До особого распоряжения. Глава 9

  – Алё дембеля, выпрыгивай по одному! – щурясь от дыма зажатой в зубах папиросы, просипел водила с погонами старшины. Судя по возрасту, он был сверчком, так называли остававшихся на сверхсрочную службу. Сейчас это называется контрактники. В ГСВГ в "сверчки" шли многие, даже те, у кого за плечами было высшее образование. Серенькое очарование гэдеэровских и, уж тем более, радужное сияние фээргешных марок, отражалось в их глазах.
«Всё ****ство в нашей армии здесь от этих марок!» - говорил Сафин, которого Бузин, в отличие от большинства солдат полка, уважал. Он помнил одну страшную армейскую сказку.

                Сказка о советских солдатах и немецкие марки
  Жили-служили в одном танковом полку ГСВГ два друга. («Служили два товарища, ага, служили два товарища в одном и тем полку!») Оба красавцы, оба механики-водители танка. Они заканчивали одну учебку в одной роте и одном взводе. Они плечом к плечу дрались, когда не по делу на них наезжали старшие по сроку или свои же из призыва. Из учебки их направили вместе в один и тот же полк-батальон-роту-взвод.
– Повезло! – Сказал один.
– Повезло! – Подтвердил другой.
Оба держались вместе крепко, и вскоре все поняли, что брать с них нечего и служба их покатилась по гладкой дорожке к радостному дембелю.
Один из них был, механик-водитель «от бога», ох, не поминайте всуе! На учениях его сажали за рычаги показного танка. Еще бы, колейный мост пролетал на полной скорости, ни разу рука не дрогнула! Одер форсировал под водой, не заглох, ни одного панического взвизга в эфире! На окружных соревнованиях обставил механика танка командира соседнего полка. Он даже не знал, что его командир полка выиграл на спор ящик коньяка и две коробки советских рыбных консервов. А что смешного? Знаете, как восточным немцам нравились советские рыбные консервы? Это была практически валюта! Уважали его, он и вел себя, как подобает, молодых не гнобил, так разве что, некоторым прописывал: «за то, что свой танк обижаешь, тот ответить не может, так я за него!» Старшим механиком взвода поставили, оправдывал.
Второй тоже был крепкий механик. Глупых ошибок не делал. В герои не рвался. Колейный мост проходил безошибочно и аккуратно, на положенной скорости. Танк содержал как любимого коня, в чистоте да «сытости». Умел договориться, старшина роты его за корефана считал. Зампотех роты его за родного сына почитал, стармехом роты назначил, а это выше командира танка! И получка тоже! Спросите, какая у солдата получка? Да, конечно плёвая, в Союзе она вообще имела иллюзорное значение и реквизировалась старшиной на подшиву, зубную пасту, мыло, и прочее, без особых возражений. Но не в Германии! Попадавшие сюда солдатские мозги, да и офицерские то же, моментально затуманивались невиданным чудом здешних магазинов: «Кроссовки какие! Блин, шикарный батник! О, это что, настоящая «фанта»?» Полк, в котором служили два товарища, был не просто танковый, но особый, пограничный. Граница была между ГДР и ФРГ. Передний форпост защиты социализма! Крайнее пограничье! Здесь замполиты насмерть должны были биться за чистоту советских душ супротив дьявола «потре****ства». Они и бились: телевизор разрешалось включать только на программу «Время», в воскресенье – «Служу Советскому Союзу!», на десерт – «Утренняя почта». Почитать – «Красная звезда» и «Советская армия». При этом сами замполиты закупали «грюндики», а если удавалось и «оппели», что же, не люди?
Всяк, волею судьбы и военкомата, попавший сюда, мечтал вернуться домой с подарками. У офицеров была своя песня, свои расстройства. А вот про солдат-танкистов. Кстати, после реально прыгающих десантников, самая высокооплачиваемая часть простой армии (про всякий там спецназ не знаем),  потому, как смертность и травматизм – самые высокие.
Наводчик-оператор получал 25 марок, из которых он, как и все в роте тут же отдавал 15 старшине. На подшиву, сапожный крем, зубную пасту, мыло и прочее. Хотя есть смутное подозрение, что это и так выдавалось, но, простит же ОН (всуе?) старшинам. Конечно, наводчик первого класса мог получать гораздо больше, но такие, кажется, в природе не водились, третий не все имели! Что оставалось у наводчика? 10 марок. 2-3 марки (гэдеэровских) стоила красивая (не бывало таких в Союзе) пачка печенья, горящего синим химическим пламенем. Чтобы купить что-то приличное, да и дембельский чемодан никто тебе даром не даст, надо было вообще не тратиться, понимая, что в конце этого гобсековского пути все могут и отобрать! А знаете, как в армии сладкого хочется! Короче, в танковой братии ГСВГ наводчики были первейшие бандиты, любой уважающий себя командир танка в разговоре с наводчиком должен был держать досыльник (приспособление для досыла заряда в канал ствола пушки) «за пазухой», чуть что – в лоб!
Механики и командиры танков имели в получке переменный успех. Молодой механик получал 48 марок  (простенькая рубашка гэдеэровского производства), молодой командир 3-его класса – 68 марок (гэдеэровские кроссовки в гарнизонном магазине). Но, старший механик, например, роты, получал больше, чем командир танка 2-го класса. На вершине этой иерархии стоял командир танка 1-го класса, официальный зам. ком. взвода, неофициальный зам. старшины = 120 марок. Но такие водятся в других сказаках. Для сравнения, зарплата лейтенанта, командира танкового взвода составляла 320 марок, правда ему еще и в рублях шло на сберкнижку автоматически.
Ладно, учитывая многие факторы, как-то: отъем у друг друга марок, путем умеренного мордобоя, запугивания, интриг и прочей общечеловеческой гадости, официальную получку, - оба товарища под дембель были, по мерками роты, уважаемы и «зажиточны».
И вот, в один прекрасный день, один товарищ, тот который лихой танкист, является в каптерку к другому, тому, который со всеми «вась-вась».
– О, привет, братишка!
– Здорово! Ты тут, в своей каптерке ночуешь уже!
– А че, зампотех с ротным договорился, опять же я всегда на месте! Смотри! – он провел друга в тайную комнатку в глубине каптерки. Там оказались: не новый, но чистенький и прочный диван, немецкий холодильник, сияющий свежей белизной, столик, на нем ваза с полевыми цветами.
– Да-а! На кой тебе дембель, с такой-то жизнью? – искренне позавидовал друг.
– Не-е, это не дом! – ответил друг. – Так что, давай, за сто дней!
Дембеля всей Советской армии знали, когда будет объявлен долгожданный приказ об увольнении в запас. Ну, а «сто дней до приказа», это вам, не «хэллоуин», это настоящий праздник!
Стармех роты открыл блестящий холодильник, достал оттуда две бутылки немецкого пива,  колбасную нарезку.
– Во, б…, ты живешь! – восхищался друг.
–  Все это временное, постоянное – дом! За него!
Чокнулись пузатыми немецкими бутылками. Отхлебнули, с непривычки быстро захмелели.
– Это все зампотеховское, – объяснял стармех, он говорит, хавчик жри, сколь хочешь, а пиво и водку не трожь! Но, он же че-ло-век! Можешь, говорит, иногда одну бутылочку пива, когда обстановка спокойная.
– Тебе за эти-то не влетит? – беспокоился друг.
- Не боись, скажу сто дней с тобой отметили, он ведь тебя тоже уважает! Тем более, после прошедших учений, где вы чеха до сотрясения мозга довели! Ну, ведь скажи, это же чисто твоя заслуга, чего там твой командир мог без тебя.
На учениях его экипаж победил в учебном бою танк чехословацкой армии, влепив ему болванку в башню. Об этом долго ходили жутковатые легенды, заменявшие болванку на настоящий бронебойный и изобиловавшие подробностями с кровавыми кишками и мозгами по броне.
– Да ну, командир был в порядке, нормально «башней» вертел. Нет, ничего плохого не скажу!
– Ну и ладненько! Кстати, вот ты говоришь, у меня здесь жизнь спокойная, как бы ни так!
– Не смеши, кто здесь к тебе сунется?
– Дурак что-ли? Это же зампотеховское логово. Он вчера в два часа ночи приперся, долбит в дверь. «Открывай, – орет, - гнида каптерная! Ну, я открыл, я он не один. С ним, прикинь, жена Анискина, тоже в муку бухая!»
– О как! И че дальше?
– Он мне говорит: «Сиди у порога, это твой пост номер один!» Я и сидел.
– Он, что…, жену Анискина?
– А то, драл так, что противогазы с верхней полки посыпались! Только ты никому не говори, а то до дембеля не доживу, ты же знаешь, наш зампотех мужик нормальный, но пьяному ему лучше не попадаться!
– Мог бы и не говорить. Но, блин, как фрицы (так солдаты называли офицеров) в гарнизонах живут! Жены практически общие! Коммунизм!
– И не говори! – Вздохнул как мудрый старичок каптерщик. – Ты за «стодневку» пришел или проблемы нарисовались?
– Да, знаешь, нарисовались.
– Ну, говори, постой, угадаю! Вчера «седьмая сволочная» в карауле была, и танки твоего взвода обчистила, и нет сейчас у вас ни резинок на окулярах, ни ключей в ЗИПах, и взводный тебя завтра вместе с командирами к пушкам привяжет?
Танковый парк, как и все другие объекты в части охраняет караул, назначаемый всегда от одной роты. Склад арттехвооружения, ГСМ, Знамя, - это понятно, чего там брать. Но, танковый парк – другое дело! Любой танкист вам скажет, если вы не проверяющий, отчего у него постоянно душа болит. Не хватает элементарных резинок на окулярах из натурального бразильского каучука, предназначенных для того, чтобы наводчик с командиром не ходили с фингалами после каждого выстрела. Такую штуку в магазине не купишь! Не хватает инструментов в ЗИПе (запасные индивидуальные принадлежности), да мало ли еще чего! А кому хочется попасть под раздачу? Вот, по мелкому, и обчищают друг друга роты из караула в караул. Ведь печать пломбы от всех ангаров у начкара, а он офицер этой роты. Эта бесконечная дурная игра продолжается до ближайшей проверки. Выигрыш – не попасть под проверку в обчищенном виде.
– Не угадал, мне деньги нужны.
– Сколько, сотню могу занять.
– Больше.
Каптерщик стармех протрезвел.
– Что случилось?
– У меня мама сильно больна. Лекарства, которое ей нужно в Союзе не добыть. Здесь оно есть. В фээргешных аптеках, взводный по моей просьбе узнавал. Он обещал купить, и от своего имени переслать моим, но не за свои же деньги, и так рискует.
– Понятно, и в чем цена вопроса?
– Тысяча марок. Вообще лекарство стоит две, плюс пересылка триста, но это у меня есть, тысячи не хватает.
– Ну, напряги роту, кто тебе не даст?
– Взводный завтра в патруль заступает, срочно надо, а там, напрягу, конечно!
– Ладно, но ты уж извини, я не дарю, занимаю, понял?
– Понял, понял, конечно!
Стармех пошел в дальний угол каптерки, повозился с железными ящиками. Вернулся в тайную комнатку и выложил перед другом серенькие марки с бородатым Карлом Марксом.
– Крайний срок – приказ!
Три месяца собственное благородство не давало покою стармеху. Он ночью выходил на порог каптерки, садился на землю, закуривал и начинал заводить себя: «Нет, как я повелся? Ну, прикрывали мы друг друга. Ну и что? Это армия, здесь по-другому нельзя! Мама у него, а меня что, не мама? Он, сука, вроде и не шевелится, роту не напрягает, боится, гад, дисбата! Нет, он, что там себе думает, я ему мать Тереза что-ли?»
За день до приказа друг явился в каптерку сам.
– Тук-тук, есть кто живой? – Бодро спросил он.
– Смотря как жить. – Странно ответил стармех. Он осунулся, глаза горели лихорадочным огнем. – Ну, проходи, давно жду.
Сели в тайной комнатке за столик, на котором стояла пустая ваза.
– Завтра приказ, ты долг принес? – не ходил вокруг, да около.
– Да.
У стармеха отлегло, отпустило.
– Вот триста марок, остальные отдам в Союзе, хочешь, с процентами.
Отпустившая было злоба, возвращалась к стармеху.
– На х… мне твои рубли? Ты что, ты что? Не знаешь, как такие вопросы решаются? Да очень просто!
Он встал, подошел к полке, погремев железками, вытащил остроносую кувалду весом в восемь килограмм, которой танкисты заколачивали траки в гусеницы.
Друг ничего не понимал и с интересом следил за ним. Каптерщик взмахнул кувалдой и ударил друга по макушке. Хрустнуло, брызнуло, упало. Дрожащими руками старший сержант вытянул пачку «Донских» из нагрудного кармана комбеза. Руки были в крови и чем-то еще, сером и скользком. Подошел к бачку в углу комнаты, взял лежавшую перед ним ветошь, открыл краник и смочил ее уайтспиритом. Тщательно вытер руки  и комбез на груди. Вышел на порог каптерки, сел на землю и, наконец, достал сигарету. Чиркнул зажигалкой, прикурил, затянулся, пустил дым на вытянутую руку, она не дрожала.
– Товарищ старший сержант, разрешите получить пять литров масла для чистки орудийного ствола!
Старший сержант медленно поднял глаза.
Молоденький наводчик из второго взвода отшатнулся, споткнулся обо что-то, лежавшее сзади, упал на задницу, но быстро вскочил. Иногда и взгляд бывает как удар в челюсть!
– Через час зайдешь, беги душок.
– Есть, так точно!
Он встал, зашел в каптерку, закрыв на железную защелку массивную дверь. Подумал немного, затем открыл один из ящиков у правой стены, достал оттуда ОЗК. В тайной комнате он завернул еще гибкое тело бывшего друга в резиновый плащ, подумал, и натянул ему на ноги резиновые сапоги, еще подумал, и надел на окровавленную голову противогаз. Вырыв саперной лопаткой в земляном полу узкую, точно по размеру тела яму, он опустил туда боком труп, полил сверху уайтспиритом, чтоб не завоняло раньше времени, и засыпал землей. Несколько часов без перекура утаптывал землю, превращая ее в первоначальный вид земляного пола. Нет, перекур был, – тот придурок, душок, опять пришел с ведром за оружейным маслом, он выдал.
Неделю вместе со всеми он ловил по рафинированным немецким лесам бывшего друга, ныне дезертира. В ГСВГ на самом деле регулярно бегали, как правило, молодые, либо «зачморенные». Их искали по лесам и дорогам, чаще всего находили. Куда бежать то, через две границы? Польские погранцы терпеть не могли советских дезертиров, случалось и на поражение стреляли. Исключение составляли прибалты, те целенаправленно бежали в ФРГ. Поэтому уже к началу восьмидесятых, прибалтов в составе ГСВГ не было (почти, некоторые просачивались), зато было до черта узбеков, таджиков, казахов и киргизов, азербайджанцев и грузин, плюс сибиряки, а это – русские, алтайцы, хакасы, тувинцы, вот эвенков и чукчей точно не было. К чему бы это? Бедные немцы точно охреневали, орда на их территории, - скифы и остготы, на танках, самолетах! О-о, видимо это было сынов Вагнера и Бисмарка, унизительно! А чего хотели то, не суй свой гордый нос, куда не следует! Тем более вам же Бисмарк говорил: «Никогда не воюйте с Россией!» Не слушаются собственных отцов-основателей, неугомонные!
Все были просто в шоке от нереальности происходящего: сбежал то не забитый дух, а дембель, да какой! Лучший механик-водитель полка, почти легенда! Какого рожна такому бежать? Конечно, была в полку и военная прокуратура, и стармеха нашего расспрашивали. Но, ни один мускул лица не дрогнул на лице «чингачгука», говорил: «Мать у него сильно была больна, тревожило его это очень! Более ничего особого за ним не замечал». Проверили, сошлось. Значит, в Союзе уже искать?
После приказа уже прошло более трех месяцев, чего его держать? Отпустили стармеха домой. Обошлось, в точности рассчитал? А вот это как сказать! Он был из Брянска, самолетом не отправили, поездом поехал. Пересадка была в Бресте. Там, в вокзальном туалете его и нашли. Он висел на брючном ремне, прочно привязанном к решетке вентиляционного окошка под потолком. Вокруг валялись скомканные и заплеванные марки обеих немецких стран. Одна купюра с надписью HUNDERT, цифрой «100» внизу и Марксом справа, была приклеена к его груди. На ней дрожащей рукой было написано: «Он в центре каптерки, похороните его по-человечески». Конец сказки.
 
  На дембель Сафин сделал дорогой подарок Бузину, комсоргу роты, автору газеты «Советская Армия». Подарок был дорог не с точки зрения денежного эквивалента.
– Узнаешь этого пацана со строгим взглядом? – усмехаясь, Сафин протянул Бузину маленькую фотокарточку. На фотке Бузин увидел себя, полуторагодовалой давности. Младший сержантик со штык-ножом на ремне, перетягивающим юношескую талию, строго и подозрительно глядел в камеру из под кокарды на военной цигейковой шапке. Даже на фотке было видно, как сияют надраенные до скрипящего блеска сапоги.
– Откуда это у вас?
– Какая тебе разница? Держи, да спрячь подальше, найдут…, ну сам понял. – Фотографии без специального разрешения особого отдела на территории части делать запрещалось. Любые. Замполит сознательно шел на нарушение.
– Конечно, товарищ подполковник, спасибо!
– Давай, удачи тебе, сержант Бузин. – Сафин помедлил, - может ты и прав, что не согласился на мое предложение, хотя это мой прокол по службе.
– Зато я Вас Добрым словом поминать буду!
– Ха! – Замполит полка поперхнулся неожиданным смешком. Потом погрустнел и стал серьезным. – Мне солдаты такое не говорили. – Он протянул руку для пожатия сержанту.