Упитый прапор

Работал с нами прапорщик один. Толи он уже военный пенсионер, они ведь молодыми ещё на пенсию выходят, толи его «упросили» уйти из армии, в ввиду приверженности к зелёному змию – такое предположение, он уже узаконил в нашей среде, своей заметностью к известной склонности, которую трудно утаить даже при старании, причём отличающейся: как частотой, так и количеством, или сам уволился, когда трудности настали в армии, а положенное своему званию от государства он уже получил. Да в этом и суть не главная.
Был он по званию прапорщик, но амбициозностью и безапелляционностью тянул на генерала, даже и не с одной генеральской звездой на погонах, а в нетрезвом виде примерялся и к маршальскому званию. Видимо перефразировал для себя известную поговорку в удобный для себя вид «Плох тот прапорщик, который не мечтает стать…?» Причём был поражён тем вирусом презрения к гражданским мужикам, который часто внедряется в людей военной косточки.
В сложных ситуациях он не проявлял своего отличия – это, когда требовался: и риск какой-то, и правильность в принятых решениях. Он тогда глубокомысленно отстранялся от всего, а вот по пустякам любил пыль в глаза пустить категоричностью мышления, хотя, какого мышления можно было ожидать от «испившегося» мозга, с первоначальным, похоже, не высоким уровнем развития, а уж металлом в голосе – так очень часто раздражал.
Отличался ещё тем, что скабрезно всегда говорил о женщинах и выставлял себя таким, «ходоком» с норовом тем, что заставляет прыгать в левую сторону. В общем, прапор был при всех «достоинствах» и ладно бы, но вот тем, что презрение от него сквозило – это раздражало многих, похоже.
Немного он стал уже доставать всех. А у нас мужик один работал: умом и на слово остёр, он первый не выдержал и как-то на перекуре с этим прапором разговор и завёл. Вступил с ним в полемику о знании жизни, опыте и прочих таких вещах и поскольку прапор вёл себя опять, как будто он при больших звёздах, мужик задал ему вопрос, дескать, знаешь ли ты, как большой специалист в «женском» вопросе и очень военный человек, главный закон военного гарнизона?
Прапорщик меры принял против потери авторитета в наших глазах и с презренным удивлением и первоначальным отрицанием наличия такого закона и вообще каких-либо, в конце концов потребовал озвучить ему такой закон – так сказать, на его суд.
Мужик ему и выдал: дескать, в каждом гарнизоне всегда среди жён офицеров и прапорщиков найдётся одна – гулящая напропалую – отчаянно, порой даже и с солдатиками тоже и про это знает весь гарнизон, кроме её мужа потому, что все, жалея такого мужа, не говорят ему про это – уже по другому закону гарнизона, в котором красной нитью значится: «Чужая жизнь – потёмки, нас это не касается и пусть разбираются сами».
Прапор своим недоумением, уже у некоторых – догадливых вызвал улыбку, а после того как подверился взглядом у двух по очереди, отставных военных офицерского звания, тоже работающих с нами и те ему, поняв суть наметившейся шутки, в задумчивости серьёзной, утвердили кивками наличие такого закона, в полном выражении глупости на лице выдал «Да ладно, чушь всё это!»
Тут грянул беспощадный гром мужского смеха. Прапор, на излёте своих способностей мыслить, позже всех пришёл к начертанному выводу: почему он не в курсе такого закона и челюсть его на мгновение отвисла. Смущение своё он, как ни маскировал, но скрыть не мог при этом.
Тут и перекур закончился и все, при затихающем смехе разошлись по местам, даже без прежней, обычной, никем не уполномоченной «генеральской» команды прапорщика. После, мужики подмигивали друг другу, видя и краем уха слыша, как прапор у тех двоих бывших военных вытребовал утверждение, что не в каждом гарнизоне такое бывает – есть, мол, и у законов исключения. Они ему нейтрально и солидарно, приняв его аргумент о незнании гражданскими жизни гарнизонной, поспособствовали в этом.
История на этом и закончилась бы хорошо потому, что прапор попритих на весь остаток дня, всех это устраивало, но…, оказывается – как потом стало известно:
Этот прапор, вечером пришёл домой «укушенный» изрядно без какой-либо закуски зелёным змием и, как все гулящие мужики, обладающий ревностью, причём патологической, учинил жене экзамен по вновь услышанным законам. Та его «главный закон» тоже объявила чушью, и на его вопросы «Почему он не знал о таком законе и она, якобы, тоже не знает?» опять повторила, что чушь он пьяную городит и что бы прекратить это, со словами «На, утихомирься», выставила ему на стол ещё пол-литра. У неё жизнью, видимо, был выработан такой способ совладания с ним – как единственный. Прапора это чуть умиротворило, но зарубку он оставил на память, что бы вернуться к этому вопросу, а после открытия бутылки, скоро пришёл в полное изнеможение: не только мыслить, но и двигаться – отрубился напрочь.
Жена его жизнью была вымуштрована до мудрости, сообразила, что нужно разбираться с этим делом, при проявлении своей инициативы и, поскольку, они жили неподалёку от одного из тех, тоже отставных военных и она была знакома близко с его женой, отправилась к ним в гости, правильно сообразив, что «ноги» у этой истории «растут с работы».
Там и выяснилась суть розыгрыша и причины, его вызвавшие. Жёны военных, если они одного женского клана, в иных случаях бывают более солидарны между собой, чем их мужья, насели на хозяина и привели его к пониманию «Что шутка шуткой, но всё может обернуться очень плохим проворотом, содержащим скандалы и развод и нужно, что-то делать».
Короче: на следующий день, вся бригада, проникшись доводами того, признаваемого в коллективе, бывшего военного, с уверенностью о лучшей, прапорщика, восприимчивости сути, когда он в обнимку со своим змием, предварительно изрядно опохмелив его, дружно раскрывала ему: несостоятельность известного закона; оригинальность и, конечно, покаянную жестокость розыгрыша. Прапор скоро сменил свой жёсткий угрюмый брутальный вид и осоловело благодушно с, скрываемой радостью, чертыхаясь, выслушивал все доводы.
Пол дня тогда не работали, и чуть сами в гости к змию не сподобились, а что не сделаешь ради семейного счастья, пусть даже и чужого…
…Прапор, после этого случая убавил в себе пылу.
А тот гражданский остряк, в конце того разговора посоветовал ему, чтобы он не выказывал перед остальными из себя «Самца с рогами», тем более презрения на этой почве к женщинам не проявлял, а то, на поверку, часто бывает, что рога могут оказаться «настоящими» и поветвистей ещё больше, дескать, такая закономерность, тоже в жизни подмечена… и после большое уважение имел у прапора…
(7)