О России. Голос из ХIХ века

О РОССИИ. ГОЛОС ИЗ  ХIХ ВЕКА

   ...Европа бунтовала, меняла династии
   и формы правления, а нас за это наказывали.

                Откуда эти слова, я напишу позже. А пока текст. Чтобы легче было читать, я убираю i, ъ и другие буквы, которых нет в современном алфавите; разбиваю кое-где текст  на абзацы.

                ПИСЬМО К  ИЗДАТЕЛЮ

                Милостивый государь,
   Необыкновенные политические события последнего времени вызвали чрезвычайные, небывалые явления в умственной и нравственной жизни России. Она вся, от царя до поденщика, встрепенулась от мертвенного оцепенения, в которое до сих пор была погружена, удивленными глазами измерила свое бедственное положение и плодом этого была как бы волшебством вызванная обширная рукописная литература, предлагающая ответы на тысячи вопросов современной русской жизни.

   Относясь исключительно к России, эта литература почти для неё одной и представляет полный смысл, да и не может иметь всеобщего характера. Она не иное что, как горькая исповедь; но не смотря на всю щекотливость нашей национальной гордости, не смотря на  всю тяжесть раскрытия перед посторонними,  особливо в теперешнюю минуту глубоких язв и болезней нашего общественного и политического быта, редкий Русский не понимает потребности, даже необходимости, обнародовать важнейшие, достойнейшие произведения современной рукописной литературы нашей.

   Что же внушает эту мысль? Неужели равнодушие, или даже положительная нелюбовь к отечеству? Или желание создать новые затруднения нашему правительству при теперешних и без того трудных обстоятельствах? или, быть может, стремление найти точку опоры для оппозиции или недовольных в России? или наконец надежда завязать тесные связи между революционными элементами в России и Западной Европе?

   Нет! Наша любовь к  родине выше всяких подозрений. Русский и изменник - два понятия, которые между  собою никак не клеятся. А что касается тайных обществ, оппозиции, революционных и разрушительных планов, всё это неизмеримо далеко от теперешнего пробуждения России. Имея довольно точное понятие о мыслящей части русского общества, я могу положительно уверить вас, что в минувшее царствование  умственные силы России, бессмысленно и беспощадно попираемые, были несравненно более чем теперь наклонны к освобождению себя насильственным образом.

   Теперь совсем не то: в самых задушевных и смелых разговорах я ещё ни разу не слыхал, чтоб кто-нибудь выразил мысль о необходимости тайного общества, революции, ограничения самодержавной власти или что-нибудь подобное. В несколько месяцев русская мысль ожила и воспрянула, как будто стараясь вознаградить себя за потерянные сорок лет. В самом деле, она является достойною великого народа, не растрачиваясь в желчных,  бесполезных сожалениях и мелкой, бесплодной злобе, она величаво и спокойно устремлена на изучение нашего прошедшего, настоящего и будущего; без малодушия, робости и преувеличения измеряет она пучину зол, в которую мы погружены и отыскивает врачевания для нашего болеющего политического тела.

   Конечно, никогда ещё Россия не представляла зрелища столь многозначительного и радостного. Мы каемся, а не злобствуем; видим свою вину, а не взваливаем ее на других и в одном внутреннем очищении видим путь к исцелению.
   Да, не низкие расчёты и брожение разрушительных элементов заставляет выставлять перед Европой наши раны и унижение. Русская мысль, даже до сих пор, находится в весьма странном, исключительном положении, в чем и лежит ключ к разгадке, почему она бежит из родины в Европу.

   С Венского конгресса (1814-1815 гг.; конгресс европейских государств; завершил войны коалиций европейских держав с Наполеоном I - Л.П.), когда мы, со славою победив величайшего полководца в мире, водворили, хотя на время, хоть какой-нибудь порядок и тишину, необходимые после беспрерывных и продолжительных войн; с этого самого времени, мы, Русские, главные виновники восстановления общего мира, были заподозрены нашим же собственным правительством в опасных и разрушительных замыслах.

   С тех пор мы, по замечанию одного остроумного человека, играли печальную и позорную роль совоспитанника французского дофина: Европа бунтовала, меняла династии и формы правления, а нас за это наказывали. Система предупреждения политических преступлений дошла у нас до того, что русской мысли нельзя было дышать под невыносимым гнетом. Так для ее развития пропали целые сорок лет мира и спокойствия, когда она могла бы сложиться и окрепнуть в разумную форму.

   Но этого мало, под сенью сорокалетнего террора успела возникнуть у нас, утвердиться и опутать всю Россию в свои сети - алчная, развратная и невежественная бюрократия, которая втиснулась между царем и народом, под благовидным предлогом преданности государю и охранения его престола, искусственно поддерживает разрыв между им и позорно угнетённою страною.
   Эта тирания нового рода, неизвестная ни древнему, ни новому миру, составляла и до сих пор составляет непроницаемую среду, сквозь которую не доходит ни голос России до царя, ни мысли и намерения царя  до России. Благодаря этой среде, царь и Россия мало по малу отучаются понимать друг друга, а этого только и нужно своекорыстной бюрократии.

   Гибельность таких взаимных отношений государя и народа доказана теперь неопровержимыми фактами и стала ясна как день. Мы от них потеряли всю  свою политическую и военную славу и значение; они произвели невежество и низкое раболепство, а эти, в свою очередь, породили современное безголовье. Теперешний государь, по - видимому, понимает это; но много пройдет времени пока он вполне поймет, до какой степени народ оклеветан в его глазах, сокрыт от него непроницаемой завесой,  называемой правительством и в каком обезображенном виде доходят до народа самые лучшие намерения русского царя.

   Царь   русский  не знает и не может знать своего народа, потому что совершенно отделен от него и не имеет к нему никаких прямых, непосредственных отношений. Что мудреного, что он смотрит на народ как на толпу бунтовщиков, как на опасного врага, более или менее искусно скрывающего свои разрушительные замыслы? То ли еще показывали царям чиновники сквозь лживую призму своих всеподданнейших докладов и отчетов!

   Каким же образом скажется русская мысль? Как восстановятся прямые отношения между царем и народом? Как поймут они наконец друг друга? Для этого одно и есть средство: прямое, откровенное выражение русской мысли посредством печатной книги или статьи, которая будучи издана за границей, невольно обратит на себя внимание.
   Потребность восстановить связь и живую, непосредственную струю между царем и народом чувствует, кажется, нынешний благонамеренный государь (Александр II - Л.П.), который, по крайней мере до сих пор не дал, по-видимому, убаюкать себя лживыми наговорами, будто бы народ его - скопище буйных сорви-голов, ждущих минуты подкопать и разрушить престол.

   Говорю: кажется и по-видимому, потому что у нас народ всего менее знает мысли царя; если государь откровенен и доверчив, то все же его мысли знает лишь бюрократическая среда, разобщающая его с народом, и она сообразует с этим свой план действий, имея вечно одну цель - как бы ловчее втянуть государя в свои исключительные интересы, заслонить от него желания и пользы народа, или  по крайней мере заставить его пренебречь ими, их позабыть.

   Так как теперешний царь, кажется, понимает это, то злонамеренная цензура, умышленно скрывающая от него истину, уже не так гордо презирает русских писателей и русскую литературу, да и вообще не так возмутительно нагла, как была в  минувшее царствование; но, к сожалению, даже до сих пор, ни один живой голос, ни одна правда, ни один вопль народный, не могли ещё проникнуть сквозь безумную цензурную ограду.
   Она стала только учтивее - не более; лукавый либерализм теперешнего министра народного просвещения; его лицемерное кокетничанье с русскими литераторами, никого не обманывают, кроме, может быть, одного государя. Но так ужасен был гнет, под которым раздавлена русская мысль, что даже учтивые приемы цензуры кажутся правительству нашему необыкновенной уступкой.

   Оно как будто боится идти далее. Как знать? Может быть, государя уже успели убедить, что на пути облегчений в русской юдоли плача, достигнуты геркулесовые столбы, что мы, Русские, недостойны большого простора. От создавшейся у нас с Венского конгресса бюрократии, этого непослушного органа воли государя, этого врага и ему и России, всего дурного ожидать можно.
   Задыхаясь под мучительным гнетом, русская мысль ищет себе хоть какого-нибудь исхода. Поставленная между бессмысленной, скажу даже преступной бюрократией и невежественною массой, она не имеет, сама по себе, никакого политического значения, никакой материальной опоры, которая бы стала её поддерживать и защищать против насилия.

   Существование в России сильной либеральной партии, могущей быть опасною для правительства - чистая выдумка, которая родилась после Венского конгресса, утвердилась в правительстве в течение минувшего царствования и поддерживается умышленно: людьми либерального образа мыслей - чтобы придать своему мнению некоторый авторитет и похвастаться перед иностранцами, а нашими чиновниками и сановниками, чтоб удобнее и легче держать  государей в своих руках с  помощью пугалы, называемого революцией, и отклонять их от всяких полезных для народа, но вредных для бюрократии нововведений.

   На самом деле - и это совершенно достоверно -  русская мысль, представляемая горстью просвещенных и порядочных людей, не может грозить ни русскому государю, ни даже невежественной русской бюрократии; когда правительство ее от себя отталкивает,  как до сих пор было, она остается бессильною и глохнет в ничтожестве и бездействии; если же оно захочет ею воспользоваться, она всегда будет ему верной, надежной, истинно полезной союзницей.

   Доказательства под (перед?) глазами: сорок лет у нас пренебрегали мыслью, и какой же тому результат? - Революции у нас от этого не было, а Россия померкла извне, замерла физически и нравственно внутри. Если правительство вздумает продолжать идти по тому же пути, ему по-прежнему нечего опасаться ни восстаний, ни заговоров, ни тайных обществ, но оно  загубит страну, иссушит все её живые соки, и положение наше, внутри и вне, будет ещё мрачнее, ещё достойнее слёз, чем теперь.
   Бог, история покажет; а люди... русские люди все-таки бунтовать не станут, потому что некому, потому что нет у нас бунтовщиков.

   Вот истинное положение дел в России. Вы видите, мы с вами во многом не сходимся. Уважая в вас, от глубины души, одного из даровитейших русских писателей, совершенно беспристрастно ценя вашу любовь к общей нашей великой матери России, храня о вас самое благодарное воспоминание за вашу блистательную литературную деятельность  и в  высокой степени благотворное влияние на русскую мысль, в то  время  когда вы еще находились в России -  мы далеко не разделяем вашего образа мыслей, далеко не сочувствуем вашей деятельности с отъезда вашего за границу.

   Этим - как мне ни больно выразить вам это - я высказываю не только свой личный образ мыслей, но чувства огромного большинства просвещённых и благомыслящих людей в России.
   Выслушайте меня спокойно, без гнева и предубеждений, sine ira et studio, как следует каждому Русскому, когда речь идёт о драгоценнейших интересах России, которую мы с вами равно любим,  равно живем ее счастием, честью, славою, ее настоящим и будущим.

   Мне кажется, что вы, удалившись из России, как будто забыли все, что нас тревожит, все на что мы надеемся и к чему стремимся. Это отчуждение есть, может быть один из  самых горьких плодов изгнания. Окружающая вас новая среда совершенно поглотила ваше внимание, её интересы сделались вашими интересами,  ее надежды - вашими надеждами, и все это вы передаете вашему перу, забывая, что в России господствуют совершенно другие цели и другие стремления.

   Потому-то ваше слово не находит в нас отзыва. Ваши статьи читаются; об  них толкуют, но сочувствия они (кроме, разумеется, мемуаров) встречают мало. Едва ли найдется у нас один  истинно образованный человек, который бы не пожалел о том, что деятельность, имеющая в виду пользу отечества, бьёт совершенно мимо цели и теряется в бесплодной социальной пропаганде.

   В самом деле, что может быть общего между направлением ваших статей и теми интересами, которые исключительно занимают нас в России? У нас в настоящее время кипит война (Крымская война 1853-1856 гг. - Л.П.), поглощающая все силы государства, война, которая расшевелила русское общество и раскрыла все внутренние наши язвы государственные и общественные. Мы с горестью  сознаём, что не смотря на внешнее наше величие, мы перед народами европейскими все еще ученики; мы видим, что еще много и много нам предстоит работы прежде, нежели мы в состоянии будем померяться с этими могучими бойцами, владеющими всеми средствами образованного мира.

   А вы нам говорите, что эти грозные враги не что иное, как догнивающее тело, готовое сделаться  нашею добычею! Видно еще не совсем они сгнили, это мы слишком больно чувствуем на своих боках. У нас теперь все пришло в движение; все, что есть порядочного в обществе,  устремило взоры и внимание на исправление внутренней нашей порчи, на улучшение законов, на искоренение злоупотреблений.

   Мы думаем об том как бы освободить крестьян без потрясения всего общественного организма, мы мечтаем о введении свободы совести в государстве, об отменении или по крайней мере  об ослаблении цензуры.
   А вы нам толкуете о мечтательных основах социальных обществ, которые едва ли через сотни лет найдут себе приложение, в настоящее же время не имеют для нас решительно никакого практического интереса.
 
   Мы готовы столпиться около всякого,  сколько-нибудь либерального правительства,  и поддерживать его всеми силами, ибо твердо убеждены, что только через правительство у нас можно действовать и достигнуть каких-нибудь результатов.
   А вы проповедуете уничтожение всякого правительства и ставите прудоновскую анархию идеалом человеческого рода. Что же может быть общего между вами и нами? На какое сочувствие  можете вы рассчитывать?

   Зачем выставляете вы нас перед Европою как будущих преобразователей европейского мира, как будущих водворителей теорий социализма? Видно, мало вам остается надежды осуществить их путем разума и просвещения, если вы обратитесь к силам полудиким, ещё погружённым в вековую дремоту.
   Что нашли вы такого в русском мужике, в этом несчастном страдальце, который  Бог знает еще когда пробудится к сознанию своих способностей и к деятельности самостоятельной и  разумной?
   Конечно, он умен и сметлив; конечно, нравственный его характер заслуживает уважение, и мы, Русские, любим его, как основу нашей национальности.

   Но что же он сделал для того, чтоб можно было ожидать от него будущего возрождения человечества? И что  нашли вы в русской общине, в этом полудиком зародыше общественного быта, где земля принадлежит государству, предмету вашей ненависти, а крестьянин - крепостной или немногим  лучше крепостного?
   Вы видите в ней нечто вроде коммунизма, и радуетесь этому явлению, которое как будто подтверждает ваши теории. Но такой коммунизм устроить весьма легко; нужно только, чтоб существовали землевладельцы и рабы.
   Вы забываете, что по тому же типу устроены у нас общины во всех помещичьих имениях и что они то и послужили первообразом всем общинным учреждениям в России.

   Уж если вы хотите найти фактическое подтверждение вашим социальным воззрениям,  так обратитесь  лучше к  общинам свободным, которые при полной независимости, не знают однако же личной собственности. Их вы найдете множество между дикими народами.  Обратитесь к Индейцам, к Арабам, к диким Американцам, к Неграм и указывайте на них, как на  будущих благодетелей человеческого рода.
    Они ещё менее образованы, нежели наши мужики, или, по вашему, они еще менее испорчены ложным просвещением; они не имеют над собой государственного гнева, который, по вашему мнению, развращает человека; одним словом, они не носят в себе никаких исторических преданий, которые бы делали их неспособными воспринять ваши обольстительные теории.

   Если вы хотите быть последовательным с самим собою, так не останавливайтесь на России. Идите дальше; представьте нам Негра, как существо самое неразвитое и самое угнетённое, а потому именно долженствующее возродить человечество, развращённое историческим просвещением.
   Дело в том, что встречая в созданных историею формах непреодолимую преграду вашим социальным теориям, вы ищете себе успокоения в тех сферах жизни, куда не проникало ещё историческое развитие. Это судьба всех теоретиков, каковы бы впрочем ни были их убеждения.

   Чувствуя себя не в силах сладить с историческими  данными, вы создаете себе мечтательные теории и стараетесь столь же мечтательным образом подвести под них человеческую жизнь. Вы строите себе фантастическое будущее; в настоящем же вы полагаете свои надежды на еще неразвившиеся слои человеческих обществ, на те классы людей, в которых потому-то и можно всё найти, что в них ещё ровно ничего нет.

   Вы кинулись в объятия западной революционной партии и вместе с нею мечтаете о низвержении существующего порядка, о разрушении исторически образовавшегося тела, о господстве низших классов народонаселения, призываемых революционною партией к обновлению мира буйною силою. Неужели вы думаете найти между нами сочувствие?
   Если бы вы могли  на время возвратиться в отечество, вы бы пришли в отчаяние. Либералов еще вы встретите довольно много; либерализм в настоящую войну сделал даже довольно значительные успехи. Но революционеров вы не встретите вовсе. К нам революционные теории не только неприложимы: они противны всем нашим убеждениям и возмущают в нас  нравственное чувство.

   Вы не думайте, однако ж, чтобы мы стояли на точке зрения русских и западных тупоумных консерваторов. Значение революций мы понимаем; мы знаем, что там, где господствует упорная охранительная система, не дающая места движению и развитию, там революция является, как неизбежное следствие такой политики. Это вечный закон всемирной истории.
   Но мы смотрим на это как на печальную необходимость, как на грустную сторону человеческого развития и считаем счастливым народ, который умеет избежать насильственные перевороты.

   Потоки невинной крови, которые льются в междоусобных войнах, возбуждаемых нетерпимостью, вызывают в нас одно чувство горести и негодования против виновников кровопролития. Сделать же из революции политическую доктрину, проповедовать мятеж и насилие, как единственное средство для достижения добра, сделать из ненависти благороднейшее чувство человека, поставить кровавую купель непременным условием возрождения, это, воля ваша, оскорбляет и нравственное чувство и убеждения, созданные наукою.
   Ваши революционные теории никогда не найдут у нас отзыва и ваше кровавое знамя, развевающееся над ораторскою трибуною, возбуждает в нас лишь негодование и отвращение.

   И что вы делаете из истории? Что за бесплодное отрицание прошедшего? По вашему, человечество до сих пор шло не тем путем, каким следовало; монархи и попы умышленно заграждали от него истину и для собственной выгоды искажали в  нём умственные и нравственные понятия. Так давайте же ниспровергать все существующее здание, и, обагренные кровью, начнемте работу сызнова. А почему вы знаете, что сызнова будет лучше?

   Вы, социалисты, считаете себя новыми христианами, призванными к вторичному обновлению мира. Но христиане шли, укрепленные верою в Спасителя, принёсшего на землю слово искупления; они в своей проповеди отрицали земное во имя небесного, откровенного им самим сыном Божиим.
    А вы на что можете опереться? Или вам достаточно внутреннего убеждения в истине ваших слов? Но с какого права имеете вы самонадеянность думать, вы, чуть заметная горсть в человеческом роде, что вы единственные обладатели истины?
 
   Проходят тысячелетия медленного и мучительного развития,  человечество в борьбе и страданиях вырабатывает себе жизненные начала, упорным трудом создает формы общественного быта, кровью своих мучеников и бойцов запечатлевает каждый шаг вперед, каждое завоевание мысли и труда.
   И вдруг после всех этих усилий и страданий являются люди, которые провозглашают, что вся предыдущая история не что иное, как ряд обманов и заблуждений, которые отвергают всё созданное доселе, призывают народы к разрушению старого здания и утверждают, что они одни сумеют воздвигнуть новое. Откуда же эти люди? Получили ли они откровение свыше?

   Нет, они не признают ни откровения, ни авторитетов; они опираются на одни начала человеческие и во имя этих-то, выработанных человечеством начал, отрицают всё, что до сих пор создано человеком. Не есть ли это крайняя степень противоречия?
   Неужели вы не понимаете, что без высшего авторитета вам нельзя говорить с такою самоуверенностью, и что для вас единственный авторитет есть человеческий род, единственное доказательство - история, что вы тогда только можете оправдать свое учение, когда покажете, что оно составляет необходимое  следствие предыдущего, зреющий плод разумного развития обществ?
 
   Или вы до сих пор не пришли к убеждению, что ваше дело не отрицание, а утверждение, что всякий проповедующий религию земную, должен не разрушать, а созидать, и в том, что уже создано, показать присутствие мысли и добра? Иначе он докажет только бессилие человека, а никого не убедит в том, что и новое учение  не будет так же бессильно к водворению добра на земле,  как и все предшествовавшие попытки.

   Но вы, социалисты, кажется, всего этого не сознаёте. Не смотря на то, что вы считаете себя апостолами возрождения, вы всеми своими воззрениями принадлежите прошедшему. Вы даже не люди ХIХ века, а наследники благородных,  но поверхностных мыслителей ХVIII  столетия; от них вы не ушли ни на шаг.
   Люди ХIХ  века не довольствуются уже общими фразами и безотчетными верованиями. С неба они сошли на землю; от метафизики они перешли к изучению явлений; от социальных утопий - к практическому приложению мысли к жизни, не путем отрицания, а путем постепенного развития.

   А вы все еще остаетесь при своих идеальных стремлениях и,  вместо плодотворной деятельности,  разыгрываете комедии в роде друзей мира, проповедующих прекращение войны посреди кровавых браней и междоусобий. Вы созываете сходки ни на что ненужные и ни к чему не ведущие; всею силою ораторского красноречия стараетесь убедить Кошута, Маццини, Ледрю-Роллена и других, что у них есть единомышленники в нашем отечестве.

   Революционные выходцы всех стран и народов, составляющие в Лондоне ничем не властвующее правительство, по вашему ходатайству примиряются с Россиею и принимают ее в свой союз. О, как мы счастливы! Как легко нам стало на душе! И кнут как-то уже не так больно ложится на спине, и  цензура как будто бы уже не так туго стягивает наш ум.
   Ну, признайтесь, не чистая ли это комедия? Полноте разыгрывать эти фарсы и морочить себя и других фантастическими представлениями о небывалых сообщниках. Дело нам нужно, а не громкие фразы и не мелодраматические сцены.

   Вы до такой степени забыли историю, что не видите в ней даже закона постепенности, проникающего все явления. С высокомерным презрением трактуете вы все средние формы и ступени, все посредствующие звенья исторической цепи. А между тем эти средние формы составляют жизнь обществ и народов; по ним совершается движение вперед, их созидание составляет практическую задачу современной истории.

   Вы воображаете, что перейти от одной формы быта к другой так же легко, как переехать из Москвы в Лондон и предлагаете нам плод своих мечтаний и размышлений для непосредственного осуществления в жизни. Это как яблоко, которое мы должны проглотить, чтоб вдруг измениться с головы до ног.
   Неужели же нам нужно напоминать вам, что всякий народ должен воспитаться для известной формы жизни, и что история, как природа, не делает скачков? Случаются в ней внезапные перевороты, среди которых всплывают наружу самые крайние теории, но это дело временное и, успокоившись, народ опять-таки возвращается на прежнюю точку и продолжает свое  шествие, медленное и постепенное, но зато уже неизбежно достигающее цели.

   Не понимаю, почему вы именно русский народ считаете несвязанным историческими формами? Неужели осмилетнее отсутствие заставило вас забыть, что мы народ,  по преимуществу привязанный к преданиям и привычкам? Вы видите в нас семя будущих социальных учреждений; но ведь для того, чтобы семя принесло плод, нужно сначала, чтоб оно развилось в целое дерево. Это историческая азбука, которую странно вам напоминать.

   Но отрешившись от исторической почвы, вы по-видимому забыли и самую азбуку. Не сумев осилить мыслью резкие и затверделые формы земной поверхности, вы отчалили ладью свою от берега, и пустились в даль безграничного океана.
    Там на пространстве, где видны лишь небо, да вода, мечты могут разгуляться на просторе, и волшебные замки возникают один за другим  перед вашим воображением. Не видя перед собою ни границы, ни преграды, мысль ваша расплывается вширь, как волна морская, но за то она и бесплодна как океан.

   И не странно ли, что к подобным воззрениям пришли вы, человек мысли и науки? Полноте! Оставьте это учение Прудону с братиею, оставьте его легкомысленной партии красных республиканцев, всегда готовых ринуться на разрушение и не имеющих силы для созидания; партии, которая своим безумием погубила во Франции республику и оправдала деспотизм Лудовика Наполеона.
   Да, Лудовик Наполеон прав; мы можем сказать это, мы, настоящие враги его, мы, никогда не питавшие ни малейшего уважения к личным его качествам. Он прав, потому что обуздал, хотя временно, это племя, столь же неисправимое, как французские аристократы, это племя вечно выезжающее на звонких фразах и не имеющее ни малейшей доли политического смысла.

   Как можете вы, Русский, и особенно теперь,  иметь что-либо общего с ними? Революционные доктрины тогда только могли бы пустить корни между Русскими, когда бы правительство продолжало идти по прежней колее. Но по-видимому оно поворачивает в другую сторону и наступает новая эпоха в нашей общественной жизни.

   Вы сами это поняли и написали к императору Александру II письмо, исполненное благородных чувств и горячей любви к народу. Нас радует, что вы можете писать другим тоном, нежели каким вы пишите все ваши социальные статьи.
   Но для чего считаете вы нужным извиняться в этом письме? Неужели на вас так далеко влияние ваших западных друзей, что вы должны оправдывать перед ними единственную политическую статью, написанную с должным благоразумием? В письме своем вы изъявляете готовность прекратить свою пропаганду, лишь бы правительство сделало что-нибудь для России.
   Прекращать пропаганду нет надобности, но вам необходимо переменить ее тон и направление, и это вы должны сделать для России; вы должны даже принести в жертву свои убеждения, если хотите принести отечеству какую-нибудь пользу.

   России до социальной демократии нет дела; у нее другие интересы; животрепещущие вопросы, поглощающие ее внимание, вращаются в другой сфере. Укажите нам с должною умеренностью и с знанием дела на внутренние наши недостатки, раскройте перед нами картину  внутреннего нашего быта так, как вы отчасти делаете это в своих "Записках", и мы будем вам благодарны, ибо свободное русское слово - великое дело.

   Вы удивляетесь, отчего вам не шлют статей из России; но как же вы не понимаете, что нам чуждо водруженное вами знамя? Начните издание сборника другого рода, нежели ваша "Полярная Звезда", и у вас больше найдётся сотрудников, и самое издание будет лучше расходиться в России, и найдет даже со стороны правительства менее препятствия, нежели в настоящее время.
   Но если вы хотите непременно продолжать на старый лад, то пишите лучше по-французски, ибо во всяком случае вы пишите для Франции, а не для России.
   Вот вам наша откровенная исповедь, вот как мы понимаем дело.

   И со всем тем, не сочувствуя теперешней  вашей деятельности, решительно не становясь под ваше знамя, мы, чрез отсутствие всякой тени гласности в России, вынуждены искать для современной  русской мысли пристанища и великодушного крова у вас. Я прибегаю к вам с просьбою напечатать и это письмо, и приложенные к нему статьи, без всяких перемен, на русском языке, и не в "Полярной Звезде", а отдельной книгой.
   Личное ваше благородство и честь послужат мне порукой, что вы не употребите во зло моего доверия и не захотите скрыть или исказить это письмо и приложенные к нему статьи, пользуясь преимуществами человека, имеющего право говорить и печатать все, перед тем, который в своем отечестве осужден на глубокое, безусловное молчание.

       Русский либерал

    ----------    -----------     ---------    ---------    --------    --------
   "Письмо к издателю"- замечательный философский трактат. Читая его и статьи Русского либерала, наслаждалась популярным изложением нелёгких тем и железной логикой, свойственной талантливым историкам.
   "Европа бунтовала, меняла династии и формы правления, а нас за это наказывали".   Этой фразе  не меньше 160 лет. Знакомые обвинения нашего любимого Отечества. Получается, что ничего не изменилось за полтора века: где бы что бы в сегодняшнем мире не произошло -  ищут русский (кремлёвский) след; обвиняют Россию.  Зависть тому  причина.

   Надеюсь, что и ещё кому-то могут быть интересны  переживания русских литераторов , ведущих  споры в прошлое время - более 150 лет назад.  Время прошлое, а  темы те же, что и теперь: что каждый может сделать полезного для Отечества; литература - как рупор, глас общества.

   Просматривая книжный развал ( на  картонках,  положенных на землю), я заметила четыре  изящных книги.  Признаюсь, что до сих пор и не слышала о  существовании такой литературы. Это были "Голоса из России. Сборники А.И.Герцена и Н.П.Огарева. 1856-1860. Лондон" (Факсимильное издание в трёх выпусках. Издательство "НАУКА". Москва. 1974-1975). В четвёртой книге обширные комментарии - они сами по себе чрезвычайно интересны. Кому захочется узнать авторов  комментариев, они названы здесь же.
   В сборниках "Голоса из России" присутствуют материалы разных литературных жанров:  статьи ( здесь просто клад тем), стихи и даже пьеса.

                ОКО - ЗА ОКО
 
   Кто такой Русский либерал?  Это  Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), историк, правовед, публицист.
   Выписываю немного о нём из четвёртой книги. Он профессор,  старый знакомый А.И.Герцена: "В 40-х годах, в московский период деятельности Герцена, Кавелин занимал кафедру в Московском университете (1844-1848), являлся активным участником общественной жизни Москвы и входил в кружок А.И.Герцена и Т.Н.Грановского. Уже в этот период Кавелин формировался как деятель либерального направления. Хотя расхождения Герцена с Кавелиным начались ещё в 1846 г., он в целом положительно относился тогда к взглядам последнего, восхищаясь, например, его статьёй "Взгляд на юридический быт древней Руси". В 1848 г., уже после отъезда Герцена из России, Кавелин вышел в отставку и переселился в Петербург"...

   (либерализм - лат. liberalis - касающийся свободы;  чтобы не вызвать у кого-нибудь аллергии, не буду приводить  объяснения слова "либерализм", сделанное Лениным)

   Идея - написать множество статей "по злободневным вопросам русской жизни" - принадлежала К.Д. Кавелину.  Он  истинно верил в силу литературного слова, но печататься в России не мог.  Были и другие авторы, в частности, ученик Константина Дмитриевича - Борис  Николаевич Чичерин (1828-1904), юрист, публицист, профессор Московского университета.

   Конечно, в России знали, что Александр Иванович Герцен (1812-1870; печатался под псевдонимом Искандер), в 1853 году открыл в Лондоне Вольную русскую типографию. Само название имеет интригу. А.Герцен написал своеобразное воззвание к "Братьям на Руси": он приглашал  всех пишущих присылать ему  разные материалы, обещая, что  "всё писанное в духе свободы" будет  печататься. 
   А о  себе в роли издателя так: "Быть вашим органом, вашей свободной, бесцензурной речью - вся моя цель".

   Увы,   три года Александр Иванович  никаких материалов ниоткуда не получал. У него было плохое настроение, он страдал: "Три года  лондонской жизни утомили меня. Работать, не видя близкого плода, тяжело; к тому же я слишком разобщённо стоял со всякой родственной средой...не было ни одного слова сочувствия из дома".
   Получается, что первой ласточкой из России, прилетевшей в Вольную русскую типографию, было приведённое выше "Письмо к издателю" К.Кавелина  и серия его статей о литературе. Они "прилетели" в Лондон в 1856 году.
 
   Улучшилось ли настроение у  А.Герцена?  Можно предположить, что он был очень рад, когда увидел объёмный пакет рукописей.  И вот он его открывает, читает. Кому нравится, когда его критикуют?
   А критика с ног сбивающая - читайте "Письмо к издателю": "Ваши революционные теории никогда не найдут у нас отзыва и ваше кровавое знамя, развевающееся над ораторскою трибуною, возбуждает в нас лишь негодование и отвращение".

   Но материалов нет,  типография, наверное, что-то печатает, но не выполняется задуманное дело:  критиковать  русского царя, правительство, либералов и иже с ними.  Первый  выпуск "Голоса из России"  Александр Иванович   начнёт именно материалами К.Кавелина.  Он не согласен ни с критикой своего мировоззрения, ни с  мнением Константина Дмитриевича о делах в России. Но делать нечего - надо было с чего-то начинать. Так что хоть и случилось непонимание, но  выгода была обоюдной.

   Александр Иванович не остался в долгу. Он открыл первый выпуск "Голоса из России"  маленьким  обращением к читателям "От издателя"; подпись  Искандер (была договорённость:  в целях безопасности не называть истинных фамилий  авторов).  Он сообщает, что выступает в роли типографа, то есть издаёт то, что прислали, не правя.
   И ещё  такой камешек в адрес К.Кавелина: " Доказательством этому может служить "Письмо ко мне" - умное и дельное (хотя я и не согласен с ним) и которое решительно ничего бы не потеряло - если бы вежливость выражений была наровне с их откровенностью. Я оставил неблагородное слова "фарса" ( в письме  его нет - Л.П.), унизительное обвинение, что  "я разыгрываю комедию", я оставил также страшное недоверие ко мне, выразившееся в просьбе не искажать рукописи..." .

   Чем ценно "Письмо к издателю" К.Кавелина и его мнение об идеях "русского социализма" А.Герцена?  Константин Дмитриевич  не изучал, как историк,  биографию и политические взгляды Александра Ивановича. Они - соотечественники,   хорошо знали друг друга, жили в одну эпоху.  Небольшая разница в возрасте; А.Герцен чуть старше.  Так что под одним Солнцем росли и мужали.
   Они окончательно разойдутся ближе к 1860 году.
 
                КОГДА  ЖИВОТ СЫТ...

   Трёх известных в России людей  я называю  лукавыми смутьянами.
   1. Начну с А.И.Герцена.
 
   Да, он был талантливым литератором. Но литературный труд, как правило, не оплачивается так, чтобы хватало на приличную жизнь самому сочинителю и его семье.  Не приносит хорошего дохода автору  в своей стране (о современной "доходной" литературе говорить не хочу - это другая тема). А уж если литератор переезжает в другое государство - там его может ждать нищета. Можно вспомнить русских литераторов, высланных  Лениным  за рубеж после государственного переворота в России в октябре 1917 года.
 
   В мемуарах (замечательная литература!) "Былое и думы"  А.И.Герцен подробно рассказывает о своей жизни в разных странах ( в 1847 году он с семьёй навсегда уехал из России).
   Дворянин. Никогда не бедствовал.
   Снимал большие дома;  снедаемый своими  революционными идеями,  ездил то в Италию, то ещё куда-нибудь;  давал  деньги "революционерам" - не соотечественникам; долгое время содержал немецкого поэта Гервига и его большую семью; издавал газету, журнал, основал, как было сказано выше, Вольную русскую типографию... А ещё у него была жена (жёны) и дети. Конечно, он платил налоги и, наверное,  что-то надо было уплачивать за пребывание в чужих  странах.

   Вся эта жизнь требовала немалых денег. Откуда они у литератора Герцена? Не  от  гонораров  за статьи в  отечественных  газетах и журналах,   за роман "Кто виноват?" и другие сочинения.
   Он был незаконнорождённым сыном богатого  московского помещика И.А.Яковлева.  От отца у А.Герцена деньги и имения. А что такое имения? Там живут и  трудятся на барина крепостные крестьяне ( как известно, крепостное право в России было  отменено в 1861 году, и шло то освобождение ни шатко ни валко).
   Когда трагически погибла его мать, то деньги от её проданных имений  Александр Иванович, не живя давно в России, умудрился также получить.

   Так что у  нашего дорогого литератора  доход от крепостных крестьян был хорошим и долгим.
   Не отказываясь от всех прелестей жизни, от имений (что-то я не слышала, чтобы он освобождал своих крестьян, как это делали некоторые русские дворяне),  он  будоражил всех, кого только мог,  своими идеями о  русском социализме,  о революционной демократии... Пытался разрушать, а не созидать.
   Остановлюсь. С Александром Ивановичем всё ясно. Кстати,  другие революционно настроенные его товарищи - русские,  у которых не было богатых отцов, за границей  жили в  бедности или - весьма скромно.

   2.  Владимир Ульянов - Ленин (1870-1924).
 
    Дворянин. В общей сложности,  прожил за рубежом  около 20 лет. На какие деньги?
   Ленин за всю свою жизнь работал не больше года - в молодые годы во время ссылки в Сибирь, как адвокат. И всё! Статьи, которые он непрерывно писал, не приносили дохода, так как были мало кому интересны в других странах. Но  он и его супруга (тоже нигде  до "революции" не работала) Надежда Крупская  были всегда сыты и одеты-обуты,  и у них всегда была крыша над головой.
 
    Все те почти двадцать лет в чужих странах Ленин  просидел в библиотеках.  Это, конечно, труд. Но личного характера. Мог сидеть в библиотеке, а мог не сидеть. Мог читать  сочинения Прудона, Гегеля, Каутского, Маркса, Энгельса и прочих, а мог и не читать. Никто его не заставлял и не контролировал.  Мог   сочинять  статьи, а мог и не сочинять. Никто их нигде не ждал.   
    Мир спокойно существовал   и теперь  существует  без статей  Ленина.

   На какие же деньги жили Ленин-Крупская?  Если коротко: на деньги матерей. Его и её.
   Матушка Крупской практически все годы, что они провели вне России, жила с ними. У неё была (наверное, приличная) пенсия за умершего мужа-офицера. Она вела их хозяйство.
   И  у матери Ленина  - Марии Александровны Ульяновой-Бланк -  была пенсия за умершего мужа ( можно предположить - что  ещё более приличная); также  она владела частью доходов от имения в Кокушкино, принадлежавшего её отцу, замечательному врачу  А.Д.Бланку.  Мария Александровна купила ещё одно имение, позже оно было продано. Она постоянно посылала деньги и посылки Владимиру.

   А Владимир Ильич, старея и скучая,  грезил революцией. Его, видите ли, не устраивала жизнь пролетариата и крестьян в России. Как будто он знал что-то об их жизни. Родился барином и жил как барин.
   Для таких  как Ленин, обращены эти слова К.Д.Кавелина:
   "Сделать же из революции политическую доктрину, проповедовать мятеж и насилие, как единственное средство для достижения добра, сделать из ненависти благороднейшее чувство человека, поставить кровавую купель непременным условием возрождения, это, воля ваша, оскорбляет и нравственное чувство и убеждения, созданные наукою".

   Интересно, если бы   недруги России   не дали  Ленину  деньги на организацию   государственного  переворота в стране, которую  он не любил и от которой за годы странствий отвык,  и никакой "революции" в 1917 году  не случилось бы, то на  какие бы деньги он жил с супругой?  Работать они так и не привыкли. Их матери ушли в мир иной одна за другой.
   
   Наверное, только тогда, когда живот  стало бы подводить от голода, Ленин и Крупская пошли бы искать себе работу.  И было бы им не до революций.

  3. Лев Николаевич Толстой (1828-1910).

  Недавно я прочитала, что он не Лев, а Лёва. Нелюбимую у нас букву "ё" заменили на "е", а потому имя и исказилось.
  Граф. Русский писатель-классик. "Тайновидец плоти", - так назвал его собрат по перу, русский писатель-историк Дмитрий Мережковский (1865-1941). Да, в высказываниях  графа  о сексуальной жизни тоже было много лукавства. Но это другая тема.

   Сразу скажу, что отношусь с большим уважением к литературному таланту Льва Толстого. Он был очень противоречивой личностью, но  на его литературные заслуги это никак не может влиять.
   Мне не менее интересны  произведения и  ещё одного русского графа - литератора Алексея  Николаевича Толстого. Философия  его сочинений: "Хождение по мукам", "Пётр I", "Аэлита", "Гиперболоид инженера Гарина", стихов, сказок и пьес  мне ближе, чем Л.Н.Толстого. Но это моё мнение.  В России и не только больше говорят о  классике Льве Толстом. Такие сюрпризы судьбы.
   
   Лукавства в его жизни было не меньше, чем в жизни А.И.Герцена и В.И.Ульянова. Оно выражалось хотя бы  в призыве писателя "жить крестьянской жизнью", опрощаться. Этот призыв породил движение в небольшой части городского  русского населения, которое  было  названо "толстовством".
   Когда мода на подобное опрощение прошла, выяснилось, что призыв писателя исковеркал не одну жизнь.

   Опрощался ли сам граф? Нет, он продолжал жить в своём имении "Ясная поляна". Его и семью обслуживали  слуги, кухарки, прачки, няньки и так далее. Были садоводы и огородники. Лев Николаевич много работал над своими произведениями разного жанра, но и музицировал, встречался с друзьями: писателями, художниками, музыкантами... Не один год жила семья Толстых и в Москве.
   
    В имении часто бывали гости. Нередко  за стол садились до двадцати человек. Их всех надо было  накормить, разместить.  Кому интересна повседневная жизнь семьи Толстых, прочитайте  "Дневники" (два тома) Софьи Андреевны  Берс-Толстой.  В  каждой её записи: приехали такие-то, уехали такие-то. 
   Эти книги потрясающе эмоциональны, насыщенные  событиями. Только не поддавайтесь на увещевания биографов Льва Толстого, что его жена была истеричкой; и  чуть ли не из-за неё он ушёл из дома в 1910 году. Это всё сплетни.
   Он не из дома ушёл; он пытался уйти от себя.

   Иногда Лев Николаевич "опрощался" таким образом: он с кем-то, допустим, с дочерью Александрой,  приходил к какой-нибудь крестьянке-вдове и пропалывал (работа зависела от сезона) огород. Ещё известно, что граф Толстой шил сапоги. Но не для заработка. Это просто хобби.

   К призыву писателя люди его круга относились с иронией. Но нашлись и  наивные. В "Дневниках" Софьи Толстой я  прочитала об одном молодом человеке, горожанине. Вопреки семье, он "ушёл в народ", то ли купил имение, то ли арендовал, развёл живность, пахал-сеял.
   Прошло несколько лет  такой его опрощённой жизни. Ему захотелось встретиться с Львом Толстым. И он пришёл в "Ясную поляну".  Графа дома не было. Софья Андреевна рассказала, как был огорошен "толстоист", когда он увидел благоустроенное имение,  слуг.  Наверное, он предполагал увидеть  Льва Толстого за сохой.
   Он в  отчаянии повторял: "Что я скажу своей семье?".

    Известно, что Лев Николаевич был хорошим наездником. Каждый день он совершал длительные верховые прогулки. За  его персональной лошадью и за другими, необходимыми в хозяйстве, следил, конечно, не граф, а конюх. Лев Николаевич любил охотиться. В общем,  ни в чём себе, любимом, он не отказывал.
   В семье было много детей. Когда они подрастали, требовались деньги на их образование.
   
   На какие же деньги  жил Лев Николаевич и его многочисленная семья? Да, его  произведения охотно печатали; выходили собрания сочинений. Но я уверена, что расходы были больше, чем литературные доходы. Так вот доходы шли и от крестьян, от "душ", которыми владели ещё предки  семьи Толстых.

    Вот так лукавили А.Герцен, В.Ульянов и Л.Толстой. Призывали к революциям, социализму, опрощению, но сами не опрощались. Это всё были теории сытых людей.
   Безусловно, лукавых больше. Но я назвала, на мой взгляд, наиболее заметных в российском обществе.