Деревянные мальчики не умеют плакать, не так ли?..

     Когда он увидел его, точнее, то, что от него осталось, он не сразу поверил своим глазам. Как могло так случиться, что светлый мальчик, веривший в чудо, лежит сейчас мертвый на заднем дворе его дома… Не может быть… Все, что угодно, но только не это…
    Автор через силу подошел поближе и присел на корточки, вглядываясь в ошкуренную доску. Да, сомнений не было – все эти линии, черточки, выжженные увеличительным стеклом закорючки, прежде принадлежали Буратино. И теперь он лежал здесь, распиленный, уничтоженный, слишком похожий на составную часть гроба. Чьего? На этот вопрос Автор себе уже ответил, хотя и побоялся в этом признаться.
    Но, возможно, в этом куске дерева еще теплится хоть капля жизни? Автор поднял доску, тихонько погладил и спросил чуть слышно: «Как это произошло? Кто сделал это с тобой?». И (о чудо!) дерево дрогнуло в его руке и ответило: «Ты сам, собственными руками сделал это»…
    Они говорили всю ночь. Автор не чувствовал холода и не заметил, когда лунный свет залил его лицо, придавая ему мертвенную бледность. Не заметил он и того, как поднявшийся ветер застучал ставнем и разбил окно в его доме. Казалось, что время для Автора и его творения остановилось навсегда, и их разговор длится уже целую вечность. А, может, так оно и было… 
    Если бы этот разговор случайно подслушал кто-нибудь посторонний, и захотел бы позже доверить его бумаге, проще всего сделать это было бы в форме диалога. Итак…
Автор: Что ты такое говоришь… Ведь я вдохнул в тебя жизнь, подарил мечту о прекрасном…
Буратино: Да. Вот только ты забыл объяснить, рассказать мне, как жить дальше, в этой жизни с этой мечтой. Ты сочинил красивую сказку с хорошим концом, но совершенно забыл о том, что будет после. Тебе не пришло в голову, что с концом истории – жизнь не заканчивается. А я жил – после. Но ведь тебе это уже не было интересно. Достаточно было того, что в эту историю поверили. Ты так гордился своим произведением, своей талантливой выдумкой… И после этого – хоть трава не расти… А она росла. И все – росли, все изменялись и изменяли. Кроме меня – деревянного мальчишки с ветром в голове и добром в сердце. Как же мог ты так жестоко обойтись со мной?!
А.: Я не знаю, не думал об этом… Ведь ты – плод моего воображения, идея, сюжет. Разве может творение прийти к Автору и предъявить счет?
Б.: Может. Если идти больше будет некуда. Ты учил меня тому, что вера в добро и справедливость – это единственный путь. Ты писал книги и снимал фильмы, где добро всегда побеждало, а предатель и негодяй бежал, посрамленный и униженный. Ты сказал мне когда-то, что нужно быть честным до конца, и я, дурак, поверил тебе. Теперь я лежу здесь. А ты бредишь, думая, что говоришь со мною…
А.: Но разве я обманул тебя хоть словом? Я действительно считал и считаю, что нужно быть таким – честным, прямым, смелым.
Б.: Ты так СЧИТАЕШЬ??? А что на деле? Где ты был все это время со своей честностью? Как сам поступал? Или ты думаешь, что слова оправдывают все? Ах, какая это была веселая история… Глупый, но добрый и смелый мальчишка, продающий азбуку, чтобы купить билет в театр. Типа, непреодолимая тяга к искусству у подрастающего поколения. Буратино, конечно, поступает некрасиво по отношению к папе Карло, зато приобретает верных и преданных друзей. И, в итоге, золотой ключик к новому театру, где нет угнетателя Карабаса и все равны и свободны. Прямо-таки вечный рай на земле. Так?
А.: Так… Я думал, ты будешь рад этому. Ведь дружба и любовь – это то, ради чего стоит жить.
Б.: Не смеши меня. Все это иллюзии, не выдерживающие проверку временем. И ты знаешь это не хуже остальных. Вот только писать об этом не принято. Куда как проще фарисействовать и лицемерить, произнося красивые фразы, за которыми зияет черная пустота. И как мы верили тебе, все эти Буратино, Мальчиши-Кибальчиши, Павлики Морозовы… Но оказалось, что лишь зло умеет развиваться, а добро обречено на самое себя, на бесконечный самоповтор и самообман. Добро – это квинтэссенция зла, поскольку наносит непоправимый вред себе самому.
    Ты учил – «будьте как дети», и мы оставались детьми, чистыми, честными, с горячими глазами. Ты врал нам, лукавый, обещая, что за нарисованным очагом есть дверца в счастливую жизнь, нужно лишь в это верить. А на самом деле там оказалась тьма, паучиный угол, безвыходный тупик и одиночество.               
А.: Но ведь ты нашел золотой ключик… И дверца за очагом была настоящей…
Б.: К сожалению, да… И мы радовались, глупцы, своей свободе, своему творчеству. Мы думали, что нужны кому-то, что кто-то понимает и чувствует нас. Вот только все это, в конце концов, привело нас к гибели. Прошло совсем немного времени, и зрители ушли из нашего театра. Исчезла новизна, а вместе с ней пропало и любопытство. Им неприятны были наши светлые пьесы, наши счастливые глаза и наивная вера в чудо. Зрители хотели жестокой правды, реализма, крови и насилия. А мы ничего не могли предложить им, кроме своей мечты. И вот, в один прекрасный день, власти объявили нас опасными самозванцами и уничтожили наш кукольный театр. Весь реквизит и помещения торжественно передали Карабасу Барабасу, как наиболее достойному и уважаемому деятелю культуры. Мой друг Пьеро не смог пережить нашего поражения и в одну неспокойную осеннюю ночь пробрался в директорский кабинет и повесился на Карабасовой плетке. Артемона с Тортилой отдали живодерам, как бродячих животных. И только Мальвина и Арлекин сумели пристроиться в новой жизни. Она – потому что изначально была рассудительной и никогда не лезла на рожон. А он – потому что был слишком глуп. И оба они легко забыли о театре и о тех, кто когда-то любил их и считал друзьями. Теперь они работают в департаменте образования, и строчат методички о том, как нужно учить детей быть послушными. Меня же объявили подстрекателем к бунту, и на много лет посадили в вонючую городскую тюрьму. Но даже там, в грязной холодной камере, я продолжал верить тебе. Верить в тебя.
    Когда я отмотал свой срок и вышел, никто не встречал меня у тюремных ворот. Папа Карло окончательно спился и спал в тот день в канаве беспробудным сном. Арлекин и Мальвина, попавшиеся мне на пути, когда я шел домой, поспешили отвернуться и сделать вид, что никогда не знали длинноносого нескладного мальчишку в арестантской робе. Потом оказалось, что я шел домой напрасно. Никакого дома у меня не было. Карло давно уже пропил нашу каморку. И я не знал, как быть дальше, что делать, куда идти. Но я продолжал верить в тебя и поэтому улыбался, глядя в глаза ласковым звездам, нависающим над городом. Я верил, что ты будешь со мной и защитишь меня, где бы я ни оказался.
    И тогда я отправился на Поле Чудес, посмотреть, как поживает мое денежное дерево. Я шагал по пыльной дороге, и ветер ерошил стружку на моей голове, как когда-то, в старые добрые времена. И я радовался ночи, и этому ветру, и тому, что, не смотря ни на что – остался самим собой.
    Я пришел на Поле Чудес и катался по траве, наслаждаясь своей свободой. Я лежал, раскинув руки, и смотрел в бездонное бархатное небо, так похожее на занавес в нашем театре. И мне казалось, что я вижу не звезды, а глаза доброго сказочника, когда-то подарившего мне жизнь.
    Потом я поднялся и увидел свое дерево. За эти годы оно стало огромным. Дерево стояло и шелестело, словно узнавая и приветствуя меня. Иногда, под порывами ветра, с ветвей срывались желтые круглые листья, так похожие на золотые монетки. Они кружились в воздухе и медленно падали в мои ладони.
    А потом пришли они. Лиса Алиса и Кот Базилио. С тех пор, когда мы виделись в последний раз, они сильно изменились, стали намного старше и опытнее. Сначала я даже не понял, кто это, разглядев только полицейскую форму. Алиса ухмыльнулась (надо сказать, что лисья ухмылка у нее осталась прежней, только зубы заметно отросли) и сказала Базилио: «Товарищ полковник, не кажется ли вам, что это наш знакомый арестант откинулся и пошел по местам своих старых преступлений?..». «Кажется, Алиса Патрикеевна» - прищурился Кот и лениво почесал изрядно располневшее брюшко, на котором едва сходился мундир. «А вот мы сейчас у него справку об освобождении проверим. Вдруг сбежал?». С этими словами они, не торопясь, воплощая собой неизбежность заслуженного наказания, стали подходить ко мне. И тогда я понял, что не могу двинуться с места, не могу сопротивляться, как раньше. Просто стоял и смотрел, как они идут.
А.: Но ты ведь мог сказать, крикнуть мне…
Б.: О чем?
А.: О том, как тебе плохо и страшно.
Б.: Ты думаешь, этого не было?.. Я кричал, звал тебя на помощь. Но ты снова не услышал. Ответом мне было лишь молчание ночного неба, разбавленное шелестом монеток-листьев.
А.: И что было потом?
Б.: Потом они долго били меня ногами, а я все время старался повернуться так, чтобы видеть небо… Ведь я верил в тебя, верил, что ты меня не оставишь. А после, когда устали бить, они достали из карманов молоток и гвозди, и приколотили меня к дереву. И ушли… Тогда я впервые понял, что остался совсем один. Желтые монетки падали на мое лицо и прилипали к нему. Потому что оно было мокрым от утренней росы. Ведь деревянные мальчики не умеют плакать, не так ли?..
   Через три дня Алиса и Базилио вернулись с инструментами и распилили меня на доски. И отвезли на ближайшую стройбазу. Дескать, хоть раз послужи для общественной пользы Там я долго пылился на складе. А потом пришел заказ на гроб. Так я оказался здесь.      
    Автор долго сидел, обхватив голову руками, и молчал. Потому что не знал, что тут можно сказать. Потом поднял на Буратино взгляд, тот самый, которого деревянный ребенок так долго и безнадежно ждал – усталый ласковый взгляд доброго старого сказочника. «Прости меня, если сможешь, малыш…» - прошептал он. Но Буратино молчал. Доска в руке Автора была мертва. А в голове почему-то снова и снова крутилась детская считалка: «А и Б сидели на трубе. А упало. Б пропало. Что осталось…»…
   Автор всматривался в светлеющее утреннее небо с надеждой и мольбой. Но глаза застилала дрожащая пелена. И лишь за секунду перед тем, как темнота окончательно объяла его, он ясно разглядел идущего вверх по дороге мальчишку в смешном полосатом колпачке. Словно вспомнив о чем-то, тот обернулся, посмотрел на Автора открытым смелым взглядом, и едва заметно улыбнулся. В руках у него была азбука…