Случай

Случай

    Это произошло довольно таки давно, скажу только что было тогда лето, и яркой картиной в моей голове всплывает то, что тогда людей вокруг была тьма-тьмущая, а означать это может только одно - сезон открыт.
    Мамаши доедающие сладкие, растаявшие мороженое и шоколад, которые не доели их детишки; папаши, которые только и успевали щегольски поглядывать из стороны в сторону, провожая своим взглядом одну за другой прелестных особ, были по всюду. Желающих потратить честно или нечестно заработанные деньги за проходящий сезон было столько: «Сколько, - как говорил мой старый знакомый, - не было с допотопных времён». Кругом необъятные, жаждущие чего-то особенного, толпы. Даже можно было бы сказать, (если смотреть с мыса, который являлся нашей достопримечательностью) это были "необузданные стада, пасущиеся около берега". Да не сочтут меня за свистуна из-за моего начала ибо по-другому я не могу. Эта история требует максимального сходства слов с реальным видением взгляда нашего.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

"...Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!"

    Он поставил замечательную точку в конце. Такие точки в её жизни ставили очень редко, и на тот момент, она была убеждена, что наверное, никто и не поставит более кроме него. Я хочу сразу подметить, что думала она тогда своим, уже довольно-таки слаженным и смышленым умом, видавшим и ощутившим горести душевных мук и тоски сердца. Молодой человек, являющийся отдыхающим и приехавшим из далёкой провинции, никаким образом не обманывал её. Напротив, он спасал её. Спасал от скуки, от тоски, от состояния, которое уже многие месяцы никак не радует окружавших её родственников. Это «спасение», само слово, придумала она, и даже пару раз, кажется, просила его спасти её от скучных разговоров, обедов... просила взглядом, и уже через мгновение они оказывались за домом, в лесу, на террасе, где угодно, и он как всегда правильно угадывал её желания. Кажется, ей было хорошо, и в этот момент, когда это «кажется» утвердилось, она и поняла, что он может залечить её молодые, кровоточащие раны.
    В тот вечер они оказались на том мысе, о котором я вначале обмолвился. Он находился по правую руку от берега и немного выступал, создавая для берега образ ковша. Склон его был практический вертикальный и резко падал с высоты метров двадцати пяти в воду так: "Что упавшему вниз, - как сказал её спутник, - будет время поразмыслить о жизни, и в конце концов, сделав вывод о её никчёмности, он разобьется о воду".
    Море было яркое, луна создавала длинную дорогу куда-то далеко к звёздам. Деревья по-своему перешёптывались и не давали посторонним услышать разговор уединившихся в освещённой луной беседке. Её грудь была взволнована, а щёки налиты ярким румянцем. Белое платье по последней моде тоже блестело при свете, и её это немного смущало.
    Она была в восторге от этого вечера и боялась своего восторга, боялась чувств, нахлынувших на её лицо, и ей в один момент вздумалось поскорей уйти, но это желание, эти мысли о последней и единственной «точке» оставляли её, и она ждала. Разговоры сменялись самыми разными темами, о которых только можно было говорить молодому человеку в присутствии дамы, тем более наедине. Он искушал её своим умом и блистал яркими вспышками воодушевленных стихов и коротких романсов о любви и природе. Небольшая передышка свершилась между ними, когда он посмотрел на звёзды и умолк. Ей, Анастасии, показалось, что он, Алексей, вспомнил о доме, о котором изредка что-то упоминал. На лице его и правда вырисовалась слабая улыбка и образ задумчивости.
    В его глазах звёзды были такие большие... будто светили не с небес, а оттуда, из дна всего человеческого забытья.  Она не удержалась и невольно вдохнула полной грудью изо всех сил. Тонкий и лёгкий вздох долетел до уха молодого человека и очень порадовал его.
    Провожая домой потерянную в своих мыслях Настеньку, он поцеловал её ещё раз в ручку и отпустил. Как-то так получилось, что счастливая (это чувство она определила именно так) не встретила никого, идя в свою спальню. Пару мыслей на манер того, что все ещё на ужине у знакомых, промелькнули у неё в голове и тут же улетучились, сопроводив её горячее лицо нежной улыбкой и грустной тоской в глазах.

II
    "Лучик из окна, лучик из окна на моей постели... Если всё же падать с такой высоты, то, наверное, и вправду разобьёшься о воду... или о прибрежные скалы. Кажется там, из скалы, росло деревце, почти касаясь воды. Может днём сходить и удостовериться... Господи, какие глупости лезут в мою голову! Какое деревце? Какая вода?.. Я может быть влюбилась? "Отнюдь не страдала я такой болезнью", кажется, так говорила одна из дам, к которой мы недавно приходили. В меня же эта болезнь вцепилась мёртвою хваткой... жаль.
    И вновь, и вновь ты, лучик мой прекрасный... как хотелось бы вылететь из окна и посмотреть на всех счастливых в этом замечательном городе. Пролететь над ними и протереть все звёзды, под которыми они милуются... я всё-таки безумна, безумна и глупа.
    Так в горе пересохло и в лёгких словно тоже... да и глаза мои словно стали видеть по-другому. Нет, я сама себе противна. Однако что может быть такого в этом ощущении? Оно ведь не преступно, и каждый на любом углу твердит об нём. А раз об этом говорят, так значит то, что дозволено оно... безумна.
"...обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!"
    Как я посмела так сильно вздохнуть? Глупая девчонка...глупая, наиглупейшая!
А руки его какими тёплыми были...а глаза какие глубокие...и губы...
    Всё не спится. И снова бессонные ночи. Ночи... а что если я буду... Нет, глупо! Он всё-таки может плохо обо мне подумал... тёплые руки. Может, любит... а, может, и нет.  Знаю я, что мне так жить нравиться.
    Люблю утром глаза открывать и воздух полной грудью набирать... спасибо тебе... тот, кто всё это создал. Хотя ещё совсем недавно всё это было ужасным и трижды проклятым мною... значит, чувство моё и родило радость к ненавистному... значит тот, кого люблю и создал это... Всё это только шутка, ни больше. И всё что было так давно шутка и то что есть...  Я устала. Устала!
    Лучик, лучик... вся подушка уже мокрая... всё это не просто, ах, как не просто. Больно мне будет, всё это как прочитанная уже книга. Знаю только, что пока я чувствую себя занятой. А раз занята, значит, и не думаю. Буду собой.
    Завтра он тоже приглашён. Пойти ли мне туда? А если пойти, стоит ли сбегать? Алексей Алексеевич...».


III
  - Однако посмотрите на её платье... да оно же совсем... того.
  - Чего того? - отвечал местному прокурору, уже зажаренный на полуденном солнце прокурор из далёкого Н-ского уезда.
  - Того, что оно совсем уж пикантненькое такое... ну вы уж меня понимаете... того!
  - Вы определённо нагрелись.
  - Ну, если быть честным, я подпёкся и говорю без толку... и всё-таки, того. Всё, на берег.
  - Ну так гребите... - и тот, который местный, толстый с седыми усами и небольшой залысиной на темени погрёб. Познакомились оба на вечере у Светловых, сейчас же обсуждали платье одной из, проходящих мимо, особ. Максим Алексеевич, местный прокурор, никак не мог завести беседу с Алексеем Максимовичем, прокурором приезжим. Тот, по его мнению, постоянно уходил от разговора и почему-то сторонился его. Сам же Максим Алексеевич слыл в этом городке, как "очень хороший и добрый человек" и в сотый раз повторял это Алексею Максимовичу, а тот в сотый раз пытался от него сбежать, но в очередной раз оказывался в тисках Максима Алексеевича. Светловы, приехавшие недавно в город для отдыха, в свою очередь были приглашены в беседку у моря, владельцем которой являлся знакомый Максима Алексеевича, местного прокурора, в настоящее время гребущего.
    От края до края, новенькой, недавно выкрашенной в белый цвет беседки, стоял накрытый стол с яствами, вокруг которых летали офицеры, чиновники и мухи.
    Светлов  Александр Петрович, отец семейства, муж Анаиты Альбертовны и отец Настеньки, которая в данную минуту гуляет по берегу, сидел рядом с собравшим всех в этой беседке Андроном Прокопьевичем Зарыпаевым. О том, что Настенька гуляет у моря все узнали от матери её, которая отвечала справлявшемуся о дочери местному обер-офицеру, который в свою очередь, после, донёс об этом Андрону Прокопьевичу  на ушко.
     Разговаривали о поднятых ценах на зерно, о пошлинах, политике. На другом конце стола сидели барыни и сплетничали о своём.
  - Смею вас уверить, что дело это весьма благородное, - уверяла жена Андрона Прокопьевича, Анжелика Прокопьевна, жену какого-то из чиновников, - самое наиблагороднейшее. Ну вы только представьте себе, что когда два молодых, пылких сердца сталкиваются, то им нужно соединиться, им непременно нужно быть вместе... иначе... - она не успела договорить, как из-за стола встал местный семинарист и широким движением, выпив бокал с соком или компотом, разбил его о пол и быстрыми шагами ушёл с видом униженного и бескрайне оскорбленного человека. Все, кроме ничего непонимающих Светловых, продолжали произносить тосты и делиться своими личными победами над "чем-нибудь".
    Вскоре пришла Настенька, которую все почтили поклоном и добродушным «здравствуйте». Люд как будто бы оживился и даже те, кто доселе держал во рту кусок ветчины или салата заговорили наперекор голодному желудку.
    Настенька села рядом с матерью, которая, не вникая в чужие разговоры, попивала кофей и слабо причмокивала. Краем глаза она видела сидящего с того же края Алексея, разговаривавшего о чём-то очень пылко с Андроном Прокопьевичем, который, нужно это подметить, до прихода Анастасии по большей части являлся слушателем.
    Сейчас «он» показался ей другим. Таким, может быть, мужественным... Таким, уважаемый читатель, каким бывает человек, в ваших глазах, после целой ночи раздумий в пользу благодетелей его, которые определённо присутствуют, и как нам кажется ощущаются. Она отклонилась чуть назад, чтобы не смотреть лишний раз на него и не подавать виду.
  - ...а на этот вопрос нам ответить может Настенька. Анастасия! - её окликнул отец, который тоже очень ярко поддерживал беседу между Алексеем Алексеевичем и Андроном Прокопьевичем.
  - Вразуми-ка нас, стариков... и ещё совсем юных, в одном вопросе... Андрон Прокопьевич говорит, что когда в последний раз он был в опере, то слышал такое произведение... как вы сказали? «Жизнь у Царя»?
  - Вы уж пошутили уважаемый... я «Жизнь за Царя» имел честь слушать.
  - Жрать. - слабо донеслось откуда-то со стороны, но никто виду не подал и не стал выяснять кто сказал.
  - Именно! «Жизнь за Царя» и вот, Настенька, Андрон Прокопьевич сказал, что произведение это лучше «Демона» Рубинштейна. А Алексей Алексеевич вставляет, что это всё дело бесспорное и смысла не имеет спору здесь быть.
  - Как можно сравнивать два произведения друг от друга отличающихся и уж тем более сталкивать двух великих авторов?
  - Вот и я говорю, доченька моя, что Алексей Алексеевич  в этом случае более к правде склонен... вот он, пылкий ум молодых.
  - Я уважаемый, - захохотал Андрон Прокопьевич, - о других критериях выражался, Вы меня не так поняли... - сам же чуть подрумянился и подпотел на лбу, этими же признаками посадил на лицо Алексея Алексеевича улыбку.
    Каждый начал по-своему подхватывать разговор и подшучивать над старым знакомы о котором никому из сидящих за столом не известно, но шутки про таких "знакомых" есть в обиходе у каждого (как это обычно бывает в нашем обществе). Настеньку пытались ввести в разговор, но та покорно сидела на своём месте и не вслушивалась в задаваемые ей вопросы.


IV

    Море было очень красивое, вдохновляющее на высокие поступки...
  - ...я сказал, что очень даже тёплая!
  - За свободу, равенство и братство!
  - Топи коммуниста-а! - кричал из рядом плывущей лодки, слегка нетрезвый, Василий Игнатьевич Орлов, который, так же как и многие, после обеда решил забраться в лодку и поплавать.
  - Я...я..я не комму..ком... - всё пытался выговорить потопляемый Кирилл Виссарионович. Он схож по внешности с местным прокурором, Максимом Алексеевичем, но совсем другой человек внутри, никак не похожий на последнего. Так же он является братом Анжелики Прокопьевны.
  - Прекратите господа. Господа! Да он же утонет! - кричала жена Орлова, Людмила Романовна, сидевшая в той же лодке из которой муж её, Василий Игнатьевич, выбросил Кирилла Виссарионовича. Там же ещё сидела и Анжелика Прокопьевна, которая ела мандарин и изредка кидала шкурками в соседнюю лодку, где сидел приехавший из далёкого Н-ского уезда Александр Максимович и её муж.
  - Пусть тонет...- продолжал захлёбываясь хохотом Василий Игнатьевич - так его! Будет знать как в благородном-с обществе, не цензурными словечками...
    Из всего общества, плывущего в лодках, особо выделялся Андрон Прокопьевич. Будучи ещё на суше, веселясь, он предложил всем влезть в лодки и поплавать по морю, сейчас же он выглядел так, как будто болел морской болезнью и вот уже вторые сутки плывёт в этом хохочущем и веселящемся обществе. Александр Максимович сидевший рядом, сильно от чего-то сконфуженный пытался смеяться над тем же с чего смеётся большинство, но наверное мандариновые шкурки, которые он тщательно пытался не заметить кругом себя, как-то влияли на его толи тоску, толи головную боль.
  - Эгеге-е-ей! На-а-астя-я-я!!! - кричал Светлов, размахивая во все стороны руками своей дочурке, идущей по пляжу в обществе Алексея Алексеевича. Та тоже помахала ему и удовлетворённый Светлов сел обратно, налил в свой пустой бокал  вина, и опустошил так же быстро как и предыдущие четыре. Он был спокоен и доволен от своего состояния, хоть ещё совсем недавно он был чем-то обеспокоен и всё пытался удалиться забрав своё семейство с собой.
    Настенька смеялась глядя на происходящее и старалась меньше смотреть на Алексея Алексеевича. Он шёл рядом и изредка поглядывал на неё, да поглядывал в те моменты, когда Настя мимолётно кидала взгляды на него.
  - Хорошие. - послышалось со стороны от какой то лежавшей на песке, поведавшей минимум пол столетия, женщины, она, после этих слов, сразу же ударилась в общение с отдыхающей рядышком женщиной. Настя сконфузилась и побелела.
  - Вам плохо?
  - Нет, не плохо. - ответив Алексею Алексеевичу, Настя села на стоящую у берега скамью и стала смотреть вдаль. Там, вдали, было видно как втаскивали Кирилла Виссарионовича в лодку. Из звуков, до берега долетал лишь звонкий смех, невольно заставлявший не многих приподняться и оценить ситуацию на море.
  - Почему вы не сели в лодку, когда вас звал Андрон Прокопьевич? - Настя молчала, она любовалась прекрасными, белыми волнами, которые шли откуда-то издалека и несли, что-то с собой. И вот, это «что-то» разбивается о высокий мыс, с которого если лететь, «то можно подумать о жизни и понять её никчемность» кажется так толи прошлой, толи позапрошлой ночью сказал Алексей, стоя на краю мыса, глядя вниз. В голове её уже всё перемешалось, и она путала дни, путала вечера, путала беседы, которые она вела. Фразу, например  Максима Алексеевича, она могла приписать Алексею Максимовичу, хоть тот с ней ни разу не обмолвился, или разговор, со случайно встретившимся ей на пути семинаристом, с парой перекинутых фраз с Андроном Прокопьевичем. Она почти не предавала этому значения, но всё же ставила себе на заметку, чтобы не оказаться в неудобном положении.
  - Вы сегодня в необычайном расположении духа я заметил. Что-то произошло? - Алексей Алексеевич тоже смотрел на волны, порой на неё и всё думал о чём-то.
    Они и правда очень подходили друг другу. Отец даже пару раз заметил себе, что Алексей очень смотрится рядом с Настенькой. Оба белокурые, Алексей Алексеевич чуть темнее, белоснежной Настеньки. Он крепкий с прочным лбом, так сказать, она утончённая, нежная... "арфа", кажется в такое сравнение один раз ударился Максим Алексеевич о ней. "Не иначе как кольца на обеих руках не хватает для полного их сочетания", тоже, кажется, Максим Алексеевич подметил.
    Настя вдруг подумала о чём-то и закрыла глаза. Алексей Алексеевич ловко поцеловал её в щёчку и положил свою руку, на её ожидавшую кисть. Глаз Настя не открывала. Она продолжала ощущать на своей коже этот нежный поцелуй, это тёплое солнце, которое так приятно светит сквозь веки.
  - Уйдём сегодня от всего этого Алёша?
  - Я вас уведу. - улыбался он, глядя на её закрытые глаза, из которых, как ему показалось, проклёвывались блестящие слёзы.
    Настенька не убрала руки, она продолжала о чём-то думать, думать что бы, может быть, разогнать тоску, собравшуюся в её девичьем сердце. Наверное, она думала о чём-то хорошем, о том, что возможно могло случиться в ближайшем будущем, а может и о чём-то довольно грустном, о том грустном, которое у каждого из нас, уважаемый читатель, есть за плечами. Алексей Алексеевич знал, и чувствовал своим чутьём, что его спутницу  что-то томит. Он видел эту тоску ещё при её приезде, и как бы он не ставил себе задачу  перепрыгнуть эту тоску и встать в полный рост перед ней, тоска оказывалась на голову выше.
  - Вы поразительного ума человек... - слышался звонкий голос с моря, который постоянно покрывался смехом. Местные проходя мимо уже не удивлялись плавающим пьяным русским в костюмах и проходили мимо, сами же русские не оставляли лишнего мгновения, что бы не обсудить "этакий вздор" своих соотечественников.
  - Я на этот раз буду вас ждать...- Настенька взглянула на плывущую с её родителями лодку, - дома, я буду ждать дома. Скажете Лизавете о вашем приходе, она доложит. 
    Алексей Алексеевич ушёл. А она ещё пару минут поглаживала тёплую руку, в которую был послан поцелуй. После встала и посмотрев в беседку, где сидел один, словно вернувшийся из забытого прошлого, знакомый ей человек. Но чего-то испугавшись развернулась и ушла домой.

V

    В доме было темно, лишь в зале виднелся тусклый свет от пары свеч, которые Настенька попросила поставить. Никого не было. Отец продолжал гулять в своём хорошем расположении духа, а мать являясь его правой "ногой", которая в любой момент поддержит хромого, была с ним.
    Настя ходила по комнате и заставляла свечи "гулять" из стороны в сторону. Её тень бросалась то на мрачный камин, то на сервированный на восемь персон стол с серебряными приборами, которые так её раздражали, но не сегодня...сегодня она об них даже и не думала. Ни о своей тени, ни о прекрасном закате, улетевшем не так давно, ни о странном взгляде Андрона Прокопьевича, ни о случайной встречи с семинаристом она не думала и думать не хотела. Она румянилась и бледнела ежесекундно и всё боялась, боялась, что, может, делает что-то не правильно.
  - Он ведь тоже тут... - задумчиво вырвалось у неё. Она часто думала о свих правильных и не правильных шагах. В конце концов, она начала задаваться вопросами, что есть вообще "правильно"? И с каждым раздумьем боялась и плакала, одного без другого не бывало. Сейчас же, она всё старалась не заплакать, всё пыталась повеселеть, но потуги были тщетны и всё выливалось в единый мандраж.
     За окном слышалось, как поскрипывает дерево, ходят остатки отдыхающих, и как будто бы что-то выбивала Лизавета на нижнем этаже. Настя села, положила обе руки на грудь и пыталась успокоить себя нажимом. Всё прошло после того когда она поняла, что ничего особенного не происходит, она даже, кажется, почувствовала, что всё это время переживала напрасно. "И из-за чего это я так убивалась?" - спрашивала она себя, после вопроса по ней проходило содрогание, но всё же ей становилось легче и вскоре пришло успокоение.
    Она сидела, облокотившись всею спиной, так, как очень редко обычно сидела. Слушала биение своего сердца и на секунду задумалась: "Сколько ещё биться этому пылкому сердцу?".    Настенька прекрасно знала за собой грешок, который может быть погубит её, это слабило и очень часто хотелось вообще не думать об этом чувстве, чувстве любви.
   Ветер, тёплый со сладкими пылинками...и как будто в голове слышен шум моря, плескание волн…
  - Анастасия Александровна, вам записка.

VI

  - Вы меня очень веселите многоуважаемый Алексей Максимович. Я более всего рад был этим летом повстречать такого замечательного человека как вы и если я, какою-либо волею судьбы буду находиться в этом вашем... как-то...Танском...я обязательно прибегу к вам и поцелую! На каждом углу я буду твердить ваше имя как имя самого многоуважаемого...
  - Осторожно, вы опять чуть не влезли в грязь. Ну как так можно?
  - Не можно, не можно. От того я и свинья, но свинья порядочная! Куда порядочнее этих всяких там Василиев... - Максим Алексеевич притворно оглянулся по сторонам и, не окончив предложения, пошёл дальше,  обнимая за талию своего приятеля. - Как вам такая выходка? Если каждому на любом углу раздавать оплеухи, что с раздающим сделается? Вот он такой и есть человек, знаю я его насквозь...умник. А я терпеливый, уж очень я терпеливый человек. Уж порою, Алексей Максимович, я думаю, что это меня бог наказал, «одарил» меня эдакою терпеливостью, дескать: "На, терпи!". Как же это всё стерпишь, когда каждый кругом ругается, таким образом оплеухи ставит...чувствую, сорвусь, сорвусь я как вон с того обрыва, да как наколочу обидчикам эдаким. Эй, вы там, падите в море утопитесь! Разорались...
    Со стороны послышались пара ответов. Возможно, произошёл бы какой-нибудь не очень приятный инцидент, если бы Алексей Максимович не был бы единственным трезвым человеком из двух компаний этого вечера и не уволок поспешно своего товарища.
    Луна уже начала освещать своим ярким, голубым светом улицы, как не так далеко, кажется от туда же откуда и шли, а потом бежали, те двое прокурора,  послышался сильный хохот и что-то там ещё.
  - Если это правда, то я съем свой ботинок! - кричал во всё горло Орлов Василий Игнатьевич. Он вообще ничего и никогда не стеснялся. Был человеком правды, искренним и честным. Всё говорил в лицо, причём говорил тогда, когда ощущал опасность или просто когда хотел слышать этой самой "правды". И хочу заметить, заметка от меня самого, так сказать "заметка личностная", эта правда, постоянно огорчала тех к кому она была адресована.
    Второго голоса не было слышно, так как он, вероятно, был поскромнее, но из громкого баритона Василия Игнатьевича можно судить о примерном их диалоге, который кстати вёлся из открытого окна двухэтажного дома, хозяином коего являлся Андрон Прокопьевич.
  - Я об этом-с человеке самого низкого мнения. Именно-с, вам не послышалось, самого-присамейшего-с... - слышался звон бутылки о бокал, по всему видимому банкет, начатый ещё утром, перенёсся уже в дом Андрона Прокопьевича.
  - Мне, - продолжал Орлов - всё равно-с, жаль только, что души человеческие при таких случаях пропадают-с...да, да... Именно-с. И я также порою по ночам думаю-с, что нужно, наверное, что-то сделать-с, высказать-с, наверное...а в другой момент и снова жаль и, наверное, от жалости этой и замешкаешься и сказать забудешь или дела срочные какие, неотложные-с...чувствуешь себя дураком, но ведь думаешь об этом, а раз думаешь значит, как это?...по божески значит-с...мол, думаешь, значит-с пол дела уже сделал.
    Под домом как будто бы кто-то ходил и, кажется, даже ждал. Луна светила ярко, но человек скрывался под тенью дома, от того и был не заметен. Ещё пару фигур прошли по улице с громкими восклицаниями на манер: "Ах, если бы был мой «револьвер» с собой, да с полным барабанчиком-с…" или "А если бы не тот шустрый, так уж точно бы им пришлось...",  третий из них, по всему видимому, схлопотал камнем по голове и всё натирал её,  да приругивался так ловко, что можно было подумать: "из всех, сильнее получил, наверное".
  - Всё-таки не могу понять, чем вы так расстроили Максима Алексеевича, отошла на одно только мгновение...- с грустью сказала, вошедшая в комнату, Анжелика Прокопьевна Василию Игнатьевичу - он ушёл весь растроганный и ещё забрал с собой Алексея Максимовича, благороднейшего ума человека, в нашей компании его так не хватает.
  - Я умиляюсь вам моя королева, - нежно басил Василий Игнатьевич и уже переходил на шёпот - вы слишком часто отдаёте своё внимание уж слишком не достойным вас людям. Я прошу Вас, дорогая моя, я умоляю...я встаю на колени перед вами...
  - Что вы Василий Игнатич, встаньте, встаньте миленький...
  - Я у ваших ног прошу прощения и все грехи беру на себя, я клянусь вам вопреки...
  - Кирюша, дорогой мой, - говорила она своему брату доселе сидевшему молча. - поднимите его, умоляю...прошу вас, возьмите это что ли...уведите меня хотя бы, уведите в ту комнату... 
    В итоге случилось так, что Кирилл Виссарионович увёл её куда-то, сам же Василий Игнатьевич остался в комнате, что-то кряхтел и продолжал звенеть бокалом о зубы.

VII
    Завязалось знакомство каждого из сегодня присутствующих на завтраке, частично на обеде и ещё менее частично на ужине, по инициативе Андрона Прокопьевича. Мне отчасти жаль, что я только сейчас начинаю в красках описывать лица и характеры персонажей, но в своё оправдание скажу, что мало уж было по началу у меня представлений о них...то есть, я хочу сказать, что поначалу я вспомнил саму историю и чтобы не забыть какой-либо факт, затянул в неё (в историю) вас и сам затянулся. И именно теперь, когда у нас есть начало, с которого мы уже не собьёмся,  я стану показывать вам одного за другим героя, этой потрясшей многие души истории.
    Кирилл Виссарионович, начну, пожалуй, с него потому, что этот гражданин, я бы сказал, самый умиротворённый из всех собравшихся, и имеющий чудеснейшее качество: выстреливать какой-нибудь шуткой, да так, что любой весельчак позавидовал бы его таланту. Был он, как и все умиротворённые, по крайней мере, их большинство, не высокого роста. Из этого роста особо примечались: пузо, толстенькие ножки, коротенькие, но довольно ухватистые ручки и очень весёлая, любвеобильная улыбка. Все остальные части тела, спина, например, или нос, глаза и тому подобное, были такие же, как и у нас с вами - обыкновенные. Характером, я уже заметил, он добр, но помимо его доброты, в нём присутствует и такое качество, которое присуще уже не многим людям в наше время - бескорыстие. Он приехал с рудников, на которых имел счастье добыть  что-то,  к своей сводной сестре, Анжелике Прокопьевне.
    История об их родстве очень запутана, настолько, что я долго ещё не мог понять,  кто кому кем является, но чтобы вас не вводить в мельчайшие подробности, объясню самым, нам с вами, доступным, русским, языком.
    Кирилл Виссарионович, первенец. Семья их купеческая, что-то они добывают в Сибири (кажется золото, хотя местные любят придумывать байки о купцах, приезжающих отдыхать). Отец их скоропостижно скончался (если верить байкам, то «золото сгубило»), а мать, будучи ещё очень молодой, вышла замуж, за уже имевшего маленькую дочь дворянина. Ну так дочь эта и была Анжелика Прокопьевна. В летах их я не уверен, но брат ейный выглядит лет на двадцать старше. Хотя если и Анжелику Прокопьевну застать в неловкий момент (например утром), она тоже будет довольно таки взрослой женщиной.
    Ещё один немало важный и очень интересный факт хочу поведать. Прокопьевной, Анжелика никогда не была, то есть стала только после замужества. У неё было другое отчество по отцу, да вот как вышла замуж, мигом приказала всем её по отчеству мужа называть...странно конечно, но ни мне о странностях людей говорить.
    Сама Анжелика Прокопьевна, если вглядеться,обладала удивительной красотой, не смотря на свои лета. Красивые, тёмные кудри украшали её голову; она часто, ненароком, хвасталась ими (кудрями) при женском обществе, которое в свою очередь очень любило её. Красивые, хитрые глаза и стройные ножки давали ей необычайную властность над мужчинами. Так, например, она обрела власть над своим мужем и до сих пор искренне верит в то, что он её раб. Что касается Анрона Прокопьевича, так это весьма любопытный и очень важный субъект. 
    Андрон Прокопьевич, очень серьёзный и не церемонный в делах человек. Рубит, так сказать, с плеча. Все местные лавки его. Каждый его знает и трижды по семи дням в неделе кланяется: "Уважаемый человек!" говорят. Уважение его появилось когда не помню, в принципе, как и дня его появления тоже (кажется, он даже ранее меня уже проживал тут, у моря).
В общем успешный в своём роде купец. Живёт славно, всё для души его есть...странно немного то, что детей у него нет, хотя местные говорят, что молодой ещё. Да какой же он молодой? Ему уже почти сорок пять, старик.
    Лицо обрюзгшее, в морщинах и подбородках. Но не смотря на те самые морщины, хочу заметить, он был очень приятным человеком, «в меру упитанным» как все в округе говорят. Я на счёт "в меру" не скажу (это сложившееся словцо, которому все поверили, и какой бы перед ними упитанный человек не стоял, он будет "в меру упитанный"), но скажу, что всё-таки в нём есть какая-то искорка. Именно, что искорка. Видите ли, этот человек, тайн в себе имеет чрезвычайное количество. Он постоянно молчит, говорит, когда вздумается, настроение его меняется в любую секунду, и никак ты не угадаешь, о чём он думает. Человек загадка, от того и искорка в нём есть притягательная.
    Ко всем Зарыпаев относился одинаково (по крайней мере, так виделось со стороны). Единственный человек, с которым он больше всех общался и то на деловой только манер (так как человек этот был его, так сказать, партнёром от части) был это Орлов, Василий Игнатьевич. О характере Василия Игнатьевича, я уже говорил, хотелось бы рассказать о его биографии, которая гуляет на каждом углу и в каждой подворотне.
    Приехал этот человек сюда со своей женой, из какой именно губернии я не знаю, знаю, что он в ту губернию перебрался из другой, в которую попал тоже, кажется,  из такой же малодушной губернии, до неё же (до такой же малодушной) работал в каком-то пригороде, в который попал по распределению из Петербурга, а в Петербург он попал по прямому назначению из Москвы. Вот такой он "патриот" как говорят у нас тут. Побывал, говорят, по всей стране, везде порядки наводил, вот такой он, продолжают, значимый для своей родины человек. С точностью не скажу на сколько он важен своей родине, но в нашей истории он является одним из неотъемлемых персонажей.
    И вот, приехал он в наш не большой городишко, в котором каждый друг о друге знает. По первости своей он был самым интересным человеком в городе (как это обычно бывает). Очень скрытный, очень умный. И в очень короткие сроки заимел знакомство с Зарыпаевыми, а конкретней с Андроном Прокопьевичем. И так получилось, через время, что видеть их раздельно друг от друга было невозможно. Василий Игнатьевич поддерживал его во всех беседах, постоянно о чём-то с ним дискутировал и Андрон Прокопьевич был удовлетворён его обществом. Спустя, наверное, год, об них говорили как о близких друзьях, хоть и не было по ним видно эдакого дружеского отношения. Было всем известно только то, что Андрон Прокопьевич берёт постоянно советы о своих делах у Василия Игнатьевича. Так и получалось, что Орлов практически жил у Зарыпаева и помогал с юридической стороны (это единственное чем мог, вообще, помочь этот человек).
    Сразу хочу заметить о жене его, Людмиле Романовне, которая была очень великодушной особой. Её можно сравнить с Кириллом Виссарионовичем. Она, безмерно жертвенна, любит бросаться на «штыки врага», терзающего души общества. Я, хочу подметить, когда впервые увидел их рядом друг с другом, подумал: "Это два ангела, которые должны быть вместе". Странная конечно дума, соглашаюсь, но глядя на них обоих невозможно не умиляться. Но при всём этом поразительном сходстве их душ, они сторонятся друг друга и это порою видно.
    Об жизни Орловых ещё скажу то, что они друг от друга зависят. То есть жить друг без друга не могут. Если, например, Василий Игнатьевич с утра не упрекнёт в чём-нибудь  свою жену, то день пойдёт коту под хвост. То же самое касается и самой Людмилы Романовны, если та не стерпит упрёка мужа, то день у неё не заладится (как обычно бывает у русских жён, не стерпевших упрёк мужа). Так они и живут, друг от друга завися. По поводу деятельности мужа  Людмила Романова уже и не думает, если раньше её терзали постоянные переезды, которые затевал муж, то сейчас, находясь уже длительный период в одном городе ни разу не заикнувшись о скором переезде, она радуется. Радуется бескрайне и уважает без меры Зарыпаевых, как людей, которые им покровительствуют и уважают взаимно. Особливо любила она Анжелику Прокопьевну.

VIII
    Светловы. Семейство самое обыкновенное, ничем не отличающееся от любого другого приезжего хомута. Александр Петрович, чиновник не большого городка находящегося где-то возле Москвы. Честный, порядочный человек (не смотря на род его деятельности), жаждущий мира на всей земле и счастья для своей семьи. Счастье, в его уме, есть маленький отдых от постоянной суеты (наверное, именно поэтому он забрал из столицы жену, дочь и сам, подчёркиваю, по собственному желанию перевёлся в тот маленький городок, из которого он и приехал). Анаита Альбертовна всегда поддерживает своего мужа в любых начинаниях, являясь ему музой и советчицей. Она именно из тех женщин, о которых мужья говорят меж собой, в тайне от своих жён: "Вот такой должна быть истинная жена". Её такие разговоры (которые бывали, кстати, прямо при ней) ничуть не смущали, а даже вызывали какую-то летучесть в животе. Сама она искренне любила своего мужа и была перед ним слабой, такой, какой хочется быть женщине. Но сказав о том, что она была слабой для мужа, я хочу добавить, что она вообще была слабой, ведь бывают такие, «слабые в миру», а с мужем своим, от чего-то, бойкие и несносные. Анаита Альбертовна же была как раз из тех особ, которые встают перед миром на колени и ничего у него не просят, они просто свешивают свои головы и когда по ним не бьют, встают и идут далее. Такие люди очень особливые, и сам бог присылает им таких ангелов как Светлов Александр Петрович, который готов бросится на разрыв лишь бы ничего не сталось с нею, "стоящей на коленах". Таким образом, и муж её был безмерно счастлив своему семейству, и жена его была счастлива, будучи его ангелом. И в один из моментов ощущения такого прекрасного чувства, как семейное счастье, появилась Настенька.
    Анастасия Александровна Светлова девушка без особых прихотей, находящаяся в полном цвете и соке своих двадцати лет. Она является утончённой, изысканной и как вы уже поняли очень чувствительной, жертвенной натурой. Вообще, хочу заметить, каждый человек жертвенен, но не каждый жертвенен к любви, каким именно она и является.
    Помимо жертвенных чувств в ней есть и огромное остроумие и подлинное знание во многих науках. Знание конечно такое, какое обычно и бывает у среднестатистической девицы двадцати лет, но прибавьте к этому знанию остроумие, и получится потрясающая  молодая женщина.
    Сейчас же она, в своём семейном кругу (из которого её никак не могут выпустить), является маленькой Люсьен. Явилась она в таком образе перед своими любимыми папенькой и маменькой, в маленьком, домашнем спектакле, в котором она (Настенька) была Люсьен, счастливой девочкой собирающей на улицах Парижа цветы.
    Такой маленькой ей нравилось быть. Она любила (и наверняка сейчас, в глубине души любит) поглаживания большой, тёплой руки отца, по её головке. Любила, как тот ломает свой голос (на манер маленького ребёнка) и цитирует фразы, которые она говорила в спектакле. Она любила своё детство и юность, которые провела в столице. Наверное,  это время, время с рождения и до переезда, можно назвать лучшим в её жизни. Она жила этим временем и всегда чувствовала себя, где бы ни находилась, словно на балу, где сотни пар глаз кавалеров устремлены только на неё одну...как в романах.
    Хочу коснуться немного их переезда из Москвы. Сильнее всего это коснулась именно её. Что-то заставило целое семейство всё бросить и податься в новую колею, начать жизнь сызнова. Год, все кроме одной только Настеньки, были рады или, по крайней мере, делали вид. Её же (это было понятно "посвящённым") не беспокоил столько переезд, сколько та скрытая от многих причина переезда, касающаяся напрямую её и ещё "кое-какого" случая.
    И вот,  дабы растаяла доченька и удалилась от воспоминаний, родители повезли её отдохнуть на море, где отдыхают пока только они.
    Настя относилась к морю безразлично. Она считала, что все эти плескающиеся тела не заслуживают такого блаженства и от того, что море позволяло им (телам) это делать (плескаться), то она к нему (к морю) и стала проявлять безразличие. Но я хочу заметить, что нутро человеческое никуда не искореняется, и в далёкой глубине души  она продолжала проявлять безумный интерес к бесконечному и бездонному морю.  Ещё хочу заметить, что в мире было ещё много предметов, к которым она старалась проявлять безразличие. Всё это потому, что Настенька очень не могла терпеть несправедливость, которую, уважаемый читатель, можно увидеть на каждом углу. Она искала чистоты везде, во всём и от того, что не находила её, ещё больше томилась и закрывалась.

IХ

  - "Люблю вас искренне и ни на секунду в моей любви не усомнитесь Вы", - прочитала Настя уже в слух написанное в записке, которую в свою очередь принесла Лизавета  и чего-то страшно испугалась.
    Тем временем, когда последняя прочитала письмо, разыгрывалась сцена в доме Зарыпаева, в которой инициатором был всё тот же Орлов. Сам же Андрон Прокопьевич был тем самым, спрятавшимся в тени дома, человеком. Он продолжал ходить от угла дома к другому углу, как будто бы чего-то выжидая. Этим же временем Максим Алексеевич и Алексей Максимович нашли Александра Петровича Светлова где-то во дворах в каком-то особенном раздражении, какое бывает у быков, увидевших красную тряпку. Хочу ещё подметить, что жены его рядом не было; она находилась в жутком расстройстве у Людмилы Романовны Орловой, которая тоже, от того что мужа нет дома, слишком уж печалилась.
    Но я всё-таки продолжу рассказывать о письме, с которого начал. Об остальном, можете не беспокоиться, оно откроется своим чередом.
    "Анастасия Александровна", её только так и никак иначе называл, почти не знакомый ей, семинарист, Илья Храмов (отчества у него не было, так как не по кому было давать). Именно с "Анастасия Александровна" записка и начиналась. Почему-то прочитав только это предисловие, Настенька догадалась об том, кто отправил это послание.
    Сразу, ещё даже полностью не прочитав содержания, она вспомнила, как встретила семинариста за день до прогулки с Алексеем по мысу, либо это было в тот же день, что тоже очень возможно. Встреча эта запомнилась ей, как самая, что ни наесть "неописуемая".   
    Признаюсь Вам что мысли или идеи я в этой встречи никакой не увидел, причём посчитал её наиглупейшей, дурной... в общем, посчитал так же, как посчитала и Настенька. Но как оказалось, эта встреча была или могла бы быть (как бы это пошло и вычурно не звучало) самой искренней встречей во всей истории маленького "существа". Встречи между молодым человеком и девушкой, друг с другом не знакомых, но знавших, хотя бы только он о ней, будто бы тысячи лет.


    Встреча.
  - Вам, наверное, сюда Анастасия Александровна, - говорил молодой человек в чёрном платье, какие Настя видела в детстве у монахов подле церкви (сама же она не водилась в храм божий, не смотря на благородство её родителей). - Вы ведь на приём к Андрону Прокопьевичу?
    Настя молча продолжала смотреть на странно-улыбающегося, стоявшего перед ней по такой жаре в чёрном одеянии семинариста. Ей ещё приметилось то, что у молодого человека маленькая родинка на правом крыле носа и большие, голубые глаза. Удивило её ещё то обстоятельство, с каким она ещё ни разу не сталкивалась, а если и сталкивалась, то точно столкновения этого не помнила: он был голубоглазым брюнетом. Странно,  наверное, но Настеньке доселе казалось, что таких людей не бывает. Что либо со светлыми глазами и светлыми волосами, либо с тёмными волосами и только с тёмными глазами. А тут...прямо даже странно.
  - Они не далеко от сюда живут. Вы, наверное, потерялись? В нашем городке легко заблудиться. Я вот в детстве точно тут же заблудился. Вот где вы сейчас стоите, меня мой духовный отец нашёл и там где я сейчас стою, говорил на меня...хороший был, я его любил.
  - Вы откуда узнали, что я на визит к Зарыпаевым приглашена?
  - Это я ещё вчера слышал. Ведь вчера у них был и ваш отец всё о вас рассказывал, а как рассказывал, что все в вас заочно влюбились...вот и сказал Андрон Прокопьевич, что бы вас немедля привели. И вижу, что вы вроде в сторону его дома идёте, а потом вдруг свернули куда-то...сюда.
  - Вы следили за мной? - Настя не тревожилась, ей было довольно таки спокойно. Молодой человек расположил её своей улыбкой, цветом волос и глаз. Но всё же это было странно.
  - Да. Я смотрел на вас, - опустив голову, он продолжил. - Мне вы снились сегодня. Вот именно вы. - Илья поднял взгляд, чтобы посмотреть на Анастасию Александровну. Та смотрела на него, прямо в глаза. - Я видел вас так, как вижу сейчас. Я слышал вас так же, как слышу сейчас. Я чувствовал всем телом ваше присутствие в этом миру во сне и вот вы. Вы настоящая... Я хотел бы отдать за вас всё прямо сейчас. Я рискнул бы пойти на край света, стирая ноги, лишь для мелочи какую бы вы пожелали. Я желал бы сию секунду броситься ради вас на тысячи, на миллионы, миллиарды тысяч кровавых орудий и смертоносных фраз человеческих. Я всё готов был бы отдать за ваше присутствие рядом. За то только, что бы вы жили на другом конце города, и я это знал...Вы спустились с небес, и вы есть на земле, а значит, я могу отдать всё. Всё без остатка за вас. За ваше присутствие в этом миру. Моём миру, пускай вы будете в этом, моём миру, далеко; я буду знать, что вы есть. И исчисляя секунду вашего времени в моём миру, я готов лишь за эту секунду отдавать часы, дни, месяца...я бы отдал тысячелетнюю душу свою за одну жизнь с вами на этой земле.
    Всё это время он смотрел ей прямо в глаза, и она ни разу не увела взгляд. Никто из них не шелохнулся, не сдвинулся с места. Оба чего-то ждали. У Илюши под конец своей речи на глазах начали проступать слёзы. Улыбка великого счастливца продолжала обрамлять его лицо. На лице же Анастасии Александровны было только недоумение, которому не было конца.
    Ещё одна томительная минута прошла между ними. Настенька подумала на секунду о боге, она потом вспоминала, точно не зная, просила ли она его об чём или ещё что-либо говорила, но знала только, что обратилась она к богу, просила прощения, но за что и почему ответа не найдёт и спустя ещё долгое время. «Наверное, это шутка какая» подумалось ей, хотя в искренности его слов она не сомневалась. Искренность эта была пугающая, хотя не имела в себе ни угрозы ни какой либо тяготы.
  - Я прошу вас, не ходите в дом к Зарыпаевым. Я вас умоляю, - просил Илья Настеньку. - Анастасия Александровна, я молю у вас прощения. Вы даже меня не знаете, но я вас знаю...я умоляю вас, не ходите туда.
    Она почти сразу ушла ни чего не сказав и весь вечер грустила. Кем он ей представился тогда? Она сама не знала и была в неком забытье. "Может это был сон?" - часто спрашивала она себя, но скоро отвечала на него и ещё боле иступлялась.

«Анастасия Александровна.
Я прошу у вас прощение даже за то, что имел право написать вам записку, которая не
стоит вашего чтения ни в коем случае. Но вы всё же читаете, и прошу прощения за это.
При нашей первой встрече я был сам не свой. Я был болен. Я был потерян. Но помню
одно отчётливо, как в трезвом уме и в здравой мысли просил вас не ходить  в дом к
Зарыпаевым. Вы возможно сделали правильно, что пошли, а я всего лишь ошибался... Простите мне мою выходку. Прошу у вас тысячу раз прощения за произошедшее и за происходящее, также прошу и за имеющее возможность произойти.

беспутный  Храмов»
    Ещё раз, вдумчиво и стараясь соединить слова в предложения, а предложения в письмо, она перечитала его. Ничего не поняв, Настенька начала дрожать. Ей впервые за всё время нахождения у моря, стало очень страшно. Причём Настя боялась не кого-то со стороны, ни Алексея, ни Илью, ни какого-либо другого человека, стоявшего например и ждавшего её сегодня в беседке. Она боялась себя. А страх такой, как нам известно, страшнее любого другого страха, ибо в опасении от других  мы можем предположить и ожидать чего-то конкретного, ожидать же от своего страха мы абсолютно ничего не можем, ибо это наш страх.

Х

    Как я выше уточнил: в момент чтения Анастасией письма, в доме Зарыпаева происходила сцена, затейщиком которой являлся Орлов Василий Игнатьевич. Не упустим и тот момент, что сам Андрон Прокопьевич находился под домом (но о нём я ещё отдельно справлюсь, да и дойдёт до него очередь).
- Я по честному слову, его слову, по доброте своей душевной вручил себя, своё дело в руки этого человека. Я, значит, посчитал себя равным ему, думает он...да я всем хотел быть для него! Я хотел любить его как брата, я любил его как брата! Я уважал его и не смотря на свою душевную обиду, до сих пор уважаю и уважать буду! - восклицал в пол голоса, будто чего-то опасаясь Василий Игнатьевич, при этом он продолжал пить шампанское и случайно разбивать посуду. Продолжал следующее он в комнате, после того как Кирилл Виссарионович был вынужден увести Анжелику Прокопьевну, гость оставался один в зале, к нему так и не зашли, но Орлов чувствовал, что нужный ему человек, его слышит. Этот человек, по его мнению, совсем рядом. "За той дверью", - указывая  рукой в то место куда Кирилл Виссарионович увёл "её" шептал Орлов.
  - И никто, никто меня не одобрил в душе! Все только пользовали. Все... без остатку-с. Я жизнь постоянно менял, я бросал всё и уезжал в поисках себя, в поисках жизни-с... но, в конце концов, всё-с равно-с обрыв-с. Куда не побежишь, жизнь кончается одним - разочарованием. - Последнее слово он сказал особенно твёрдо и жестоко, как будто был убеждён в этой философии и сам говорил из дна этого самого разочарования.
  - Откройте мне двери, пожалейте меня как вашего брата. Как вашего друга, как собаку битую... пожалейте меня, я умоляю вас! - в комнату вошёл улыбающийся Кирилл Виссарионович и закрыл за собой дверь.
  - Вы уж совсем смешной человек, мой хороший Василий Игнатьевич. Весь мой фарфоровый сервиз перебили...о, ещё чайник оставили. Чаю будете? Он ещё тёплый.
  - Давайте шампанского? На брудершафт. - Орлов ждал выхода Анжелики Прокопьевной но сильной тоски при выходе другого лица он не испытал, - "Всё равно бы не вышла!"
  - У меня изжога. Я чаю лучше. Врачи совсем запретили пить что-либо крепче чая...прямо убийцы эти врачи. - оба начали смеяться и наливать  каждый сам себе, желаемого.
  - Вы на меня не обижайтесь. Я впервые такой...сам не знаю, что на меня нашло-с? То весел был, радовался… цветочки там-с, море, воздух...а потом бац-карабанац. Прямо как будто меня за грудки взяли и сказали, что мне завтра помирать.
  - Ой, вы бросьте. Душевные муки надо прощать любому. Эта изжога излечима, а вот то, что вас терзает, так терзать и будет, если всё не разложить по местам.
  - Да я раскладываю-с. Вы очень уж милый человек, да вот только я вам почему-то не верю. Я может быть Иуда, а вы словно Иисус.
     Кирилл Виссарионович рассмеялся, чуточку разлил на и без того грязную скатерть чай и, протирая пятно салфеткой, подметил с улыбкой. - Я уж слишком похож на Христа. Только вот бороды не хватает и праведности той, с какой он торгашей из храма божьего выгонял.
  - Вы же верующий? - с жаждущим ожиданием спросил Василий Игнатьевич.
  - Каждый из нас верует. Кто-то в бога, кто-то в домового, а кто-то и просто в добро верует. На то людям и дано это качество - верить.
  - А в жизнь после смерти верите?
  - Чем старше становлюсь, тем сильнее в этом хочу увериться. То есть, если я в свои молодые годы просто думал об этом, позже уже сильно задумывался, теперь же начинаю убеждаться или точнее сказать убеждать себя в том.
  - Ой, глупости всё это какие, вы не представляете. О чём только можно говорить, напившись...хотя я и не пьян вовсе. Налить-с? Ой...забыл-с. - собеседники хихикнули друг другу и остались в молчании посапывая чаем и похлопывая усами пузырьки.
  - Я, Кирилл Виссарионович, уже некоторое время имею в голове одну мысль, и именно вам хочу её рассказать. - Орлов повысил голос, он говорил так, что только из чулана дома его можно было не услышать, в остальных же комнатах и даже на улице (где как раз ходил Андрон Прокопьевич) его было прекрасно слышно. - Как вы считаете, если человек болен в душе, да так, что ни одно, наверное, лекарство не поможет-с. Что ему остаётся делать на этой земле? К чему ему стремиться? Постойте, я ещё не кончил. К тому же, кроме вопросов о предназначении он приходит к тому, что вообще жил напрасно, что только портил и ломал. Ломал не только свою жизнь, а жизни многих людей...что наверно вообще всю землю сломал, что изменил тысячелетний исход будущего. Что-то, что в будущем могло бы цвести, если бы этот человек шёл праведным путём, гнётся и чахнет от его беспутства. Я, например, всегда считал, что каждый по своему должен приносить пользу, нанося даже вред, он тем самым приносил бы пользу. Но если в голову существа пришло самое что ни на есть "Божественное осознание", осознание высшей степени, при котором не повернуть, при котором ни ступить шагу в другую сторону, ни увильнуть от этого самого осознания. Когда все карты вскрыты и играть даже нет смысла. Что, что ему остаётся делать в таком случае? Мой добрый друг ответьте... - Орлов с таким жаром погрузился в описании своей мысли, что собеседник его, ещё минуту молчал, считая, что последний будет продолжать комментировать и что-либо добавлять.
  - Дорогой мой. Я всегда считал, что проблемы человека от его головы. Все болезни от неё, в том числе и душевные... даже в особенности душевные. В случае, о котором говорите вы, лекарства для больного сию секундного не будет. Так называемый пациент сам должен найти выход из этого лабиринта и если потребуется, как я вижу, вы хотите вставить это словечко с осознанием, раскрасить то самое "снизошедшие осознание". Раскрасить его серость, его постоянность... придётся, дорогой мой, играть для самого себя роль и верить, искренне верить в эту самую роль, а точнее в её отсутствие и полнейшую, реальность, вокруг вас.
    Последовало молчание. По лицу Орлова было заметно, что он как будто бы хочет снова что-то случайно разбить.
  - Я говорю о крайней стадии, о той, что была у Христа! Он ведь пожертвовал собой и пожертвовал, чтобы его запомнили! Чтобы его чтили как жертвенника... это был его единственный выход. Я о том говорю, что может этому человеку, который потерян и убит, тоже следует пожертвовать собой? Может ему нужно сделать так, как может сделать только он один во всём свете? Отдать себя на поруки... пойти вопреки собственных ощущений. Стать человеком. Наконец святым!
    Кирилл Виссарионович, как и в прошлый раз, ожидал, что собеседник продолжит и когда уже Орлов начал уж слишком пристально смотреть на него, тот понял  - «ход передан». В защиту последнего слова и в его разъяснения скажу, что попивающему чай верилось, что всё это игра. Кто дальше прыгнет, кто громче скажет и больше охватит. Когда же Орлову было совсем уж не до шуток. Его глаза были красны и пальцы на ногах сводила сильная судорога. Наверное, ещё чуть-чуть и у последнего бы свело лицо от нервоза. Что-то сильно беспокоило Василия Игнатьевича, он никак не мог найти себя среди стен окружавших его, среди мебели и собеседника. Он знал что-то, очень твёрдо и был решителен. Действовал неуверенно но настойчиво.
  - Может быть, - начал Кирилл Виссарионович, - вполне может быть. Я даже наверно поддержу вас. Вы нашли верный выход для страждущего справедливости. Но я хочу только лишь  заметить один вопрос:  для чего и ради чего, конкретно, эта жертва? Если человек не поставит перед собой очевидной цели и не будет знать всех вытекающих последствий, то наверняка всё полетит далеко и надолго. А самое главное, это будет ни кем не рассмотрено. Наверное,  даже в качестве анекдота, упустят эту "жертву".
  - Что если я говорю о человеке, которого заела жизнь, как заедают сотни клопов дворнягу? Я говорю о потерянном создании, которое ищет своего создателя...создателя-с, - он усмехнулся над собой. - И как мне кажется, путь к создателю лежит через великое дело. А великим делом, я считаю, можно назвать перешагивание через огромную стену, которую поставили другие люди перед конкретной личностью, перед "созданием". Нужно сделать совершить  что-либо не деланное  - это и будет "вознесение к создателю". - Орлов всё сильнее трясся. Он словно готовился, набирал энергию.
  - Ваши мысли немного затемнены. Вам нужно успокоить нервы. Вам может кислород в голову ударил? Я закрою окно. Вы не представляете как меня по первости на море головокружило...
  - Я готов идти на жертвы! И почему я не могу быть таким же как Пушкин или Наполеон?! Я тоже человек! Я люблю вас Анжелика Прокопьевна! Люблю! Люблю!  - он бросился к дверям и начал их открывать, но руки его дрожали неистово и от этого он никак не мог ухватиться за ручку. Кирилл Игнатьевич сидел, как сидел, даже не шелохнулся. Кажется, он ещё глоток чаю прихлебнул и встал только через полминуты, в тот момент когда открылась дверь, где показался Андрон Прокопьевич (до селе ходивший внизу).

XI
    После того как все сошли с лодок и направились обратно, в беседку, началось у Зарыпаева "это". Началось его гробовое затишье. Он абсолютно ни с кем не разговаривал, и был как будто по истине "за гробом". Даже с самим Орловым молчал, хотя с тем он перекинулся парой тройкой особо не важных, для него, фраз.
    Никто не замечал по началу его состояния. Все продолжали смеяться и подтрунивать своих, всё тех же, никому не известных знакомых. Он даже от какой-то собственной растерянности, сел не на своё место по центру, а с краю, где прежде сидел Алексей Алексеевич. Он покачивался на стуле и как будто кусал губы. Первым состояние Андрона Прокопьевича заметил, разумеется после Орлова, Светлов. Он не посмел трогать хозяина, только лишь на секунду задумался об том, что человек этот (Андрон Прокопьевич) особого склада ума и очень уж отличается ото всех.
  - Всё-таки тревожный какой-то денёк-с. - говорил рядом присевший Василий Игнатьевич - Толи жара голову напекла, толи эти шутки мне мозги в кисель превратили, а я всё не пойму, что за день такой? Вам не кажется Андрон Прокопьевич? - он же всё молчал и был непоколебим. Как ни странно, но он даже и не думал об том, чтобы уйти. Его как будто что-то держало среди всех собравшихся в его беседке.
  - Я полагаю у вас тоже тревога на сердце. Обычно вы так не молчите-с. На вас прямо смотреть страшно, вы как будто жабу съели, - продолжал удивляясь всё тот же Орлов. - Ладно, я буду молчать-с. А точнее спрашивать не буду. Говорить я буду потихоньку, постараюсь не раздражать. Мне от чего-то говорить жуть как хочется. Всё как будто...даже не знаю. Море такое синее...и солнце с птицами...а где птицы? Что-то и птиц не видать. Ой...собрали же вы народу. Всяких-с перевсяких-с...один только прокурор, тот что молчаливый, хорош. Та и хорош тем, что молчаливый. Да Светловы...дочка у него красавица... прямо таки загляденье. Сам Светлов хорош, молодой и жена...семейство идеальное на мой взгляд. Все удались. Не считаете?
    Андрон Прокопьевич стал слушать море, волны которого бились о берег и скатывались с него, унося за собой маленькие камушки. Ему тут всегда нравилось, но он почему-то только теперь об этом подумал. Стало на сердце даже тепло, даже как-то приятно. Он сам себе улыбнулся и вдруг заметил, что Василий Игнатьевич (который продолжал во время раздумий Андрона Прокопьевича что-то говорить), спрашивает у него о чём-то.
  - И всё же, вы меня пугаете. Что вас так терзает? Вы хмурые с того момента как ваш подручный вам об чём-то доложил. Я переживаю…ваше дело. – Орлов встал из-за столика и направился к выходу из беседки.

    "Однако красоты я и впрямь как будто бы не замечал. Если со мной "это" случилось, то это самое страшное, что могло произойти. Я совсем уже не думаю о делах. Надо думать! Уже сколько мыслей пропустил мимо, сколько идей…надо навёрстывать всё. Начну наверно с того турка, что у меня в лавке таскает из кассы. И почему я его не высек, как узнал?! Хоть сейчас иди и высекай… Ещё пару дней назад я бы смог это сделать…оставить всё, взять розги и наказать. Что же я тут сижу? Сколько я уже праздную? Что праздную? И на кой чёрт я собрал этих нахлебников?! Жарко…правда, где птицы? Однако странный день. Все последние дни странные…эта неделя как будто у меня и есть…больше ничего как будто в моей жизни и не было. Ничего не помню. Помню сегодня, помню  вчера, ещё позавчера помню, а начало недели уже и не помню…совсем я уже из ума выжил.
    И что она в нём нашла? Глупый выскочка! В прежние годы я свёл бы с ним счёты… но так нельзя, никак нельзя. Деньгами значит... о чём я? Всё это чушь. Пустяки, так сказать, пустяковые. Я уже взрослый человек. Где это видано, такому солидному, взрослому, женатому, уважаемому всеми вокруг мужчине, так себя вести?
    Однако она и впрямь хороша. Как пела тогда…как она пела…три раза я на неё за сегодня посмотрел. Три. Не два, не два с половиной…три. И от чего всё это помню? Почему боюсь на свой стол собственный посмотреть?! Я что здесь не хозяин?! Почему молчу?"
    И как раз на этих мыслях Андрон Прокопьевич что-то крякнул никому не понятное. Толи это слово было, толи звук какой, но сам Андрон Прокопьевич ничего подобного не ожидал. На этот кряк подскочил Василий Игнатьевич, который уже и по берегу походил и возле Анжелики Прокопьевны посидел и даже выпил пару бокалов шампанского.
  - Ну чего ты? Очнулся? Может в море? Освежишься. – Андрон Прокопьевич встал из-за стола, ему почему-то казалась, что когда он издал, самому себе непонятный, этот звук, то все на него смотрели (хотя никто и виду не подал). Глаза у него были красные, щёки дрожали и лоб тёк.
  - А может мне тебя окунуть в море? Ты кто здесь такой? Пришёл на харчи мои и мечешься кругом меня, как юла! Да звал ли я тебя вообще? Я слышать тебя не хочу! Осточертел ты мне как турок русскому в одной яме!
    В беседке застыла тишина. Казалось, даже мухи замерли в воздухе. Слышен был только плеск моря и сильные возбуждённые вздохи Зарыпаева. Застой продлился недолго, Андрон Прокопьевич, схватив что-то со стола, вылетел из беседки и пошёл прочь от моря.
    То что происходило в беседке я рассказывать не буду, замечу только то, что Василий Игнатьевич стал для всех предметом высшего человеческого сострадания…Все пили за гуманизм и человеческие добродетели. А когда стало совсем жарко и большинство людей разошлись, Анжелика Прокопьевна пригласила Орлова в дом.
    Андрон Прокопьевич же пошёл по закоулкам, по которым он даже никогда и не ходил, и брёл, сам не зная куда. Он долго думал и ни капли не сожалел об содеянном. Отчасти он даже был доволен собой. Так пролетело время и стало смеркаться. Он заметил, что находится недалеко от дома и  направился к нему. Не замечая буянивших прохожих, которые кланялись, приметив его, он подошёл к стене, от которой на землю бросалась тень, и стал ждать. Ждал он, сам не зная чего, или может в крайней степени имел только малейшую каплю представления о желаемом. И как бы то ни было, желаемое свершилось. "Он" был там, точнее "они" были там, в доме.

XII
    Андрон Прокопьевич ещё с недолгое время постоял против Василия Игнатьевича, который обмелел и пал в беспамятство (это было заметно по его пустым, абсолютно ничего не выражающим глазам). Орлов, наверное, совсем позабыл о Зарыпаеве, или даже если и помнил, то никак не рассчитывал на то, что тот окажется прямо сейчас и прямо перед ним.
  - Мы как раз собирались уходить… - начал было Кирилл Виссарионович, как одним жестом руки хозяина дома создал тишину.
  - Я сегодня слишком много позволил себе, Василий Игнатьевич. Я не сожалею о произошедшем, ибо себя от части виновным не считаю. Я подозревал… Вы всегда были замечательным человеком в нашей семье. Вы были, и есть, и будете для нас благонадёжным человеком. Вы не случайно появились в нашей жизни, я уверен, не случайно, – Андрон Прокопьевич говорил твёрдо, как ещё совсем недавно говорил Орлов об своих душевных заключениях. - Я хочу, чтобы всё что произошло было нами забыто и отброшено. Я предлагаю руку дружбы, перемирие… - он протянул Василию Игнатьевичу руку, но тот стоял неподвижно со всё таким же видом.
  - Вам, наверное, многого не понять сейчас, ничего. Поймёте со временем. Сейчас я попрошу вас остаться у меня в доме. Вас развлечёт моя жена. Я бы с радостью составил вам компанию, но у меня дела, да и не удобно как-то… - Зарыпаев продолжал держать руку, ожидая её пожатия или чего ещё.
    В момент у Орлова забегали глаза. Они проскользнули по полу, где устойчиво стояли две большие и крепкие ноги Андрона Прокопьевича. Пробежали по дверной раме, устремились куда-то вперёд, где кажется, мелькнул чей-то силуэт. После он поднял взгляд на Зарыпаева.
Орлову, лицо его, показалось в один момент самым ненавистным на этом свете. Он почему-то приметил все его морщины и складки, все его залысины и родинки. Он приметил всё, до чего раньше не имел дела. Зарыпаев стал в одночасье монстром. Мало того, Василий Игнатьевич ощутил страшный с его стороны холод. Этот холод, хочу подметить,  да и уже говорил, ощущали многие: кто-то считал, что он такой от склада ума, кто-то…много мнений, много оценок, но Василий Игнатьевич не придерживался ни единой из этих мыслей и предположений. У него был свой взгляд на этого человека. Он верил в глубину души Зарыпаева, верил в её таланты и пусть их не видел, но он ясно воображал всё его возможное добро у себя в голове.
    Самого же Орлова можно было сравнить с мертвецом. Он был полностью бел, покрыт холодным потом, его колени открыто дрожали, а зрачки были до ужаса расширены. Губы искажались в какой-то узор, как будто он хотел что-то вымолвить, но никак не мог.
    Андрон Прокопьевич заметя сильные изменения в Орлове почувствовал нечто внутри себя, "оно" слегка теплилось и подавало некие надежды на его возможные планы, которых он сам ещё не понимал.
  - Вы, - начал Василий Игнатьевич, – кто? Вы что из себя представляете? Постойте, не отвечайте. Я вам скажу…по старой дружбе я вам покажу кое-что… Вы хозяин, хозяин всего на что можно показать в этом городке. Вы всеми уважаемый и чтимый. Вы, возможно даже, многими любимый. Вы, отчасти, обаятелен и знаете это. Душа ваша знает много разных молодых фокусов, таких, что вас можно почтить на разговор с любым человеком. Но это в вас вижу я. Это внушил я сам себе…вы фокусник. Вы игрок и играете по крупному. Вы ставите не деньги, ни какие-нибудь ценности…вы ставите души. Вы едите их на завтрак, едите их на обед, едите их на ужин. – Орлов приближал своё лицо всё ближе и ближе. Он не отрывал взгляда и не останавливался ни на мгновенье.
  - Вы считаете, что можно всё купить или продать? Что всё можно взять, так просто и бесцеремонно?.. Почему вы допустили так торгашески отнестись к чистейшему созданию? Почему разрешили просто так взять? Так бесцеремонно? Почему?! А я вам отвечу. Вы Торгаш! Торгаш, каких свет не видывал! Вы продали себя чему-то более стоящему, а на мне решили съехать! Вы обязаны вызвать меня на дуэль! Вы должны убить меня за оскорбление, которое я нанёс! Вызывайте меня! Сейчас же!
    Всё в округе замерло, как будто превратилось в одно большое желание, которое ждёт решения, исхода…
    Андрон Прокопьевич опустил руку. Он продолжал смотреть в глаза Орлова из которых вытекал яд. Принимая этот яд за лекарство, он ожидал собственного излечения, желал его.
  - Я приказываю вам! За честь вашей жены, Анжелики Прокопьевны, вы обязаны, вы вынуждены! Я приказываю! Я человек и я говорю вам, что мы будем стреляться! Я убью вас! – на последних словах Василий Игнатьевич зарыдал как маленький ребёнок и, схватив за жилетку Андрона Прокопьевича, начал его трясти. Рядом стоявший, с кружечкой чая, Кирилл Виссарионович всё пытался что-то предпринять, но он, от того что никогда не бывал в подобных избиенческих ситуациях, растерялся и продолжал топтаться на месте.
  - За что…за что вы меня не убьёте? Не пристрелите? Я не достоин… - продолжал Василий Игнатьевич, взвалившись, в слезах, на грудь Зарыпаева. Тот же, в свою очередь стоял неподвижно и лишь ждал. Определённо он питал надежды и ждал некого исхода… но что-то сломалось, толи в груди Зарыпаева, толи: - "в этом никчёмном мире, на который определённо нельзя положиться".
  - Успокойтесь, – вымолвил наконец Зарыпаев, поняв, что Василий Игнатьевич не остановит своих рыданий сам. – Успокойтесь. Сегодня был очень тяжёлый день для всех нас… уж очень тяжёлый. – Андрон Прокопьевич приобнял Василия Игнатьвеича и стал поглаживать по спине.
После они сели за стол и выпили без единого слова бутылку шампанского. Василий Игнатьевич, что-то вымолвив на манер "я человек",  опрокинул голову на стол и уснул. Кирилл Виссарионович по приказанию Зарыпаева пошёл к сестре. Андрон Прокопьевич же ещё долго сидел у окна и смотрел на город, на луну, на мыс.


XIII
    Настеньке всю ночь снились странные сны. После того письма, она пала в какое-то беспамятство и сильно напугавшись тенью ветвей, ползущих от окна, бросилась в кровать, где сразу уснула. В её снах, сама она играла роль наблюдателя, смотрела на представляемые картины её воображения со стороны. Видела множество людей, ей не знакомых но её как будто бы знающих. Видела старых знакомых из Москвы...видела что-то о чём долго не вспоминала.
    Сейчас, уже утром, всё что доселе с ней произошло и то что снилось, казалось безумно беспорядочным, не имеющим никаких объяснений. Во всём она видела странность. На секунду, ещё лёжа в кровати и не думая вставать, она вспомнила про пугающую тень, как бы тянущуюся своими когтистыми лапами к ней, испугалась, укуталась сильней, после усмехнулась про себя, но всё продолжала лежать укутанной. И немного подумав, о письме, да о том от чего Алексей мог не прийти, она уснула вновь.
    Внизу, как поздней ночью, потом на рассвете и наконец настоящим, полуденным, временем Анаита Альбертовна ходила молча по дому и грустила .Её брала тоска, которую она очень знала. Эта тоска была долгое время уже в её груди. Она печалилась по прошлому, по тому, что исправить, нам - смертным, не под силу.
    Анаита Альбертовна, после долгих дум, поднялась к дочери, которая укутавшись в одеяло спала. Она всегда приходила к дочери когда её одолевала грусть, когда уже нет слёз, она садится рядом и молча смотрит.
    Хоть я и говорил, что семья Светловых счастливая, но как вы понимаете, у каждой счастливой семьи есть горе, по которому оба супруга в каком либо плане страдают.
    Настя проснулась как раз в тот момент когда мать глядя на неё собралась плакать. Анаита Альбертовна, завидев как дочь открыла глаза, сразу начала улыбаться и целовать ту в лоб да в щёки. Настенька, обняв мать, тоже целовала её и в щёки и в волосы.
     Они обе молчали некоторое время.
  - Ну что такое?
  - Я за тебя, дочка, опасаюсь. Ты слишком много времени уделяешь тому, чем, как мне кажется, заниматься вовсе не должна, - случилась короткая пауза, та которая случается в случаях когда присутствует желание что-то сказать, но слова к этому не находятся. - Влюбляйся, дорогая моя, в того, кто будет твоим мужем... ты меня понимаешь.
    Обе помолчали. Мать улыбнулась в глаза дочери и наклонив голову вышла из комнаты.
    Настя ещё некоторое время посидела укутавшись в одеяло и всё думала о произошедшем вчера. Сейчас ей от чего-то было легче и плакать вовсе не хотелось. У неё даже промелькнула мысль на манер: - "И зачем я столько рыдала? Неужели что-то произошло?".
    Перечитав письмо, посланное семинаристом, ещё раз, Настя сунула его в маленькую сумочку, которую всегда носила с собой, оделась и пошла в низ. Выпив воды и дождавшись момента, вышла из дома.




XIV
    Открыл глаза Светлов в каком-то, как он подумал; "хлеву". Всё было перевёрнуто, местами разбито и очень грязно. В его памяти начали всплывать картинки, как он всё пытался не заснуть, всё бесился и рвал на голове волосы.
    Рядом с ним, обняв его ногу, лежал Максим Алексеевич. Его ангельски пьяное и вонючее лицо напомнило Александру Петровичу о минувшем "приключении".
    Вечером он сбежал от компании, в которой явными раздражителями стали: его прошлое и Аркадий, явившийся в числе приглашённых (всем в городе известный как добрый и порядочный молодой человек). Последний как-то задел его, хотя между ними не было за всё время ни слова, и Александр Петрович (надо заметить, человек которого сложно разозлить) плюнув на всё, махнул рукой и пошёл в ближайший переулок за которым последовал ещё ближайший и ещё...в конце концов он оказался на окраине городка, откуда открывался ещё один прекрасный вид на море. Его заворожило далёкое сияние и он ненароком, на секунду подумал о высоком.
    Просидев в недвижимом положении, иногда бросая вниз, к морю, маленькие камушки его повстречали те самые товарищи которые и увели его...после я заострю на этом внимание , а сейчас, хочу описать этот устремлённый в пучину моря, оранжевый закат, глазами приезжего, имеющего вкус к жизни, человека.
    Море было чистое, не имеющее на нём отдыхающих лежебок. Вдалеке не было кораблей. Волны как близнецы, одна за другой... "И с ними дядька Черномор" - вдруг вспомнилось Светлову, он сам себе улыбнулся, глянул в низ. Там ходили люди: влюблённые парочки и как подметил он сам, такие же, схожие с ним,  - "ищущие". Он придумал это слово давно, наверно тогда когда столкнулся с первой душевной проблемой в жизни. Разложив мысли относительно своего прошлого, прошлого нашей истории, нашей земли и вообще вселенной, Светлов не заметил, как стемнело. Он не собирался никуда уходить, да и тут ему нравилось, хотя очень хотелось чего-то другого.
    Звёзды следом за луной зажглись на небе, тем самым подбросили ещё пару извечных мыслей на ум и без того, уже слишком много обдумавшего сегодня, человека. Люди перестали ходить, начали петь и бить бутылки. По пляжу вообще никто не ходил.
    "Определённо, всё так и должно быть, - думал Светлов. - Всему есть порядок и всему есть...всё взаимодействует со всем. Получается огромная нить...всемирная нить, сеть...плеть. Однако такой порядок очень хорош только для бездушных тварей, тварей же с душой такой порядок очень ущемляет. Да, да...ущемляет. Как меня это всё ущемляет. Стараешься, трудишься, становишься, седеешь, держишься, терпишь...а ради чего собственно всё это? Что бы после смерти сказали "Какой человек был хороший!" Зачем оно мне? Я что-то сделал? Я только рушил, рушил, рушил...один раз в жизни попытался построить...и то...разрушил всё. Всё я... все мы, всё уничтожаем, ничего не оставляем после себя, а если что и оставляем то только ради того, что бы нашим детям было чем заняться".
  -  Н-е-н-а-в-и-ж-у-у-у! - вырвалось у Светлова в виде слабого, младенческого протеста.
  - Ведь мы сами придумали тебя. И сейчас всё что тебя окружает есть капитал идущий в карманы священников! - скрежетал он сквозь зубы. - Мне жаль, что ты есть только в наших сердцах...  Я один раз слышал, что монахи в центре России если искренне уверуют, полететь могут, с востока множество истории о вере приходит...вот к чему я: может если мы все верим, то ты создаёшься... то есть от ума нашего и бескрайнего воображения создаётся тот самый, божественный мир, о котором и говорят все летающие, одним махом деревья рубящие...Боюсь я только о том, что все мысли и мечты о обетованном рае будут лишь мыслями и мечтами... Боюсь что когда издохну там ничего не будет.
    Александр Петрович терзал себя вопросом души и душевности ещё совсем не долго; его выбила ситуация развернувшаяся в низу, у моря.
  - И что ты изменил? Ты может и духовный человек, каким себя выдаёшь, но всё же ты не бог и проповедовать правду мне не надо. Если ты и увидел что, так это только тебе увидеть хотелось. Ты всех в дурное положение ставишь! Был приглашён на обед о котором многие мечтают побывать и такое выдал...ты что учудил?! Ты что себе думаешь?!
    Светлов сразу узнал голос Алексея, тот по всему видимому выяснял какие-то неурядицы и эти неурядицы произошли на сегодняшнем обеде. Александр Петрович сразу стал прокручивать произошедшее на обеде и вспомнил, что один из приглашённых, выпил бутылку вина и ни капли не опьянел (эта ситуация ввела множество гостей в раздумье и философию). Он продолжал сидеть, сделав для самого себя вид, что он не подслушивает.
  - Я даже не знаю как теперь быть...я считал тебя благонадёжным, верил тебе, уважал твои взгляды...
  - Прости меня, - сказал тихий, еле слышный голосок. Александр Петрович не узнал, кто это был и от этого чуть придвинулся, что бы разглядеть второго. В низу было темно, тень падала так, что стоящих не было видно и Светлов вновь отклонился в прежнее положение.
  - Надеюсь это так. Я даже не знаю как мне быть, ты должен будешь немедленно извиниться... Что ты себе напредумывал ? Вспылил и ушёл. Да ещё как вспылил и как ушёл...
    Александр Петрович вспомнил уходящего с обеда семинариста, который участвовал в разговоре с Алексеем и Андроном Прокопьевичем, или стал случайным свидетелем этого разговора, но главное что после него, последний разбил бокал и ушёл в расстроенных чувствах.
  - Прости ради Бога, - начал второй, уже более громко и Александр Петрович точно догадался что это был тот самый семинарист. - Я не ведал что творил. Находясь в странном порыве, я не то услышал и кажется увидел от вас. Меня, сам не знаю от чего, ударило в жар.
  - Что ж ты такова услышал? Или увидел? Уж не влюбился ли ты? А? - Алексей начал заигрывать и шутить с Ильёй. Светлов заслышав этот добродушный тон вспомнил как его дочь гуляла по набережной и как они с Алексеем смотрелись...прямо брат и сестра.
  - Я прощаю тебя дорогой, - продолжал Алёша - только ты очень сильно расстроил Андрона Прокопьевича, у того потом весь день из-за этого случая болела голова.
    В паре кварталах от Александра Петровича  послышались какие-то крики и шум. Светлов различил один очень звонкий и до боли в ушах знакомый голос Максима Алексеевича. Не так далеко происходила баталия и с каждой секундой она приближалась всё ближе и ближе, как будто шла прямо на Александра Петровича. Наблюдателю пришлось встать, что бы его не посчитали за подслушника и выйти на дорогу, как раз там его встретили два прокурора.
    Александр Петрович, сам того не помня как, но всё же оказался в квартире у Максима Алексеевича. Помнит он ещё что его схватил сам Максим Алексеевич, на ходу целовал и рассказывал как только что накостылял целому полчищу Турок. Так же помнит, что в доме было что выпить и он пил...пил в захлёб, не давая себе отдышаться.
    И вот он встал, брезгливо отмахиваясь от пыли и прилипшего к ноге Максима Алексеевича пошёл на свет из тусклой залы. На кухне, уже давно сидел Алексей Максимович и о чём-то размышлял. Светлов зашёл, поздоровался и глотнув воды из котелка тихо ушёл.







XV

    Что касается разговаривающих у набережной: после него, Илья отправил письмо Анастасии. Алексей Алексеевич направился в трактир, условившись с товарищем, что следующим днём обязательно встретятся.
    Наступило утро. И каждый явился в новом дне уже целым двигателем некой огромной силы.
    Светлов воротившись домой, даже не позавтракав, ушёл за двор и начал там что-то толи пилить, толи колоть но продлилось это не долго и вскоре всё стихло. Его жена расстроилась по его приходу ещё больше, хотя на душе её уже было чуточку спокойней.
    В доме Зарыпаевых уже подавали чай с печеньем и конфетами. Андрон Прокопьевич был весел и от его весёлости жизнерадостными были и Василий Игнатьевич и прибежавшая поутру за ним жена, Людмила Романовна. Анжелика Прокопьевна улыбалась всем и вся, находя на каждую вещь шутку и всё царапала ногтем вилку. Кирилл Виссарионович тешил себя гроздью винограда, на нижнем этаже, лёжа на диване и всё думал о северных ветрах несущих на юг потоки холодного воздуха.
    Максим Алексеевич проснулся уже в одиночестве. Улыбнувшись своему убранству он разбил о стену, за которой проживало семейство Турок, опустошённую бутылку из под шампанского. Алексей Максимович, пробывший всю ночь в доме своего коллеги, после выхода Светлова плюнул на всё и подобрав с пола все столовые приборы, которые ночью обронил Максим Алексеевич, вышел и направился к себе.
    По городу уже ходили толпы людей и пытались забавляться любыми доступными средствами. В перетекавших, из стороны в сторону, массах, можно было различить одного из наших героев – Алексея Алексеевича. Он шёл никуда не торопясь, очень важно и видно было по его осанке, что он был очень чему-то доволен. Наверное, даже "доволен" сказано слабо, он был счастлив, безмерно счастлив и ему хотелось плясать. Но скрывая свои чувства, дабы ненароком не наткнуться на знакомую личность в таком ободрённом виде и не подать ему лишней темы для сплетен, он шёл вперёд, на волне своего удовлетворения. И всё же ему хотелось показать всем, что его жизнь прекрасна и прекрасна именно сегодня и именно сейчас. Может быть это счастье продлится до вечера или до поздней ночи, но это ощущение ему нравилось. Он хорошо знал, что завтра, послезавтра, через неделю, месяц, и даже год это ощущение уже может не прийти никогда, от того этим ощущением нужно довольствоваться всеми силами своей "дырявой" (как он однажды высказался) души.
    Настроение у него появилось ещё вечером, в трактире и особенно поднялось по утру когда он выкупил свои старые, доставшиеся ему от отца, серебряные часы. Там же, в трактире того вечера, он не промахнулся угостив шампанским одного человека, который в последствии пригасил Алексея к себе домой и те вместе продолжили кутёж. Человек тот не сильную роль принимает в этой истории, но тем не менее я хотел бы уделить ему небольшое внимание. Он был такой же приезжий, как и многие в этом городе. Молодой на вид, но в глазах имевший старость. Повидав того, что многие и в пол века не видывали, он был тем не менее очень весел и азартен. Нашёл он Алексея сам, взглядом. Он не стыдился своей прямоты и смотрел на веселящего народ прямо в упор. Алексей бросив разливать всем кинулся к этому самому человеку. Без лишних слов они распили бутылку и после, узнали друг в друге многие, схожие черты, которые, в этом настроении, вполне можно принять за братские.
    В квартире у незнакомца было необычайно чисто и убрано. "Горничные так не убирают" мелькнуло в голове у Алексея. Оба продолжая смеяться распили по ещё одной бутылке из запаса хозяина. Вечер сменился поздней ночью и нежданным утром.
    Проснулся Алексей в кровати, одетый и накрытый одеялом. В доме не было никого. На столе лежала купюра номиналом в десять рублей и лежала так, как будто её специально оставили для него. Решив именно так, взяв бумажку и поблагодарив за ещё одну рюмку коньяка угрюмый, дубовый шкаф, гость вышел.
    Он был доволен тому что всё, как казалось ему, складывается. Как например картина художника проявляет чёткие очертания и мы уже можем судить о его замысле так и он, Алексей, шёл по городу и чувствовал что всё в сегодняшнем дня должно прояснится. Именно днем, он жаждал чего-то. Возможно так же вчера он ждал и вечера.
    Воздух, казалось Алексею, как будто был пропитан чем-то, так что у него щекоталось в ноздрях и чуть вело рассудок. Он вновь возродился, нашёл себя. Последнее слово сильнее любых подходит к нынешнему состоянию Алексея. По приезду сюда он был с каким-то уставшим, понуренным лицом. Он всё что-то искал. Но так складывалось, что всё шло к нему и это безмерно радовало, пусть даже если это "всё" было неким пустяком.
    По приезду его, многие из окружения, строили догадки об этом хмуром, суровом, по их мнению, человеке. Но спустя недолгий промежуток времени, разглядели в нём очень весёлого, добродушного мужчину, у которого, определённо, за душой великая тоска.
    Он продолжал прогуливаться со своим счастьем до тех пор пока случайно не заметил Илью, тот ходил по пирсу и как показалось счастливцу, всматривался в прогуливавшихся по набережной людей. Алексею померещилось, что он был замечен Ильёй и остановился.
  - Не долго же мы протанцевали... - по всему видимому он не имел никакого удовольствия встречаться со старым приятелем. Ему казалось, что всего два человека в этом городе могли бы испортить ему настроение и одним из них оказался Илья. Убедившись в том, что не был замечен, Алексей вошёл в ближайший переулок и постояв ещё с недолгое время пошёл в обход к трактиру, где получил некое, очень, для него, ценное письмо.

XVI
    Илья уже долго стоял на жаре и очень боялся. Он видел Анастасию Александровну, которая завидев его, ещё ранним утром, очень растерялась и продолжила двигаться в сторону мыса. Илья не осмелился ни окликнуть её, ни проследовать, даже её слегка судорожные движения и бледное лицо ни заставили его что-либо предпринять. Он запретил себе размышлять о чём либо, где могла бы фигурировать Анастасия Александровна, на столько он был расстроен и нервен.
    Бедный семинарист, стоя на жаре, смотрел на прибывающих и убывающих людей. Он думал о своей никчёмной жизни, которая не принесла "ни грамма пользы". Он порешил выстоять до последнего. По его мнению так он хотя бы "вреда не будет приносить".
    Солнце пекло всё сильнее и сильнее, его, стоявшего в такую жару, под самым пеклом, смущала только одна вещь, - "может Алексей ждёт в трактире? Хотя мы не уславливались во времени...". Но решение стоять было твёрже любых других дум, поэтому он никуда сходить не собирался и лишь в очередной раз убедился в том, что он приносит только вред.
  Я бы хотел немного затронуть товарищество Алексея и Ильи (так как они несут на себе некую замысловатую часть истории). Встретились они не так давно, Алексей говаривал "знакомство наше, было в первый же день моего приезда ". Илья, как ему помнится, смотрел на море, считал волны, как к нему подошёл молодой, приветливый человек и с фразой "хорошая погода сегодня" подружился с ним. Двое, как оказалось, довольно начитанных, умных человека, жаждущих болтать не только о капитале, понравились друг другу.
    Илью очень удивил весёлый, может быть даже слегка буйный парень. Он заметил в первые дни за своим новым товарищем невероятную способность, последний уже в первые дни своего приезда знал о местных "выдающихся персонах" больше, чем проживший здесь всю жизнь Илья (хотя Храмову это было и ненужно вовсе). Алексей не казался очень назойливым с "сальными" манерами. Очень вежливый и как Илье показалось: к этому человеку как будто всё шло прямо в руки.
    Не интересовавшись, прошлым приезжего, Илья продолжал слушать его интригующие, порой невозможные, но правдивые истории. Никогда не задаваясь сомнением в искренности своего товарища, Илья был готов, в некоторые минуты, безвозмездно отдать за этого человека, совсем даже не знакомого, свою жизнь (настолько эта невидимая связь была крепкой).
    Общие интересы, схожие мысли и любовь к сиюсекундному положению вещей крепили. Всего за какие-то пару дней, знакомство переросло в дружбу, вскоре в братство (так верил Храмов), а после Илья уже и сам не знал, кем ему приходился Алексей. Он чувствовал душевные муки "юного Вертера" и всем сердцем желал помочь, страждущему любви. Правда, узнав своего товарища глубже, он испугался  осудить его, осудить жестоко и сокрушительно. Как казалось Илье, не зная «корень» зла, удастся сохранить братские чувства, и от того, он знать этот самый  "корень" не хотел. Так они и оставались в сиюсекундном созерцании света.
    Сейчас, стоя на пирсе и не ожидая ни капли снисхождения, он злился на себя. Злился на свои поступки и очень радовался тому, что Бог «обрубил его прошлое» не связав ни с какой историей...не дал ему детского счастья, поцелуев матери и руки отца... Слёзы стали накатываться ему на глаза и захотелось взять да спрыгнуть вниз, туда, на камни и разбить либо их от своего гнева, либо себя, да так что бы ни когда не смог воскреснуть.
    Солнце пекло так гневно, что казалось оно выпалит всё: деревья, прохожих с зонтами, дома… Илья этого не хотел, но странное чувство, помещённое в его груди, заставляло его смущать свои собственные мысли, раздваивать их и не думать о других людях. Возможно, он ощущал не справедливость и знал, наверное наитием, что за обедом ему никак не послышалось, а было следующее: обсуждали (Алексей и Андрон Прокопьевич) прекрасную Анастасию Александровну, причём обсуждение это было не в самых джентельменских порядках (на ухо друг другу и как будто в качестве спора или предложения торгашества, какие предложения обычно нам делают на базарах). Но веря в своего друга, Илья и допустить не мог такого поворота и сейчас боролся сам с собой и пытался понять «кто он есть в этом мире».
     Было очень жарко, и только человек с хорошей физической подготовкой и силой воли смог бы простоять столько, сколько простоял уже самобичующий. Людей в округе практически не было. Все в этом городе, в данное время, прячутся под крышами своих домов, пьют вино и говорят о высоких материях.
    Не так далеко от пирса проходила знакомая для Ильи персона. Это оказался Кирилл Виссарионович, брат жены Андрона Прокопьевича. Важно вышагивая  и протирая ручьи пота с лица, этот очень добродушный и отзывчивый человек, шёл прямо к Илье.
  - Я вас прямо обыскался! - Илье он показался особенно весёлым, несмотря на настоящее его положение и жару.
  - Вы меня искали?
  - Да, конечно! Как вас можно не искать? Вас необходимо искать, необходимо находить и класть на место! – Кирилл Виссарионович засмеялся и слегка выжал свой платочек. – Что вы здесь делаете? Не отвечайте, вижу всё сам. На улице хорошо, не правда ли? Чуточку жарко, но нам, настоящим Гераклам и Ахиллесам такая жара - не жара. Это шутка природы, которая пытается нас рассмешить. Вы здесь уже давно? По вам заметно… Вы очень хороший молодой человек. Я вам ещё вчера хотел сказать… Ну вот, задержался, прошу прощения и говорю сейчас – Вы очень хороший молодой человек, - произошла минута молчания. Илья смутился ещё пуще давешнего, а Кирилл Виссарионович имел вид жареного гуся и всё пыхтел в поту. Не заметно друг для друга, оба оказались повёрнутыми к морю. Кирилл Виссарионович перестал судорожно ловить с щёк стекающие капельки жары и мерно, без смеха сказал:  - "Жизнь наша дана нам в руки, что бы мы ею распоряжались. Мы сюда взрослыми приходим, а уходим как младенцы. И как путь поведём свой так и уйдём; кто умудрённым, а кто голодным и не наевшимся". Сказав это, Кирилл Виссарионович, улыбнулся сам себе и не глядя на собеседника, который погрузился в глубокую, счастливую думу, продолжил.
  - Вы тут долго стоите, я долго смотрел на вас... всё о жизни знать нельзя, дорогой друг, единственное, что мы можем сделать, так это попытаться понять её и принять такой, какой она является. Безусловно мы делаем себя сами, но мы являемся гостями и делать должны себя так, как подобает гостям. Я вас очень люблю милый мальчик, хоть мы и не знакомы близко. Вы меня не смущайтесь... да вы и не смущаетесь, вы ведь умудрённый человек и многое понимаете и принимаете. Так что дружочек вы должны найтись и... на место! - он снова захохотал и похлопав по плечу Илюшу, утирая с лица мокрым платком пот, быстро пополз в сторону откуда пришёл.
    Это явление определённо сыграло в душе "маленького гостя" большую роль. Илья ощущал, что всё сказанное, прибывшим из неоткуда и ушедшим в никуда, было уже в нём заложено и осмысленно, но как и любому другому человеку, что бы выбраться из лабиринта нужен лучик света, так и Илье нужно было слово и слово случилось.


XVII


    Анастасия Александровна прогуливалась с Анжеликой Прокопьевной.
    Настеньку, Анжелика Прокопьевна, встретила случайно и к её великому счастью встретила в самую, для неё, необходимую минуту. Со слов Анжелики Прокопьевной, Настя понимала только то, что та сбежала от назойливой Людмилы Романовны с которой она вышла погулять, оставив мужчин (Андрона Прокопьевича и Василия Игнатьевича) наедине.
     Настя, как ей в ту минуту показалось, так же была очень рада нежданной встречи. Она не могла объяснить для себя, чему собственно радуется, но радость эта присутствовала и она гуляла в эту жару с Анжеликой Прокопьевной с каким-то наслаждением.
  - Анастасия Александровна, вы, однако, мне очень симпатичны. Я во время обеда всё хотела как-то с вами заговорить, но вы были не досягаемы до меня. И вот, нас соединили высшие силы. Прямо счастье такое... это вы зонтик здесь приобрели? Да, да... заметно. Турецкая работа уж очень скудна. Они, видите, здесь шов пустили и не спрятали. Видите? Ну так у наших мастеров вы такого не увидите и мало того, всё за бесценок с прилавка уходит... - Анжелика Прокопьевна засмеялась и стала махать перед своим лицом рукой, отмахиваясь от жары. Настя поддержала улыбкой и чтобы не выглядеть бестактной продолжила разговор.
  - В ваших краях, будь то турецкой работы или русской работы зонт, с жарой приходиться бороться любыми силами. И при такой жаре человек уж не будет смотреть ни на шов, ни на дерево из которого зонт был сделан, да и на человека продающего зонт смотреть не будет.
  - От части, вы правы... - обе улыбались друг другу и ласкались во взглядах своих - да о чём я? Вы во всём собственно правы Настенька. Во всём. Радости моей нет пределов... куда вы шли? Гуляли? Да, наш городок, даже не смотря на такую жару, является со всех своих сторон прекрасным местом…
    Они прогуливались по центральным улочкам и всё делились своими впечатлениями об городе, об одежде, музыке. Анжелика Прокопьевна, от какого-то волнения, постоянно возвращалась в разговорах к их встрече, говорила, что "всё это" явно не случайной и чуть ли не судьбоносно. Настенька улыбалась в ответ на такие шутки и ничуть не ощущала той самой "судьбоносности", о  которой временами заговаривает спутница.
    На самом же деле, касаясь этой «судьбоносности» скажу, что Анжелика Прокопьевна, скрывшись от Людмилы Романовны, с которой они вышли прогуливаться, по некому неопределённому желанию направилась к дому Светловых. В её голове мелькали мысли туманные, ей самой не понятные. И не доходя до нужного поворота, она заметила шедшую, по набережной, Настеньку. Свернув и последовав за нею, Анжелика Прокопьевна, ещё долго репетировала последующий сценарий действий и что-то рассчитывала у себя в уме.
     Хотел бы подметить очень интересную особенность этой женщины. Не смотря на её внешне, вам, наверное, могло так показаться, лёгкий характер, Анжелика Прокопьевна была женщиной с крепкой выдержкой и расчётливым умом. И вот эта самая выдержка и ум, свели двух дам по совершенной "случайности". Сейчас же, наверно по этой же «случайности», они шли в дом к Анжелике Прокопьевне. И так же "случайно", Анжелика Прокопьевна, так сказать, этого не знала.
    В доме, где ранее оставили мужчин, ещё некоторое время воцарялась тишина и каждый, из оставшихся наедине друг с другом, ожидал столь необходимого, в данной ситуации, Кирилла Виссарионовича, который бы смог разбавить общее молчание, любой темой для разговора.
    Оба сидели за столом и допивали уже трижды пустые кружки с чаем. Взглядов друг на друге не останавливали, но общее веяние некой мысли ощущали оба. Была тема для разговора, но никто не знал, с какого краю к ней подступится.
  - Вы немного хмурый. - Пробасил Андрон Прокопьевич, вскользь рассмотрев Василия Игнатьевича.
  - С чего вы взяли? Моё хмурое настроение такое же хмурое, как и ваше.
  - Всё вы о чём-то думаете... Всё то по вам видно что вы думаете, размышляете...Словно промыслом каким великим занимаетесь внутри себя. - В довершение фразы Зарыпаев кинул неестественный смешок.
    Василий Игнатьевич слегка приподнял взгляд, на сидящего против него, забивающего толстыми пальцами трубку, Андрона Прокопьевича. Тот не смотрел и как бы слегка улыбался. Василий Игнатьевич попытался вглядеться в него, но увёл взгляд, поняв, что беседу уже начали и раз уж таким тоном, то определённо говорить придется так.
  - Я много вчера мог не понять ибо находился в тяжёлом состоянии...день был тяжёлый, жаркий...голову напекло нам всем и что касается нашей... - Василий Игнатьевич, судорожно пытаясь подобрать слова, случайно посмотрел в глаза Андрону Прокопьевичу и остановил внутри себя все мысли и действия.
    Не смотря на то что Орлов знал Зарыпаева как большого, грузного человека (у которого конечно есть великие, скрытые таланты) то сейчас, сидя перед ним и глядя в его, как оказалось весьма маленькие глаза, Василий Игнатьевич совершенно не мог понять позиции, того с кем ранее знался. За столом сидел другой человек. Это пугало до страшного ужаса, но не до того от которого хочется бежать, а до того от которого хочется убить, а после рыдать и молить о прощении. "Наверно это нужно было сделать вчера..." - мелькнуло у него в беспорядочном потоке мыслей.
  - Я не в чём тебя ни виню, мой хороший друг и приказываю тебе себя не винить! Мы, смертные, допускаем в своей никчёмной жизни громадное количество ошибок и ошибки эти на то и даны, что бы мы чувствовали вкус жизнь. Ведь вкус разный бывает. Так ведь если есть варенье только малиновое, то можно и отвращение к нему заиметь, как сильно бы ты его не любил. - Андрон Прокопьевич улыбнулся и продолжал сиять своими большими, карими глазами, в которых было видно всю комнату и Василия Игнатьевича, в чьих глазах уже набралось заядлое количество слёз, которые изо всех сил держали друг друга дабы не сорваться вниз.
  - Сам я не знаю и даже для себя не могу объяснить, что произошло вчерашним вечером. По всему видимому какая-то идея нас в один миг объединила...но я всё понять не могу какая.
    Эта мысль, по поводу идеи, как будто лезвием оскоблила Василия Игнатьевича и тот, очнувшись заметил, что Андрон Прокопьевич уже не смотрит ему прямо в глаза, а ходит по комнате и покуривает трубку.
  - Это конечно глупо и мы с тобой оба знаем, что говорить об этой нелепости нам больше не последует, но раз не последует так и наверно точку нам с тобой нужно на этом поставить. - бросив взгляд на липкого от пота Василия Игнатьевича, Андрон Прокопьевич напрягся но о чём-то задумался на секунду и отвернулся к фотографиям стоявшим на шкафе.
    Оба молчали. Один, сидевший в ожидании, боялся исхода, причём исхода любого. Он знал, знал кажется ещё вчера или имел чувство предугадать всё. Так же Василий Игнатьевич мог знать вчера, что сегодня он страшно о содеянном будет жалеть, что и происходит на данный момент. Таково уж свойство этого человека, делать всё наперекор самому себе и требовать от себя же, именно того чего хочется.
    Пытаясь найти истину в узорах скатерти, Василий Игнатьевич морщится от вчерашних воспоминаний, которые одно за другим, словно огненным кнутом, били его по пяткам. Страдая и тяжело переводя дыхание, он попытался посмотреть на Андрона Прокопьевича, который до сих пор молчал, но ничего не вышло, уж слишком тяжёлой стала голова.
    Что касается Андрона Прокопьевича, то с его стороны это всё казалось странной шуткой, может быть даже игрой, невинной и очень забавной. Он сам себя втянул в неё и теперь искал во всём этом решение. Конца он не видел и всё же, не ощущая себя заядлым игроком, тем более на крупные ставки, всеми своими силами он разыскивал правильный ход.
    Комната, в полуденное время стала как будто бы одного, светло-зелёного, цвета и слегка подрагивала от качающихся на ветру штор. Не добитый до конца сервиз и кусочки кунжута на тарелочке словно играли в карты и доводили своим натюрмортом Василия Игнатьевича до крайней степени истерики. С ним такое давно не случалось и даже если попытаться вспомнить, о похожем метаний души Василия Игнатьевича, то и не получится отыскать такого момента в его жизни. Сердце, кажется, остановилось и лишь мысли его на манер «Лучше бы смерть и прямо сейчас и без боли» или «Ногти пусть рвут мне, да кожу живьём...» и т.п. говорили о том, что тот ещё жив и не в приступе.
    Неожиданный поворот случился во всей этой картине. Андрон Прокопьевич, так долго всматривавшийся в фотографии, схватил коричневую рамку и изо всех сил швырнул в самый дальний угол комнаты. Затем тот перевёл взгляд на выпрямившегося, перекошенного в лице, Василия Игнатьевича и понял что ему:
  - Померещилось.
     Взаправду али нет, но на той самой фотографии, в коричневой рамке, Анжелика Прокопьевна в своём пышном платье и с большим зонтом, подмигнула Василию Игнатьевичу, да так похабно, что через секунду вся эта дерзость оказалась разбитой в далёком углу.
  - Они там снова бьют что-то! - Со смехом  вводя Анастасию в дом прокричала Анжелика Прокопьевна. - Только рассказала вам о вчерашней шутке и вот тебе на, продолжение банкета!
В доме мешался смех обеих дам снизу с сильным биением, двух мужских, сердец на верху. Оба не могли оторвать взгляда друг от друга и зрачки каждого начинали всё больше и больше вмещать в себя пространства.
  - Продолжение банкета... - едва раскрывая вялый и дрожащий рот, прошептал Василий Игнатьевич. Андрон Прокопьевич судорожно мотая головой и чуть ли не бегом пролетев по комнате завернул за ближайший угол и исчез. Смех то усиливался, то слабел, до сидевшего Василия Игнатьевича долетали какие-то обрывки фраз и главное - стук каблучков. Анжелика Прокопьевна поднималась на верх, сюда...к нему! Надо бы предпринять какое ни будь действие: встать, протереться хотя бы или выпрыгнуть из окна, но общая судорога сковала всё тело и лишь пальцы рук медленно и с невероятным усилием сжимали белую, узорчатую скатерть.
    Об этой ситуации хочу сказать пару жалостливых слов, какие бы мог сказать любой другой в защиту обычного смертного. Василий Игнатьевич в тот момент был самым что ни наесть младенцем. Именно им, словно только что вышел из утробы в мир и предстал перед нами в этой картине: за столом, в жаркой комнате, с битыми стеклом и сердцами.
    И здесь, в этом "чистилище" (так подумал об этой комнате Василий Игнатьевич) пришла ему в голову мысль. До конца её не успев сформулировать и даже понять, он вскочил и ринулся за тот же угол, куда свернул Андрон Прокопьевич. Сейчас в нём закипало чувство, которое он предвидел ещё вчера, во время своего признания.
  - Не чего терять! – Вырвалось у несчастного. И в этом, «нечего терять», слышалось отчаяние, а может и ещё что более безнадёжное. В глазах его очевидно можно было разглядеть какой-то смысл или мимолётную думу, одну из тех, какую можно рассмотреть в глазах сумасшедшего.
    Заметив открытую дверь в одной из немногих, закрытых, комнат, Орлов заскочил в неё и захлопнул за собой. В комнате было всё занавешено и от этого сумрачно. Случайно нащупав ключ в замке, Василий Игнатьевич, сам не понимая для чего, повернул его два раза и прислушался. Было тихо, так ему показалось, на самом деле из-за странного свиста в ушах не было слышно зова Анжелики Прокопьевной. Повернувшись и увидев большую кровать, ему сильно захотелось на неё лечь и уснуть навсегда. Но шагнув вперёд и споткнувшись о какой-то очень не удобно лежавший предмет на полу, Орлов понял, что уснёт здесь, на полу...рядом с Андроном Прокопьевичем.


XVIII
  - Ушли. Ну и бог с ними, ещё на коленах приползут просить нас, принять их обратно в наше общество. - Анжелика Прокопьевна всё смеялась и уже успела приказать налить чаю Настеньке, которую усадила во главе стола (где обычно сидит Андрон Прокопьевич). Сама хозяйка села рядышком и всё причитала на мужчин, которых совсем нельзя оставлять дома одних, ибо те как дети что не сломают, то разберут на кусочки, а собрать не смогут.
    Чай очень скоро был налит в новый сервиз (старый был непригоден и наскоро убран) и после пару лёгких глотков с обеих сторон, беседа продолжилась. Говорили всё о том же, о вещах имеющих свойство очень тонко цеплять женскую натуру, а уже через мгновение испаряться из их сердец навсегда. Общение имело бы свойство длиться вечно, если бы Анжелика Прокопьевна не захотела показать Настеньке одну вещь:
  - Где?.. - этой вещью оказалась рамка с фотографией, которая всегда и неизменно стояла среди всех остальных рамок, в центре шкафа. Её не было на месте и это вводило Анжелику Прокопьевну в недоумение.
    Краем глаза, нечто похожее, было ухвачено Анжеликой Прокопьевной. Светло-коричневая рамка, в позолоте и главное с самой фотографией, единственной, которая у неё была до замужества.
    Не подав виду о лежавшей в углу рамке, и улыбнувшись, немного смущенной гостье, Анжелика Прокопьевна стала вслушиваться в тишину, которая создалась в доме. Молчали довольно таки долго. Анжелика Прокопьевна собиралась что-то сказать, как из спальни донёсся хлипкий, гортанный хруст. Это был ни крик, ни какое-либо слово, это было похоже именно на хруст. Затем сильный вопль вырвался вместе с ломающейся дверью. Анастасия сидевшая на стуле вздрогнула, а Анжелика Прокопьевна ринулась на крик Василия Игнатьевича.
    В этот момент, насвистывая какую-то мелодию, в дом вошёл Кирилл Виссарионович. Сняв с себя, натиравшие ноги туфли, обув тапки и положив на диван сетку с сухофруктами, он стал подниматься. По шуму, который сыпался сверху, Кирилл Виссарионович представлял себе самые разные картины насилия, но как не странно, шаг его, от этих представлений, не прибавился в скорости.
  - Здравия желает вам уже не молодой, но очень красивый мужчина, - приветствие адресовалось Анастасии, которая в недоумении стояла и пятилась в сторону издаваемых воплей. - Что у них там происходит? - Кирилл Виссарионович, забрасывая в рот кунжут, двинулся на зов сестры.
    Первое что бросилось Кириллу Виссарионовичу так это выломанная с петлями дверь, лежавшая на полу. В комнате, где было темно, бегала его сестра, которая никак не могла понять какую штору сдёрнуть, чтобы стало светло. На полу лежал Андрон Прокопьевич, а над ним пыхтел Василий Игнатьевич.
    Зайдя в комнату, Кирилл Виссарионович отдёрнул одну из штор единственного окна, которое там было, подошёл к лежавшему на полу Андрону Прокопьевичу, что-то пощупал и попросил сестру принести нашатырь. После того как та с поручением вышла из комнаты, он попросил Василия Игнатьевича не делать лишних усилий.
  - С нашим братом всё в порядке и эта дыхательная гимнастика с вашей стороны будет лишней. Вы лучше пойдите, развлеките ту прекрасную особу, что сидит за столом. Вам кстати тоже следовало бы нашатырного спирта-то...
    Василий Игнатьевич постоял ещё с минуту, осмотрел обморочного, осмотрел Кирилла Виссарионовича и в конце концов уселся на пол.
   - Ну и шороху вы подняли, -  продолжая жевать кунжут и осматривая выбитую дверь, говорил Кирилл Виссарионович. - Этой комнате всегда чего-то не хватало и мне кажется это, то самое чего и не хватало, - он сам себе засмеялся и щекотал запотевший подбородок. Из комнаты, где стоял стол и седела Настенька, доносились какие-то звуки. Как будто Анжелика Прокопьевна что-то рассказывала гостье на ходу. Через минуту в комнату вошли: жена обморочного и гостья.
  - Вы изумительны, - принимая скляночку от своей сестры, Кирилл Виссарионович обращался к Анастасии. - Сейчас, буквально пару секунд и наш блудненький вернётся!
     Позже, Кирилл Виссарионович объяснил всем, (кроме Андрона Прокопьевича т.к. тот не хотел ни кого слушать) что произошёл обморок.
   - Погода сегодня очень тяжёлая и на слабое сердце Андрона Прокопьевича это очень плохо сказалось. – по окончании успокоений всего и всех, проводимых Кириллом Виссарионовичем, Андрон Прокопьевич закрылся у себя в кабинете и вскоре начал что-то писать. Василий Игнатьевич ушёл домой, к жене. Анжелика Прокопьевна топила гостью чаем и болтовнёй и всё смеялась, смеялась. Настенька слушала хозяйку и думала о своём.
     Жара на улице не прекращала оставлять на лицах приезжих капли, падающих с носа и ушей и бровей и... погода замечательная. Кирилл Виссарионович, вновь сидевший на нижнем этаже, на диване, любил такие выходки природы. Особенно в такие моменты он любил сидеть дома, в прохладе и есть виноград.
    На верху послышалось какое-то хождение и по лестнице начали спускаться чьи-то ножки. Настенька вспомнила, что ей срочно нужно «куда-то» идти и по просьбе Анжелики Прокопьевной, которая побежала кажется к мужу, должна была спуститься и подождать хозяйку в низу.
  - Я уж думал, что вы никогда не уделите мне пару мгновений полюбоваться на вас, - говорил, уже присев, Кирилл Виссарионович. Он был очень весел (как всегда) и очень сильно хотел с кем ни будь поговорить: - Скажите Настенька, откуда вы к нам спустились?
  - Мы из Подмосковья, прибыли сюда отдыхать, - вся красная от чего-то и как бы в смущении гостья села рядом, на диван.
  - Об этом  я наслышан. Я о том сказать хочу, что рад...бесконечно рад тому, что жил не зря свой век и что мне выпала честь видеть "цветок распускающийся раз в тысячу лет!"
    Рассказав ещё несколько стихотворений на тему любви, Василий Игнатьевич, умолк и просто смотрел на улыбающуюся гостью.
  - Вы не похожи на кого либо из тех с кем я тут знакома...все разные, но вы чем-то особенно отличаетесь.
  - Да... - захохотал Кирилл Виссарионович пытаясь поймать убегающий взгляд Настеньки. - отличаюсь я ото всех своим бескрайним лентяйством!
    Улыбки, смешки...но настала минута, к которой, кажется, Кирилл Виссарионович шёл изначально. Минута нависшего в воздухе ответа на многие, многие вопросы.
  - Вам нужно забыться, дорогая моя. По вам заметно... как бы вы не старались скрыть своё негодование, оно покрывает вас всю. Я вас и не знаю совсем, но это как сон, в котором мы определённо чувствуем, что ошибки недопустим, а если и допустим, то это будет не смертельно, от того, что это сон. Но, к сожалению, это не сон и ошибки порой могут быть очень болезненны.
    Настя сидела рядом, смотрела на узоры в ковре и искренне пыталась вникнуть в смысл фраз. Очень уж знакомо это было. Быть может любого другого на месте Кирилла Виссарионовича она бы покинула, сбежала бы от таких разговоров, но с ним ей, от чего-то, было комфортно и хотелось знать продолжения.
  - Души... искалеченные души, - Кирилл Виссарионович говорил как бы себе. - Они невинны вначале пути, но наступают минуты тягости... К сожалению, чаще всего эти минуты наступают именно в вашем возрасте, когда всё только начинает строится. - Он повернул взор на неё. - Если погубить зачатки созерцания в этот созревающий момент, можно погубить всю жизнь. Отпустите свою боль, не затачивайте прошлое. Разберитесь в настоящем.
    Ей определённо хотелось слушать и понимать ещё, Кирилл Виссарионович так тонко и аккуратно касался её душевных струн... но всё закончилось одним поклоном, поцелуем с Анжеликой Прокопьевной и уходом.
    Настенька вышла и поначалу пошла куда глаза глядят, после опомнилась и пошла дальше, куда продолжали глядеть глаза. Порхая по битой, мощёной дороге Настенька представляла ответы мудреца на её к нему вопросы, которые так бы хотелось задать. И разыгрывала его в красках своего пышного воображения. Она думала обо всём, даже о том, что если бы скинуть лет тридцать Кириллу Виссарионовичу, то из него получилась бы хорошая партия (не для неё конечно же)...и даже форму его было бы интересно оставить, придаёт солидный оттенок его подбородок и живот...
    Сам Кирилл Виссарионович был собой доволен и очень рад, что помог ещё одной прелестной душе. Что в перечне его заслуг "на верху" ему это вписали, в туже секунду опомнился  и вообще о вышесказанных вещах не думал, нельзя - это тоже могут записать.
    Случайно как-то, наверно по волшебству необычайному (которое определённо существует), Кирилл Виссарионович подумал о жизни своей и о том, что будь ему дана новая дорога, то на каких перекрёстках он бы свернул? Мысли промелькнувшие в голове смутили его до такой степени, что тот рассмеялся сам себе и промолвил в слух: - "Уж больно мы не грамотный народ, "человечество" является исходом, причём последним...". И именно таковыми были его слава.







XIX

    Тем временем, пока разгоралась эта довольно таки странная история с мужчинами (Андроном Прокопьевичем и Василием Игнатьевичем), в трактире, куда ещё по утру направлялся  Алексей, тоже произошёл "странный случай".
    Представьте себе такую картину: жара, вонь, мазут (который каждый год ставят у трактира собираясь до осени замазать щели в крыше) и счастливые лица опохмелившихся бродяг, среди которых были пара офицеров, Аркадий и кое кто ещё чьи имена в данной истории упомянывать не стоит, да и не играли они в ней никой роли.
    Счастливый, с выпирающим из наружного кармана брюк конвертом , Алексей Алексеевич зашёл в трактир.
  - Быт или не быт? Вот в чём вопрос, - громко смеясь и подбадривая сложившихся на столе, крикнул вошедший. Публика, состоящая из офицеров и Аркадия (того молодого человека с которым "что-то" было связано у Светлова), значительно поменяла вид и притихла. Аркадий, несмотря на свою необычайную весёлость и задорность (за что его и любили все особенно) помрачнел и находился в странной думе. Хочу сразу подметить, что завали его только так: "Аркаий" или "Аркаша". Ни кто и не думал называть его полным именем и даже случалось, что когда его знакомили то так и представляли. Это его ни чуть не смущало, а наоборот радовало и за эту то радость, все его и любили.
  - Всем за мой счёт! Чего господа разлеглись? Принимайте барина как брата своего, - спящие очнулись и ободрились, офицеры тоже слегка преобразились в лице но что-то их всё же сдерживало в своём желании выпить за счёт другого. - Чего это вы господа? Не признали? Да это же я, слуга ваш вечный... - последняя фраза была лицемерна и невыносима до того, что Аркадий ударил пустым дном стакана о стол. Алексей только сейчас увидевший его был готов плюнуть в пол от того, что во всём городе он не хотел видеть двух человек, и обойдя одного, он натыкается на второго... - Ты мне не рад друг? Почему? - он продолжал, не смотря на своё не желание. - Чем я затронул струны души твоей ангельской? - из уст Аркадия вылетело, что-то похожее на "замолчи" или что ещё грубее... было это тихо сказано, да и не обратили на это должного внимания.
  - Вам здесь не рады, - сказал, не глядя на Алексея, офицер.
  - Как не рады? И вы не рады? Почему же? Неужели я вам наскучил? Ведь ещё вчера...ну не смотрите так, позавчера вы другом меня называли, обнимали, целовали, в займы просили...
  - Это противно! - едва дыша и сбивая сердечный всплеск в своей груди, сказал Аркадий и стремительно направился к выходу.
  - Постой, - Алексей схватил жёстко и довольно таки крепко уходящего и развернул наполовину к себе. - Ведь ты же взрослый человек...
  - Вот именно, довольно таки взрослый и дел, с подобными... не имею, - рука Алексея была крепка, от этого дернув свою руку раз, Аркадий, дабы не вспылить, усмирился и не шевелился.
  - Что случилось? - Лицо Алексея было странного выражения. Я ещё несколько раз переспрашивал у очевидцев этого события, "каким именно было лицо" (что бы самому увидеть ясную картину), но к сожалению кроме "лицо было странное" я ничего более выпытать не смог.
     И в этом странном выражении, своего недавнего друга, Аркадий разглядел что-то до боли ужасное. Он переменился в лице и все находящиеся в трактире единогласно (позже) подтверждали, что тогда, в трактире, совсем был не Аркадий, а некий другой человек с глубокими, поедающими всё, глазами. В нём было, словно, удивление. Люди кругом были готовы к тому, что Аркадий, вполне способный постоять за себя и ко всему лёгкий на подъём в таких делах завяжет драку или ещё чего хуже. Но ничего подобного не свершилось.
    Аркадий стоял против Алексея, смотрел прямо в глаза, и размышлял о бесчинствах которые бог допускает на земле. Думал о своей никчёмности и одновременно нужности, правда кому он был нужен на этой "опустошённой планете" не знал. "Может быть когда-то, но не сейчас" думалось ему.
    Алексей заулыбался, это ещё более поразило Аркадия и начало разжигать огонь. Эта "мерзкая", для него, улыбка топила в нём ярость, жажду... Такое чувство бывает у ревнивцев нашедших у друга своего платок возлюбленной. Он быть может схватил бы нож лежавший на столе неподалёку и одним движением восстановил бы справедливость в мире, но толи трусость, толи благородство сыграли в нём и Аркадий сильно отдёрнув руку повернулся и направился к выходу, - Каждому воздастся заслуженное.
    Тишина продолжалась ещё некоторое время, пока Алексей не рассказал анекдот. После, как и требовалось в начале, всем разлили. Трактир вновь ожил и как будто бы все забыли о произошедшем инциденте. Его, любой прохожий, и инцидентом то не назовёт. Обычный, так сказать, «щенячий оскал».  Но всё же блеснувших глаз никто не позабыл, таких глаз мало кто в своей жизни видел.

XX
    Аркадий выйдя из трактира направился прямо к мысу. Он шёл туда, чтобы "что-то" найти, что он не знал, но найти должен был точно. По обыкновению он мог там подумать, помечтать, успокоится если что-то его возмутило или раздражило. Продолжая себя успокаивать он думал о себе и о том, что бы он мог ещё сделать или сказать там в трактире.
 Жара стояла в самом своём зените. Солнце слепило глаза. Пахло сухой травой и как будто кошками. Нервные мурашки пробегали по лицу Аркаши, заставляли его смущаться от самого себя и в одночасье раздражаться от собственного смущения.
    Аркадий (пожалуй пришла и его пора) - молодой человек "местного посева". Его отец торговец в одной из городских лавок, человек благородный. В свои молодые годы (Аркадию, кажется, было двадцать, а то и двадцать два) он отличался силой, умом, и острым языком. На словцо он любил приседать и посмеяться в последствии. Его многие уважали и любили шутки которыми он апеллировал в разговорах. За ним, как обычно это бывает, закрепилось клеймо озорника. Но сегодняшний взгляд, один только взгляд тёмных, бездонных глаз заставит молвить и складывать разные догадки, об этом случае, как минимум целый трактир.
    Что произошло за столь короткий промежуток времени? Я так же как и вы могу строить догадки, но для того что бы их строить я ещё более расскажу об Аркадии и в особенности о последних двух неделях его жизни.
    Года три, а то и четыре назад горела у нас гостиница. Мимо неё, начинающей только разгораться гостиницы, проходил Аркадий. Он вбежал внутрь, прыгнув сквозь огонь (горел первый этаж) и по лестнице забрался на второй этаж, откуда кричала женщина в пеньюаре. Наверно Аркадий был единственным молодым человеком, мужского пола, который не обратил внимания на наряд дамы и не был им заворожён (когда остальные вместо тушения пожара занимались обсуждением кружавчиков на свисающей ленточке). Там, на балконе, он, не задумываясь сломал одним ударом ноги перила и схватив даму на руки прыгнул в низ.
    После этого спасения вспомнили, как когда-то он строил церковь с мужиками, как он рубил хворост старикам и носил воду старушкам. О нём заговорили и помнили всегда как героя и защитника маленького городка. Но помнили про себя, тихо и каждый из помнивших, думал, что все кроме него об этом уже забыли и только он (думающий иногда) помнит все эти "безделицы".
    Так он и жил в этом городе, ежедневно здоровавшийся и помогающий в разных мелочах. Бывало он уезжал в Москву (о количестве поездок сказать не могу, ибо это почему-то утаивается). Возвращался, иногда счастливый, иногда грустный, кажется он три... или четыре раза ездил туда... три раза вернулся грустным. Тут конечно ходили слухи, что он и в дуэли участвовал и что ранен был в голову кто-то из дуэлянтов... но многое из того, что ещё бытует, просто слухи, переданные через забор соседа. Аркаша человек тонкий и чуткий во взглядах на жизнь. Помнится мне, как он сказал свой завет, он искренне мечтал об этом и не побоявшись ни кого сказал на людях: - "Когда-нибудь будет на Земле царствие счастья и любви! И не бывать ни какому злу в душах наших, мы будем все святые!" Все, в том числе и я, в трактире засмеялись, почитая это выражение за очередную шутку Аркаши. Ну, вы скажите, не шутка ли это? Шутка.  Да дело и не в этом. Главное как они, слова эти, были отданы нам. Я после, когда возвращался домой, думал об этих словах, этой интонации и этих глазах... Он хоть и вспыльчивый, но в дуэлях, многие из наших считали, он бы не участвовал. Не способен он был вызвать человека, а сам бы не пошел от того, что никогда бы не переступил ту тонкую грань в обществе, на которой, как бельё без прищепок, весит наша совесть и честь. Ни когда бы не дрался он за мелочь, а мелочью он считает всё кроме нашей жизни.
    Помимо краткой биографии, я хотел рассказать и о последних двух неделях, до того дня в трактире. Почему? Потому что Аркаша, именно в этот промежуток времени, стал как будто бы  сам не свой.
    Я позже узнал, узнал из достоверного источника, что Аркадий чуть ли не со всеми вещами собирался уйти из дома, ровно две недели назад. Странное может быть сходство, но в это же время, в тот же день, день этого странного желания бежать, поутру приехали из Москвы Светловы. Я бы не предал этому значения и не смел бы соотнести эти обстоятельства вместе, если бы не тот факт, в котором Аркадий явился важнейшим лицом и прямым посредником к следующим событиям.
    Вечер, знатные люди со всего города собрались у Светловых. Событие! Тем более многие из гостей довольно хорошо знали отца семейства. Аркадий, пьяный и на осле, проезжая по городу пел частушки местного разлива. Помимо этого, он въехал на животном верхом во двор и успел спеть пару песен: о глубинах морских, животных в лесах и ещё песня была с каким-то сарказмом...там мотив странный, или просто Аркаша был тогда не в духе... "о сердце залезшем в петлю", что-то он пел. После выехал со двора не глядя назад. Не слыханная дерзость, но к нему так хорошо относились и не брали его поступков в серьёз, что все оставленные им позади люди просто хохотали, сведя всё это на гениальную шутку. Аркадий же направился верхом на осле в сторону мыса.
    Об этом конечно ещё некоторое время говорили, смеялись и при самом исполнителе, когда тот появлялся на людях. Аркадий тоже смеялся, но реже появлялся в тех местах, где его обычно мог найти каждый. Он пропадал часами на том самом мысе. Кажется, он что-то искал и пристально пытался разглядеть это "что-то" с высоты "с которой если лететь, то можно успеть подумать о смысле жизни..."
    Что касается размолвки в отношениях с Алексеем, то могу сказать об ней следующее: она яро начала ощущаться за два дня до случая в трактире, а ещё точнее, за день до первой сцены, в которой я вам описывал местные обычаи и традиции: катания на лодках и беспробудное гуляние. Тем не мене, на мыс он, в дни размолвки не ходил, до столкновения в тратире.





ГЛАВА ВТОРАЯ
    Всё описанное выше было, для Вас, экскурсом, дабы вы могли понимать некие взаимоотношения действующих лиц между собой. Естественно, расскажи я вам развязку истории без данного, описания, многое бы вылетело из самого сюжета и не влетело бы в ваше понимание. Я же хотел завлечь вас, в простор русской любви и в соблазны  к самым необычным, порою, невозможным историям.

I

    Под тенью домов, с ночного кутежа, к себе направляется, чуть ли не бежит, Алексей Максимович и в другом квартале видится тоже знакомая фигура коей является Александр Петрович Светлов. Оба были разгорячены чем-то, каждый по своему и с разной силой. Приезжего прокурора определенно не устроило местное гостеприимство и в особенности некие отношения с Максимом Алексеевичем. Это явно выражалось во всплесках его рук и неких гневных фраз вылетавших изредка из его уст. Что касается второго объекта, то хочу заметить, в его тоске, было нечто с жёлтым отливом... Александр Петрович всем был известен как человек интеллигентный, высшей степени образованный, честный, порядочный. Но в той картине, в которой он представлялся этим утром Александр Петрович был другим. В нём виднелась некая первобытность.
    Шёл он медленно, изредка прибавляя ход, что бы растрясти накопившееся, на кончиках ног и коленах. Сжимал кулаки и так же редко, как набирал ход, бил ими себя по бёдрам. В лице его виднелось уныние. Оно было не таким, каким мы привыкли его ощущать сидя одни у окна. Уныние это было заметно лишь в его глазах, всё остальное же тело словно извивалось от страшной энергии, накопившейся в нём.
    Александр Петрович свернул с улицы, по которой он бы мог пойти домой и направился по неизвестной ему тропе.
    Глаза его были мокрые, лицо слегка искривленное в скулах. Шаг его прибавился, определённо он хотел бы бежать, но некая сила сдерживала его, не позволяя отпустить себя на поруки чувств.
    Так сложилось, что Александр Петрович был приведён тропой на мыс. Он остановился неподалёку от беседки, стоявшей на самом верху и сел на небольшой валун у тропы.
Голова его кинулась в ладони, безудержно вскидывалась вместе со спиной и из под тёмных, грубых рук вылетал тихий, но страшный рык. Он сопел, плевался и рычал нутром, но рычал тихо боясь быть замеченным. Слёзы всё текли и он уже не царапал себе лицо, а смотрел вверх, где обычно искал справедливости.
  - Нет тебя. Нет и не было никогда...и не будет! Но всё равно я люблю тебя...люблю и без тебя бы жить не смог. Но не могу! Не могу!!! - Сдавленный крик пролетел по всему лесочку и стало тихо, совсем тихо. - В какой раз я терзаюсь этой болью?! В какой раз я нахожу для себя ответ?! Отпусти меня! Прекрати...я тебя умоляю. Я сделал всё что смог...я не могу простить...не могу. Это мой крест, - шёпот его захлебнулся, грудь перевела дыхание. - И снова я нашёл для себя ответ...тот же каким я тысячи раз себя спасал. Это мой крест. Ненависть эта будет во мне всегда поедать меня...но если бы я знал...если бы я только мог всё вернуть... Даже если бы я горел веками в недрах тартара переступив черту, я всё равно её переступил бы, повесил бы его...я бы жёг и пытал того кто сделал шаг против моего Бога...против моей любимой, моей дорогой... ненавижу!
    Солнце слепило глаза, но Александр Петрович продолжал смотреть сквозь ели прямо в огонь и думал о том, что любит жизнь, что его фамилия как нечто светлое - Светлов, что он сделал много зла и добра...как неожиданно, сквозь те самые ели сквозь которые он смотрел, ему показался силуэт. Словно ангел спускающийся с небес. Зажмурив глаза и переждав момента полного освобождения от рабства солнечного пятна, он снова взглянул на то место где ему нечто померещилось:
  - Не померещилось.
    На ели висел молодой человек, обычного сложения и обычного наряда. Светлову сначала захотелось подойти, и он даже сделал пару шагов, но сразу попятился и быстрыми шагами ушёл по другой тропе домой, где закрылся на щеколду, начал что-то делать и в конец уснул.

II
  - Мы... наш народ, гостей любит и уважает! Но если этот гость ведёт себя как не гость, то и получать ему от хозяина как Турку последнему!
  - Я надеюсь, вы всё сказали.
    Между прокурорами, случилось молчание. Это молчание очень дразнило Максима Алексеевича, у последнего как раз было то самое весёлое настроение, при котором охотно хочется говорить. У Алексея Максимовича как раз такого настроения не было. У него, кажется, вообще всякое настроение пропало час назад, как только он услышал три стука в свою дверь. Эти стуки сразу напомнили о недавнем гулянии, о том что стучит "он" ("буду стучать три раза – конспирация", говорил ночью Максим Алексеевич) и о том, что... о многом ему напомнили эти стуки. По какому-то странному чувству Алексей Максимович присел (хотя окон в которые мог бы подсмотреть Максим Алексеевич не было). Кто сказал стучащему о присутствии в доме хозяина не известно, знаю только то, что Максим Алексеевич начал петь и бить что-то с наружи до тех пор пока дверь не отварилась. Последовали приветствия, неуклюжие раскланивания и попрёки французов "которые, фисташки эдакие, придумали все эти кланялки-перекланялки".
  - Ну так вот, представьте себе, что произошло? - словно сорвавшись с цепи продолжил Максим Алексеевич. Приезжий молчал и не подавал виду, считая, что так зараза быстрей покинет его убежище. - Не представляете, значит. Вчера, как раз когда мы с вами развлекались, собака городничего сорвалась с поводка и напала на отдыхающего!
   - И? - Алексей Максимович сидел за столом, спиной к гостю, пока тот расхаживал по квартире и разглядывал разные вещички, стараясь угадать, чьи вещи хозяина съёмной, а чьи привезённые Алексеем Максимовичем, "столь интересным, интеллигентным и весьма весёлым малым".
  - Что, и? Ничего не и. Не зачем собаку дразнить коли ты в гостях, в чужом городе, находишься. Правильно сделала, что цапнула его за ляху. А вообще хочу сказать, что собака городничего весьма хорошая, породистая собака... дорогая. Я недавно был у него, сам видел, как та себя грамотно ведёт. Сейчас, хочу приметить, так собак дрессируют, что порою интеллигентней человека себя ведёт животное. Тот мне всё обещал щеночка той же пароды привезти, как в следующий раз за границу поедет. Как считаете?
  - Считаю, что собак таких нужно усыплять.
  - Как усыплять? Породистых да интеллигентных?!
  - Кусающих и срывающихся с поводка.
    Меж ними снова произошла пауза, Максим Алексеевич немного попытался вспомнить то о чём говорил ранее и соотнести с тем о чём говорится сейчас.
  - Нет. Я не об этом. Не об том, о чём подумали вы. Я о другом: стоит ли мне, занятому человеку заводить щенка? За ним глаз да глаз ведь нужен. Уход, все дела... всё вы молчите. Не знаю, и как уж вас развлечь. Пойдёмте к мысу?
  - На улице жара и душно...
  - Не скажите, я прогулялся, было свежо. Людей не много. Там, кстати забыл сказать, как то вылетело из головы, толи ночью, толи утром произошло ужаснейшее событие.
    Что-то звякнуло у Алексея Максимовича в голове и тот с неким профессиональным интересом повернулся к собеседнику, тот продолжил.
  - Я там был, часа так два назад, всё обсмотрел...интересно.
  - Что?
  - В наших краях такого я не помню...
  - Ну?
  - Повешенного нашли, да при каких обстоятельствах...


III
    В дверь дома Светловых, которые в полном сборе ужинали, постучали. Лизавета, открыв дверь, справилась Александру Петровичу о пришедших к нему Максиме Алексеевиче и Алексее Максимовиче. Сразу добавила о том, что проходить гости не будут, торопятся. Выйдя в прихожую, Александр Петрович поприветствовал прокуроров.
  - Здравствуйте, здравствуйте наш милый друг. Спасибо большое за приглашение войти, но нам надо бежать, срочные незаконченные дела. Вот по какому мы делу  к вам, дорогой… - Максим Алексеевич остановился, уж сильно напугал его вид бледного Александра Петровича. – Дорогой наш, что с вами? Вам не хорошо?
  - Нет, что вы. Я проснулся совсем недавно, уставший настолько был, после вчерашнего…
  - О, ну так это сразу по вам и видно, что вы после вчерашнего уставший. Надеюсь, вы не собираетесь огорчить сегодня наше общество? Сегодня, в доме Андрона Прокопьевича, соберётся весь наш круг, вас конечно же ждать? Раскидаем карты...
  - Я совсем не азартный человек. То есть в азартные игры не играю.
  - По этой части не переживайте, - вклинился Алексей Максимович – я тоже не любитель. Уверен в том что, таких как мы с вами, будет достаточно и мы сможем организовать свой круг общения.
  - Я думаю мне надо отдохнуть…
  - Бросьте Александр Петрович, отдохнёте на  том свете. Когда, скажите мне, когда ещё я смогу побывать в обществе таких интелигентнейших людей как вы? – Максим Алексеевич сделал широкий жест вокруг себя, беря во внимание и пришедшего с ним Алексея Максимовича. – Я уверяю вас в том, что будет очень интересно. Тем более нам всем будет, о чём поговорить…
  - Мне кажется, Александру Петровичу, не будет интересно…
  - Будет! – Максим Алексеевич улыбнулся и шёпотом продолжил. – Вы всё-таки приходите. Мы вас очень будем ждать!
    Светлов не заметил, как они вышли. В его голове произошла лёгкая путаница, отстранившая его от происходящего вокруг, на недолгое время. Он понял для себя, что ему было странно и даже неудобно находиться в своём доме. Множество чувств переплетались воедино и воплощались в: - "Старомодность! Будто я повесил несчастного."
    Вернувшись к столу, за которым, понурив голову, неподвижно сидела его жена и слегка озабоченная чем-то дочь, сел.
  - Как вы смотрите на то, чтобы уехать? – Стараясь улыбаться, проговорила Анаита Альбертовна. В ближайшее время ответа не последовало и та, снова хотела опускать голову, как подскочив со стула, заговорила Настенька.
  - Мы ведь недавно совсем приехали, как можно уезжать так скоро? Разве вам не нравится море? Отец, я видела неподалёку цирк, они проездом. Может сходите с матушкой?
  - Почему бы и нет? Матушка, сходим? – Светлов, как показалось его жене, "посветлел" и Анаита Альбертовна была этому безумно рада.
  - Я с радостью бы сходила. Последний раз, лет десять назад, он кажется был бы и первым, мы могли сходить в цирк, но что-то тогда произошло и мы не пошли…
  - Значит решено. Завтра в цирк, а сейчас я был приглашён в дом Андрона Прокопьевича. Целую Вас, милые дамы.
    Отец семейства покинул дом. Настенька, забежав к себе и взяв платок, тоже умчалась куда-то, оставив на щеке матери тёплый поцелуй. В доме стало тихо. Кажется, собирался дождь, на улице резко потемнело от собравшихся на небе туч. Анаита Альбертовна посидев ещё с некоторое время, кинулась лицом в ладони, и толи громко смеялась, толи безудержно рыдала.



IV
    Весь квартал кругом дома Зарыпаевых был освещён на столько, насколько только можно его осветить. Всё горело, сверкало и хлопало. Приказы Андрона Прокопьевича бежать за керосинками, свечами и петардами отдавались ещё за долго до темна и нагрянувших на небо туч. Солнце было вечерним и по кварталу то и дело бегали со всех сторон в дом Зарыпаева слуги с ящиками наполненными едой, питьём, лампами, свечами, хлопушками... Голова шла кругом у каждого кто останавливался и смотрел на бегающих, со всех сторон,  слуг.
    Подавляющее большинство благородного сословия переместилась в часть города где жил Андрон Прокопьевич, в надежде на случайную встречу с ним и не навязчивое приглашение к себе на ужин. По городу бегали маленькие, смуглые мальчишки и кричали что у "дядьки" пир.
    И в самом деле, такой суеты никто бы и не припомнил если бы его попросили вспомнить нечто эдакое. Сказали бы конечно, что "он то богач..." или "ишь новость какая, пир затеял, у них что не день то праздник". Но хочу сказать Вам, любезный читатель, что такого точно у нас не было  и редко где такое можно увидеть. Разве только на свадьбе у какого знатного лица, или приближённого к козне... да что я говорю то?! Такие пиры можно сыскать и попасть на такой вероятность есть и не такая уж маленькая. Но всё же тот пир, что устроил Андрон Прокопьевич, был другим. Он звался Зарыпаевым, про себя, ничем иным как "Великим искуплением". Это "пошлое выражение", как он об нём подумал, врезалось ему в голову этой ночью. "Проклятый мыс" навеял ему множество идей и замыслов. А его обморочное состояние, произошедшее по утру, в котором он пробыл некоторое время, подчеркнуло из всех мыслей именно искупление, которое он нарёк, всё так же про себя, "Великим". В чём суть этого искупления он ещё не ощущал, но явно предчувствовал его величие, которое всеми силами нужно было подчеркнуть и выявить. Для этого он решил истратить целое состояние своего имущества. Первым делом, после озарения, он в письменном виде отказался от половины долга которым ему обязаны другие купцы и дворяне. Оставшуюся половину, а точнее большую её часть, он оставил при том же положении должников. По какому то внутреннему тревожному биению сердца Андрон Прокопьевич не решился  отпустить всем. После этого деяния он вышел к морю и долго на него смотрел из своей беседки. Солонце было тогда жарким и утомительным. "Всё одно и тоже, одно и тоже", повторял Зарыпаев.
  - Надо что-то менять! - решительно вымолвив это он отломал кусок доски от беседки и со всего размаху, потянув мышцу у бедра, бросил его в море. Осмотревшись он снова сел и стал размышлять о том, что могло бы быть если бы его не было, или не стало.
  - Вот сей же час ударь меня нечто и не будь меня, что станет? А ничего и не станет! Ничего! Ежели только червяк в земле порадуется. Надо что-то менять! - снова продолжил Андрон Прокопьевич потирая правую ногу. - И зачем я согласился на это?!.. Денег мне не жалко, но как-то это всё гадко выходит...не по-людски. А когда ты по-людски делал?! - Сам себе, повысив голос, бормотал Зарыпаев. - Что хотел, то получал! Захотел "её"? Он уедет... Нет! Нет! Нет, не то всё не то! - Он слегка прослезился, подумал что всё нужно слать куда подальше, брать лодку и уплывать в море, что бы никто не нашёл и все забыли и никогда не помнили. Все эти мысли показались пугающими, "Но по другому никак!". Встав и ещё раз осмотревшись он быстро пошёл домой.
    Дома Андрон Прокопьевич распорядился что бы за конкретными лицами послали, дабы те непременно были сегодня же вечером и имели при себе счастливый вид. Он улыбался, ходил по дому, закрывался у себя в кабинете, что бы реже встречаться со своею супругой при взгляде на которую у него мутилось в глазах и краснелось на лице. Там в кабинете он стоял у окна, выпивал вино, что-то черкнул пару раз на бумаге, а затем смело вышел и до конца распорядившись со слугами об огнях, фейерверках, еде и вине глядя в окно стал дожидаться вечера.
  - А так посмотришь, ведь я верчу этим всем. - это был самый пик головокружительных бегов по улице с ящиками заставивший прервать молчание в зале. У окна на стуле, против того места откуда прошлой ночью был виден мыс, сидел Андрон Прокопьевич, за его спиной, у своей фотографии, что была разбита облокотившись на фортепиано стояла его жена. - Разве не я управляю этим мирком? - было тихо между супругами. В низу слышалось веселие Кирилла Виссарионовича раздающего щелчки по задам служанок впопыхах роняющих подносы. - И что же это такое?! Знаючи ответы на свои вопросы я как мальчишка дразнюсь перед зеркалом, стараясь показаться перед самим собою лучше...а не выйдет. Я то знаю каков я есть. Кем мы друг другу должны приходиться?
  - Я не знаю. - тихо, очень нехотя и боязно ответила Анжелика Прокопьевна.
  - Всё ты знаешь! Всё знаешь, да лжёшь, так лжёшь что всякая лиса позавидует! - Андрон Прокопьевич стал раздражаться и повышать голос, он стал фыркать и от чего-то улыбаться. - Что делать будешь после смерти моей? - в дверях показался Кирилл Виссарионович и сию же секунду исчез. - Пыль всё это, зыбкая пыль! Мерзко мне быть человеком да ещё рядом с таким существом как ты. Все как люди живут и не думают, а я вот не могу не думать...
  - Перестань, я тебя умоляю! - Анжелика Прокопьевна уж было хотела бежать из комнаты но крепкая, сильная рука схватила её и развернула лицом к мужу.
  - Ты приходишься мне тем кем и я тебе прихожусь! Тебя мучил этот вопрос? Нет. Ты же не задаёшь себе таких вопросов! Ты живёшь как хитрая лиса, подъедающая у всех понемногу. Кем я тебя взял?! Откуда я тебя взял?! Ты помнишь, помнишь это? - Анжелика Прокопьевна окрепла, слегка улыбнулась но от чего-то начала плакать не пытаясь вырваться. В её голове всё летали мысли о прошлых криках и руганях, которые случались, но очень редко. Она всегда слабо стояла перед своим мужем и позволяла ему возвышаться над нею. Сейчас же она ощущала за собою силу, даже некую радость в сердце. Не было обиды, была яростная жажда отмщения, за все упрёки, не позволяющая даже дыхнуть воздуха в лёгкие, которые и без того слабы.
  - Отчего ты так смотришь на меня? Отчего плачешь? Мне противны твои черты, твои лживые слёзы! Как бы я хотел взять и остричь тебя, срезать эти волосы и бросить в огонь! Они пропитаны твоим ядом, твоей ложью! - молчание жены раздражало Андрона Прокопьевича, он краснел и всё сильнее фыркал, сжимал её ещё крепче и ожидал чего-то от неё.
  - Я всё знаю про себя. Я каждое утро корю себя за то что не умерла во сне от своей проклятой болезни, - она захлёбывалась слезами. - Как бы я хотела оставить тебя, унести твоё проклятие в могилу. Если б ты знал как я устала. У меня нет больше сил, их просто нет, - Андрон Прокопьевич перестал сжимать жену. - Убей меня. Отрави меня! Ни кто не узнает! - блеск в её глазах ужасно напугал Зарыпаева, тот даже приблизил её к себе ближе но что-то остановило его от полного объятия и сожаления о содеянном. - Я убью себя! - такого она никогда не говорила ему, никогда он не слышал от своей жены этих фраз и не допускал даже мысли о том, что жена может думать о собственном убийстве. Он как будто забыл о её болезни и слабости. Слегка покосившись, будто бы пробудившись ото сна и не понимая самого себя он был готов выпрыгнуть немедленно из окна и разбиться, лишь бы не ощущать этого стыда на своей коже.
  - Перестань. Перестань пожалуйста... - Анжелика Прокопьевна уже не плакала, лицо её было мокрое но слёз в глазах не было видно.
  - Дело за малым. Ядом или в петлю? - он отпустил её. Прошло некоторое мгновение, в глазах блеснула слезинка. - На мысе... в петлю. Или вниз? Поэтично, не правда ли? Ты ведь этого от меня хочешь?!
  - Нет! Прости, прости я не хотел.
  - Да! Ты извести меня раньше срока хочешь! Всегда хотел! Ты ведь не любишь меня!
  - Нет же! Это другое... - Андрон Прокопьевич пожелал обнять её но Анжелика Прокопьевна отвернулась, а через секунду начала сильно кашлять. Тогда он схватил её, усадил на стул и отвернувшись стал тихо щипать себя за лицо и кажется плакать.



V
    Часы били семь как в доме стали появляться люди за которым посылал Зарыпаев. Первыми прибыли прокуроры Максим Алексеевич и Алексей Максимович. На первом этаже их развлекал Кирилл Виссарионович. Стол поставили там же и все удобства заблаговременно перенесли именно на низ (кресла, лавки, столешницы). Вскоре пришла жена Василия Игнатьевича, Людмила Романовна и справилась брату Анжелики Прокопьевны о том, что муж её прибыть не сможет в виду тяжёлого состояния здоровья.
  - Как жаль! А как Андрон Прокопьевич то огорчится! Какая потеря... ну не переживайте милочка, душа моя, присаживайтесь подле меня я жажду вашего общества.
  - Слава богу. - тихо сказал Максим Алексеевич, но это тихо сказанное было слышно его товарищу и вызвало на его лице морщинку изображавшую недовольство по этому поводу. Вскоре прибыл Светлов. Отруганный Кириллом Виссарионовичем, за то что не привёл своей жены и дочери, был усажен против прокуроров.
  - Они обязательно подойдут, только позже... - говорил он нервно улыбаясь.
  - Какие же вы не вместе в этом райском уголке?! Надо отдыхать и не о чём ни думать! - подняв бокал и опустошив его содержимое провозгласил спустившийся сверху Андрон Прокопьевич. Он держал в руках на половину пустую бутылку вина и имел очень доброе выражение лица, это первое и единственное, что бросалось в глаза гостям. Все о чём-то говорили и были увлечены своим разговором. Зарыпаев мерно ходил по комнате, разливая себе в бокал и выпивая налитое. Он смотрел в окна, иногда хмурился, но чаще улыбался от виденного яркого, устроенного им света, резвящихся детишек и симпатичных, милых красавиц.
    Был он всё ещё обеспокоен произошедшем, но имел ввиду для себя, что об этом необходимо немедленно забыть иначе произойдёт с ним какое ни будь душевное расстройство.
   Спустя не долгое время в дом зашли ещё некоторые представительные лица, чьих имён мы называть не будем, лишь заострим внимание на том, что они были люди знатные и ни как не зависящие от Андрона Прокопьевича, что было большой редкостью в этом маленьком городке.
    В двери зашёл Аркадий и был резко подхвачен за талию самим Зарыпаевым. Тот по каким-то ощущениям был очень рад гостю и налив ему бокал усадил не далеко от себя, на видное место.
  - Знаете Александр Петрович, у меня есть знакомый человек, который очень услужлив и определённо пригодился бы в Москве со своим талантом. Он был уже там, но вернулся, я так подозреваю от того что ни с кем там не был знаком, без связей... так этого нам и не надо, нам бы просто посоветовать чего. В качестве кого там можно пригодиться? - Андрон Прокопьевич поглядывал на Аркадия давая понять Светлову, о ком именно идёт речь.
  - Не знаю чем вам и помочь Андрон Прокопьевич. Я не состою сейчас ни в каких кругах и не поддерживаю связей с теми кто мог бы посветить меня в дела столицы нашей. - он приобрёл серый и слегка обеспокоенный вид. Появление этого молодого человека, особенно заведённая о нём речь смутила Светлова.
  - Жаль, очень жаль. Всё таки интересно, чем там сейчас заниматься можно? Как жить? Как там люди живут, в столице нашей великой страны? - Зарыпаев поймал себя на мысли которая не могла определиться в самой себе: когда он был последний раз в Москве и был ли вообще там когда ни будь? Он действительно этого не помнил, да и не мог помнить от того, что всю свою жизнь потратил на "незапоминающиеся пустяки".
  - Всё так же как и везде Андрон Прокопьевич. Люди живут как и везде, я бы даже сказал более проще живут чем где либо. У них там всё есть, а они... Зачем страдать крестьянину на юге, что бы прокормить бездельника в столице? Их даже заставляют жить, а они и того не хотят.                - последнюю фразу Александр Петрович сказал глядя на Аркадия, прямо в глаза. За столом перегляделись. Это оказался как раз тот момент застолья когда все увлечены не разными новостями и сплетнями, а чем-то одним. Вопросы о столице заинтересовали всех кроме пары лиц. Сам Светлов не хотел говорить об ней и с каждой минутой сильнее горячился, всё не так он себе представлял и уже жалел, что пришёл. Не нравился этот разговор и Аркадию, особенно он помутнел от взгляда Петра Александровича. Знающие люди стали сверкать глазами и припоминать что-то, что могло произойти когда-то.
  - Мне там всё же нравится. Люди, на мой взгляд, не искушённые, жаждущие познавать и искать новое. - сказал Кирилл Виссарионович, большинство перевело взгляд на него и поддержало вопросами.
    Александр Петрович выпил. Он размышлял о том как бы он мог исчезнуть, но понимал невозможность случиться этому. Невозможность не от того, что его не отпустят, а от того, что ему самому нужно было нечто от этого общества или некоторых лиц.
  - Всё же я не могу поверить в случившееся... - Максима Алексеевича слышали только Светлов, сидевший против него и само собой, сидевший рядом, Алексей Максимович. - Как такое могло произойти?
  - Вы слышали о произошедшем Александр Петрович? - спросил Максим Алексеевич. Светлов поднял на него свой взгляд, как будто не слышал предыдущего. Он некоторое время молчал. Александр Петрович сразу всё почувствовал. Всё то что было в этом вопросе и в этих взглядах обращённых на него. Он знал, что всё это для него и знал так же, что он подозреваемый.
  - Да.
  - Весь город знает об этом случае Алексей Максимович. Несчастный судья... собираются усыпить пса. - Светлов слегка забегал глазами недоумевая.
  - Да уж, вы правы о том что весь город знает об этом инциденте. Да и новости, что усыпят пса, я лично доволен.
    Светлов налил себе ещё и стал понемногу пить разглядывая прокуроров.
  - И всё же, очень мне интересен один случай... - Александр Петрович на речи Алексея Максимовича уткнулся в дно стакана, искажавшее стол и приборы находившиеся под ним, и рассматривал каждый из предметов очень аккуратно, будто они вот-вот исчезнут навсегда. Увлечённый своим делом он не заметил вопроса Алексея Максимовича и следующего вопроса он тоже не заметил и когда наконец начали громко говорить о каком-то "непонятном" случае, Александр Петрович поднял свой взгляд на Алексея Максимовича и простым, твёрдым мужским тоном сообщил ему, что "не понимает намёков " и что "ему нечего скрывать". Многие повернулись к ним.
  - Я был поутру на мысе и видел там что-то, что именно не разглядел и разглядывать не хотел! Я ушёл, ничего и никого не видя! - он встал и уже собрался уходить не дожидаясь ответов и каких либо объяснений был подхвачен Андроном Прокопьевичем.
  - Останьтесь мой друг, неужто вас кто обидел...пойдёмте на верх, пойдёмте со мной, я вас прошу.
  - Не стоит, мне не хорошо.
  - У меня тоже болит. - хлопнув себя в грудь шепнул Зарыпаев. - Поднимемся на верх. И пропустив спустившуюся Анжелику Прокопьевну они поднялись.


VI
    Александр Петрович был стеснён обществом Андрона Прокопьевича, тем более в такую минуту, но всё же имел спокойствие на сердце. Андрон Прокопьевич подойдя к стулу вначале сел, после встал от некого волнения, а спустя долгую, тянущуюся, для него минуту, подошёл к стоящему Светлову, стоящему у окна.
  - Вы не подумайте Александр Петрович ничего плохого, я не хотел своими вопросами вас огорчить...я разговора с вами желал, а с чего начать и не знал.
  - Вы меня не огорчили, не думайте об этом. Всё это пустяки. Знаете, я уехал от этого всего, а оно продолжает преследовать всякими, пускай и мелкими,  способами. - Лёгкая улыбка скользнула по холодному лицу Светлова изображая пустяковость ситуации.
  - Тогда не будем, мой дорогой друг, не будем. - Вновь наступило молчание. Зарыпаеву было немного не комфортно в этом молчании, наверно от того, что на уме у него уже было "что-то" и это "что-то", как это бывает у нас когда мы чего-то остерегаемся или даже боимся, он не говорил. Александр Петрович почувствовав неловкость Адрона Прокопьевича сам спросил о делах его в этом "славном" месте.
  - Дела? Какие тут могут быть дела? Я уже и не помню когда последний раз за эти-то дела брался. Всё у меня другим голова забита. - Он начал ходить по комнате рассчитывая на то, что вот-вот он соберётся и таки спросит.
  - Понимаю. Очень хорошо понимаю. - Огни мерцали кругом квартала так, что казалось день вовсе не закончился, а только начинался. Светлов всмотрелся в видневшийся в дали мыс и опустил голову. - Вы, Андрон Прокопьевич, зачем мне мальчишку подсовывали? - Зарыпаев не остановился, он продолжал ходить и думал о своём.
  - Хороший парень. Многое знаю о нём... хотел услужить.
  - Услужили. Вы ведь не просто так за него спросили? Верно? Зачем вам нужно было меня дразнить? Или у вас, что на уме есть против меня? - Светлов уже стоял спиной к окну и смотрел на Зарыпаева, лицо его горело.
  - Значит правда. - Остановившись спокойно, глядя себе в ноги, ответил Андрон Прокопьевич.
  - Что вы почитаете за правду?
  - Всё что говорили, по всему видимому, и есть правда.
  - Вы не мешайте с грязью жизни и какие-то там разговоры! Вы это для потех задумали? Так что бы посмеяться сейчас надо мной?! Так у вас этого не выйдет!
  - Успокойтесь! - Зарыпаев подошёл к Светлову, подобрав его за плечё провёл к стулу и усадил.    
  - Вы слишком мнительны. Не о том всё говорите Александр Петрович, а точнее думаете не о том. Да, вы простите меня, что я так поступил...но я не желал вас оскорблять, я и не верил в то, что говорили, не думал по крайней мере...
  - Врёте! - Светлов вскочил со стула и судорожно ухватившись за стол смотрел прямо в глаза Зарыпаеву.
  - Вы, я вас очень прошу, остановитесь. Я не хочу потеряться в ваших глазах. Да и не для того я вас сюда позвал. Уверяю Вас, что это было искреннее предложение...не хотел я ни чего такого. Слышал я от людей, о поездках этого молодого человека в Москву, о том как он гулял там и что стрелялся из-за... но не про то это! Хотя это сейчас и выбило меня. Я признаюсь вам честно, что не желал вас обижать!
    С низу доносилось веселье, оно как бы заглушало молчание между обоими и было совсем кстати. Оба сели и не могли найти слов. Андрон Прокопьевич ещё более теперь путался, а Александр Петрович становился всё яснее.
  - Он дрался. Я всё считал себя виноватым... И ни кто ни чего не мог поделать. Эх...всё не случайно. И надо же было нам приехать именно сюда.
  - Надо было! Надо было Александр Петрович, - шептал Андрон Прокопьевич пересев ближе.
  - Он признавался мне, что любит мою дочь и что хотел бы женится на ней. Моя дочь всего этого не знала, она вообще была не причём... - Светлов погружался во тьму прошлого. -  Она, быть может, пару раз и могла что-то подобное слышать от него, я не знаю. Но тот, который убит, были ей знаком... Она не знает, наверняка, что это сделал Аркадий. Я всё скрыл. Всё было так...и более ничего.  Это болезненно вспоминать.
  - Но ведь он вступился за её честь, он наказал, это не было убийство, - еле слышно проговорил Зарыпаев.
  - Что? Что вы сказали?! - тоже переходя на шёпот говорил Светлов. - Как? Вы знаете? Все это знают?
  - Нет, нет! Не в коем случае! Ни кто кроме меня и Аркадия. Ни кто, уверяю Вас! Это моя вина... Я справлялся, вскоре после вашего приезда, в Москву об этом у конкретных людей и те сказали. Тут же только мы вдвоём знаем. Тут только о дуэли ходят слухи, а об этом нет...
    На улице хлопнул фейерверк и всё озарилось ярким светом. Из глаз Александра Петровича лились слёзы и он закрыл руками лицо. Он начал стонать и дёргать себя за волосы.
  - Я вас умоляю... - начал Зарыпаев.
  - Как вам это нравится? - Истерический смех слышался из под ладоней. - Как же вы думаете теперь?
  - Я за этим и пригласил...я хочу высказать свои чувства. Мнё всё равно, что было там! Что сделал тот убитый с... мне это исключительно всё равно! Я люблю Вашу дочь! Люблю!
    Всё затихло кругом. На нижнем этаже как будто бы тоже стало тише, уже не кричали и кажется даже не смеялись. Стали слышаться первые капли дождя, разбивающиеся о крышу дома. Где-то вдалеке сверкнула молния и осветила всё, дома, людей и даже, кажется, их прошлое, на мгновение приоткрыла каждого.

VII

    Выйдя из дома Настя пошла к морю, которое вело себя не спокойно и очень манило её за собой. На стороне только и говорили о том, какой пир затевается, какие люди собираются и как сегодня в городе светло будет. Настя же успела поймать себя на мысли, что всё-таки она, по всему видимому вновь ошиблась. "Будь она проклята..." Подумалось ей в след за той мыслью.
  - Простите меня, - следом за ней шёл Илья, семинарист. Она обернулась. - Я обещался себе не появляться... не показывать вам себя, но сдержать обещания не могу. Я весь день ждал вас подле дома. Высматривал. Вы очень красива.
  - Я никогда не видела такой искренности. Вы меня простите, что я тогда...вы должны понимать. Так ведь тоже не возможно. Мне кажется, что вы это не человек вовсе. Если вы конечно не делаете таких признаний каждой. - Она слегка улыбнулась, хотя и верила его взгляду и не верила своим последним словам. Храмов действительно показался очень удивительным человеком.
  - Вы глубоко раните меня этими словами. Я не знал таких слов ранее. Я прошу прощения, я виновен перед вами, за то, что именно так показал себя при первой встрече. Разрешите я пойду с вами? - Она молча повернулась и слегка замедлив шаг пошла далее, он за ней.
  - Вы всю жизнь здесь прожили?
  - Да, кажется. С самого раннего возраста, со скольки помню, со стольки и живу здесь.
  - Красиво тут. Всё здесь очень нужно и необходимо. Как будто всё на своих местах, вы не задумывались?
  - С самого раннего своего возраста. Когда смотрел с этого мыса вниз, в пучину этого моря, в его глубину, в его бескрайность и слабое касание его с землёй, где ходят маленькие, совсем не приметные люди. Которые быть может этого всего не понимают, но оно то, море, всё понимает.
  - Оно словно живое.
  - Так и есть. Я расскажу вам короткую историю, позволите? Когда я уже был юношей лет четырнадцати, мне пришла в голову идея, устроить далёкий заплыв. Собравшись с илами и выбрав день я бросился в бескрайность моря разрезая своим маленьким телом его волны. Но силы вскоре покинули меня, хоть я и долго боролся. Я выбился и стал плыть назад. Сил не осталось вовсе и я стал тонуть. Я выпустил весь воздух из своих лёгких и вокруг стало так тихо, что я слышал биение своего сердца. Через секунду я перестал его слышать и всего меня поглотило, ещё более сильное биение. Это билось сердце моря. Оно шло вместе с волнами надо мной и проходило сквозь меня. Оно успокоило и согрело испугавшегося мальчика. Я был готов отдаться ему всецело, как из толщи воды появились мои спасители и прибили меня к берегу. - Оба остановились и Настя недоумевающе посмотрела ему в глаза. - Дельфины. Они спасли меня.
  - Это невероятно. Просто невероятно.
  - Да. Сам в это не верю. - Он усмехнулся и заметил улыбку на её лице.
    Море сильно волновалось и приносило оттуда, из своих глубин, тёплый воздух. Людей практически не было, все прятались от назревавшего шторма.
  - Вам наверно лучше вернуться.
  - Наверно, а быть может и не нужно, - легким движением она достала из сумочки то самое письмо, которое отложила и показала Илье. - Я его буду держать при себе. Оно прекрасно, но не мне вы должны были его писать... хотите я верну?
  - Нет, нет...я для того и писал...я знал. Всё это я предвидел... - Илья говорил улыбаясь и твёрдо, хотя и смысла не было в его словах. Это очень развеселило Настю и сняв с себя свои белые, в цвет платья, туфли она побежала по берегу громко крича своё имя. Илья не бежал за ней, он медленно шёл и улыбался. Он был безумно счастлив хотя бы тому, что она его не прогнала. И что он всегда будет рядом с ней, хотя бы в том письме.
  - Лучшего и желать не стоит! - в слух проговорил он. Большего и не требовалось, этого было достаточно, хоть бы на всю жизнь. Один вечер, одна прогулка.
  - Настя-я-я! - Тоже закричал он и побежал за ней. Она смеялась и бежала не оборачиваясь.
  - Илья! Илья! Стой же ты... - это был Алексей. Наверное это был единственный человек который смог бы расстроить самые тёплые чувства Ильи, не смотря на их величие.
  - Алексей... прости, мы не встретились там где обещались, я виноват.
  - Ничего мой друг, мы сейчас встретились. При самых странных обстоятельствах! - он засмеялся и взяв его под плечё повёл дальше, за убежавшей в даль Настей.
  - Сейчас не лучшее время... - начал было Илья, но Алексей только улыбался и совсем не слушал его, он что-то напевал и вообще казался очень странным.
  - Сейчас, мой друг, самое лучшее время. Ты не представляешь какой я счастливый! Сегодня многое случилось, я расскажу тебе. Я получил много денег, от одного состоятельного человека...
  - Не послышалось. - Тихо, но твёрдо сказал Илья.
  - Что? Как ты сказал? "Не послышалось"? - он вновь засмеялся. - Да уж, быть может, мой друг, быть может тебе тогда и не послышалось. Купить у меня захотел этот негодяй её. Я подло быть может поступил, но я только ради того, что бы деньги получить. Ты ведь знаешь моё положение! Я ведь люблю её! Я её не оставлю ни в коем случае! Ты ведь меня понимаешь?        - они остановились и Алексей повернул Илью к себе лицом, взял за шею и прижал его лоб к своему. - Ты всё понимаешь. Ты очень хороший друг. Таких мало, на всём свете раз два и обчелся.
  - Не надо. - Илья попытался выбраться но тот сильно его держал.
  - Спокойно мой друг. Я не хочу тебе делать больно!
  - Ты не смеешь этого...ты противен мне!
  - Как ты разговариваешь со мной?! Так ты другу? - он слегка ослабил хватку.
  - Ты мне не друг. Ты лжец и к ней ты не пойдёшь, я не пущу! Я ей расскажу! Она не будет тебя любить!
  - А мне и не надо её любви! - Алексей сильно ударил в живот Илью, затем ещё и ещё. Тот упал и получил ещё несколько ударов в голову. Алексей отволок его за ближайший угол и оставил там. - Это расплата за прогулку с ней. Можешь радоваться!
    Илья лежал в темноте и пытался встать, но сильное головокружение прибивало его к земле. Он должен был встать, но не хватало сил. Облокотившись о стену встать наконец получилось и размахивая второй рукой он медленно пошёл вперёд, но не пройдя и пары шагов он рухнул на землю и ударился головой.

VIII

  - Вы сюда пришли, господа, что бы рассуждать об этом... или, что бы радовать всех? Немедленно отвечайте мне! - возмущалась Анжелика Прокпьевна Алексею Максимовичу, который в свою очередь переговаривался со вторым прокурором о повешанном. - Не нужны в моём доме разговоры об этом, я с самого начала вам сказала! Зачем вы вновь начинаете?
  - Простите меня, издержки профессии. - отвечал Алексей Максимович. Они уже долгое время беседовали с Максимом Алексеевичем об этом "случае", так они конспиративно называли дело, и ввязали в этот диалог Аркадия. Который не менее Светлова, учувствовавшего в этом же разговоре, нервничал.
  - И всё же, как вы на это смотрите? - уже шёпотом интересовался Максим Алексеевич у Аркадия. - Труп весел так, как будто его повесели, одежда не естественно сидит, да и следов кругом него тьма. У вас какой размер обуви? - с улыбкой спросил он у Аркаши.
  - Зачем вы у меня это спрашиваете? - его брало в дрожь. - Зачем вы мне вообще это говорите?
  - Да успокойтесь же вы голубчик...
  - Так, господа уходите из-за стола, немедленно! - уколола Анжелика Прокопьвена. - А вы, мой дорогой, - она обращалась к брату. - расскажите какой ни будь весёлый анекдот.
    Аркадий действительно собрался уходить но был пойман Алексеем Максимовичем за руку.
  - Присядьте. Присядьте! - тот сел. - Нам известно, что сегодня, после преступления, двое спускались с мыса. Одного из них нам было сложно вычислить, но всё же приметы вывели на Александра Петровича. Тот выдал свою версию, которую мы пока придержим. Что нам скажите Вы? - Аркадий затрясся весь, но быстро взял себя в руки, отдёрнулся от прокурора встал и заявил.
  - В убийствах я не участвую! Если вы на что то намекаете, то скажу вам как Александр Петрович сказал, я намёков ваших не понимаю! Я был на мысе...
  - Перестаньте! - закричала Анжелика Прокопьевна. - Что вы себе позволяете?!.. - она неожиданно оборвола и начала сильно кашлять. Все смолкли. Кирилл Виссарионович уводит её в другую комнату откуда продолжают слышаться приступы кашля. Молния сверкнула в окне и словно заставила всех обсуждать происходящее.
  - Как вам не стыдно! - донёсся чей то упрёк в адрес Аркадия. Он продолжал также стоять и не смел пошевелиться. - Как вы вообще могли? - продолжали люди.
  - Я не убийца! - вырвалось у него. - Я ни кого не убивал! Перестаньте!.. - Алексей Максимович попытался увести Аркадия из дома но тот сопротивлялся, а когда на помощь подошёл Максим Алексеевич, то тот взбежал на лестницу и никого не подпускал к себе.
  - Я не убийца! Вы не смеете! Я был на мысе, но я не учувствовал... в том может и есть моя вина, но я не участвовал! Я был...мне было плохо! Я сидел там. Я видел как он туда пришёл, как от чего то плакал, как перекидывал верёвку...я всё это видел. Но я не подходил. В этом может и вина, но я не убивал! Он спрыгнул, а я только в этот момент, словно проснулся ото сна подбежал к нему и попытался снять его. Я держал его, пытался...но не смог. Неужели я?! - Он упал на ступеньки и стал плакать. Кругом все замолкли. Алексей Максимович подошёл к нему и попытался поднять, но Аркадий вскочил и поднялся выше от него.
  - Я может и убийца, но не хуже вас! - широким жестом он обвёл всю находящуюся в зале публику. - Вы такие же убийцы! Вы всю жизнь закрывает глаза на всё, а я лишь раз моргнул и не успел и теперь всё?!
  - Успокойтесь голубчик. - внушая спокойствие лепетал Максим Алексеевич.
  - Это вы успокойтесь! - он продолжал подниматься и уже почти оказался на верху, откуда Зарыпаев мог видеть его спину. - Я совершил, когда-то, преступление. Уверен многим из вас оно известно по слухам. Я их подтверждаю! Но я не желал...я то есть не просто так! - он отступал назад и уже оказался на самом верху. - Я отомстил за... - он не успел закончить, да быть может и не продолжил, но тем не менее был остановлен Александром Петровичем, который в свою очередь схватив его за спину и уволок в глубь залы.
  - Ты не смеешь этого! - прошипел он сквозь зубы, держа Аркадия за грудки.
  - Я..я..я не хотел! Я не хотел Александр Петрович, я бы ни за что...
  - Замолчи, ты не смеешь! Ты всё знаешь, только молчи! Ради неё, ты не смеешь! - Аркадий, в слабости, стал падать на Александра Петровича. - Это не твоя вина, что так случилось...я бы поступил так же если бы этого не сделал ты! Это моя вина... только молчи!
  - Простите меня! - захлёбываясь слезами говорил Аркаша. - Простите пожалуйста!
    В комнату сперва забежал Максим Алексеевич, за ним, почти сразу, Алексей Максимович.
  - Убирайтесь отсюда! Вон! Вон! - закричал на них Зарыпаев и начал выталкивать их из комнаты.
  - Андрон Прокопьевичь... - всё пытался, что то вставить Максим Алексеевич, но не успевал вставить и слова, да и не слышно было бы этого слова, от того, что гул поднялся неимоверный. В доме все кричали, шумели. Из комнаты куда увели Анжелику Прокпьевну доносятся крики Кирилла Виссарионовича: "Врача! Врача живее!". На улице усиливается дождь и местами сверкают молнии.
  - Я притягиваю к себе это, Александр Петрович. Это проклятье! Я уверен, если бы я не приехал в Москву этого всего бы и не случилось! Если бы я мог...я всего лишь любил её, я хотел, что бы всё воздалось...
  - Да, да! Это правильно! - Успокаивал его Светлов слегка покачивая уже прижав к груди. - Я каждый день вижу себя на твоём месте. Я ненавижу тебя за то, что ты сделал это за меня! Это должен был сделать я! Я виновен в том, что этот мерзавец сделал. Я...

IX

    Настя стояла у берега и смотрела в чёрное небо, с которого, редко, по капле, срывался дождь, когда к ней подошёл Алексей.
  - Прости меня. - он коснулся её волос. Она молча стояла. - Я имел очень важное дело. Дело касающееся нас обоих. Я должен был тебе признаться сразу, но боялся. Я бедный человек, ни чего кроме любви моей к тебе больше нет. Но в этот день я получил много денег. Их хватит, что бы уехать вместе!
    Волны нарастали и всего, что говорил Алексей было не разобрать, но Настя всё понимала. Ей это было знакомо. До боли знакомо.
  - Ты уедешь со мной? - Повторил он и развернул её к себе.
  - Мне хорошо с тобой Алексей, но мы взрослые люди...
  - Именно по этому! Не хочешь уезжать, мы можем повременить. Я просто хочу, что бы ты знала о моих намерениях. Я всё это не просто так...я люблю тебя, - он сказал это так тепло, так нежно, что ей не захотелось его любви. Что то её отпугнуло. Отдалило его от неё. Она отошла от него, и слегка отвернулась.
  - Где Илья? - спросила она не зная что сказать.
  - Какой Илья? Не было ни какого Ильи. Были только я и ты. - Он подошёл к ней, обнял и хотел поцеловать, как она вырвалась и очень строго посмотрела ему в глаза. Она увидела в них свой ужас. Этот взгляд она однажды видела и на всю жизнь запомнила его. Ей стало очень страшно.
  - Здесь очень ветрено...нужно идти домой, - медленными и аккуратными шагами, в пол оборота она направилась от моря, слегка поглядывая на Алексея. Тот так же мерно пошёл за ней и продолжал смотреть ей в глаза.
  - Странно, а я думала Илья где то рядом. Мы прогуливались вместе...
  - Да?
  - Да, да...он встретил меня на улице и увязался за мной... - в её голосе стала проступать дрожь.
  - Сдаётся мне, Настенька, что ты чего то боишься? Не меня ли? - она начала ускорять шаг, до ближайших домов было ещё далеко.
  - Нет, не в коем случае... - сказав это она ринулась бежать, бежать изо всех сил, что у неё были, бежать не оглядываясь, бежать так, что не возможно вздохнуть и издать спасительный крик. Но сильные руки обхватили её сзади целиком и повалили на землю.
  - У нас было всё! Ты могла уехать со мной, ты могла выбрать, что пожелаешь, но ты захотела именно так...
  - Нет! Нет, пожалуйста...я прошу! Я ни чего не хотела! - он начал крепко сжимать её не давая набрать воздуха и сказать слова. Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что пляж пуст он стал её целовать. Сжав ещё сильнее свою жертву, он заставил её окончательно выбиться из сил.
  - Зачем ты это делаешь? - шептала она глядя в чёрное небо, в котором загорались и угасали молнии. Она не двигалась и не хотела совершать лишних движений. "Будет только хуже" - Плавно протекло у неё в голове. Всё стало как будто бы ватным, медленным и текучим. Она проваливалась в глубокий сон, в котором она ни чего не чувствовала и не помнила, ничего не знала и не понимала. Её разум находился в другом месте. Там, где она была, ещё совсем недавно, маленькой Люсьен. Из закрытых глаз её текли слёзы и падали на чёрный песок.

...

    Шёл дождь. Он падал ей на лицо и смывал с неё всю грязь, которая скопилась на ней за всю жизнь. Она ощущала себя свободной. Птицей. Ей хотелось вспорхнуть над морем и улететь туда, в бесконечность.
    Моря совсем не было слышно. Большие капли разбивались и заглушали любой звук. Был только дождь и изредка бьющие молнии, свет которых был прекрасен той ночью. Чёрные тучи поглотили всё и простёрли кругом свою власть.
    Глядя в небо, Настя почувствовала себя по истине слабой. Слабой пред могуществом властвовавший стихии. Ни чего не было для неё более. Были только она и это великое царство.
    Поднявшись она пошла по берегу, утопая в вязком песке. Она шла вперёд, в темноте, и только молнии изредка освещали ей путь и высокую, непреступную частицу этой стихии, мыс.

X

    В доме Зарыпаевых стало тихо и пусто. Многие разъехались после истерики нагрянувшей на Андрона Прокопьевича. Прибыл врач который осмотрел Анжелику Прокопьевну и заставил лечь в кровать. Её, мало кому известный, чихоточный приступ обострился и тем вечером показал себя в полной красе.
  - Меньше стрессов и волнений, - говорил доктор. - Вам они противопоказаны. Вы сильная женщина, вы справитесь... - и всё говорил, говорил.
    Андрон Прокопьевичь сидел подле жены и целовал её крепко сжатую в его ладонях руку. Кирилл Виссарионович чувствовал себя не хорошо и по настоянию врача выпил успокоительного, после чего немедленно уснул. Прокуроры поспешили уйти после скандала. Александр Петрович ещё сидел и долго обнимал Аркадия, который уснул у него на руках. Он смотрел из окна в темноту, сквозь которую изредка били молнии и освещали мыс.
  - Как красиво. Не правда ли? - вопрошал Светлов. Уложив Аркадия в кровать он тихо вышел из дома. Его охватило прекрасное ощущение. Дождь бил по горящим щекам и остужал его лицо. Молнии сверкали, как бы дразня темноту, которая обволакивала всё после их исчезновения. Александр Петрович пошёл к морю наступая во все лужи которые попадались ему по пути. Он с удовольствием проваливался в ухабы с водой, которая в свою очередь заливалась ему в туфли и хлюпала там. Дождь был тёплым и ни сколько не морозил.
  - Прекрасно! - в голос сказал Светлов. Вновь ударила молния, осветив всё кругом. - Великолепно! - ещё одна. - Потрясающе! - с каждым разом он кричал всё громче и громче. Вскоре канонада из молний увенчивалась невероятными криками: - "Ещё! Ещё!Ещё!".
    Дождь не ослабевал ни на минуту. Шум разбивающихся капель заглушал абсолютно всё, даже разрывающегося Александра Петровича. Тот в свою очередь дошёл уже до самого моря и стал в него заходить. Вода показалось ему тёплой, на столько, что очень уж захотелось ему идти глубже. Волны нарастали и уже захлёстывали Светлова целиком.
  - Ещё! Ещё! - Кричал Александр Петрович после того как выныривал из воды. На лице его была изображена эйфория. Он был усыпан блаженством. Ему хотелось радоваться, хотелось счастья, пока оно есть. Светлов знал, что завтра его не будет. Всё начнётся по новой. Его черти вновь примутся за него и будут съедать заживо.
    Чуть не захлебнувшись он таки выбрался на мелководье и пошёл по воде вдоль берега.

...

  - Какая красота. - Едва слышно шепнула Настенька глядя на всё происходящее с мыса. От туда открывался великолепный вид на бушующее море и молнии которые, как ей казалось, сокрушались совсем рядом. Чёрное небо было так близко, что "Можно слегка подлететь и коснуться его крылом..."
    Ветер колыхал деревья и её ободранное, посеревшее от грязи, платье. Вода лилась с неё и при вспышке молнии она вся блестела, как яркая звезда.
  - Я нужна тебе? - Спросила она тихо, тихо. Но ни что не отозвалось. Она спросила ещё громче, но кроме дождя и скрипа деревьев ни чего не было слышно. Быть может она спросила ещё громче но не было сил, а как наверное, ей был нужен этот ответ...
  - Я прекрасная птица! - Изо всех сил закричала она. - Так пари же над этим бушующем морем!

...

    Молния сверкнула и озарила Александру Петровичу всё вокруг. Он увидел как что-то яркое упало с неба в море и уверовав в то, что это действительно было чем-то, а не обманом зрения, побежал к тому месту где наблюдал чудо.
    Море сильно било о берег, особенно у мыса. Александр Петрович долго пытался высмотреть что ни будь, но пена, которой собралось огромное количество, не позволяла высмотреть "чудо". Сверкнула ещё молния и осветила Александру Петровичу место.
  - Вижу! Вижу тебя! - закричал Светлов и ринулся прямо в море. Он не думал, что именно это могло быть до этого момента. Сейчас же, прыгнув в пучину и плывя к тому, что он увидел, Александр Петрович задумался, о том, что же это может быть? Он не думал о том, что волны могут разбить его о скалы, или увлечь за собой в море, или просто не позволят выплыть на поверхность, он думал о том, "Что это?" или "Кто это?". В голове мелькали образа. "Быть может это Ангел?" - подумалось ему в тот момент когда он ухватился за то, что было на плову и стал вытягивать к берегу. "Это Ангел! Ангел!" - ликовал он внутри себя. Держа его за руку он не плыл, он как будто шёл по морю. Новый прилив сил захлестнул его и вскоре он выбрался на берег.
    Дождь шёл ещё долго. Молнии продолжали сверкать и озаряли два силуэта подле мыса. Весь город был во тьме. Сквозь дождь были слышны крики и стоны.
  - Мой Ангел! - Кричал и всё целовал, целовал Настеньку Александр Петрович. - Мой Ангел! - Он гладил её волосы своей дрожащей рукой и всё не мог поверить. - Мой Ангел! - Он целовал её глаза, губы, щёки, руки, платье. Он пытался её поднять но сил уже не было, вставая он валился на землю. - Мой Ангел!..



ЭПИЛОГ

    После бури, следующим днём, настало затишье. Город словно вымер. Тучи не расходились, но дождь не собирался срываться. Ветер гнул кроны деревьев и гонял по берегу всякий мусор.
  - Вы, что-то мне подсказывает, более не вернётесь? - стараясь держаться весёлым пробасил Максим Алексеевич.
  - Я не уверен, - отвечал Алексей Максимович садясь в коляску и собираясь уезжать.
  - Вы же не обиделись на вчерашнее? Это ведь не наша вина, а...
  - Нет, оставьте Максим Алексеевич. Глупо всё вышло, - шепнул он сам себе и увёл взгляд вниз. - Быть может я и вернусь ещё. Вы не оставляйте того дела, дела что сейчас в наших головах.
  - Да, да, конечно! - Максим Алексеевич был очень обеспокоен этим отъездом. Как будто, что-то взваливали него . - Я обязательно вам сообщу об исходе этого дела. Ещё конечно не понятно, кто убил этого семинариста писавшего письмо... - он всё суетился, переживал и путался сам не зная из-за чего.
  - Да, Максим Алексеевич, вы мне отпишите. Я буду признателен. И Петру Александровичу мои... хотя нет. Мне всё же пора. Сами понимаете, - и помахав из коляски рукой он хлопнул извозчика.
  - Не оглянется. - улыбаясь себе, шепнул Максим Алексеевич. Так и вышло. Коляска ушла в даль и не оставила даже самого мимолётного взгляда.
    Максим Алексеевич пошёл после в трактир и изрядно напился. Что-то уж его сильно съедало и всё не давало покоя. Там же, в трактире, случилось пару мимолётных картин, которые осадком остались в голове его. Например там он нашёл Орлова, который не пришёл вчера к Зарыпаеву не от того, что он заболел (как говорила его жена), а от того, что был он всё это время в трактире и запил так, что ещё долгое время приходил в себя и наконец прейдя пошёл домой: - К любимой! К моей любимой, - слегка пошатываясь, но всё же твёрдо ступая проговаривал Василий Игнатьевич. После ухода Орлова, вскоре в трактир вошёл Аркадий. На нём вовсе не было лица, а глаза были покрыты какой-то тёмно-жёлтой пеленой. Он что-то спросил у каких-то лиц и ни с кем не поздоровавшись и не сказав лишнего вышел. Этим же днём он уехал в Москву, "для исполнения какого-то очень важного дела".
  - И как же так вышло?.. - бормотал себе Максим Алексеевич. - Неужто моя вина? Или  всё-таки наша, общая?
    В доме Зарыпаевых было очень тихо. Ни что не намекало о ещё вчерашнем пире. Андрон Прокопьевич уснув после выпитого им вчера успокоительного проснулся под утро и сразу пошёл к жене. Там он зажёг небольшую свечку и сев против неё, быть может первый раз в своей жизни, стал молиться.
    Жену Александра Петровича, Анаиту Альбертовну, после страшного известия хватил удар и в приступе её куда-то увезли. Муж с ней не поехал, а выехал позже, что-то выяснив и ни к ней, а в другую сторону. Его ещё несколько раз видели в нашем городке, но он был тут совершенно один и не желал иметь никаких знакомств.
    Этот случай, не смотря на то, что городок наш очень не велик и вести тут разлетаются моментально, об этой истории тут практически не говорят. Многое утаивалось и утаивается по сей день. Скажу ещё, что на месте том... на мысе, вскоре был отстроен дом. Большой, с фонтанами и памятниками. Говорили, что какой-то купец или дворянин отстроил. Быть может и Александр Петрович, я вам не скажу, ни кто не видел никогда хозяина дома. Но дом тот стоит на месте той беседки и кто-то там живёт. И слышится иногда в том лесу смех и веселье, как будто кто-то бегает да поёт... и голос такой ангельский.