След на земле Кн. 1, ч. 3, гл. 43 Цена вопроса

Глава 43.  Цена вопроса

1
    Шурка поднялся с восходом солнца. Он планировал сегодня многое успеть. Сейчас нужно успеть на ферму, пока идёт утренняя дойка и коровы находятся в стойлах. Нужно трём коровам обработать раны. Ещё успеть забежать в телятник, выяснить, почему пара телят запоносили.  Как бы ни поймали инфекцию.
Времени было в обрез, поэтому пошёл прямиком через луг. От утренней росы моментально промокли ноги, но Шурка не обращал на это внимания. Высохнут. День обещает быть жарким, поэтому и высохнут быстро. В мыслях он прокручивал вчерашний разговор с Толиком.
     «Его, конечно, понять можно, - говорил себе Шурка. – В нашей деревне он живёт с пелёнок. Только он и бабка. С двенадцати лет, вместе с другими, безотказно работал в колхозе. Едва не умер от голода. И всё равно, для местных партийцев и их колхозных подпевал, остается помещичьим ублюдком. До каких пор можно терпеть к себе такое отношение? Но, несмотря на это, они вряд ли захотят отпустить его из колхоза. В этом вся проблема. Им вечно не хватает рабочих рук. Как посадить, оклеветав за вредительство, так это, пожалуйста. О недостатке рук думать не приходится. А дать человеку, который им чужой, вольную, так это нельзя, работать не кому. Хотя в этом колхозе никто, по-настоящему, и не работает. Прямо рабство социалистическое.  А если колхоз своего разрешения не даст, то и сельсовет справку на выезд не выдаст. Без этой справки ему в городе делать нечего. Ни на работу не устроиться, ни угол не снять. И как же мне ему помочь? Надо, прежде всего, уломать Фрола. С ним я, наверное, справлюсь, и справку о выходе Толика из колхоза добуду. Самое сложное будет дальше. Получить справку на выезд из деревни в сельсовете будет трудно. Эта сволочь, Васяев, умышленно будет препятствовать Толику уехать. Да и мне, родственнику, на встречу не пойдёт. Хотя, какой я ему родственник? Так, десятая вода на киселе. Прошку, хоть тот ему и зять, и то не жалует, а меня и подавно сторонится. Пора его научить народ уважать».
    На ферму Шурка пришёл вовремя и сразу же приступил к работе с животными. Он тщательно обработал раны нуждающимся бурёнкам. Ему важно было выяснить причину поноса у телят. Он проверил содержание клеток. Претензий по чистоте у него не было, но инфекцию исключать было нельзя. Проверил поилки. Потом тщательно опросил доярок на предмет кормления и, кажется, понял, что добродушные молодые доярки жалеючи перекармливают телят. Дал строгие указания по поводу правильного кормления, и какой давать отвар для питья. Главное было не допустить обезвоживания. Иначе телята могли умереть. 
Закончив с делами, Шурка отправился в правление колхоза. Нужно было составить  акт, сделать заявки на лекарственные препараты и наконец, заняться решением проблемы отъезда Толика из деревни. Свернув на главную улицу, не заметил, как рядом с ним оказалась председательская дочка, Ксенья. Поздоровались.
    - Уж не знаю, парни, чем я перед вами провинилась? – заговорила она растерянно. – То оба проходу мне не давали, а то вдруг оба перестали замечать и избегать. Что с вами? Или я вдруг, так быстро подурнела, что нужно от меня шарахаться? Или вы за зиму и весну так отощали, что вам пока не до любви?
    - Ну, что ты, Ксюша? Ты, конечно же, хороша и прекрасна, по-прежнему волнуешь наши сердца. Но нам пока не до любви. Ты ведь, наверняка, знаешь, какое у Толика  горе. А мы с ним, как братья. Поэтому это горе касается нас обоих. Сама понимаешь, что в такой ситуации у нас с ним сейчас другие задачи.
    - Знаю, конечно, о его горе. Соболезную ему. Но оно произошло совсем недавно. А он ко мне за три месяца ни разу не подошёл. У него, кроме бабки, ещё кто-нибудь из родственников имеется?
     - В том то и дело, что нет. Отца с матерью, как арестовали в двадцатом году, так и сгинули напрочь. Тогда тоже везде врагов революции вылавливали и ссылали на Север или на Соловки, откуда, наверное, никто не возвращался. Похоже, что и они там головы сложили. Восемнадцать лет прошло, а от них ни одной весточки не было, - объяснял ей Змей. – А то, что не подходил, так твой отец в курсе. Можешь у него поинтересоваться. У него с Толиком размолвка произошла. Не знала?
    - Нет, конечно. С чего бы вдруг, им ссориться? – удивилась Ксенья.
    - Была, видать, причина. Только он наведался к Толику домой и, обозвав его помещичьим… э… ублюдком, пригрозил, что оторвёт ему голову, если его рядом с тобой увидит.
    - Не может этого быть, - остановившись, возмутилась Ксенья. - Отец к нему хорошо относится.
    - А, чего мне тебе врать? Если бы твой отец такие слова сказал мне, я бы ему точно отвесил бы. Такими словами безнаказанно бросаться нельзя. Но Толик, парень скромный, интеллигентный, с нежной душой и умнее некоторых. Подумал он, взвесил, какие ему последствия светят, и решил с твоим батей не связываться. Твой отец партийный, за ним сила государственная, всё равно победит сироту. Может, сам физически не справится, да наверняка, не справится, но вот партия и милиция ему помогут. Что стоит, строптивого парня объявить врагом народа? Сообщил бы энкэвэдэшникам, что он враг народа и нет человека. Кстати, эта мысль у Васяева уже была. Ждали только, чтобы Толик повод им дал.
    - Не ожидала, - возмутилась Ксенья.
    - От бати своего не ожидала? – спросил Змей.
    - Нет. От вас не ожидала. Как же вы допустили, чтобы какие-то недалёкие мужики, вроде моего отца и этого брюхатого завистника Васяева, командовали вами? Ведь вы не пацаны уже, чтобы позволять это.
    - Ничего мы не допустили.  Просто воевать в открытую, нам нельзя. Это разные вещи. Конечно, мы как можем, наказываем их. Костьку Акимочкина проучили и других проучим. Но и они научились нечестным приёмам. Они просто клеветой избавляются от неугодных. Так и Якова Борисовича оклеветали.  Поэтому теперь Толик решил уехать из деревни.
    - Как уехать? – встрепенулась Ксенья. – Шура, передай ему, что мне нужно с ним встретиться и поговорить. Скажи ему, что я люблю его и готова выйти за него замуж.
    - Хорошо, я передам ему твои слова, хотя было бы лучше, если ты сама всё ему сказала, - посоветовал Змей. – Хотя… у него сейчас такое настроение…. Сомневаюсь, что кто-то или что-то изменят его решение сбежать из деревни. 
    - Я понимаю, но всё же попытаюсь. Про отца же не знаю, что и сказать. Вообще-то, он всегда относился ко всем вам с уважением, и я никогда не слышала от него таких слов, как помещичий ублюдок или выродок. Во всяком случае, в вопросах любви он мне не указчик, - гордо заявила Ксюха.
     Шурка пристально посмотрел на девушку. Она и в гневе ему нравилась. Но сейчас ему было не до нежностей. Тем более, речь шла о его друге и его вмешательство в их отношения были неуместны.
    - Извини, Ксюша, но мне нужно идти. Времени в обрез. Мне нужно застать твоего отца в правлении, пока он не уехал по бригадам. Буду рад поболтать с тобой позже, когда всё утрясётся.

2
     У правления колхоза толпились трактористы. Они были возмущены и разгорячены до предела. «Чего бы это? – удивился Шурка. – Начало рабочего дня, а они тут. Посевная, конечно, давно закончилась и пары тоже вспаханы, но работа всё равно есть». Принялся расспрашивать и выяснил, что мужики пришли требовать убрать из бригады учётчицу Варьку Акимочкину и вернуть обратно Сладенького.
    В кабинете председателя Шурка застал не менее разгорячённого бригадира Милёху Австрияка. Разговор с Жижиным он вел на повышенных тонах.
- Она же законченная дура! - кричал он. – Три месяца ей вдалбливали, что и как нужно делать, но когда человек безграмотен, он не понимает элементарных вещей. Она же нам за это время такого понаписала и насчитала, что нам есть нечего будет. Опять голод, при нормальной работе, из-за неё должны терпеть? Может доярка она и хорошая, никто по этому поводу спорить не собирается, может и в постели она вундеркинд и с ней сладко кому-то, но в учёте она «большая безмозглая задница». И раз вы её поставили к нам, вы её и снимайте.
Жижин чувствовал себя неуютно под напором Милёхи. Он никак не ожидал коллективного бунта механизаторов, что поднимется такой переполох. «Решетников, сволочь, наверное, натравил их на меня. Больше некому, - не сомневался Фрол Петрович. – Сам с Васяевым вопрос не решил, так нашёл выход подстрекнуть трактористов».
     - Вот сейчас вызовите её и спросите: сколько она должна начислить трудодней Ваське Суховерову за пять гектар пашни на глубину 28-30 сантиметров? Она вам ни за что не скажет. Вернее, скажет, что на ум взбредёт. Вот так она всем и начисляет, что за день, что за ночь. Вы подойдите к окну, товарищ председатель, послушайте, что говорят о ней сами трактористы.
    Фрол Петрович, а следом и Шурка, подошли к распахнутому окну, хотя и в кабинете было достаточно хорошо слышно, как судачат меж собой мужики.
    - Варька третьего дня спросила Кузьму, сколько он вспахал и сколько тему поставить за ночную смену, - говорил Фалалей Фёдору Мурину. – Тот, умудоханый за ночь, велел ей написать 3 трудодня. Так она всем написала по три трудодня. Зяблику, который проспал всю ночь, тоже три трудодня записала, хотя трактор у него на ТО два дня как стоит.
    - Да, знаю. Она и Петьке Цыбизову, как-то за ночь семь трудодней начислила. Сколько раз он ей вдул, столько ему и поставила. Они с Зябликом у неё в передовых любовниках ходят, - соглашался Федька.
    - Им хорошо, они молодые. А мне каково? Я за ночь больше одного раза не сдюжу. Да и не смотрит она на меня. Знает, что с меня толку мало. Да и на тебя не очень-то внимание обращает. Что нам теперь без трудодней оставаться? А я меж тем, свою норму пашни за ночь делаю.
    - Слыхал? – спросил Милёха. – Только два раздолбая ею довольны.
    - Слыхал, - тяжело вздохнул Фрол. А про себя подумал: «Сколько же кобелей побывало уже под её юбкой? Как Васяев может с этим мириться? Хотел сделать её подстилкой для себя, а сделал для всех механизаторов. Да ещё дело из-за неё запорол, пёс блудливый. Поди, вся деревня знает о его пристрастии. Куда только Агафья смотрит. Она же должна из него фарш сделать. А Ванька Желанков? Крёстным ей приходится, значит блюсти должен девку. Похоже, и он боится против Васяева хвост поднять. А мне теперь расхлёбывай. И что я должен сказать трактористам? Господи, и зачем на меня этот председательский хомут одели?
    Посмотрел на Горынина. Шурка ухмылялся, но помалкивал. Милёха же требовал от него действий?
    - Что посоветуешь, Александр Филиппович? Как бы ты поступил в этой ситуации? А? – спросил он, как бы невзначай, мол, сам, поди, не знаешь выхода.
    - Так скажи им, Фрол Петрович, что постараешься удовлетворить их просьбу, и пусть идут работать. Возьми паузу.
    Фрол тоже ухмыльнулся. Ответ лежал на поверхности, а он его не видел. Даже неудобно за свою панику и несообразительность. Он решительно направился к выходу и ступив на крыльцо, сурово рыкнул на собравшихся:
    - Ладно, мужики, помитинговали и хватит. Я постараюсь решить вашу просьбу положительно.  Давайте, идите работать, а то я вам без Варьки, трудодни повычёркиваю.
    Мужики притихли. Выходит, их услышали. Милёха тоже был удовлетворён и даже горд собой, что вынудил председателя пойти на уступки, хотя результата пока и не было. Но зато перед мужика-ми, перед подчинёнными, он выглядел уже вожаком, ведь покричал на самого председателя колхоза.
Жижин вернулся в кабинет, где его поджидал посерьёзневший Шурка Горынин.
    - Слыхал? Требуют вернуть обратно Сладенького. А я не могу эту куклу уволить. За неё стоят председатель сельсовета и секретарь партячейки, - как бы оправдываясь, сказал Фрол.
    - В штаны ты наклал, Фрол Петрович. Лишний раз убеждаюсь, глядя на тебя, какой ты  бесхребетный. Причём тут председатель сельсовета? Ты командуешь и отвечаешь за колхоз. Если хочешь знать, твоя должность на три головы выше его. У тебя в руках все материальные ресурсы. Ты их кормилец и поилец. Подводами ты его обеспечиваешь, - Шурка с каждым словом стал загибать пальцы, - топливом, продуктами, зерном, кормом для скота. Ты обеспечиваешь его и всю банду его сотрудников, а не можешь показать им Кузькину мать. Один раз не дашь им ничего, так они вокруг тебя затанцуют, как эти… ну, как куклы на верёвочках. А секретарь партячейки? Он, вообще, для тебя создан, как твоя правая рука. Он же, почитай,  вместо уполномоченного райкома партии здесь сидеть должен и в рот тебе глядеть. Это он должен разбираться с нуждами колхозников и следить за соблюдением законности и принципов коммунистического развития. У него функция не самогонку с Васяевым пить, а быть на передовой производственной и хозяйственной деятельности. Вы оба ответственные за дело. Вредит делу безграмотная Варька, снимай и переводи туда, где от неё польза. Ставь вопрос ребром на партийном собрании. Кстати, и сам Ванька заслуживает снятия с должности. Гони его в шею с должности заведующего складами. А то, ишь, царёк нашёлся. Ты знаешь, что у него на складе есть специальная комната, для выпивонов? Он, хоть раз тебя в неё приглашал?
    - Нет, - Фрол очумело хлопал глазами, слушая парня.
    - Вот, видишь? Ты для него не авторитет. Для него авторитет Васяев, Тимонечка, Спиридон Спивак, Комарь. Даже Захарка Кошелев, и тот от него на карачках выползает. Все они у него там пасутся. А склады-то колхозные. Я бы на твоём месте поменял бы правление кардинально. Собрал бы общее собрание в воскресенье и поставил бы вопрос о переизбрании правления. Избрал бы в правление молодых, толковых, можно и пожилых, но честных. Таких, как я, как Сапожников, как Никишин, дядя Семён, как Милёха. А Ваньку Желанкова на бригаду механизаторов. Коммунисты должны быть на передовой. И заставить их работать. Хватит им бездельничать, да груши околачивать.
    - Ох, Шура, как я с тобой согласен. Но я действительно бесхребетный, видать. Не смогу я так поступить. Давай садись на моё место, а я пойду в тракторную бригаду вместо Варьки учётчиком.
    - Я-то, согласен сесть, только райком партии и райисполком сейчас не пойдут на это. Им нужен председатель такой, как ты, робкий, бесхребетный, послушный. Кем бы они могли вертеть, как им захочется. А со мной у них проблем будет выше головы. Я ведь не буду им по праздникам посылать бараньи туши в подарок. И устраивать угощения, когда они будут приезжать в колхоз не собираюсь.
    - Да-а-а! Ты рождён для этого места. Так, что посоветуешь сейчас мне сделать? То, что Варьку нужно снимать и возвращать на место учётчика Сладенького мне ясно. Но для этого нужно согласие правления, а оно будет слушаться не меня, а Ваньку. Он же из их шайки.
    - А ты заранее не пасуй. Важно правильно поставить вопрос. Сказать, что она разлагает бригаду. За её ошибки и нарушение учёта тебя ещё Решетников поддержит. И объясни им, что если они тебя не поддержат, то будешь ставить вопрос о переизбрании правления.  И, второй шаг нужно будет сделать сразу. 
    - Ну, ты голова, Шура. Попробую сделать, как ты советуешь. Надеюсь, что они с моими доводами согласятся, и не придётся созывать общего собрания. А то ведь они сразу донос настрочить могут, как на Акимочкина, да на Бузникина.
    - А ты не бойся доноса. Ты коммунист и ставь вопрос по партийному. Не сюсюкай с ними. Говори о деле, об ответственности за состояние учёта, ну и намекни, что кто желает оставить её на прежнем месте, пытается нанести колхозу вред, а вредителям место в Сибири.

3
    Фрол так и поступил, как советовал ему Шурка.  Не откладывая разговор на потом, он решительно, пока был на взводе, направился в сельсовет. Разговор с председателем сельсовета Васяевым и секретарём партячейки Желанковым получился жёстким и принёс ему успех. Со снятием с должности учётчицы тракторной бригады Варьки Акимочкиной они согласились почти сразу. Видимо, регулярные жалобы по этому вопросу, со стороны главного бухгалтера, возымели своё действие. А вот за возвращение Сладкова, они упорно сопротивлялись.
    - Но вы же понимаете, что другой кандидатуры на это место, просто нет. Вы хотите посадить другую бестолочь и запутать учёт ещё больше? То, что по вашей милости напутала Варька, придётся ещё долго распутывать. Но нельзя запутывать ещё больше. Вы, хоть можете сказать, какие у вас претензии по работе Сладенького были? Парень работал грамотно, без нареканий и вдруг, на тебе…
    - Ты, что Фрол Петрович, не понимаешь, что он подозревается во враждебной деятельности? Мы думаем, что эти фальшивые телефонограммы об аресте Акимочкина и расследовании его смерти, дело рук этого умника. Он хочет свержения нынешней власти в деревне и в колхозе, чем и подрывает Советскую власть, - вскинулся Желанков.
    - Если у вас есть факты, арестовали бы его, как Якова Борисовича и вопросов бы не возникало бы. Но у вас кроме догадок, ни хрена ничего нет. И посадить вы его боитесь, потому что знаете, чем вам это может аукнуться. А вот дело завалить вы не боитесь? Это ведь тоже вредительство. Хотите, чтобы я этот вопрос поднял в райкоме партии? Давайте соберём общее собрание колхозников и всё это им объявим. Посмотрим, кто будет назван вредителем.
    - Ладно, не кипятись, Фрол Петрович, - примирительно заговорил Васяев. – Раз дело того требует, возвращай своего помещичьего ублюдка, но знай, что если будет с его стороны какая-нибудь пакость, сам ответишь партийным билетом и головой.
    - Нужно будет, отвечу. Вы лучше свои партбилеты не запачкайте и не пропейте, а то ведь народ в деревне сказки про вас складывает. А вдруг, среди них писатель доносов найдётся?
    - Ты на что намекаешь? Какие сказки? Какие доносы? – снова подскочил, словно ужаленный Желанков.
    - Что-то насчёт потайной комнатушки на твоём, вернее, колхозном складе, где проходят непонятные посиделки, с которых на карачках выползают активные члены нашей власти. Да о любовных похождениях что-то слышится, - осадил его Жижин.
    В свой кабинет Фрол Петрович возвращался победителем. Он радовался, как справился с делом, как насыпал перца под хвост этим задравшим носы властелинам, какие рожи были у них после слов про сказки и доносы. Прав оказался Шурка, не зря у него это прозвище Змей. Умён и хитер, а главное хребет у него твёрдый.
    Сразу же послал Филимона за Толиком Сладковым, чтобы обрадовать парня, показать ему, что он за него боролся. До его прихода он ещё раз прокрутил в памяти разговор с Васяевым и Желанковым.
    Толик вошёл в кабинет без стука. На лице читалось безразличие и тоска. Подойдя к столу, не поздоровавшись, он молча положил на стол перед Фролом заявление с просьбой отпустить его из колхоза.
    - Что это? – удивился Фрол, такому повороту событий. Отодвигая в замешательстве от себя листок, он воскликнул: - Я не за этим тебя приглашал, парень. Мы тут поговорили, посоветовались с людьми и решили вернуть тебя на прежнюю должность в тракторную бригаду. Так, что забудь обиды, Анатолий Валерьянович, и езжай в бригаду, приступай к работе. Поверь, это стоило мне немалых трудов в борьбе с…. Ну, ты знаешь с кем.
    - Опоздали вы, дядя Фрол. Я уже дал согласие работать в другом, более важном месте, - ухмыльнулся Толик.
    - Это где же? – не понял Фрол.
    - В Кремле, в охране товарища Сталина.
    Фрол удивлённо смотрел на Толика, не находя слов. «Ну, конечно же, он шутит. Кто возьмёт мальчишку с такой сомнитель-ной биографией, отец которого репрессирован, как враг народа, в Москву, в Кремль, да ещё в охрану к вождю Советского государства».
    - Так, что, Фрол Петрович, подпишите моё заявление, и я избавлю вас от своего опасного присутствия в колхозе и в деревне.
С пониманием того, что Сладков говорит ему на полном серьёзе, кровь прилила к лицу Жижина.
    - Ну, что ты обижаешься на меня? Я же тебе объяснял, что меня вынудили сделать это. Теперь я смог им доказать, убедить, что это была страшная ошибка с их стороны снять тебя с должности.
    - Не надо, Фрол Петрович, оправдываться. Я прекрасно помню наши разговоры и вашу настойчивость. Вы тогда своими действиями открыли мне глаза. Я понял, что моё присутствие в колхозе, в деревне огромная обуза и для вас, и для других начальников. Так вот, я не хочу больше быть вашим рабом, которым распоряжаются, как вещью, хотя вещи угрожать нельзя, а мне можно. Не отпустите, я сбегу.
    - Я же прошу у тебя прощения. Своим поступком, тем что сегодня ходил и ругался с Васяевым и Желанковым, добился твоего восстановления на прежнем месте, я доказал, что был не прав перед тобой. Но нужно забыть обиды, злость. Пожалуйста, Анатолий Валерьянович, смени гнев на милость и ступай работать. Надеюсь, больше тебя никто обижать не будет.
    - Я уверен, что меня больше здесь никто не обидит, если я уеду из деревни. Я для себя решил окончательно и ещё раз прошу подписать моё заявление о выходе из колхоза.
    Теперь Фрол почувствовал, что краска отливает у него от лица. «Что же, черт возьми, твориться?»
    - Ты же знаешь, ёлки зелёные, что я один этого не решаю. Вопрос о приёме в колхоз и исключения из него решается на собрании правления колхоза. Решения принимаются исходя из необходимости и целесообразности. А необходимость такова, что ты нужен в тракторной бригаде и должен заниматься учётом. Можешь оставить своё заявление и иди работать. О том, какое решение вынесет правление, я тебе сообщу позже.
    - И сколько прикажете ждать решения правления? – на лице Толика появилась гримаса презрения.
    - Мы не можем по желанию каждого сиюминутно собирать правление колхоза. По регламенту, оно должно собираться один раз в месяц. А в этом месяце оно уже состоялось и на нём, кстати, решался вопрос о твоём восстановлении в прежней должности. Другое заседание будет в следующем месяце. А куда тебе торопить-ся? До армии далеко, - Фрол решил занять жёсткую позицию в этом вопросе. Упёртость Толика стала его раздражать.
    - Хорошо, товарищ председатель, но работать учётчиком против моей воли вы меня не заставите. Жрать у меня есть чего, с голоду не помру. Буду лежать и ждать решения вашего дурацкого правления, которое, чтобы снять человека с работы собирается быстро, а чтобы решить вопрос в пользу человека требует длительного времени.
    - Правление может принять решение не отпускать тебя из колхоза и, что ты тогда будешь делать? Пролежней не боишься?
    - Вам же будет хуже. Я терпеливый. С детства терплю к себе несправедливость. Подожду, когда вы со своим правлением и Васяевым в придачу окочуритесь, как Костька Акимочкин, - выпалил со злостью Толик и направился к выходу. 

4
    Слова Толика подействовали на Жижина угнетающе. Он снова вызвал к себе Филимона и велел доставить к нему Шурку Горынина.
    Скоро Шурка решительно вошёл к нему в кабинет.
    - Чего звали, дядя Фрол? Опять, что-то стряслось?
    - Прямо не знаю, что происходит. Как в болоте купаюсь. То одна нога завязнет, то другая.  Вытаскиваешь одну, затягивает другую и наоборот. Когда уже выберусь на сушу, не представляю.
    - Говори толком, дядя Фрол.
    - Был я у Васяева. Разговор состоялся не лёгкий. Прижал-таки я их с Ванькой к стенке, добился снятия их дурочки Варьки. Ещё труднее далось настоять на возвращении на это место Сладкова. Но и здесь моя взяла. Так, нет же. Твой дружок теперь взбрыкнул. Отказывается он вернуться на свое место в тракторную бригаду. Бросил мне заявление об исключении из колхоза и заявил какой-то бред, что едет работать в Кремль, в охрану к Сталину.  Дурака решил из меня сделать. Да ещё пригрозил мне и правлению, вместе с  Васяевым смертью. Может, ты бы с ним поговорил? Ты же знаешь обстановку. Бригада только его ждет, и я им обещал. Кроме него в деревне людей грамотных совсем уже нет. Не знаю, как теперь с теми же Васяевым и Желанковым разговаривать. Обделался, скажут Фрол Жижин. Хрен потом на уступки пойдут.
    - Боюсь, дядя Фрол, здесь я тебе не помощник. Он твердо решил уехать из деревни. Я уже с ним долго разговаривал. Убеждал по-всякому. Но он стоит на своём. Отпусти ты его, дядя Фрол.
    - Ну, как же я могу? Меня же не поймут ни люди, ни эта шайка правленцев. Рабочих рук в деревне не хватает, а я отпускаю здорового работника. Но это ещё полбеды. Где я возьму другого грамотного учётчика в тракторную бригаду? – возмущение Жижина поступком Толика нарастало по мере осознания безвыходности ситуации.
    - Хорошего, толкового учётчика в бригаду я тебе найду. Не сомневайся. А Толика отпусти, Христа ради.
    - Вот когда найдёшь мне учётчика, тогда отпущу, а сейчас не уговаривай, - выставил вперёд руку председатель, как бы прикрываясь ладонью от уговоров. 
    - Зря ты так, дядя Фрол. Только о себе думаешь. Свои проблемы выше других ставишь. Толика понять нужно. Он сейчас злой на весь белый свет. В таком состоянии точно дел натворит, что икать придётся. Раз обещал неприятности тебе и Васяеву, значит сделает. Уж я его знаю.  А людям можно сказать, что отпускаешь его на учёбу. Есть такое постановление правительства на учёбу отпускать беспрепятственно.
    - Но он же не на учёбу едет. Бред нёс про работу в Кремле, в охране товарища Сталина.
    - Там у него, оказывается, дядька работает. Бабка перед смертью сказала, что есть у них большой и важный родственник в Москве, в Кремле, и что он возьмёт его к себе в команду, но после окончания училища специального, то ли милицейского, то ли военно-политического.
    - Но он же сын помещика, объявленного врагом народа и сосланного на Соловки, - сомневался Жижин. – Как его возьмут то туда?
    - А как вы Варьку Акимочкину на место учётчика взяли? Она тоже дочка врага народа. Однако, по блату взяли. Так и тут такая же история.
    - Ну, дела-а-а? Ладно, тогда я препятствовать не буду. Пусть приходит, дам ему такую справку. Только предупреди его, чтобы нигде не болтал.
Как только Шурка вышел из кабинета, Фрол снял трубку телефона и позвонил Васяеву.
    - Чего тебе, - нехотя откликнулся председатель сельсовета, когда узнал, кто ему звонит. – Какие ещё срочные дела возникли в колхозе?
    - Не ёрничай, Василий Александрович. Дело такое. Сладков отказался вернуться на старую должность учётчика. Он, оказывается, обиделся, что его тогда сняли, и хочет совсем уехать из деревни. Я по воле обстоятельств, должен выдать ему справку о выходе из колхоза. Но он же придёт к тебе за справкой для выезда из деревни. Думаю, если ты ему откажешь, то он ни куда не денется и останется в колхозе, иначе его нигде не возьмут на работу. Ну, а я в свою очередь, забуду о нашей размолвке.
    - Ладно, Фрол. Похоже, ты сам не знаешь, что делаешь. Я, так и быть, помогу тебе.
    Толик Сладенький не заставил себя долго ждать. Он появился в дверях кабинета Жижина минут через пятнадцать, после ухода Змея.
    - Что, дядя Фрол, правление уже собралось?
    - Иди к секретарше, она даст тебе справку. Образец у неё есть. Я потом подпишу. Указание и твое заявление я ей дал.
    Обрадованный Толик скрылся за дверью кабинета, а вскоре снова вырос перед председателем колхоза со справкой в руке, на которую требовалось поставить подпись и печать.
    - Ты, хоть знаешь, Анатолий батькович, что моя справка для проживания в других местностях и для устройства на работу не годится? Эта справка только для того, чтобы все знали, что в колхозе ты не работаешь и правами колхозника пользоваться не можешь. Так что, если ты собрался уехать, должен по этой справке получить справку в сельсовете о выписке из деревни.
    - Знаю. Не маленький.
    - Тогда давай её сюда, - Фрол не читая текста, поставил свою роспись и колхозную печать. – Что ж, прощай несостоявшийся зять. Может, в городе обретёшь своё счастье. Там для таких, как ты мёдом намазано.
    - Прощайте и вы, несостоявшийся тесть. Могу вас заверить, что потеряли вы в моем лице действительно хорошего зятя. Не дальновидный вы человек, Фрол Петрович. Легко идёте на поводу, засовывая своё мнение в…, ну, вы знаете, куда его засовываете. Мне жаль Ксенью, что у неё такой недалёкий отец. Свой мёд, ешьте сами, ложками. Не подавитесь.
    - Ну-ну, езжай мил человек, - сказал Фрол последнее слово, пряча улыбку в кулак.

5
    Председатель сельсовета Васяев встретил Толика холодно. Прочитав колхозную справку, недовольно произнёс: «Ну, что за человек этот Жижин. То бегает и кричит, что в колхозе рабочих рук не хватает, что грамотную молодёжь нужно непременно ставить на ответственные участки работы. И тут же отпускает здорового, грамотного парня, которого ждут в тракторной бригаде, из колхоза на все четыре стороны. Вот скажите мне, это разве не вредительство? По-моему, самое настоящее вредительство колхозному делу. Придётся с ним разбираться в других кабинетах. Пора привлекать к строгой ответственности за разбазаривание кадров.
    Повернувшись к Толику, он протянул бумажку обратно.
    - Как председатель сельсовета и член партии большевиков, я не имею право идти на поводу у недалёких руководителей. Короче, никуда я вас не отпущу. В колхозе дел невпроворот, рабочих рук не хватает. Вот зимой приходи, может, получишь.
    - Но из колхоза то меня уже исключили, - недоуменно произнёс Толик. – Что же мне теперь делать?
    - Иди к председателю колхоза и пиши заявление на вступление в колхоз. Если он, конечно, согласится тебя принять. А не устроишься на работу в течение месяца, арестую за бродяжничество и тунеядство. Отправим в колонию на перевоспитание. В нашей стране не может быть бездельников и дармоедов. Все обязаны трудиться на благо общества, - строго и наставительно говорил Васяев, глядя парню в глаза.
    Толик был обескуражен, но понял, что здесь перед ним разыгрывается спектакль. Что председатели явно договорились между собой. Тогда становится понятным, почему Жижин так быстро согласился выдать ему свою справку, хотя и обещал тянуть с нею. От злости он заскрипел зубами, но сдержался, чтобы не врезать по этой сытой физиономии заботливого коммуниста. 
    - Ты парень не зыркай и не стреляй в меня молниями ярости. Таких бегунов, как ты полдеревни. Никто работать не хочет. Мой тебе добрый совет: вернуться к председателю колхоза и уговорить принять тебя обратно. Ну, а если не получится, то приходи тогда снова ко мне. В школе есть вакантная должность уборщицы, могу устроить тебя туда, но сам понимаешь, много там не заработаешь.
    - Хотите меня унизить? Валяйте. Мне не привыкать, получать от вас оскорбления и унижения. Но учтите, когда-нибудь и на мою улицу придёт праздник. Бывайте здоровы. Берегите себя, - процедил сквозь зубы Толик и вышел из кабинета.
    «Вот он третий кандидат на врага народа. А я ещё сомневался. Он же мне угрожает, наглец, – решил про себя Василий Александрович. - Что означает «будет и на моей улице праздник», как не угрозу? Или «берегите себя»? Явно намекает  на физическое насилие, что будет мстить, помещичий выродок. Я тебе покажу, как коммунистам угрожать. Надо сегодня  же написать об этом начальнику НКВД».
    А Толик выйдя от Васяева, сразу же направился к Шурке.
    - Чего опять хмурый? – спросил тот. – Что опять не так?
    Толик рассказал о своей встрече с обоими председателями и результатах своего разговора с ними.
    - Мне кажется, Шура, что они сговорились между собой, чтобы в очередной раз унизить меня. Короче, в справке сволочь Васяев мне отказал и пригрозил арестовать за бродяжничество и тунеядство.
     Шурка посуровел и заходил по комнате, задумавшись.
    - Ладно. Ты только не кипятись и не делай резких движений. Они, возможно, ждут, что ты начнёшь какие-то действия, чтобы был повод для ареста. Я, кажется, знаю способ добыть тебе эту справку. Пойдём-ка со мной.

6
    Семён встретил друзей сына радушно.
    - Мы к вам по делу, дядя Семён, - деловито заговорил Шурка.
    - Слушаю. Чем смогу, помогу обязательно.
    - Однажды, вы выезжали в город на заработки. Поведайте нам, как вам удалось  достать справку в сельсовете, чтобы выехать?
    - Это было в начале тридцать третьего года. Тогда была одна ставка, чтобы купить её – две бутылки самогона и шмат сала. Правда, тогда у меня не было ни того, ни другого. Пришлось отдать за справку хороший плотницкий инструмент в комплекте. А вот, какая ставка нынче, я понятия не имею. Но думаю, от самогона никто не откажется. Вопрос в его количестве.
    - А кому давать надо?
    - Известно кому. Писарю, Тимофею Александровичу Митину. Он же за секретаря у Васяева.
    - Ясно, дядя Семён. А то Толику срочно нужно уехать в город, а в сельсовете ему справку не дают. Вернее, Васяев не хочет её давать.
    - Васяев в таких делах лишь выполняет просьбу председателя колхоза. Ему же, по большому счёту, всё равно. Это колхозу работники нужны.
    - Но тут, как раз, наоборот. Председатель колхоза отпустил, то бишь, дал справку, а Васяев отказался отпускать , да ещё поругался на Жижина, что, мол, кадры разбазаривает, - объяснил Толик.
    - Это показуха. Наверняка, Фрол позвонил по телефону Васяеву заранее и попросил не отпускать.  А тебе выдал справку, чтобы не обострять отношений, ведь она в городе веса не имеет.
    - Я так и подумал. Выглядело, совсем не естественно, - воскликнул Толик.
    - Возможно и так, - согласился Шурка. – Что же придётся тоже спектакль разыграть с ними. Вот только справку мы всё равно добудем. Самогон, так самогон. Митин, значит, Митин.  Вы, ведь знаете, дядя Семён, что у Толика бабка умерла, поэтому он решил, что нужно  уехать из деревни. Здесь хотят из него врага народа сделать. Всё намекают на его происхождение.
    - Правильно, что хочет уехать. Какие здесь у него перспективы? Никаких. Даже, если не посадят, то проходу давать не будут. Если только на председательской дочке не женится. Но и это не факт. Жижин не из тех, кто своих продвигать будет. Да он этого и не умеет, - говорил Никишин, пыхтя своей козьей ножкой. – А в городе, если хорошо будет работать, то и жить будет припеваючи. Так, как говорят, сейчас по двести рублей мужики зарабатывают. Поезжай Толик, пока молодой, пока семьёй не обзавёлся. Если будет возможность, то и образование закончить получится. А с образова-нием перспективы вырастают.
    - Спасибо, дядя Семён, за совет и поддержку, - поблагодарил Никишина Толик.
    - Спасибо, - подхватил Шурка. – Кстати, насчёт Егора, ничего не слышно? Не нашли его?
    - Нет, Шура, ничего пока нет. Я в округе на десять километров все овраги и балки пролазил. Нашёл одного убитого мужика под Ивановкой, но Егора не обнаружил. 
    На следующий день, в воскресенье, Шурка выпросил у Жижина лошадь с телегой для личных нужд семьи. Фрол не смог отказать Шурке, и друзья проехали в Макарово на рынок, где обменяли четыре мешка ржи из Толькиных запасов на самогонку.
    Разговор с секретарём сельсовета Тимофеем Митиным Шурка взял на себя. Он положил в один карман штанов бутылку самогонки, а в другой пару луковиц и краюху хлеба и со всем этим набором направился к Митину домой.
    - Зачем пожаловали Александр Филиппович? – спросил недо-вольный писарь. Настроение у него было не очень-то радушным.
     Шурка вкратце объяснил, что ему требуется.
    - Это будет стоить два литра самогона и двадцать рублей денег, - сразу воспрял духом Тимофей Александрович. Глаза его наполнились ожиданием радости.
    - Чего так дорого? Я слышал другую ставку.
    - Мне же делиться придётся. Если бы только мне причиталось, взял бы меньше.
    - Хорошо. Когда можно придти за справкой?
    - А можно и сегодня, как завечереет, чтоб глаза соседям не мозолить.
    - Договорились. Через три часа буду у тебя.
    - Слушай, а зачем тебе справка. Ты разве уезжаешь? Недавно, вроде приехал?
    - Справка нужна не мне, а Толику Сладенькому.
    - Для Сладкова? Тогда договорённость отпадает, - несколько приуныл писарь.
    - Чего так?
    - Сладков нынче среди ненадёжных. Могут быть неприятности. Он же того…, помещичий сынок.  Чёрт знает, как он эту справку использует. Вот если набавишь, тогда можно рискнуть.
    - И сколько набавить за риск?
    - Ну, ещё литр самогонки и червонец деньгами.
    - Скажи, Тимофей Александрович, а вот если я попрошу тебя поменять Толику фамилию, чтобы в справке вместо фамилии Сладков, была фамилия Попушин, за это тоже нужно доплачивать?
    - А, как же? Обязательно. Ведь в книге регистрации нужно делать исправление записи. Ну, за это цена не велика, всего бутылка самогона и пять рублей, - Шурка увидел, как Митин облизнулся. Его настроение улучшалось на глазах.
    - Хорошо, я пошёл. Значит, через три часа с самогоном и деньгами я буду у вас. Только, куда приходить? Сюда или в контору?
    - Приходи сюда. Я все книги и бумаги принесу домой. Жду тебя.
    Шурка ушёл, прикидывая в уме, сколько же должен заплатить этому прощелыге за справку. Выходило семь пол-литровых бутылок самогона и тридцать пять рублей денег. «Надо же, как промышляет? Не один, конечно. С кем-то делится. Наверняка, со своим  начальником, а значит, с Васяевым. Тогда понятно, почему постоянно пьяные и лоснятся от жира. Ну, я вам устрою сладкую жизнь!»
     К назначенному времени, нагруженный самогоном и с деньгами, он пришёл в избу Митина. Тот был всё ещё трезв, но то с каким нетерпением он встретил Шурку, выдавало его сильную жажду. На заранее приготовленном к его приходу столе он увидел миску с нарезанными солёными огурцами, нарезанные лук и сало, хлеб и два стакана. С боку на столе лежала регистрационная книга и несколько бланков, чернильница и две перьевые ручки. Шурка смотрел на суетливого писаря, который метался от нетерпения вокруг него.
    - Давай, Александр Филиппович, выставляй плату, да обмоем наше совместное предприятие.
    - Ну, давай Тимофей Александрович, обмоем, - Шурка стал доставать и ставить на стол принесённые бутылки. Потом положил на стол и свернутые пополам купюры. 
     Писарь мгновенно извлёк из первой же бутылки бумажную пробку и наполнил оба стакана.
    - Ну, по первой - он сделал выдох и одним глотком осушил свой стакан. Улыбка расплылась по его лицу.
    Шурка же поднёс свой стакан ко рту и едва пригубил пахучую жидкость. А писарь, закинув в род дольку огурца, тут же стал наполнять свой стакан снова. Шурка, глядя на него, забеспокоился. С такими темпами питья, он быстро опьянеет и потом не сможет написать то, что от него требуется. Поэтому, как только Тимофей стал поднимать стакан снова, Шурка придержал его руку.
    - Придержи коней, Тимофей Александрович, я не самогонку пить пришёл и не смотреть, как ты напиваешься. Мне справка обещанная нужна. Давай-ка делать дело.
    - Не переживай, Александр Филиппович. Считай дело сделано. Вон видишь, бланки справок на столе лежат. Они уже с подписями и печатями. Впишем только нужную фамилию, имя, отечество и считай готово. Я дело знаю, - и, освободив от Шурки свой стакан, снова опрокинул содержимое в свой довольный рот.
    - Но в книге то, тоже нужно запись делать. Ты бы написал, что нужно, а потом продолжим, - Шурка опасался, что пьянеющий на глазах Митин через пять минут писать совсем не сможет.
    - Ладно, ладно, сейчас напишем, - писарь пододвинул к себе книгу регистраций и стал искать нужную страницу с буквой алфавита. – А чего Сладенький сам не пришёл?
    - Вы же знаете, у него бабка умерла. Ему пока не до этого, других дел по горло. Но какая разница, справку то пишите вы. Только давайте уж, пишите.
    - Да, да. Пишу, пишу, - и он начал делать запись в строке против фамилии Толика, - какую, говоришь, фамилию он захотел взять? 
    - Попушин, как девичья фамилия его бабушки.  И отчество другое. Михайлович.
    - За отчество, ещё… набавить н-н-нужно, - речь Митина становилась затрудненной и неразборчивой. Язык у него пьянел быстрее других органов.
    - Набавлю. Я как раз четыре литра вам принёс, - успокоил его Шурка.
Дописав все, что было нужно в журнале регистрации, Тимофей Александрович снова потянулся к бутылке и стакану.
    - С-с-снача-а-ла ещё по од-дно-ой, а потом с-с-спра-авку пис… пис-са-ать бу-у-ем, - его речь становилась невозможной для понимания, но руки действовали вполне уверено. Стакан он наполнил не пролив ни капли. Выпил снова залпом. Он уже не заботился о том, пьет ли его гость, поэтому Шурка даже не стал изображать, что собирается выпить.
    - Да напишите вы мне справку, а потом хоть залейтесь. Вы же писать сейчас не сможете.
    - А-а, г-г-где де-е-ень-ги?, - стал осматриваться мутными остекленевшими глазами писарь.
    - Да вон же они, на столе, - Шурка изумленно смотрел на секретаря сельсовета, поражаясь тому, как человек за пять-семь минут, как по волшебству превратился в тряпку.
    И, тем не менее, Тимофей снова тянулся к стакану, как капризный ребёнок, совсем не управляя собой. На этот раз, наливая, он промахнулся мимо стакана, но всё же налил его полным и, поднеся ко рту, жадно выпил, как под знойным солнцем жаждущие пьют прохладную воду.
    «Вот это фокус, - думал Шурка. - Никогда не видел таких жадных до выпивки. На ногах почти не стоит, языком не ворочает, а хочет еще.
Выдохнув, он захрустел ещё одним куском огурца. И, кажется, обрёл некую уверенность. Во всяком случае, он снова придвинул к себе книгу регистрации с бланками и, обмакнув перо ручки в чернильницу, вдруг задумчиво уставился мутным взором на Шурку, будто вспоминая, что ему нужно делать дальше.
    - Вот те-е-бе… обра-а-азец,  во-о-от б-б-бланк… пи-и-иши сам, - промямлил  из последних сил Тимофей Александрович и уронил голову на стол.
    Шурка был обескуражен. На его глазах произошла странная метаморфоза: человек превратился в нечто неопределённое. Он взял бланк и по образцу, стараясь писать очень аккуратно, заполнил бланк. Подпись Васяева и печать Красавско-Дворицкого сельсовета были на месте. Шурка подумал, забрал со стола нетронутые деньги с оставшимися незаполненными бланками и направился к выходу. В сенях он встретился с женой писаря. Они, молча, посмотрели друг другу в глаза, и прошли мимо.
    «Пусть разбираются между собой сами, - решил Змей, в душе жалея женщину. – Как, наверное, трудно жить, когда в семье такой горький пьяница.

7
    Шурка пришёл к Толику довольный.
    - Вот тебе справка, что ты Попушин Анатолий Михайлович и выписан из деревни Красавские Дворики, в которой ты вырос и где у тебя остаётся твой лучший друг. А вот тебе ещё чистые бланки, если ты захочешь ещё раз поменять свои данные. Вот тебе ещё деньги. Они этому пьянице и прохиндею не нужны, не заслужил. А тебе на дорогу и на первое время очень пригодятся.
    Шурка рассказал в подробностях, как секретарь сельсовета за короткое время  лишился возможности написать справку сам, поте-рял человеческий облик и уснул на столе, забыв про всё на свете.
    - Спасибо, брат, - обнял Шурку Толик. – Значит, с этого часа я не Сладков, а Попушин, и не Анатолий Валерьянович, а Анатолий Михайлович. Наконец-то.
    - Кстати, хотел тебя спросить, почему отчество поменял на Михайлович?
    - Бабуля перед смертью сказала мне, что настоящим моим отцом был не Валериан Сладков, а офицер по имени Михаил. Сладков усыновил меня уже после рождения, но я не его крови, - при этом Толик боялся, что друг будет выпытывать у него фамилию его настоящего отца. Но Шурка не спросил, и Толик вздохнул с облегчением.
    Змей увлечённо думал о том, как насолить этим авантюристам и мошенникам, как вывести их на чистую воду Васяева и его секретаря.
    - Давай, пока, ты не уехал, устроим им такое разоблачение, чтобы им до конца дней икалось.
    - Для Васяева и всех его приспешников с удовольствием постараюсь, но следует хорошо подумать. Вот ты бы сам взял эти бланки и если кому-то ещё будет нужно уехать, выдавал бы, оставишь с носом этих прохиндеев, - сказал Толик первое, что пришло в голову.
    - Да, как я узнаю кому нужно? Предлагаешь ходить по дворам и спрашивать? Да и этим не очень-то и накажешь. Да ещё узнают и объявят, что я подделываю их. Нет, нужно что-то позабористей, чтобы их пропоносило.
    - Ну, тогда давай на нескольких бланках напишем текст такого содержания: «Мы, представители Советской власти в деревне Красавские Дворики, председатель сельсовета Васяев В.А. и секретарь сельсовета Митин Т.А. за умеренную плату, а именно два литра самогону и двадцать рублей деньгами выдаём справки на выезд всем желающим уехать в город». А потом  развесим их, как объявления на нескольких столбах в разных концах деревни. Такая реклама  им точно поперёк горла встанет, - предложил Толик.
    - Вот это, здорово. Это в нашем духе, - оживился Шурка. – Пусть этот  дерьмовый председатель сельсовета с партийным билетом потом оправдывается, что он не жулик. Но для этого нужно, чтобы тебя в деревне уже не было. А то ведь, точно, на тебя подумают и уж наверняка объявят врагом народа. Я через недельку развешу, тогда уж точно, к тебе не докопаются.
    - Правильно. А сами объявления давай напишем сейчас.
    Друзья за час справились с делом и крепко попрощались, договорившись, что Толик обязательно напишет Шурке письмо, как только обоснуется в первом же городе. С первыми петухами Анатолий Михайлович Попушин со всеми документами и нехитрым скарбом в заплечном мешке вышел из деревни в сторону железнодорожной станции Тамала.  На окраине деревни он повернулся и низко поклонился дорогим его сердцу местам, где прошло его нелёгкое детство и суровая юность.
     Через пять дней, в субботу утром у здания сельсовета, у правления колхоза и ещё в четырёх концах деревни, где начинались и заканчивались улицы, жители Красавских Двориков читали необычные объявления. Народ гудел, обсуждая неожиданно возникшую возможность покинуть колхоз и перебраться на жительство в город. Ведь раньше каждая их попытка, пресекалась строгим одёргиванием и категорическим отказом. «А кто в колхозе работать будет? Кто будет хлеб выращивать?» А теперь официально объявлено, как можно приобрести справку на выезд из деревни и избавиться от душной крепостной зависимости. Конечно, не дешевое удовольствие, попробуй, набери на семью из пяти-шести человек сто рублей и больше, но при возможности, если поднапрячься, вполне приемлемо.  С самогонкой, тоже не проблема. Многие научились гнать её самостоятельно. Может не такая качественная, как когда-то была у Царёвых, но и не сильно уступающую Тюринской.
    Так ли, иначе, народ прикидывал, что нужно продать и как насобирать нужную сумму денег, чтобы обзавестись нужной справкой. «Придётся продать кабанчика. А, что? Если хочешь вырваться из кабалы, нужно жертвовать…»
    - А, что если это шутка? Не похоже, чтобы наши тираны расщедрились, - выказали сомнение некоторые колхозники.
    - Какая же шутка, если вон настоящие подписи Васяева и секретаря его Митина стоят и печатью сельсовета заверены, - хотели верить в подлинность другие.
    Но многие действительно поверили объявлениям и потянулись к сельсовету с установленной ставкой, звеня бутылками и сжимая в кулаках накопленные рубли. Больше среди них было, конечно, молодёжи.
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)