Две книги о пастырях

Дочитала «Лавр» Водолазкина. Отмеченная «Большой книгой». Очень понравилась. 15-ый век (с вкраплениями новейшей истории), история врачевателя Божьей милостью.
Дед Христофор, обучивший внука Арсения лечению травами и вложившего в голову ему христианские принципы.
Служение Арсения людям, избывание собственного греха: пригрел сироту, сделал её своей женой не венчаной да и довёл до смерти – не обеспечил во-время повитуху. Устинья умирает вместе с младенцем в родах. И Арсений в надежде отмолить её и спасти (жила невенчаная, умерла без покаяния) живёт «за неё», себя не помня и не жалея, помогает людям.
История его странствий и вообще – жизни. История превращения его в праведника. Схимника.
Конечно, мистическая история – предвидение и пророчество, хождение по водам, исцеление словом и наложением рук.
И конец – завещание не хоронить по-людски, а привязать за ноги и оттащить в болото.

Дочитала и загрустила – какая же наша православная вера бесчеловечная к людям. Вот всю жизнь человек без Бога шагу не ступал, а был ли у него хоть просвет, что его путь – угоден Богу? Всю жизнь знака ждёт и не получает. И как была вокруг жизнь беспросветная, как подличали и предавали люди в начале жизни врачевателя, так и кончается весь рассказ очередной подлостью людской в отношении к схимнику. И он, полностью отрешившийся от нормальной жизни под кровом в окружении близких, и себя считает ни разу не выше этих погрязших в грехах и сраме людей, почему и завещает такое страшное для себя погребение.
И что? О чём книга?
Живи хоть сто раз праведно, а жизнь тебя всё равно догонит, и ответа на своё упование к Богу ты не получишь. Поэтому, хоть и интересная книга, а неправильная.

И следом прочла «Пасторальную симфонию» Жида. Совершенно антиклерикальная вещь. Пастор одного протестантского прихода берёт шефство над оставшейся сиротой - слепой девушкой, перед тем жившей у бабки, которая единственно не давала внучке умереть от голода и больше ничего.
Пастор приводит сироту в свою семью, где пять собственных детей и совершенно измотанная жена. Та не довольна – ещё один рот и обуза. Пастор её убеждает, что Бог посылает им возможность проявить милосердие. Жена смиряется. Пастор же начинает заниматься с   увечной и добивается успехов – Гертруда быстро навёрстывает постижение мира.
И пастор в неё влюбляется (такой вот Пигмалион).
А Гертруда тоже влюбляется в своего благодетеля и счастлива.
И этот святоша уже не видит причин, почему бы им не воссоединиться, ни мало не беспокоясь о чувствах своей многострадальной жёнушки.
И вот тут-то и происходит разворот – никакой это не облечённый саном и ответственностью за паству и, конечно, за своих близких святой отец. Обычный эгоист и сластолюбец.
Особенно одна сцена, как взгляд в тёмный колодец – младенец (последний ребёнок многодетного пастыря) кричит от того, что у него режутся зубки. И выведенный этим беспокойством любящий папочка записывает в дневнике: «Я отлично знаю, что у малютки Клода режутся зубы (во всяком случае так уверяет Амелия  всякий  раз, как  он начинает кричать),  но  разве его не приглашают невольно  к крикам,  когда Сара или мать сию же минуту  прибегают и начинают его все время ласкать? Я глубоко убежден,  что он  кричал бы гораздо меньше, если бы ему позволили несколько  раз покричать  в полное свое удовольствие в те часы, когда меня не бывает  дома. Но я знаю, что как раз в  это время обе они особенно усердствуют.      Сара  делается  похожей на свою мать, и поэтому мне  бы  очень хотелось отдать ее в пансион. Увы, она совсем  не похожа на Амелию той поры, когда мы обручились и  когда ей было  столько  лет, сколько  Саре;  она похожа  на ту женщину, какой стала Амелия под влиянием материальных хлопот, - я чуть было не  сказал  "упоения  житейскими  хлопотами" (ибо  Амелия  действительно ими упоена). В  самом деле, мне трудно теперь  узнать в ней того ангела, который недавно еще встречал улыбкой каждый благородный порыв моего сердца, которого я мечтал нераздельно  слить с моей жизнью  и который, как мне казалось,  уже опережал  меня и вел меня  к свету - а, может быть, в то время я был просто одурачен любовью?.. Я не  могу открыть в Саре ничего, кроме самых вульгарных склонностей.  Подобно   матери,  она   озабочена   только  самыми  мелочными хлопотами;   даже  черты  ее  лица,  не  одухотворяемые  никаким  внутренним пламенем, потускнели  и  затвердели. Ни интереса к поэзии, ни хотя бы вообще только  к чтению;  я никогда  не слышал, чтобы у них завязался  разговор,  в котором  мне  хотелось  бы принять участие;  и  в их  обществе я ощущаю свое одиночество еще мучительнее, чем когда я удаляюсь  к себе в кабинет, что  я, однако, начинаю делать все чаще и чаще».

Заканчивается повесть гибелью Гертруды – её слепоту вылечивают, и она увидела страдающие глаза Амелли, поняла, что её любовь заставляет мучиться жену человека, которого она полюбила.
Гертруда бросается с моста, её вылавливают, но она простужается и умирает от воспаления.
Грех на пасторе (считай, соблазнителе), а гибнет невинная девушка.

P.S.Через три года после прочтения этих двух книг "Лавр" всё ещё в памяти, а "Пасторальная симфония" выветрилась полностью.