Железнодорожный гудок

                И с тем гудком мы отмечали «и наши праздники, и наши общие печали».
Когда у нас дует юго-восточный ветер, он приносит с железной дороги перестук колёс и локомотивные гудки. И эти гудки так живо напоминают мне моё «железнодорожное» детство. Железная дорога была в нашем посёлке, как теперь говорят, градообразующим предприятием. Наверное, восемьдесят процентов населения трудились или на самой дороге или где-то рядом. Это были поездные бригады, ремонтники локомотивов, ремонтники вагонов, бригады диспетчеров, осмотрщики, всегда и во всём виноватые стрелочники, дежурные по станции, обходчики путей, связисты и т.д, и т.п. А в эпоху паровозов  обязательно присутствовало водоснабжение и всё с ним связанное. И хотя был Казалинск в Казахстане, и местные чиновники жили по казахскому времени, основная часть населения подчинялась только железнодорожному московскому. Был даже такой казус: город Казалинск,расположенный в десяти километрах от железнодорожной станции, был раз в восемь-десять меньше нашего Ново-Казалинска. Но поскольку он считался районным центром, то все власти располагались там. А они жили по местному времени. Так что довольно трудно было нам стыковаться. Да и мы учились  тоже по московскому времени. А время было военное и послевоенное. Часы были редко в какой квартире, и на работу трудовой люд, да и мы, школяры, поднимались по железнодорожному деповскому гудку. Гудел он в пять – побудка, в половине шестого – выходить из дома пора, и в шесть – приступить к работе. Первый был один гудок, затем два, и потом три. Конечно, это не касалось машинистов, помощников, кочегаров – у них был свой график, свои вызовы, но все остальные жили и работали в соответствии с гудком. Затем он гудел в десять и одиннадцать – перерыв на обед, в три – окончание работы, и в половине шестого и в шесть – это уже для второй смены. Разрастался сигнал постепенно. Сначала в первые секунды вроде бы даже и нерешительно, а потом разносился на всю округу. И разносился очень далеко. Во всяком случае, мы его слышали и за десять, и за двенадцать километров от посёлка. Как правило, охотились и рыбачили мы поближе к Сыр-Дарье. Это озёра, разливы, каналы, заливные поля (риса). И часто оказывались в районе водокачки. Этот важный стратегический объект снабжал водой, считайте, два города и железную дорогу. Так вот там гудок звучал почти как в соседней комнате. Но некоторые утверждают, что порой слышали его и в Кубеке, а это все двадцать пять километров, если не больше.
 Ну и, естественно, все мы связывали время не с конкретными часами и минутами, а с гудками: встретимся после второго вечернего, или: я приду сразу же после третьего. Даже можно было услышать такое: ох, чуть не опоздал! С гудком в класс влетел! Вот так и жили, без часов. Не знаю, был ли кто из живущих рядом с гудком обижен на его децибелы, я такого не помню. Да и были в районе его местонахождения в основном предприятия: два депо, больница,баня, кладбище… Уж с последнего заведения вряд ли кто жаловался. А работал гудок безотказно! Не было такого, чтобы хоть раз гудок не прозвучал; как принято говорить, работал как часы. И уж какой «мудрой» голове захотелось от него избавиться, сейчас и не дознаемся.
А ещё с гудками у нас связана другая крошечная история. Тогда у нас ещё была паровозная тяга. И что интересно, у каждого паровоза был свой собственный голос. И в семьях прекрасно знали голос своего! Подъезжает бригада к станции, даёт гудочек подольше, и дома знают: через часик работник будет дома. Но когда на вооружение пришли тепловозы, этой «подпольной» связи пришёл конец.