След на земле Кн. 1, ч. 3, гл. 41 Новое назначение

Глава 41.  Новое назначение

1
    А в колхозе «Красный труд», оставшемся без председателя столь неожиданно и загадочно, наступала пора подготовительных работ к посевной компании. Райком партии и райисполком поочерёдно вызывали к себе Васяева и Колюжного, чтобы решить вопрос с назначением нового председателя колхоза. Назначить на эту должность человека со стороны было весьма проблематично. Во-первых, на этом месте должен быть человек с богатым опытом колхозной и партийной работы, а таких подготовленных в районе было мало, по пальцам можно пересчитать. Да и те, уже занимали места в других колхозах. Не перебрасывать же перед самой посевной с одного места на другое. Дефицит кадров возник в связи с чисткой партийных и руководящих рядов. Помимо Костьки Акимоч-кина, были разоблачены ещё несколько председателей, «ливших воду на мельницу» врагов Советской власти. Во-вторых, было очевидно, что новому человеку нужно немало времени освоиться среди местных аборигенов, завоевать доверие колхозников, которые по нынешним временам, могли свести любого назначенца «в дальние дали» одними доносами. Поэтому было принято решение назначить председателем, хотя бы временно, кого-то из своих местных коммунистов. Таких кандидатов  в Красавских Двориках было трое: Спиридон Спивак, Иван Желанков и Фрол Жижин.
    Спиридон работу знал, но как хозяин был никакой. Тем более, года не прошло, как он был снят с этого места, и назначать его снова, значило терять авторитет всего райкома партии.  Желанков был подходящей кандидатурой, но он совсем недавно был принят в члены партии и не обладал необходимыми знаниями для этой работы, а хуже того, жители деревни могли не принять его кандидатуру на собрании. Оставался Фрол Жижин, который бригадирствовал со дня образования колхоза, большевик со времён гражданской войны, ну и хорошо разбирался в сельскохозяйственных работах и был уважаем среди населения. Хотя и у Фрола были очевидные минусы. С грамотностью у него было туговато. Конечно, не глупее того же Акимочкина или Желанкова, но тугодумнее, менее сноровистый и хваткий.
    Уполномоченный райкома партии Колюжный, потерявший в лице Акимочкина, надёжную опору, был озабочен тем, что ему самому придётся дневать и ночевать здесь и фактически самому тянуть председательскую лямку. Он знал о том, что Васяев не жалует Жижина ещё с давних времён, а при таких взаимоотношениях председатель сельсовета просто сожрёт председателя колхоза и отправит его следом за Акимочкиным. Он почти не сомневался, что Костька стал жертвой происков именно Василия Александровича. Вести войну с Васяемым самому, тоже было чревато, так как тому покровительствовал Ерошин, набравший силу и сумевший подмять под себя даже первого секретаря райкома партии.   
    Собрание колхозников, как и ожидалось, из двух предложенных кандидатур почти единогласно выбрало председателем колхоза «Красный труд» Фрола Петровича Жижина. Для него это не стало неожиданностью, потому что его предварительно вызывали и в райком партии, и в райисполком, где призывали к партийной совести и ответственности, да и вдохновляли на ратный труд, обещая всяческую поддержку. В какой-то момент Фрол и сам поверил, что справится с этой «лямкой», если даже прохиндей и пьяница Костька с ней справлялся. А главное, сверху всегда подскажут, что и как нужно делать, а его задача лишь выполнять решения районных властей. Да и положение председателя колхоза давало немалую материальную выгоду, в денежном варианте. Поэтому и домашние советовали ему не сопротивляться назначению.
    Первого апреля 1938 года Фрол Петрович Жижин приступил к своим новым обязанностям, начав с назначения бригадиром полеводческой бригады своего бывшего помощника  Дубровского Федьку. Вообще-то, он хотел назначить бригадиром Никишина Семёна, всё-таки Федька, хоть и был его помощником, но ни инициативы, ни усердия не проявлял, а так, был на подхвате. Фрол даже оговаривал этот вопрос с уполномоченным райкома Колюжным, получив от того согласие, но сам Семён от должности отказался, убедив Фрола, что будет лучше помощником у Дубровского, чем потом быть снятым за «вредительство».
    - Ты же знаешь, Фрол Петрович, что на меня смотрят с подозрением. А после письма Васяева и Акимочкина, когда я провёл в тюрьме три недели, клеймо всё равно осталось.  Да и про тебя будут говорить, что не проявляешь бдительности, назначая бывшего оппозиционера колхозного движения на руководящую должность.
    Позже слова Семёна подтвердились, когда Васяев пришёл обсудить текущие вопросы и стал пенять ему на ту самую партийную близорукость, способную погубить дело и карьеру председателя колхоза из-за назначения Никишина бригадиром.
    - Ты что, Петрович, белены объелся? Какого хрена, тебе стукнула в голову идея назначить Никишина бригадиром полеводов? Ты, что не знаешь, какая политическая обстановка в стране? Всякая контра, недобитки кулацкие, всё ещё недовольные Советской властью и колхозным строем, головы поднимают, а ты им карты в руки даёшь. Никишин твой, мало что ли крови попортил, когда колхозное движение начинали? Да он до сих пор чёрный от обиды ходит, что лишили его частнособственнических интересов.
    - Чёрный он ходит из-за потери сына, недавно только сорок дней прошло, как он сгинул, а своё он потерял уже восемь лет как. Никому, ничего не навредил за это время. Трудится умело, как все. Люди его уважают.
    - Не говори ерунды. Люди уважают силу и власть. Они и тебя уважали и другого уважать будут, кого не поставь им начальником. А вот эту силу и власть давать всяким сомнительным элементам может боком выйти. Они начинают распространять свою ядовитую вредоносную политику на головы подчинённых и добиваются того, что те по их указке наносят ущерб социалистическому строю. Ты этого хочешь?
    - Ничего такого я не хочу, Василий Александрович. Просто я думал, что для дела будет лучше, когда им будет заниматься знающий и уважаемый человек, - оправдывался Фрол. – А насчёт его вредительства…. Так недавно забирали его в милицию. Держали три недели, проверяли и выпустили. Значит, грехов за ним не нашли.
    - Это, пока… не нашли. Но рисковать не советую. Я, как твой старший партийный товарищ тебя предупреждаю и остерегаю от опрометчивых поступков. Если, вдруг, станет известно о каких-то вредных действиях со стороны бригадира, пролетят обе наши голо-вы, а мне этого не нужно. Не позволю. Береженого, как говорится, и Бог бережёт, - тоном, не терпящим возражений, сказал Васяев и перешёл на другую тему. – С понедельника в Турках начинаются занятия на курсах ветеринаров. Наша задача отправить на них Александра Горынина, то есть Шурку Змея. Он с осени заявление писал. Пусть едет. Одной занозой в заднице будет меньше. А Сладенький один, без дружка, думаю, воду мутить в деревне не будет. Его, помещичьего байстрюка, обломаем, если хвост поднимет.
    -  Да он вроде тихий и толковый парень. Грамотный, к тому же учетчиком в тракторной бригаде работает без нареканий. Все им довольны. А то, что шалят с Шуркой в деревне, так то ещё детство в… одном месте играет. Перед девками больше хорохорятся, - сказал Жижин, припомнив разговор с дочерью Ксеньей, которая на его вопрос: «за кого бы она пошла бы замуж?» ответила неопределенно, но выделила обоих дружков.   
    - Кстати, об этом Сладеньком. То, что он не дурак, я и сам знаю, но и ему контроль  нужен. Всё-таки, дворянский вы****ок, а тоже в номенклатуру затесался. Я Акимочкина в своё время предупреждал, да он пошёл на поводу у Егорки Никишина. Но там ситуация была критическая, замены подходящей не было. Сейчас же толковая молодёжь подросла и заменить есть кем. Так что, ты Фрол, смотри, как только у этого барчука язык не так повернётся, гони его в шею. Спокойнее будет, - Васяев практически диктовал Фролу свои указания, проверяя реакцию нового председателя колхоза. Он хотел сразу показать  Фролу свою власть и планировал немедлено, если потребуется прижать его своим авторитетом.
    Фролу было не по нутру такое обращение Васяева, но спорить не стал. Поддержка, которую ему обещали в райкоме партии, предназначалась против колхозников, но никак не против председателя сельсовета. Об этом ему намекнул и Колюжный.
    Сам Сергей Владимирович, накануне, после собрания колхозников, за бутылкой самогона просвещая Жижина, для того чтобы тот не очень брыкался против Васяева, припугнул его тем, что у председателя сельсовета есть секретное распоряжение райкома по выявлению вредных элементов среди колхозников.
    - Спущен сверху план на деревню, выявить и арестовать в этом году троих «врагов народа». Одного «врага народа» Васяев сделал из Костьки Акимочкина. Видно, Костька ему не подчинялся и всё поперёк норовил сделать. Осталось выявить, как минимум, ещё двоих. Если будешь с ним упорствовать и враждовать, он не задумываясь и тебя в НКВД спишет. Он-то рассчитывал на твоё место, то есть на место председателя, посадить дружка своего Ваньку Желанкова, но я настоял на твоей кандидатуре. Ты на земле гораздо больше знаешь и умеешь, чем этот пустобрёх. Пока ты только назначен, тебя с полгода трогать не будут, если, конечно, ты  не станешь в открытую враждовать с Васяевым. Посмотрят и на твои успехи. Будешь выполнять всё вовремя и в полном объёме, тогда у тебя, считай, защита будет, а нет… не обессудь. Хорошо, если просто с председателя снимут и во врага не переименуют.
    Это откровение уполномоченного райкома напугало нового председателя колхоза, чего, собственно, и добивался Колюжный. Фрол решил для себя, что перетерпит Василия Александровича, ради собственной шкуры и ради семьи. «Хрен с ними, с колхозниками. Я, как Костька их давить не собираюсь, но и шею из-за них подставлять не буду».

2
    Шурка Змей во время зимней полевой паузы периодически помогал отцу и матери в работе на ферме. Он любил животных, и ему было интересно наблюдать и ухаживать за ними. Поэтому он давно, ещё с детства хотел стать ветеринаром. Ветеринары в районе были большой редкостью и, конечно, пользовались уважением среди крестьян.
    В прошлом году в Турках, бывшем  районном центре, была открыта ветеринарная клиника, а при ней планировали открыть и ветеринарные курсы для представителей колхозов, с целью подготовки младших специалистов способных оказать первичную ветеринарную помощь на фермах. Узнав об этом от старшего брата Петра, переехавшего жить в Турки после женитьбы на дочери Васяева, Шурка осенью написал заявление в правление колхоза отправить его на эти трёхмесячные курсы. Решение отпускать было за председателем колхоза, тогда ещё живого и невредимого Акимочкина.
    Злопамятный Костька помнил, как Шурка замышлял его убийство из похищенного у бывшего уполномоченного Титова нагана. Поэтому не очень-то хотел способствовать получению Змеем выгодного образования, но два обстоятельства вынудили его наложить положительную резолюцию. Первое обстоятельство то, что Горынин младший всё-таки приходился роднёй председателю сельсовета Васяеву и ссориться с ним из-за такой мелочи, как разрешение на учёбу, могло выйти ему боком. Вторым обстоятельством был сам Шурка Змей, которого Костька всегда побаивался. Теперь парень вырос, у него уже росли усики, да и характер закалился. Уж он-то всегда отомстит тому, кто станет у него на пути. Немало деревенских парней и мужиков были биты горячими сорвиголовами Змеем и Сладеньким. Костька с нетерпением ждал, когда этих парней призовут в армию. Он даже тогда и не подозревал, что месть парней сведёт его в могилу, ещё до этих курсов.
    А Шурка и Толик проводили время до его отъезда в посещении избы-читальни, где многие местные девчонки хотели соблазнить их к ухаживанию. Парни были завидными женихами. Но сами они питали нежные чувства к одной и той же девице-красавице. Их мысли занимала Ксения Жижина. Они не скрывали друг перед другом любовь к ней и даже не пытались за спиной друг дружки строить свои близкие отношения с ней. Между ними, за неделю до отъезда Шурки на ветеринарные курсы состоялся откровенный разговор относительно объекта их любви.
    - Ну, чёрт возьми, как быть, Толик? – не выдержал Шурка неопределённости. – Что же теперь, из-за неё дружбу по боку?
    - Не кипятись, - нахмурился Толик. – Что мы между собой можем решить? Пусть она решает, кто ей люб. Кому отдаст предпочтение, тот пусть и гуляет. Согласен?
    - А если она не решила, кто из нас ей больше нравится? Она ведь и со мной и с тобой ведёт себя одинаково. Может быть, мы оба ей любы? Тогда как? – нервничал неугомонный Шурка.
    - Ну, если она так скажет, то считай, что она твоя. Я другу мешать не собираюсь.
    - А, почему это моя? Я тоже другу поперёк дороги не встану.
    - Я знаю. Но ты однажды уже уступил другу бухгалтерскую дочку. Теперь моя очередь, - уверенно сказал Толик.
    - Понятно. Хочешь, что бы и я из-за любви покончил жизнь самоубийством? – воскликнул Шурка.
    - А вот это ты зря, дружище. У меня на свете всего три близких человека: ты, бабка и мать. Хотя мать, пожалуй, не в счёт. Я её, представляешь, ни разу в жизни живой не видел. Только по фотокарточке. Раньше хоть письма приходили от неё, а за последние три года ни одного письма. Поэтому, Шурка, тобой и бабкой я дорожу больше всего на свете. Мне и жена-то нужна, больше для того, чтобы за бабулей помогала ухаживать. Плоха, моя бабуля стала. Болеет постоянно.
    - Тогда давай сейчас пойдём к ней и скажем ей прямо. Вот, мол, мы любим тебя оба. Теперь выбирай, за кого бы ты хотела выйти замуж? – серьёзно предложил Змей.
    - Нет, Шурка…. Я так не смогу, - после некоторой паузы робко сказал Толик. – Духу мне на такое не хватит.
    Шурка посмотрел другу в глаза, отведя свой вьющийся чуб в сторону.
    - Чудные мы с тобой, Толик. На любое рисковое дело идём без страху, в любую драку встреваем без сожаления, а девке, которую любим боимся в этом признаться. Выходит, трусы мы с тобой. Ладно. Подождём пару тройку дней. Может, как-то само прояснится. Может за это время её к кому-то из нас потянет больше. Хотелось бы мне до отъезда в Турки определиться.
    Буквально на следующее утро, когда Шурку послали в магазин за солью, он случайно встретился с Ксюшей. Было безлюдно. Утро было хмурым и прохладным. Над деревней нависли тяжёлые свинцовые тучи, обещавшие в очередной раз, разродиться нудным весенним дождём. Шурка от неожиданности с ходу предложил ей дружбу до гроба.
    Она рассмеялась, прикрывая губы кончиком платка.
    - Я, что тебе мальчишка, что ли, что ты мне такое предлагаешь? – красивым певучим голосом отвечала Ксенья. – Я девка, чай. Мне любовь до гроба подавай, а не дружбу.
    - Ну, так, и я, и Толик Сладенький, любим тебя. И предлагаем тебе её. Кто из нас тебе больше нравится? – Шурке из-за неудобства перед девушкой, хотелось быстрее высказаться, чтобы не подбирать слова. Ему казалось, что все слова его получаются корявые и не в тему, из-за чего Ксенья и смеётся.
    - Ну, так оба вы мне и нравитесь, - перестала смеяться, но продолжала улыбаться пока ещё бригадирская дочка.
    - Понятно. Значит, Толик, – вздохнул Змей.
    - Почему ты так решил? Я ведь не сказала, что он. Вы, правда, нравитесь мне оба. Теперь вот жду постановления Советского правительства.
    - Какого постановления? – не понял Шурка.
    - О разрешении женщинам иметь по два мужа.
    - Шутишь?
    - Коли в народе так шутят, то и я шучу. Я об этом, лично от нашей учителки, Зои Алексеевны, слышала.    
    - Ерунда! Она старая дева. Выдаёт свою мечту за реальность. Не может такого быть. Наоборот ещё возможно.
    - Это почему же?
    - А потому, что в нашей стране, по данным переписи населения, мужчин едва ли не вдвое меньше по численности, чем женщин.
    - Да? А я и не знала. Придётся, в таком случае, поторопиться, а то разберут девки, что пошустрее, всех мужиков, так в старых девах на всю жизнь и останешься, - улыбки на её губах не было, но глаза смеялись вовсю.
    - Не могу понять тебя, Ксюха, когда ты говоришь серьёзно, а когда шутишь?
    - А я всегда говорю серьёзно. Хочу, чтобы вы оба были моими мужьями.
    - А как же мы спать будем, если оба будем твоими мужьями?
    - Как-как? По очереди. Одну ночь с одним мужем, другую ночь – с другим. Как в Азии живут? Там мужчины имеют по несколько жён. Так вот, все они спят со своим мужем по очереди.
    - Не-а-а… Меня такой балет не устраивает, - заявил Шурка. – Прощай, Ксюха. Танцуй без меня.
    Шурка быстро уходил прочь, слыша, как в след ему хохочет Жижинская дочка. Он разозлился, понимая, что Ксенья продолжает над ним смеяться. Она же смотрела ему в след, признаваясь себе в том, что действительно оба парня волнуют её. «Оба стройные, крепкие, смелые, с красивыми лицами. Шурка вихрастый блондин с немного вытянутым лицом. Толик скуластый брюнет. Они немного разные, но настоящие надёжные друзья. Ох, не хочу я, чтобы их дружбе из-за меня пришёл конец».
    На следующий день, когда в правлении собрались все колхозники на выборы нового председателя, Шурка снова увидел Ксенью и подошёл к девушке.
    - Знаешь, Ксюха. Вот я вчера подумал и решил, что раз мы оба тебе нравимся, то я отказываюсь от тебя в пользу моего друга Толика. У него бабка хворая. Плоха, совсем стала. Ему, край, как нужно жениться. Пойдёшь за него? Если согласна за него выйти, то сегодня же вечером придём тебя сватать.
Ксенья, готовая было засмеяться, резко посерьёзнела.
    - Предположим, я соглашусь выйти сейчас за него замуж. Через год его заберут в армию. А я, что? Останусь два года бабку его караулить?
    - Конечно, а как же иначе? Он поэтому и женится так рано, чтобы было кому бабку досматривать, пока он будет в армии служить.
    - Нет. Как ты вчера сказал, меня тоже такой балет не устраивает. Это не по мне. Пусть Сладенький женится на другой, коли ему для бабки смотрелка нужна. В деревне много девчонок влюблённых в него. Ну, а за любовь ко мне можешь передать ему большое спасибо.
    Шурка внимательно посмотрел в глаза девушке. Почему-то она перестала казаться ему привлекательной и желанной.  Слова Ксеньи его обидели, как будто она отказала ему самому.  Он тут же отправился к другу и передал ему разговор с девушкой слово в слово.
    - Ты знаешь, Толик, - сказал он, заканчивая рассказ, - после таких слов, она стала мне неприятна. Видать любовь для неё, это развлечение. Смехерочки. Мне такая жена не нужна.
    - Ну, а мне, тем более. Противно стало думать о ней. Давай забудем и не будем о ней больше говорить. Свет клином на ней не сошёлся. Буду искать себе более надёжную.
    - Ты прав, дружище. Мне, вообще, сейчас нужно думать о другом. Васяев вызывал в правление и передал направление в Турки на курсы животноводов. В понедельник уже нужно быть там. Завтра пойду к новому председателю колхоза подписывать эту бумагу. Эх, не охота на три месяца расставаться. Может, давай поедем вместе. Я договорюсь с обоими председателями.
    - Рад бы, Шурка, да бабку оставить не на кого. Сегодня опять приступ был. Дышать не может. Как её одну без присмотра оставить?
    - Тоже верно. Может, тебе на Надьке Кондратьевой жениться? Она наверняка согласится выйти за тебя, - предложил Змей.
    - Нет. На Надьке не женюсь, ни за какие коврижки. Не нравится она мне. Какая-то она развязная, на шею вешается.
    - Так нравишься ты ей, вот и вешается. А девка работящая и всё при ней.
    - Нет, Шурка, не уговаривай. Раз она мне не нравится, значит, и жить с ней не смогу. Всё-таки надо, чтобы сердце лежало.
    - Слушай, а где твоя бабуля-то? Ты ж говорил, ей худо было.
    - Было. Что было, то и говорил. Но вот чуть полегчало, так она подскочила и побежала по деревне. Она же повитуха. Консультирует беременных баб. Втолковывает им, как и что перед родами делать. А потом, Салонька, кажется опять на сносях, сегодня-завтра родит. Одиннадцатого или двенадцатого ребёнка в жизнь пускает. Вот баба!
    - А чего это она. Ведь разрешили, вроде бы, бабам аборты делать?
    - Так у них с Пронькой, все же одиннадцать, одни девки. А всё парня хотят. В прошлом году она сделала аборт. Как раз оказалось, что беременна была мальчишкой. Так сколько слёз было пролито. Теперь с Пронькой решили, что пока парня не родят, больше абортов не делать.
    - Ну, дай им Бог. А, почему девкам аборты делать не разрешают, не знаешь? – спросил Шурка на полном серьёзе.
    - Знаю. Чтобы от распутства их удержать. Ну и для здоровья опасно. Начнут девки мужикам давать безбоязненно, надеясь на аборт, а потом вообще рожать не смогут, так как здоровье подорвано будет.

3
    Спустя две недели после отъезда Шурки на курсы животноводов, Толик заскучал. Он продолжал работать в тракторной бригаде учётчиком, тем более, что во всю шла подготовка к полевым работам и с сожалением думал о том, каково ему придётся, когда вся бригада и он, в том числе, переместятся на полевой стан, в нескольких километрах от деревни.  Как оставить ему больную бабку, здоровье которой не улучшалось, а приступы становились чаще.  Оставалось просить кого-то из соседей, чтобы приглядывали за ней, но помимо пригляда, нужно и что-то сготовить, воды принести, одним словом элементарный минимальный уход бабуле был нужен.
    Занимаясь вечером приготовлением еды, он никак не ожидал появления в своей избе гостей. Но дверь из сеней открылась и на пороге комнаты появилась коренастая фигура нового председателя колхоза Фрола Жижина. Толик удивился появлению в своей избе столь высокого гостя. Сколько он себя помнил, к ним с бабкой никто из начальства, никогда не заходил. А тут не кто-нибудь, а сам председатель.
    Толик отложив нож, которым нарезал овощи, пошёл приветствовать гостя. Он поздоровался с Жижиным, которого уважал с детства и, придвинув ему табуретку, предложил сесть.
    - Вы к бабуле Фрол Петрович? – спросил он, не скрывая своего удивления. Ведь к бабке чаще всего заходили особы женского пола, но случалось, прибегали и мужики, когда кому-то из их баб требовалась помощь повитухи.
    - Нет, я к тебе, Анатолий Валерьянович.
    Толик удивился ещё больше. Ведь, сегодня он был на работе в бригаде на хоздворе и председатель не раз мог вызвать его к себе в правление или, на худой конец, зайти в его конторку. И уж ещё больше удивился тому, что его назвали по имени и отчеству, как никто и никогда его не называли. Он даже сам, забыл свое отчество, настолько редким оно было, что в деревне ни у кого не встречалось.
     Председатель с разговором не спешил, оглядывался по сторонам, знакомясь с бытом одного из удалых парней. На самом деле он посматривал, нет ли в доме других обитателей, надеясь, что бабка Сладенького бегает по деревне. Толик же подумал о том, что председатель пришёл по личному вопросу, а значит, это могло касаться отношений Толика с его дочерью Ксеньей. «Наверное, сейчас скажет, чтобы я не увивался вокруг неё, не портил чистоту его крестьянской крови дворянским семенем. Ну, давай же, не тяни», -торопил он мысленно председателя.
    - Я вас слушаю, Фрол Петрович.
    - Я к тебе по щекотливому делу, - всё ещё не спешил председатель, присаживаясь на табурет.
    - Понятно. Если бы дело было пустяшным, ясен день, не пришли бы. Говорите, я вас слушаю.
    - Я прошу тебя, Анатолий… дописать в ведомость начисления трудодней… э… две фамилии Спиридона Комаря и Ивана Желанкова. И начислить им по триста двадцать трудодней или, чтобы ровный счет не портил картины и не бросался в глаза, по триста семнадцать.
     - Не понял, - изумился Толик, ожидавший услышать что угодно, но не это.
     - Чего ты не понял? Повторить, что ли? Включить в ведомость двоих активистов колхозного движения. В своё время они много сделали для становления колхоза, организации хозяйства, да и сейчас много делают для его укрепления. В общем, они заслуженные люди в деревне и их нужно дописать в годовую ведомость. Их и раньше, за прошлые годы дописывали. Поэтому и тебе в этом году нужно сделать.
     - Да вы что, дядя Фрол, в своём уме? Почему это должен делать я, учётчик тракторной бригады? Они же не механизаторы. Пусть их дописывают, если хотите, учетчики полевых и овощных бригад или фермеры.
     - Те тоже это делают. Но они включают в свои ведомости других активистов.
     - И кто же ещё в нашем колхозе такими льготами пользуется? А, дядя Фрол? – к горлу Толика подкатился ком негодования, отчего голос наполнился грубым сарказмом.
     - Тебе это знать не обязательно, парень. Короче, я хочу знать, ты выполнишь мою просьбу? – председатель тоже отбросил жеманство и обрёл жёсткость.
     - Нет, уважаемый председатель колхоза, Фрол Петрович. На преступление я не пойду. Эти ваши, так называемые заслуженные люди, активисты колхозного движения,  кроме презрения ничего не заслуживают. Они, паразиты, от пьянства не просыхают, палец о палец не ударят, только дерьмо на работающих людей собирают, а я должен им за это трудодни, за которые люди горбатятся от зари до зари, записать? Вы решили им  пропитое возместить колхозными трудоднями? Не выйдет. Во всяком случае, я эту подлость делать не буду. Они этот колхоз организовали, говорите? Вот пусть и живут, и работают в этом колхозе наравне со всеми. Пусть узнают, бездельники, как эти трудодни зарабатываются и чего они стоят, - Толик не сдерживал эмоций, высказывая своё возмущение.
     - Ты чего такой злой? – стушевался Жижин. Он и сам разделял точку зрения парня, но тот весь свой гнев выплёскивал именно на него, и ранил, именно его, начальственную гордость. – На кого голос задираешь, сопляк? Что, помещичья кровь заиграла?
     - Стыдитесь, дядя Фрол. Уж вам-то известно, что я с пелёнок живу в этой деревне и кроме моей бабушки, родителей своих не видел. И нечего меня попрекать помещичьим происхождением. Моя кровь не хуже вашей и ваших задрипанных активистов. Можете меня не уважать, но и попрекать нечего. А эти паразиты, за которых вы просите, достойны только тюрьмы или уничтожения.  Всё, Фрол Петрович, я всё сказал, - своей последней фразой Толик подчеркнул, что разговор окончен, и председатель может уходить. Ему было неприятно продолжать этот разговор.
    Фрол не ожидал такой реакции и такой отповеди от восемнадцатилетнего парня, которого привык считать вялым, бесхребетным пацаном, в отличие от его дружка Шурки. Кровь ударила ему в голову.
    - Ну, смотри, учётчик…. Если кому разболтаешь о нашем разговоре…. Пеняй на себя.
    - Я, дядя Фрол, давно привык пенять только на себя. Я всегда вас уважал и считал умным и справедливым человеком. Обрадовался даже, что вас выбрали председателем колхоза. Но оказывается, власть людей портит. Или вы на самом деле были таким же, как они?
    Фрол уже кипел от негодования. Каждое слово парня жалило его, как укус шмеля. Он хотел сказать что-то в ответ, но слова не шли на язык. Махнув рукой, председатель направился к выходу, но открыв дверь, повернулся к Толику и выпалил, что пришло ему в данную секунду на ум:
    - И чтобы около моей Ксеньи больше не вертелся. Увижу, собственноручно оторву голову.
    - Не больно-то и хотелось. Ваша дочь тоже разочаровала меня, как и вы.
    Фрол в бешенстве хлопнул дверью. Толик же заходил по комнате, не находя себе места.  «Похоже, с должностью учётчика тракторной бригады, моя миссия закончилось. Если не сегодня, то уже завтра, наверняка, меня с должности снимут. Господи, как же мне хочется сбежать из этой забытой богом деревни. Но куда? А главное, я никогда не брошу бабулю. Брать её с собой невозможно. Путешественник она несостоятельный. Да и куда брать-то. Куда глаза глядят, не поедешь.  Эх, жаль, Шурки нет. Поделиться не с кем. С ним, может быть, что-то придумал бы».

4
    Утром, когда пришёл на работу к себе в конторку, бригадир Милёха передал ему распоряжение, явиться в правление колхоза.   
    - Зачем, не знаешь? – хотя Толик и догадывался, он не думал, что снимут его с должности так быстро. Он прекрасно  помнил, сколько времени заняло его назначение, и предполагал, что и расставание с должностью будет аналогичным.
    - Да, откуда? Наверное, по отчёту, - ответил Милёха, разбираясь с графиком вывода техники на поля.
    Толик, собравшись с духом, отправился в правление. В кабинете бухгалтерии Решетников читал газету. На вопрос Толика относительно вызова, махнул рукой в сторону  кабинета председателя. «Значит, Фрол Петрович, ещё чего-то задумал».
    - Ну, как? Не передумал? – вместо ответа на приветствие Толика, спросил Фрол. Толик поморщился, ожидая продолжения вчерашнего неприятного разговора о приписках.
    - На жульничество не пойду, - твёрдо ответил он. – Это моя принципиальная позиция.
    - В таком случае, я вынужден освободить тебя от должности учётчика тракторной бригады, - стараясь не смотреть в глаза парню, решительно сказал Жижин.
    - За что? За то, что отказываюсь мошенничать и приписывать фальшивые трудодни паразитам? Тогда, я имею право подать на вас в суд, - сгоряча ляпнул Толик, хотя такого намерения вовсе не имел. – И, кроме того, расскажу всем колхозникам, как вы, новый председатель, растранжириваете трудодни, заставляя приписывать их бездельникам и пьяницам.
    Фрол опешил. Он медленно стал подниматься из-за стола, бледнея прямо на глазах. «А, вдруг, он и правда так поступит? Это же весь мой авторитет, моё доброе имя полетят коту под хвост»,- пронеслась ужасающая мысль. Ему стало трудно дышать, а в левом боку, чуть ниже сердца появилась колющая боль.
    Толик заметил, какой эффект произвели его слова на Жижина, как он побледнел и на лбу выступила испарина. Он даже испугался за мужика.
    - Ладно, дядя Фрол, успокойся. Никому ничего я говорить не буду. И в суд на тебя, тоже подавать не стану. Увольняй меня, коли приспичило. Я за эту должность не держусь, и к вам на неё не навязывался. Помнится, меня даже уговаривал уполномоченный райкома Колюжный. Во всяком случае, моя совесть пред всеми будет чиста, а вам свою, потом придётся отмывать, - Толик произнёс эти слова с сожалением. – Кому прикажете передать дела и бумаги? И куда завтра выходить на работу? А то, ведь мне-то, липовых трудодней не припишут.
    - Давно бы так, - облегчённо вздохнул Фрол, расслабляясь. Он физически ощутил,  как кровь приливает к лицу и щёки загорелись. Второй раз мальчишка стыдил его, как двоечника. – Дела будешь передавать Варьке Акимочкиной.
    - Что? Этой дебильной? – удивился Толик. – Кто вас надоумил, Фрол Петрович? Она же не знает даже, сколько будет дважды два?
    - Не твоя забота. Она будет работать под контролем бухгалтера колхоза. А он согласен, чтобы она работала учётчиком трактор-ной бригады.
    - Ну-ну. Чувствую, она вам наработает. Да, и хрен с вами. Я пошел.
    - Дела будешь передавать в присутствии Решетникова, - бросил в спину уходящего парня своё последнее слово председатель.
    Но Толик резко остановился и снова повернулся к Фролу.
    - Разрешите последний вопрос? Для ясности.
    - Спрашивай, - неохотно согласился Жижин, предчувствуя, что опять придётся краснеть. Он не хотел позволять этого вопроса. Ему хотелось, чтобы этот плечистый парень побыстрее исчез с его глаз, но боялся показать свою трусость перед ним.
    - Вы сами-то, как считаете, правильно поступаете или нет?
    Фрол с минуту смотрел на Сладенького, подбирая какие-то слова, которые казались ему неуместными для ответа.
    - Иди, не трави душу.
    Толик вернулся в конторку и стал разбирать бумаги, готовя их к передаче новому учётчику, вернее учётчице. Милёхи в конторке не было и это облегчало ситуацию, не надо было объясняться: что, зачем и почему. «Пусть ему сам председатель всё объясняет». Перекладывая бумаги, наткнулся на таблицу Егора, составленную им для ускоренного расчёта выработки и начисления трудодней за выполненные объёмы работ. Порвал её. Сам-то он помнил таблицу наизусть, а оставлять её для этой дуры не хотелось. «Пусть эта проститутка сама попыхтит над расчётами. Хотя…. Ей жизни не хватит додуматься составить нечто подобное. И всё-таки кому пришло в голову поставить учётчицей на такой сложный участок такую тупицу? Неужели сам Фрол клюнул на её прелести. Без родителей её теперь будут херачить, кому захочется. Но судя по тому, как её продвигают, то херачить будет покровитель. Фрол или кто-то другой? Нет. Фрол не должен. Не может он опуститься до такой подлючести. Наверняка ставит её на эту должность по чьему-то указанию. А кто может дать ему такое указание? Либо уполномоченный Колюжный, либо Васяев…. Ладно, приедет Шурка с курсов, выясним тогда, чью волю выполняет хлипкий Жижа. Всегда раньше думал, что он мужик крепкий, а он… Эх, не будет нормальной жизни мне в этой деревне».
    Расстроенный он вернулся домой к бабуле. Она сегодня совсем не вставала с постели. Пила свои отвары травяные и ничего почти не ела. Толик зашёл к ней узнать о её нуждах.
    - Что с тобой внучек? На тебе лица нет?
    - С председателем колхоза новым поцапался, бабуль.
    - Зачем?
    - Да так вышло.
    - Как это, так вышло? Просто так, ничего не бывает и не выходит. Значит, на то есть определённая причина. Скажи мне, сладенький мой, я же тебе не чужая.
    - Заставлял меня, бабуль, в отчетной ведомости записать Спирьку Комаря и Ивана Желанкова, да приписать им по триста двадцать липовых трудодней. Я, естественно, ему отказал. А он меня за это с учётчиков снял. Завтра пойду работать на ферму, коровам хвосты крутить.
    - Бедное моё дитя. Некому за тебя заступиться. Только зачем хвосты коровам крутить?
    - Это я так, образно. Скорее всего, заставят навоз вычищать.
    - А почему ты отказался эти трудодни приписать?
    - Как почему? Ты разве не понимаешь? Это преступление против совести, бабуль. Есть такая философская притча или мудрость: «Береги честь смолоду!» Не хочу с ранних лет жульничать. Стоит начать, и не остановишься, да и с первого раза уважать перестанут. Тем более, не хочу стараться для подлецов, которых я ненавижу всеми фибрами души. Эти паразиты, загнали людей в проклятый колхоз, сгубили половину народа голодом, а сами жируют за счёт других, кто по-настоящему работает.
    - Это правильно, внучек. И всё-таки, мне кажется, не стоило тебе ссориться с ним. Он тебя ведь со света сживёт.
    - Не сживёт, бабуль. Побоится. И потом, ты сама учила меня говорить только правду, и жить только по справедливости. У меня было два варианта: поступить честно и отказаться от приписок, но стать неугодным; или пойти на поводу у председателя, быть для него приятным и угодливым, но чувствовать себя таким же мерзавцем, как и они. При этом они в обоих случаях считали, и будут считать меня помещичьим выродком.
    - Наверное, ты прав, Толик. Видно, при Советской власти, тем, кто стоит у руля, позволено быть без совести.
    - Ну, вот, ты меня поняла. Не хочу я приспосабливаться и подстраиваться под проходимцев и мошенников, нарушать, между прочим, советские законы. Потом меня же и обвинят. С них станется. Лучше я буду простым скотником и спокойно крутить хвосты, чем лживым учётчиком, которого всегда можно посадить в тюрьму.
    - А одно время говорил, что по правде в колхозе жить-то нельзя.
    - Говорил, бабуль, и сейчас скажу то же. Нам в колхозе создали такие условия, что если колхозник не будет подворовывать, то не выживет. Вымрет, как вымерли в тридцать третьем году. Все вынуждены воровать, но для себя, чтобы выжить. А зачем же воровать для других, для тех, кто эти условия создал и поддерживает, при этом сами не работают. Давай прекратим разговор на эту тему. Ты лучше скажи, что мне тебе принести или что приготовить для тебя.
    - Ничего не надо, Толенька. Мне получше стало. Я сама, если, что справлюсь. Но я хотела у тебя уточнить, а почему они сами не впишут нужные фамилии в ведомость и не припишут, сколько нужно этих трудодней?
    - Меня тоже это интересовало, но кто скажет? Думаю, они хотят, чтобы при проверке учёта ревизорами, на них ничего не указывало. Если всё будет написано одной рукой, то будет понятно, что виноват тот, кто писал. То есть я. Они же считают меня помещичьим выродком, поэтому если ревизия обнаружит приписки, то посадят, как врага, без всякого сожаления. А не обнаружат, так и чёрт с ним. В любом случае они получат то, что хотят.
    - И всё-таки было бы лучше, если бы ты помирился с председателем, - задумчиво сказала Клавдия Терентьевна, беспокоясь за внука.
    - Я с ним не ссорился. Это он на меня набросился из-за отказа выполнить его просьбу.
    - И кто же теперь вместо тебя будет учётчиком?
    - А Варька Акимочкина.
    - Варька? – удивилась Клавдия Терентьевна. – Хм, по-моему, эта работа ей будет не по плечу. Она же не очень грамотная.
    - А меня это теперь не касается. Грамотная или неграмотная, но она-то будет делать всё, что ей скажут. Так пусть за неё и отвечают.
    - Но её же учить нужно будет, а кто же ей будет объяснять и показывать, как нужно делать?
    - Жижин сказал, что главбух будет её контролировать, значит и учить будет он же. Хотя, её учить бесполезно.
    - Меня беспокоит, что бы тебе хуже не стало. Поди, на ферме за хвосты, начислять будут значительно меньше трудодней, чем там, в тракторной бригаде.
    - За меня не бойся, бабуль. С голоду не помрём. У нас запас хлеба на пару лет вперёд сделан.
    - Да, я не боюсь, внучек, о голоде. Я беспокоюсь о том, чтобы они тебе хуже не сделали. Ну, и конечно, обидно, что ты умный здоровый парень будешь коровам хвосты крутить на ферме, а глупая девчонка будет делать то, чего совсем не умеет.
    - Ничего, бабуль.  В народе говорят: «Что не делается – всё к лучшему». Вот и я, возможно, тюрьмы избегу. Да и потом, останься я учётчиком, уехал бы на полевой стан за шесть километров от деревни, а кто за тобой приглядывать стал бы. А так, я всё-время рядом. Пять-десять минут и я дома. Да и ещё армия не за горами. А заберут в армию, уеду из деревни насовсем. Устроюсь где-нибудь в городе, сниму квартиру и заживём мы с тобой счастливо и благородно. Может и мама отыщется. Если забрали её за отцовское прошлое, то в деревню ей возвращаться не резон. В колхоз её всё равно не примут, только попрекать будут.
    Клавдия Терентьевна тяжело вздохнула и закрыла глаза. Из-за опущенных век побежала маленькая слезинка, скрывшаяся в складках морщинистого лица. Она всегда не могла сдержать слёз, когда речь заходила о её единственной дочери, давно  сгинувшей на необъятных просторах новой социалистической России, оставив после себя единственный дорогой след в лице сына. Что стало с дочерью, Клавдия Терентьевна не знала. Связь с ней была потеряна с осени 1932 года, когда от неё поступило последнее письмо. Клавдия Терентьевна написала множество писем, но ответ из адресного стола города Москвы пришёл только через год, в котором сообщалось, что адресат выбыл в неизвестном направлении. Вариантов для бабушки и внука узнать о судьбе дорогого им человека не  осталось. Они могли только догадываться, что она либо погибла, хотя об этом должны были уведомить, или была арестована и отбывала наказание в одном из лагерей Сибири и Севера.
    Толик не стал больше ничего говорить и принялся готовить ужин.

5
    На следующее утро он в течение часа передал тетрадки и бланки документации учёта и отчётности новой учётчице, объясняя ей «на пальцах», куда и что записывать. Варька смотрела на всё большими коровьими глазами и абсолютно ничего не понимала. Но на вопрос, присутствовавшего при передаче дел Решетникова: «ясно ли ей?», молча и решительно кивала головой.
Милеха только разводил руками, глядя на эту процедуру со стороны. Он понимал, что теперь и ему придётся заниматься учётом, в который он особенно и не вникал ни при Егоре Никишине, ни при Толике Сладеньком. У него уже состоялся громкий разговор с председателем, но ставить ему какие-то ультиматумы было беспо-лезно.
    Толик же смирившись со своей участью, приступил к работе на ферме, где, как и предполагал, пришлось заниматься чисткой коровника от навоза. Но он особенно не напрягался, поскольку пока ещё выгула не было, и коровы занимали свои стойла, делать данную работу было почти бесполезно.
    Через неделю наведавшись на хоздвор и переговорив с Милёхой, он узнал, что новая учётчица включила в ведомость на получение трудодней не две фамилии, как его просил председатель, а четыре и каждому вывела почти по четыреста трудодней. Эта  новость сильно ужалила Толика. «И после такой несправедливости я должен работать в этом проклятом колхозе? Ни за что. Сбегу при первом удобном случае. Хотя куда я от бабули сбегу? Но этим паразитам припомню. Ох, они у меня пожалеют. Нужно придумать для них такую пакость, чтобы жизнь им мёдом не казалась».
    Увидев Толика на хоздворе, Фрол Жижин окликнул его и попросил зайти к нему в правление.
    - Ты, Анатолий Валерьянович, на меня не куксись. Мне и самому на этом жёстком председательском стуле кисло. Я-то тебя понимаю. Мы с тобой обошлись несправедливо. Меня бы кто понял. Думаешь, я рвался на это место, чтобы людям жизнь портить? Мне  в бригадирах жилось спокойнее. Я отвечал за работу, которую знаю и умею делать. Здесь же на председательском стуле я вынужден заниматься тем, чего от меня требуют. Не я, так любой другой на моём месте, пришёл бы к тебе с этим предложением, и кто знает, чем бы твой отказ закончился, - Фрол, ходил по кабинету, разговаривая с Толиком сдержанно, в полголоса, видно, что к этому разговору он готовился. Не хотел он среди своих врагов видеть парочку друзей-мстителей. – Да и я, на этом месте под прицелом. От меня тоже ждут полного подчинения. А нет, так жди ярлыка «враг народа». Сейчас научились такой ярлык приклеивать каждому неугодному, а то и просто… для плана.
    Толик сдержанно слушал извинение-исповедь зрелого мужика, не совсем понимая, для чего он перед ним оправдывается. Он еще был под впечатлением от беспредельной приписки фальшивых трудодней колхозным бездельникам, но решил не сбивать Фрола с мысли, чтобы понять к чему тот клонит.  А председатель подошёл к нему вплотную, и ещё больше понизив голос, видимо не желая, чтобы его услышал кто-то за дверью,  продолжил свой диалог:
    - Вчера вечером был арестован и отправлен в Макаровскую тюрьму Бузникин Яков Борисович, наш бывший ремонтник. Его обвинили во враждебной деятельности против Советской власти. Якобы он вёл переписку со своим бывшим соратником Львом Троцким, а потому два года назад плохо чинил тракторы, даже загубил два. Кто может поверить в такую чушь, не знаю. Он ведь даже не то что писать, расписываться не умел, везде кресты ставил. Однако такой вот коленкор вышел. Старику от такого обвинения не отмыться.
    - А вы, что были не в курсе, что его собирались оклеветать и посадить? – спросил Толик.
    - А кто меня вводит в этот курс? Я самогонку не пью в компании председателя сельсовета и его подручных. Знаю только, что указание Васяеву поступило из районного НКВД выявить и разоблачить не меньше трёх врагов народа. Одним объявили Костьку Акимочкина, хотя он был их дружком и самогонку хлестал с ними же, но где-то собака меж них пробежала и всё, не стало председателя колхоза. Другого вот Якова Борисовича выявили. А кто будет третьим? Если я не стану играть по их правилам, то и из меня они врага Советской власти слепят. Меж нас с Васяевым давно никакой дружбы не водится. Я порой думаю, что поставили меня председателем, чтобы легче было сковырнуть за ошибки.
    - А я-то, тут причём? Чего вы от меня хотите? Думаете, я подстроил эти аресты? – у Толика мелькнула мысль, что Жижин втирается к нему в доверие, чтобы узнать, не они ли с Шуркой приложили руку к аресту Акимочкина.
    - От тебя хочу, чтобы ты меня понял и не держал камень за пазухой. Всё, что мне приходится делать, не по моей собственной воле и убеждению. А ещё подумай, кто кроме меня может быть третьим и почему они меня к тебе послали? Я их волю выполнил, они могут оставить меня в покое.
    - Хотите сказать, что третьим буду я? Не сомневаюсь, что меня, как помещичьего вы****ка, могут сделать козлом отпущения. К тому же я непокорный и хрен под их дудку буду плясать, - Толик заскрипел от злости зубами. Как же он их всех сволочей ненавидел.
    - Ну вот, соображаешь ты правильно. Ты один из кандидатов. Именно поэтому им нужно было основание, тебя уличить в приписках. Пока тебе удалось соскочить с крючка, но что они ещё могут придумать, мне не ведомо, и больше предупредить я тебя не смогу. Было бы лучше тебе уехать куда-нибудь подальше из деревни, хотя бы на полгодика.
    - Но я не могу. На кого я бабулю оставлю? Она болеет и ей становится только хуже. Посадят, так посадят. Хрен с ними. Тогда уж, перед бабкой моя совесть будет чиста.
    - Ладно. Иди и береги бабку. Но смотри, Анатолий Валерьянович, что за тобой, как и, в прочем за мной, будет пригляд. Не давай им повода. Правда…
    - Что, правда? – Толик зацепился за паузу сделанную задумавшимся Жижиным.
    - Да так. Есть кто-то еще у них среди кандидатов, кроме нас с тобой. Кто, верный мне человек не сказал. Он точно не знает. Можно только лишь догадываться.
    - Наверное, Шурка.
    - Может, и он. Врать не буду. Не знаю. Про тебя знаю, потому и предупреждаю. Ладно, иди и не высовывайся, - наставительно, по-отцовски сказал Жижин.
    - Спасибо за предупреждение и совет, Фрол Петрович.
6
     Вернувшись домой, Толик застал бабку на ногах. Она с трудом передвигалась, но пыталась делать что-то по дому. Несмотря на возраст и болезнь она начинала день с того, что приводила голову в порядок и делала причёску. Вот и сейчас она выглядела вполне здоровой и ухоженной, хотя бледность и неуверенность движений скрыть было совсем невозможно.
    - Ты куда это собралась, бабуля? Чего это ты задумала?
    - Как чего? Дела разные поделать надо. Не могу я лежать всё время, без движения кровь застаивается, густеет и сердцу трудно разгонять её. Не зря говорят: движение – это жизнь.  Да, и потом, по деревне пройтись хотела, свежего воздуха вдохнуть, послушать, что люди говорят, новости узнать. Ты же мне палочку сделал, надо теперь её опробовать, - говорила Клавдия Терентьевна, пытаясь улыбаться.
    - Нет, бабуль. Далеко ходить тебе нельзя. Ладно, по дому. Свежего воздуха и на крыльце вдохнуть можно, а новости я и сам тебе расскажу. Вчера поздно вечером Якова Борисовича Бузникина арестовали. Объявили врагом народа и Советской власти. А он вроде бы с тобой одного возраста. Два года уж, как в полную силу работать не может.
    - Так, что он такого умудрился сделать, что Советской власти не понравилось? Чай сбрехнул чего, по старости и недомыслию? – удивилась Клавдия Терентьевна. 
    - Официально за связь с бандой Троцкого.
    - Когда это он тут проходил этот Троцкий? Чего-то не припомню.
    - А он тут и не проходил. Троцкий, бабуля, был соратником  Ленина и входил в революционное правительство. Когда Ленин умер, между Троцким и Сталиным возникла драка за власть. Сталин в этой драке вышел победителем. Чтобы Троцкий не мешал ему руководить страной, Сталин выслал его куда-то за границу. И теперь, как что-то, где-то не ладится в государстве, сразу же винят Троцкого. Якобы тот из-за границы руководит своими соратниками и приспешниками, затерявшимися среди народных масс, чтобы они подрывали Сталинский авторитет и вредили нынешней власти. Вот теперь и хватают тех, кто не то сказал или не так посмотрел.
    - А что, Яков Борисович, не то сказал или не то увидел?
    - Может быть. Наверное, увидел, как наши активисты воруют, вот и стал для них неугодным. Говорят, что он ходил к писарю нашему прошение какое-то подавать. Может не то, что нужно попросил. Сам-то он вряд ли кому навредить мог. Он и мухи-то за свою жизнь не обидел, - рассуждал в слух Толик.
    - Да, внучек, Яшка добрейший был человек. Да и для деревни много полезного сделал, а выходит кому-то помешал. А он, кажется, соседом Акимочкиных был. Может, в чём Костьке помогал? – пыталась строить догадки старуха.
    - Вот так и получается: был добрейший и полезный человек, а как что-то не так, то «на дырку» пошёл. И я, если останусь жить в этой деревне тоже «на дырку» пойду. Даже председатель колхоза Жижин сегодня посоветовал мне куда-нибудь подальше отсюда уехать. Сейчас, говорит, Васяев и его активисты-собутыльники научились на людей доносы писать и придумывать, что кто-то ругательные слова против Советской власти молвил. И попробуй, докажи, что это не так. Они друг дружку в свидетели берут и таким образом всех неугодных им истребить могут. Про того же Якова Борисовича насочиняли, что он трактора два года назад, якобы плохо чинил, вот, значит, и вредительство, подрыв Советской власти в колхозе. Раньше голодом народ изводили, теперь другой способ истребления народа изобрели.
    - Свят, свят, свят, - перекрестилась Клавдия Терентьевна. – что ты такое говоришь, внучек? Аж страшно от таких слов становится. Неужто, для этого Советскую власть завоёвывали, чтобы такие порядки были? Страшно жить в таком обществе.
    - Да уж. Так это мы, простые людишки, маемся. Но ведь и те, кто эту власть кровью  завоёвывал, тоже теперь неугодными оказались. Ты слыхала про маршалов революции?
    - Нет, а что такое?
    - Трёх маршалов из тех, кто добывал победу на фронтах гражданской войны, тоже объявили врагами народа и расстреляли.
    - Это кого же?
    - Тухачевского, Якира и Уборевича.
    Клавдия Терентьевна услышав от внука известие, вздрогнула и часто закрестилась. В какой-то момент Толику показалось, что она посерела лицом и стала хватать воздух, как выброшенная на берег рыба, то ли, задыхаясь, то ли, пытаясь что-то сказать.
    - А когда это случилось? – наконец произнесла она.
    - Точно не помню. Я могу принести тебе газету. Сама почитаешь и точно узнаешь.
    После ужина, когда Толик ушёл в избу-читальню развлечься, Клавдия Терентьевна, оставшись наедине, дала волю слезам. С гибелью маршала Тухачевского рушились все её планы и надежды.
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)