Выставка разочарований

Выставка разочарований.

Иван Семеныч любил альпийские луга. Он их по-настоящему, конечно же, никогда не видел, но очень хотел увидеть. Иван Семеныч не знал никаких лугов, кроме городских пространств, укрытых травой и иногда цветами. Пространства эти прилегали к мутной речке, загаженной, изъеденной сточными водами и сбросами глиноземного комбината. И хотя описторхозная рыба иногда почему-то заживо варилась в этой воде и всплывала, остекленевшими глазами отдавая дань солнцу, Ивану Семенычу нравилась и река и луга. Луга были далеко не альпийские, но какие-то между тем родные. Можно было зарыться в траву, подремать под летним солнышком, накрыв лицо кепкой. Были и те смельчаки, которые не брезговали омочить свои телеса в мутных водах. Жара загоняла подвыпивших людей в реку, где они плескались и бултыхались, выделывали непонятно что и топили друг друга. Другие же отчаянные прыгали с понтонного моста, расставленного вниз по течению. Мост, затягивая жертв под себя, ежегодно уносил полдесятка жизней. С него всё же рыбачили. С моста открывался живописный вид на город. Часовня, что в привокзальном районе, отражала солнечный свет позолоченным горящим куполом, зеленело дореволюционное здание, где ныне размещалось СИЗО, прослеживалась растянутая на два километра улица Льва Толстого. Иван Семеныч любил эти места. Здесь прошло его детство. Здесь он с товарищами бегал погожими летними деньками, забивал камнями норки сусликов, дрался понарошку и валялся в свежей траве. По утрам он то с ребятами, то с отцом ходил на рыбалку. Ловились ельчики, пискарики, даже небольшие сомики. Утверждали, что добывался здесь и хариус, и щука. Иван Семеныч охотно верил, но со старением, а потом и смертью отца отвык брать в руки удочку. С мужиками – в далеком прошлом родными ребятами – собирался он редко и уже не находил того общего языка, на котором говорили в детстве. Собирались больше пить, чем рыбачить, пошло шутить про баб, проклинать надоедливых жен и радоваться отъезду детей в лагеря или еще в какие дали. Иван Семеныч не любил таких сборищ, однако коллективизм занимал одно из первых мест в его системе ценностей. Оттого он редко пропускал такие сборища, конформно шутил про жену и притворно радовался отсутствию детей. Больше любил он ходить здесь один, да в такие моменты, когда вокруг ни души. Когда ни заведется мотор тонированной пацанской шестерки, когда никто пьяным не кинется в реку, никто не будет мочиться в затухающий костёр и разбивать о многострадальную землю бутылки. Это не всегда удавалось, поэтому Иван Семеныч довольствовался малым и, приходя сюда, перемещался по траве, изучал коровий навоз и козьи шарики, слушал кваканье лягушек, радовался клеверу и осоке и мечтал когда-нибудь встретить тут волшебную альпийскую корову.
Всё началось с рекламы шоколада «Милка». Символ манящей коровы, которая нежностью сближала людей, стал для Семеныча чем-то сакральным, чем-то вроде американской мечты для жителей запада, чем-то вроде упавшего в грязь петушка на палочке. Непонятно, откуда в голове Семеныча возник образ заляпанного грязью карамельного петушка, но стоит отметить, что в рекламе того злополучного шоколада нашего героя привлек не столько образ сказочной несуществующей коровы, как таковой, но привлекло то магическое воздействие священного индийского животного. Под её воздействием люди становились добрее, лучше, чище. Проникались друг к другу новыми чувствами, начинали мыслить позитивно. Непонимание коллег и непростые отношения с женой привели к тому, что Иван Семеныч начал искать спасение в другом, придуманном себе мире. Хотелось чего-то доброго и не повседневного. Этим и стали альпы, по которым разгуливала корова. И, конечно, сама корова. Единожды увидев рекламу, Семеныч, казалось, навсегда пропитался запахом горных трав, парного молока, утренний росы. На самом же деле Иван изо дня в день вдыхал запах дешевых сигарет, пота, выхлопных газов, постоянной усталости. В день, когда Семеныч увидел альпийскую корову, мир переменился. Глаза Семеныча загорелись. В ту памятную дату он впервые за несколько лет крепко обнял и поцеловал свою уставшую от жизни жену. «Теперь всё будет по-другому, пышечка!» - сказал Семеныч, ущипнув обалдевшую жену за объемный зад.
В тот же день был куплен шоколад. Несмотря на недовольство Верочки и её заявление о пустой трате денег, шоколад был необходим. Ни много ни мало – коробка. Вечером, Иван Семеныч, выйдя на балкон, отправил в облезший от горячего кофе рот полплитки шоколада. Почесывая растущий живот, скрывшийся за под майкой, Семеныч смотрел на обсыпающуюся кирпичную стену дома напротив и видел вместо неё бесконечные просторы зелени, искрящейся от свежести.
***
«Дурак ты, даром, что на заводе пашешь» - сказала Верочка, подойдя к мужу, вырезающему фотографию горных лугов из календаря за восьмидесятый год. Календарь Семеныч добыл на помойке. Отогнав какого-то бомжа, желавшего приобщиться к человеческой культуре, Семеныч буквально вырвал календарь из рук опустившегося. Горы с сахарными шапками снега смотрели на него, Ивана Семеныча, так же приветливо, как смотрела родная мать. Ничего, что фотография вся была в неких естественных подтёках, главное, что она была. И уже приклеенная скотчем висела на дверце дедушкиного шифоньера.
-Дурак, а что дурак – не пойму. – Ответил жене Семеныч. – Я, может, раньше там жил. – Иван Семеныч вгляделся в фотографию.
-Чего? Когда это было-то? Насмешил! ЖИЛ! Ты ж дальше Покровки-то не выбирался никогда!
-Выбирался! – горящими глазами посмотрел на жену. – В Иркутск ездил…
-Дурня! – Верочка смахнула пыль с письменного стола. – Жил бы, как другие мужики. А то пузо нажираешь своим этим шоколадом, да картиночки смотришь, как баба, ей Богу!
-Пусть баба. Да что уж теперь. – Семеныч глядел на Альпы. – У меня теперь смысл есть. Знаю, чем жить. У тебя есть?
-Есть! – Верочка поправила халат, приблизилась к мужу. – Знаешь, какой? Жить я нормально хочу, понимаешь, жить! Ты посмотри! Сорок лет мужику, а своего заработанного – х***р!
-Тружусь же я на заводе…
-Мямля! Квартиру мама с папой нам подарили, считай, свою трехкомнатную разменяли, выскочила за тебя, голожопого, замуж! Ни шиша в кармане. – Глазки Верочки стреляли недобрыми молниями в Семеныча, Верочка трясла тряпкой перед лицом мужа. – Люди ездят за границу, икру жрут ложками, а ты что же?
-Кто жрет-то?! Накинулась… - Семеныч поднялся с табуретки, с которой рассматривал дорогое ему изображение.
-Да вот хоть Сидоровы, да! И нечего так пялиться! Светка вот рассказывала – Ванька на заводе трудится, еще и частным извозом занимается, а ты что?! Дурак!
-Ну значит дурак. – С легкой грустью и слезящимися глазами Семенныч принял истязание.
Он жалел Верочку. Помнил, как жил без смысла сам, в надежде на счастливое будущее, на которое нужно работать. Сейчас жалел бедную жену. Может, действительно существует прошлая жизнь? И будущая? И Иван Семеныч был вовсе не Иваном Семенычем, а счастливы пастухом, жил в деревне, недалеко от горной речки, ходил в горы пасти овец. Хотя бы однажды, хотя бы одним глазком поглядеть ему на настоящие горы, альпийские. Альпийские луга. Горы. Как было бы здорово!..
***
И однажды это случилось. Возвращаясь с завода в забитом рабочими трамвае, Семеныч оказался вытеснен массой тел из середины салона и прижат к трамвайному окошку. Семеныч увидел рекламный плакат, приклеенный изнутри к оконному стеклу. Глаза Семеныча пробежались по тексту: «Только 25 июня, в 12.00 в выставочном зале состоится выставка картин известного художника Э. Наговски. Немец-пейзажист Э. Наговски известен своими работами «Альпы. Ночь», «Альпийское утро», «Горная тропа». Цена билета – 120 рублей». Семеныч обомлел. Он сорвал рекламный плакат, сложил в несколько раз, сунул за пазуху.
***
В свадебном костюме и белой рубахе – единственном приличном одеянии – с билетом в руке Семеныч распахнул двери выставочного центра. С высоко поднятой головой, предъявил билет на входе, раскланялся, прошел внутрь. Ни души. Только он, только Семеныч наедине со своей мечтой. Картины! Что может лучше отразить всю суть происходящего, запечатлеть величие природы, непорочность красоты! Семеныч вдруг остановился. Во всю стену висел огромный черный холст. Внизу надпись: «Альпы. Ночь». У Ивана Семеныча закружилась голова, потом заструился по спине. Он почувствовал, как белая рубаха прилипает к телу, круто развернулся. Напротив черного холста – белое полотно с пометкой «Альпийское утро». Семеныч побежал. Ни альпийских лугов, ни гор, ничего этого здесь не было. Он остановился у последней картины и тупо уставился на неё. На девственно чистом холсте наблюдалась зигзагообразная линия. Название произведения – «Горная тропа». Семеныч заплакал. «Вы всё на***али меня» - сказал он.

***
Вечером, в гараже у знакомого, Семеныч глушил водку. Закусили. «Жизнь – это соленый огурец, порожний внутри» - сказал Семеныч. Друг крякнул.