Двое в Монмартре

Она прилетела в Париж в полдень. Нужно было пробыть в этом городе до следующего утра, чтобы вернуться в аэропорт и улететь в Биарриц. Неудобства нестыкующихся рейсов. Нужно было также снять номер на ночь и убить время в городе, который так  манит гостей со всех сторон света. Лувр, Дорсей, Консьержери видено-перевидено дюжины раз во время других посещений. Остановилась в дорогом номерe в отеле на бульваре Haussmann за неимением других эконом класса, уже давно зарезервированных и  купленных. Не беда, всего лишь на ночь.

Вышла на Place d’Opera, где уличные музыканты на подмостках Оперы так блестяще исполняли «Нotel California» и «Hey, Jude». Было не по-августовски холодно и накрапывал дождь, от которого намокло платье.  Завернула в Gallery Lafayette, где купила тренч.  Теперь дождь не пугал и можно было гулять по городу до упаду. Свернув от оперы налево, пошла по длинному переулку, поднимающемуся вверх к каким-то белоснежным куполам, так не похожих на французский стиль, на Нотре Дам или Пантеон. Поднималась долго, сто тридцать метров, и купола медленно приближались и обрисовывались  в белые причудливые кружева собора.
 
Оказалось, что улочки  вели в Монмартр, где на узких улицах по одному вылезали такие до боли знакомые трактиры, таверны, базары с железными вывесками у стен. Вот показалось «Lapin Agile» ,  кабаре «У резвого кролика», где жил и веселился с друзьями Пикассо. Виноградники с его сада до сих пор дают одно из лучших вин в мире. От трактира « Aux Trois Cochons» осталось триста метров, которые вели к собору Sacre Coeur. Ближе к собору появились попрошайки с табличками на шее, которым она раздала всю мелочь, освободив карман от тяжести презренного металла.
 
Миновав ярмарку, где столпились туристы, чтобы закупить а-ля богемный китч, она ускорила шаг и наконец вошла в храм. Белый солнечный свет залил весь собор, и на мозаике на главном шатре с изображением распирающего длани Иисуса прыгали солнечные зайчики. Помолилась за свет, за праздник и за душевный покой и вышла из церкви в сквер, которую назвали крышей Парижа. Отсюда весь Париж был виден как на ладони: и давящая Мопассана пошлостью Эйфелева башня, и тяжелый c химерами и горгульями собор Парижской Богоматери, под сводами которого скелеты Эсмиральды и Квазимодо соединились в прощальном объятии. Посидела на скамье, внутри ее заискрился свет и его торжество над тьмой. Снаружи – ни тени улыбки на лице.

Он прибыл в Париж, чтобы затем отправиться в Кампиен в рамках театрального фестиваля. Остановился не в самом лучшем парижском предместье. Ведь расходы покрывались театральным обществом. Чтобы дойти до Монмартра, который еще с детсва стал родным со свом богемным прошлым и Тулуз-Лотреком, Мане, Сезанном и Дега, нужно было пройти через арабский квартал. С утра пораньше здесь уже разыгрывались страсти, почище чем  в мюзикле «West Side Story». «До бунта их раздоры довели, и руки их окрасили кровью», и поножовщина на виду у вновь прибывшего туриста.

Пришлось спуститься в метро, чтобы добраться до его мечты, мечты детста, юности и современности. Доехал до знаменитой мельницы Мулен Руж, зашел и заказал бокал шампанского. Танцовщицы были рады иностранцу с приятным молодым лицом, которое постоянно расходилось в улыбку. Их специально сексуально подчеркнутые и зазывающие па были посвящены ему одному.

После Мулен Руж непременно хотелось выпить абсент у  «Lapin Agile»,  посидеть на табурете Пикассо у стойки бара, вдохнуть ароматы виноградников с сада и убедить метра, чтобы он творил только  в стиле голубого периода. С окон мансард небольших домов ему подмигивал Лотрек, веселящийся с танцовщицей кабаре Ла Гулю и клоунессой Ша-У-Као, чьи белые батистовые нижние юбки прикрывали тельце и лицо маленького увечного графа Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа. А рыжая бестия в неглиже, муза Эдуарда Мане, бестыже задрав юбку, пристегивала черный чулок к поясу.

Поднимаясь сто тридцать метров вверх по лестницам Монмартра, он улыбался всем вокруг, рот до ушей, ошалевший и опьяневший от физической близости счастья. Справа от него шла кавалькада студентов, что-то громко обсуждающих и спорящих. Слева – влюбленные шли в развалочку, обнимая и целуя друг друга. Его предвкушенье счастья заразило попутчиков и справа и слева, и теперь все поднимающиеся на холмы Монмартра громко и радостно смеялись, как сумасшедшие.

Он присел в кафе где-то метров тридцати до Сакре Кер, чтобы промочить высохшее горло. Гарсон, принявший заказ, оказался голландцем  и неплохо знал английский, на котором они поговорили об общей страсти – футболе, обсудили амстердамский футбольный клуб Аякс и пришли к выводу, что он непременно станет и в пятый раз обладателем «Большого Шлема» .  Для голландского гарсона не могло быть лучшего комлимента.

Выйдя из кафе, он продолжал громко смеяться и заражать окружающих своим раскатистым смехом. Действовало ли выпившее пиво на него таким образом или в голову ударила мечта, что он идет навстречу счастью.

Он задел рукавом прохожую в бежевом тренче и с неулубчивым лицом.  В всеобщей толчее его «пардон» пролетело мимо ушей и не было услышано  надменной незнакомкой. Они не обратили на друг друга никакого внимания, как не замечаешь столбы электрических фонарей вдоль дороги. Улыбчивое лицо столкнулось с неулыбчивым и, не обратив внимания, оба продолжали свой путь наверх.

Он зашел в cобор Сакре Кер, еще более оболдел от белого света, который полностью залил собор, поставил свечки за здравие и упокой. Затем он забрел в главную пивную на площади Тертр, где сидели туристы из разных стран и от выпитого пиво громко крякали, потеряв человеческое обличье.  Пошлость налегала со всех сторон, с любого лица в этой пивной, закрыв наглухо богемный облик Монмартра. Их лошадинный смех напрягал и давил. Среди них больше не повлялись мэтры Монмартра. «Где же мои Тулуз-Лотрек, Мане, Пикассо, Роден?» - спрашивал он у себя и слезы отчаяния стали литься по его лицу. Его мечта об избранности, богемности, призрачности этого уголка земли разбилась, как стеклянный бокал пива в его руке.

Двое, улыбка и неулыбка, нечаянно столкнулись и розошлись в Монмартре, как в броуновском движении атомы, чтобы прожить свои жизни и пройти свои пути друг к другу в другой раз.