим большевистским стажем. Акимочкин рассчитывал на поддержку Колюжного, которую тот ему обещал, но фактически ничего поделать не мог. Костька ждал своего момента, а пока к открытой конфронтации с Васяевым не переходил. Ну, а по мелочам, каждый норовил подставить ножку другому, и держал за пазухой камень, чтобы в удобный момент врезать сопернику побольнее. Хотя пили, по-прежнему, вместе и на пару гнули хребты непокорным колхозникам.  Вместе встречали и провожали инспектирующее начальство, улыбаясь друг другу и процветая на своих постах.
    Шурку Змея и Толика такое положение не устраивало. Считая их причастными к гибели Егора, ведь оба принимали участие в сватовстве Марины за приезжего старшину, они строили планы мести, считая главной задачей, поссорить их друг с другом. Да так поссорить, чтобы меж ними разгорелась гражданская война. Пусть бы даже поубивали друг дружку. Но подходящие мысли пока не приходили.
    - Ну, Толик, в конце концов, когда эти паразиты будут наказаны? Скоро снег с полей сойдёт и придётся хоронить Егорку. Что же он останется не отомщенным? Мы же с тобой слово дали, - частенько набрасывался на друга Шурка.
    - А чего сам до сих пор ничего не предложил? Что один я должен отдуваться и выдумывать? – возмущался Сладенький.
    - Конечно ты, Толик. У тебя голова светлая и умная, не то, что у некоторых. А я уж, больше по части исполнения твоих задумок буду. Эти сволочи довольные ходят, козни мужикам строят, а мы всё никак не разродимся. Васяев же и нас с тобой оскорбил. Хотел, чтобы мы окочурились от холода в этом амбаре. Червонцем решил откупиться, паразит. Ты давай ему двойную кару придумай.
    - Если ему двойную, - отозвался Толик, - то этому гнусу, Костьке, нужно тройную кару придумать. Я ему плётку-то никогда не забуду. Жаль, свололчь, не сгорел на пожарище. Каждый раз выкручивается, бестия. Поэтому придумать так нужно, чтобы на сей раз он с крючка не соскочил.   
    - Я не возражаю. Придумывай. Только не тяни, апрель на носу. Наброски то какие есть?
    - Кроме главной идеи поссорить их, как Макариху и Решетниковых, пока нет мысли. Ведь и ссора должна быть на смерть, а не как у баб. Нужно им дуэль организовать, как в былые времена. Помнишь Пушкин и Лермонтов на дуэлях погибли.
    - Скажешь тоже. Сравнил этих убогих с великими Пушкиным и Лермонтовым. Эти болваны, кроме как доносы писать и обвинять неугодных мужиков в антиколхозной и враждебной деятельности, ни хрена не могут. Они даже морды набить друг другу не способны. А ты говоришь, дуэль.
    - А что, если и мы на них кляузу напишем и обвиним во враждебной деятельности? – вскинулся воодушевлённый пришедшей идеей Толик.
    - Да кто тебе поверит? Тебя же за цугундер и зацепят. Мол, клевету на партийное и колхозное руководство, наводишь.
    - Так можно написать от имени Акимочкина на Васяева, или наоборот.
    - Мысль, конечно, перспективная. Но что, если там, в НКВД, начнут разбираться и вызовут автора письма к себе. Любой из них скажет, что не писал на друга доноса. Тогда сравнят почерки. Поймут, что и правда клевета и станут искать клеветников. Откуда письма? Ясное дело, из Красавских Двориков. Кто там у нас грамоте обучен? Ну и жди, чем кончится. С этими свинорылыми мордами ничего, а нам хуже будет, - рассуждал Шурка, расхаживая по комнате. – Вот, если бы проверить не могли, а нашей кляузе там поверили, тогда бы малина с сахаром на сердце созрела.
    - А что, если тогда не письмо отправить, а телефонограмму. Позвонить по телефону, как будто из райкома, и передать телефонограмму, что, мол, такой-то, а лучше Акимочкин, подозревается во враждебной деятельности против социалистического строя. Помнишь, нам из газеты зачитывали. Ну, в этом роде и передать. Велим принять меры по задержанию и доставить в НКВД для наказания. Кто проверять будет? И подписаться именем известного следователя.
    - Здорово, Толик! Я же говорил, что у тебя котелок варит. Только откуда звонить будем?
    - Так из правления колхоза позвоним. Теперь же у обоих председателей свои телефоны: у Акимочкина в правлении колхоза, а у Васяева в соседней избе, в сельсовете. Наша задача проследить, когда из правления колхоза все уйдут, залезть в кабинет Костьки и позвонить в сельсовет Васяева. Там наверняка будет дежурить кто-то из исполнителей. А они пьяные там дежурят. Хрен поймут, откуда звонят, а телефонограмму примут и побегут к Васяеву докладывать, что есть распоряжение арестовать Акимочкина и доставить в райцентр, как врага народа. Вот тут-то и будет хохма. Думаешь, будут они перезванивать и разбираться, правда, или нет?
    - Так и порешим. Вход в кабинет председателя колхоза я тебе обеспечу. А ещё думаю, на всякий случай, для страховки, чтобы Васяев всё-таки не смог перезвонить и уточнить достоверность телефонограммы, нужно нарушить телефонную связь с районом.
    - Тоже правильно. Тогда и фамилию подписавшего телефонограмму можно будет указать любую вымышленную.
    - Давай тогда сочинять текст этой телефонограммы. Так, чтобы Костьке было на сей раз не отвертеться. А коли и отвертится, то уж зуб на Васяева такой заимеет, что тому от Костькиных укусов точно худо придётся.

2
    В период межсезонья, поздней осенью, зимой и ранней весной, когда полевые работы в колхозах не проводились, субботы для колхозников считались особенными, банными. По субботам мужики и бабы наводили в хозяйствах порядок, делали уборку, устраивали стирку, мылись семьями в баньках, у кого они были, или в корытах, лоханях,  пересеках, у кого бань не было. После помывки мужики, пропустив за трапезой чарку-другую самогонки, с наступлением темноты собирались у кого-нибудь  из соседей поточить лясы, потолковать о делах насущных. Темы разговоров были разными. В основном обсуждали те или иные поступки односельчан, промывая косточки тем, кто заслуживал, по их мнению критики. Политических тем старались избегать, но так или иначе, боялись возвращения голод-ных тридцать второго и тридцать третьего годов, когда почти пол-деревни вымерло от голода. Многие искали возможность уехать на заработки в город, но получить справку о выходе из колхоза, или выписке из деревни было поистине невозможно. Только молодёжь имела такую возможность, но для этого у них должно было быть направление на учёбу. В городе без справок принимать на работу деревенских жителей категорически запрещалось.
    В семьях, где мужики занимали более выгодные и доходные должности, где такой проблемы не стояло, обсуждались вопросы повышения благосостояния в виде покупки в хозяйство какой-нибудь скотины или животины.
    На сходке у Сафона, где завсегдатаями была верхушка колхозного и деревенского правления, в лице обоих председателей, старых и новых колхозных активистов разговоры  чаще всего велись о бабах. Обсуждались и старые, и молодые. Все их достоинства и недостатки. Пьяный трёп перерастал зачастую в споры и похвальбу о своих похождениях, сравнении какая из баб сговорчива и уступчива к любовным утехам. Самым признанным оценщиком считался Костька Акимочкин, большой любитель лезть под чужие юбки. По его словам, и это часто находило подтверждение, он протаранил больше двух десятков Красавских баб и девок.
    Как-то на одной такой сходке, во время очередного пьяного обсуждения Костька похвастался на спор, что сможет «чпокнуть» любую бабу, даже замужнюю, даже если муж при этом будет в деревне, то есть не в отъезде.
    - Ну, это ты загнул, Акимыч, - стал посмеиваться над Костькой завистливый Васяев, - ты, конечно, кобель известный. Одинокую бабу поставить раком смогёшь, за посул какой или угрозой «чпокнешь», но жизнью рисковать не станешь, чтобы при мужике ейном свою кобелиную повадку справлять. Разве, что Дарью Мозыкину, когда ейный на дежурстве лямку тянет. Так Дарья кому хочешь даст, она баба любвеобильная.
    Собравшиеся на толчке мужики одобрительно засмеялись, поддерживая Васяева, чем спровоцировали  Костьку на доказательство своей правоты. Акимочкину особенно не понравилось, как ехидно посмеивается сидящий напротив Тимонечка, его бывший друган,  отношения с которым заметно разладились за последнее время. Открытого конфликта между ними не было, но и радушия совсем не осталось. Тимофей при первой возможности переметнулся под крыло председателя сельсовета и уже давненько даже не приглашал его к себе в гости.
    - Ты, что Тимоха, щеришься? Ты же меня лучше других знаешь. Всего может, две-три бабы, уломать не удалось и то, поди жалеют, дуры, - пьяно стал доказывать Костька. – Ты вспомни, как ты уговаривал меня не портить твою Маринку, когда она ещё в девках была. Чпокнул бы её тогда, с кем бы ты сейчас миловался? Такой пышнотелой бабенки, как твоя Маруха в нашем районе не сыщешь.
    - Ты мою женку не трогай. Плетёшь тут ерунду, похваляешься. Хрен бы, когда моя Маринка тебе уступила.
    - Еть, едрёна вошь. Да твоя Маринка не раз мне глазки строила. Она и до вашей свадьбы, и после не раз на меня голодно поглядывала. Видать ты, Тимоха, с трудом свою ублажаешь. Ты если что, зови на помощь не стесняйся.
    На эти слова все дружно засмеялись, введя Тимонечку в затаённую нервозность. Он хорошо помнил, что Костька криво посматривал на его жену, а та действительно отвечала ему благосклонностью. Во всяком случае, неприступную, из себя не строила. И ублажать ныне ему тоже стало не легко. Не потому, что он не мог, а потому, что его женка всё чаще противилась близости под разными предлогами. Остыла, наверное, к любовным радостям. Но разве ж можно в этом признаваться другим, да ещё на пьяном толчке. Совсем засмеют. А Костьке только дай позубоскалить. Скоро вся деревня смеяться будет.
    - А что, Марина Ильинична, женщина уважаемая. Строгая, себя блюдёт и мужа своего, уважает, - вступил в разговор Василий Александрович. – Такая женщина тебе, Константин Акимыч не по зубам, вернее не по херам, будет. А значит, и слова твои, тоже похвальба пустая.
    - Пустая, говоришь? – Костька, как ужаленный подскочил с лавки, задев стол, так что на нём подпрыгнула посуда и звякнули стаканы. – Давай спорить, мужики, что я его Маринку оприходую в течение часа. Если не получится, и я проиграю, то отдам Тимофею свою корову, а всем присутствующим выставлю по литру самогонки.
     Такая уверенность разозлила Тимонечку. Он уже просто ненавидел Костьку лютой ненавистью. Но он понимал, что отступив от спора, признает Акимочкина победителем, а вся эта братия всю жизнь будет подкалывать его за трусость и неверность Марины, хотя и не убедились в этом. Рискуя, оскорблённый Тимонечка вынужденно поставил на кон свою корову и тот же куш для остальных, надеясь, что его супруга даже близко не подпустит к себе этого пьяного прощелыгу, хотя тот и ходит в статусе председателя колхоза. Ведь знает, что между ним и мужем больше никакой дружбы не водится.
     Под радостные восклицания присутствующих ударили по рукам, и сам Васяев разбил рукопожатие спорящих. Правда, тут же возник справедливый вопрос: как Костька докажет, что отхерачил Маринку?
    Тот на некоторое время задумался, но вскоре улыбнулся и невозмутимо заявил, что в доказательство своего успеха оставит на заднице  бабы оттиск колхозной печати.
    - Если у неё на жопе будет колхозная печать, это и будет моим доказательством. А Тимоха отдаёт мне свою корову. Ежели, печати на жопе не будет, я отдаю ему свою корову и проставляюсь в следующий раз, - при этом он достал из кармана штанов древко колхозной печати в знак подтверждения, что готов выиграть спор.
     На том и сошлись. Скопом вышли на улицу и направились к подворью Тимонечки. Зашли и обосновались в риге, а Костька уверенной походкой, на сколько позволяло его пьяное состояние, направился к избе Тимофея.
    Тот явно нервничал, зная, что от Костьки можно ждать любой каверзы, опасаясь и за жену, что уступит, и за себя, что станет посмешищем, и за корову-кормилицу.  «Если Маришка не устоит перед этим прохиндеем, то тогда я убью его, а семья останется без меня, а не убью, то без коровы, а дети без молока. Но если устоит и выгонит его из избы, то тогда у нас будет две коровы. Но ведь, по закону, две коровы колхознику держать не положено. Что тогда делать с его коровой? Зарежу, а мясо продам в райцентре на базаре. Сейчас многие так делают. Правда, режут свиней, да овец, но какая разница».
 
3
    Если у мужиков деревни Красавские Дворики вторая половина субботы считалась временем отдыха, то у женщин она становилась, наоборот, самой работной. После обеда и до глубокой ночи они грели воду, купали детей, стирали и чинили бельё, не считая другой повседневной работы, как накормить и подоить корову, другую скотину, сготовить ужин, накормить и уложить детей спать.
    Марина Ильинична в этот вечер изнемогала от усталости. А в корыте оставалась ещё куча замоченного белья. Уложив младших детей спать, в то время как старшие Васька и Райка ушли в избу-читальню на танцульки, она принялась за стирку. Керосиновая лампа тускло освещала прихожую. А пар от горячей воды и мокрого белья делал комнату и вовсе тёмной и непроглядной. Она слышала, как скрипнула входная дверь, но занятая стиркой не придала этому никакого значения. Значит кто-то из детей вернулся с гулянки и скоро ляжет спать. В одной рубахе с заправленным к поясу подолом, сгорбившись над корытом, она не подозревала о предстоящем подвохе.
    Костька войдя в окутанное туманом помещение, всё-таки быстро сориентировался и разглядел в полумраке полуголую женщину. Её полные белые ноги, оголённые до самой задницы, быстро привлекли его внимание и, хотя он был довольно пьян, эта картина подействовала на него возбуждающе. Он расстегнул на штанах ремень, подошёл сзади и, задрав укороченный подол её рубахи к пояснице, плотно прильнул к её широкой заднице.
    «Господи, что это с ним сегодня? – молнией пронеслась в голове шальная мысль, обращённая на мужа. – Какого лешего он надумал? Ведь давно не приставал? Дурачина!
    Он резких толчков в нижнюю часть спины локти её рук соскользнули в корыто, и она, чуть ли не всей грудью, оказалась в горячей мыльной воде.
    - Ну, чего ты, ненормальный, набросился? – запыхтела она, не ожидавшая такой прыти, да и пена лезла ей в рот и в глаза. – Погоди, подожди я встану. Дай достираю, леший.
    Но когда она стала выпрямляться, вылезая из корыта, а Костька вцепился руками ей в груди, она вдруг поняла, что это не её Тимоха, что это кто-то другой, меньше ростом и с чужими руками. Марина Ильинична резко крутнула всем своим широким корпусом и, оглянувшись, увидела мерзкую рожу Акимочкина, нагло ощерившегося от удовольствия.
    - Ну, что ты, дура, ерепенишься? Я тебе сто трудодней зачислю. Нагнись ещё, - Костька шлёпнул её по заднице.
    - Пошёл прочь, гад ползучий, - кровь ударила ей в голову. Резким ударом локтя она отбросила подлеца от себя и, схватив из корыта мокрые мужнины штаны, начала ими хлестать нежданного насильника.  – Убью, сволочь проклятая. Сейчас возьму топор и раскрою твою поганую башку.
    - Ну, чего взбеленилась, чего орёшь. Думаешь, я сам пришёл. Меня твой Тимоха прислал. Сказал, что сам с тобой не справляется, что ты неудовлетворённая остаёшься. Помощи попросил, - смеясь, врал ей Костька, одной рукой защищаясь от ударов мокрых Тимонеч-киных штанов, а другой застёгивая пояс штанов собственных.
    Но Марина Ильинична от стыда и мерзости наступала, вкладывая силу в каждый удар. Даже, когда отступая, Костька выскочил на улицу, озверевшая женщина продолжала его преследовать и лупить мокрой тряпкой по спине. Именно такую  картину наблюдало сидевшее в риге «авторитетное жюри». Тимонечка же, потерявший от ревности голову, петухом выскочил из сарая и набросился на Костьку. Но тут же мужики, свидетели спора повисли на его могучих руках и не дали ему сорваться. Спор, есть спор.
    Если судить по внешним признакам, то спор Акимочкин проиграл. Уж больно натурально и жестоко, с угрозой убийства, гнала его и дубасила Марина Ильинична. Но сам Костька уверял присутствующих, что спор выиграл именно он. Он с пеной у рта требовал, чтобы Маринка задрала подол и показала всем свою жопу. Васяев, как арбитр при споре, вежливо попросил Маринку показать им свою… «окорочную часть». Но в ответ разъярённая женщина метнулась к сеням и выскочила из них с топором в руках. Размахивая им над головой, сотрясая своими необъятными телесами в одной мокрой сорочке, она грозилась, что зарубит немедленно всю пьяную развратную шайку.
    Тимонечка был доволен таким поведением жены. У него не было сомнений, что спор выиграл именно он. Уж, даже если этот хитрый, изворотливый пёс, Акимочкин, не захочет отдавать ему свою корову, то уж и своя корова точно останется при нём.
    Опасаясь не на шутку разгневанной женщины, вся компания, кроме Тимофея, ретировалась с подворья. Но как только они исчезли из виду, Маришка набросилась на мужа.
    - Ах, ты, сволочь поганая, треплешься всем, что я у тебя ненасытная, что сам не справляешься? А чем ты меня можешь насытить? Вершковой пипиркой? Так теперь мне подсылаешь своих помощников, грязных собутыльников. Опять с Костькой сдружился, поганцем? Видеть тебя больше не хочу, сволочь стоеросовая.
    - Да ты что, с ума сбрендила, что ли? Чтобы я подсылал к тебе эту мразь? Он же, гад хитрый, что угодно наплести может, - оправдывался Тимонечка. – Ты же знаешь, что я ненавижу его всеми фибрами души. Поверь мне, Мариша. Я его так ненавижу, что когда-нибудь точно убью. Выберу подходящий момент и убью. Уж сколько он, гад, мне крови попортил.
    - Ладно. Пошли в дом. Нечего с ним самогонку жлёкать, раз ненавидишь.
    - Так, я же с Васяевым, начальником моим пил, а этот завсегда свой нос суёт. Что ж мне теперь обходить его стороной?
    Войдя в избу, Марина Ильинична продолжила стирку, но произошедшее с ней у этого корыта с полчаса назад, не отпускало.
    «Вот же, шельмец, этот Костька. Что выдумал паразит. Аж до дыхалки достал, кобель. Всё ж таки и выдумка у него есть, и мужская сила присутствует…, - отдала она должное Акимочкину. - Не то, что у Тимохи: ни ума, ни фантазии. Да и сила не в то место ушла». 
    Тимофей же, чтобы загладить вину перед женой, стал суетиться перед ней, выказывая помощь и ласкаясь, соблазняя на ночную близость. Маришка, хоть и устала за день, но под впечатлением Костькиного наскока сама захотела близости и допустила Тимофея до своего пышного тела. Засыпая после акта любви, она отметила, что Тимоха, всё-таки уступает в этом деле Костьке по всем статьям.
    Когда жена уснула, Тимофей осторожно, чтобы не разбудить, задрал у неё сорочку и, подсветив спичкой, стал рассматривать ее задницу. На правой ягодице он обнаружил немного смазанный оттиск колхозной печати.
«О, Господи! Значит этот паскудник всё же «ендыкнул» её. Вот тебе и неприступная. Вот тебе и корова проспоренная». Он слез с кровати и заходил по комнате в задумчивости. «Что же теперь делать? Ведь Костька, сволочь такая, будет настаивать, что выиграл мою корову. Надо будет завтра же заставить Маруху искупаться и смыть штемпель с задницы. Ну, а Костьке точно не поздоровится. Я ему припомню все его пакости».
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)