50-Девяностые годы-Ольхон

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА "ПО КРАЮ"


...Ветер начался ночью. Я уже лежал в постели когда он задул. Начался он тихо, но через пятнадцать минут рассвирепел так что дом Василия Петровича заходил ходуном.
-Ничего себе,-подумал я встав с койки.-Какой же это ветер? Это не ветер, а настоящая буря.
В это время в дверь  постучали.
-Войдите,-стоя посреди комнаты в одних трусах, повернулся я на стук.
Дверь открылась и через порог комнаты переступил Полунин.



-Извините. Вы ещё не спите?-спросил он.
-Да разве при такой буре уснёшь?-сказал я, кивнув головой в сторону закрытого снаружи ставнями окошка, за которым свистя и воя бесновался сумасшедший ветер.
-Это ещё не буря,-снисходительно усмехнулся Василий Петрович.-Это просто ветерок. Вот в прошлом году была буря. Крышу у меня тогда с дома сорвало.
-Крышу?!-удивился я.



-Да что там крыша,-приглушённым голосом, продолжил он.-Деревья тогда с корнем по всей округе повырывало. Линии эл.передач поваляло, а на рыбзаводе здоровенный трансформатор вверх подняло, да так о землю шмякнуло что от него только одни железяки остались. Трое суток тогда Сарман бушевал. Ужас что творилось Вот то была буря, а это так себе..,- баловство. К такому ветерку здесь уже привыкли и не обращают на него внимания. Так что не беспокойтесь. Ложитесь спать. Ничего не случится. До утра подует и утихнет.



Полунин оказался прав. Под утро ветер начал утихать, а через полчаса после того как я вылез из постели, затих и вовсе.
Позавтракав вместе с хозяевами, которые любезно пригласили меня на утреннюю чашку чая, я оделся и вышел на улицу решив прогуляться по посёлку. Определённого плана прогулки у меня не было, поэтому побродив немного по Хуширу, посмотрев его неказистые домишки и строения направился к Байкалу. Выйдя к берегу закованного в лёд озера я остановился как вкопанный поражённый раскинувшимся передо мной неописуемым великолепием. День этот с самого утра выдался на редкость ясным и солнечным.



 Я стоял на берегу вдыхая полной грудью слегка прихваченный морозом воздух, а над моей головой синело чистое, без единого облачка небо. 
-Хорошо то как,-подумал я прищурившись и посмотрев вверх в бездонную синеву, а затем на раскинувшийся передо мной бесконечный, манящий свободой простор от которого кружилась голова, ликовало сердце и хотелось кричать. Кричать как в детстве когда так ярко ощущаешь радость бытия.
Я стоял на берегу и чувствовал как солнечно-чистый, хмельной воздух разливаясь огнём по венам будоражит мою кровь. Давно я не испытывал такого острого чувства желания к жизни. В этот момент мне хотелось жить вечно. Вечно видеть это синее бездонное небо. Вечно дышать этим воздухом. Вечно любоваться бесконечной свободой уходящего за горизонт простора.



-Жаль,-думал я, спустившись с берега и ступив на чистый, без единой трещинки голубой лёд Байкала.-Жаль что я не приехал сюда раньше. Пройдя несколько шагов по льду я поскользнулся на его отполированной как зеркало поверхности и неловко взмахнув руками свалился на бок, а затем перевернулся со смехом на спину. Вставать не хотелось. Высоко надо мной светило солнце. Я зажмурил глаза и скрестив руки за головой лежал так до тех пор пока не почувствовал как холод, исходящий от льда, постепенно, проникает сквозь плотную кожу дублёнки.
Вернулся я в посёлок часа через два. Пройдя, метров двести, по центральной улице, остановился около продовольственного магазина и после минутного раздумья поднялся на его крыльцо.



В магазине, кроме стоявшей за прилавком продавщицы, никого не было. Одета продаввщица была, несмотря на то что в магазине было тепло, в рыжую потёртую шубку на которую сверху был небрежно накинут не первой свежести, белый, халат.
Не скрывая своего любопытства она с интересом наблюдала как я осматриваю скудный товар лежащий на полках её магазина.



-Что это у вас товар такой зачуханный?-скользя взглядом по полкам и наблюдая за ней краем глаза, спросил я.
-Почему это он зачуханный?-встрепенулась, обидевшись она.-Товар как товар. В других магазинах ещё похуже будет.
-Да? А я думал у вас тут в Хужире всего один магазин,-переведя свой взгляд с полок не неё, усмехнулся я.



-Покупать что-нибудь будете?-поджала она губы.
-Буду,-снова скользнув взглядом по полкам, сказал я и ткнув пальцем на бутылку коньяка стоявшего на верхней полке добавил: Вот эту пузатенькую бутылочку Метаксы мне, пожалуйста, подайте.
Она сняла с полки бутылку и смахнув с неё пыль полой своего халата поставила на прилавок передо мной.
А ещё есть?-спросил я.
-Нет,-сказала она.-Это последняя. Всего один ящик был. Летом отдыхающие раскупили, а эта с осени уже стоит. Наши Хужирские мужики такое не пьют. Им самогон подавай.
-Что ж, самогон тоже вещь хорошая,-заметил я подав ей деньги и сунув бутылку в карман дублёнки направился к выходу.
-Подождите!-окликнула она меня.-Сейчас сдачи дам.
-Не надо,-подойдя к двери не оборачиваясь, сказал я.-Оставьте себе.



После магазина я направился к дому Полунина. Подходя к дому увидел как он во дворе рубит  дрова.
-Надо бы помочь старику,-подумал я.
-Ну что? Прогулялись?-спросил он увидев как я вхожу во двор и воткнув топор в чурбак деловито поплевал в свои заскорузлые ладони.
-Ага,-кивнул я в ответ.-Прогулялся. На Байкал посмотрел. По селу прошёлся и глядите-ка что в вашем Хуширском магазинчике нашёл,-вытащив из кармана бутылку и подойдя к нему протянул я её ему.-Это греческий коньяк. Метакса называется. Для вас лично купил. Я то спиртного не употребляю.
-А я иногда балуюсь,-рассматривая красочную этикетку на пузатой бутылке, сказал он. -Что ж, спасибо. Сейчас с дровами закончу и попробую что это за коньяк такой греческий.



-Давайте я вам  помогу, скинув с себя дублёнку прямо на снег, взялся я за топор.
Что? По работе соскучились?-спросил он пряча бутылку в карман своего ватника.
-Есть немного,-сказал я и хекнув развалил надвое сильным ударом толстый чурбак в котором секунду назад торчал топор.
-Ну, ты даёшь, впервые назвав меня на ты, засмеялся он.-Самый большой чурбан расколол. Куда теперь другие чурбаки то ставить будешь?
-Ничего. Что нибудь найду,-окинул я взглядом лежащие в куче дрова.
-Ладно. Ищи,-продолжая меня и дальше называть на ты, сказал он.-А я пойду бутылочку в шкафчике схороню, да к соседу забегу. Завтра собираюсь кабанчика резать. Хочу попросить чтобы подсобил.



-Зачем просить? Я подсоблю. Неужели вдвоём не справимся?-вопросительно посмотрел я на него.
-Справимся, но позвать всё равно надо. Друг он мой. В школу одну ходили. За одной партой сидели. Не позову... обидится.
Василий Петрович отсутствовал целых два часа. За это время я успел расколоть все чурбаки и даже скласть поленья в дровянник за сараем.
Молодец!-явно навеселе, возвратившись от своего друга, похвалил он меня и зайдя в сарай, в котором похрюкивали три свиньи, выкатил оттуда мотоцикл в коляске которого валялись две пустые фляги.



-Так. Кажись всё в порядке,-осмотрев со всех сторон мотоцикл и вытащив из кармана брюк ключ воткнул его в замок зажигания, затем повернувшись ко мне спросил: Не хочешь со мной к проруби на Байкал прокатиться?
Что? Прямо сейчас?-поднял я дублёнку.
А что? Устал?-прищурился он.
-Да нет,- зачерпнув из под ног горсть снега и протерев им раскрасневшееся от работы лицо, сказал я.
-Тогда поехали,-кинув в коляску топор, завёл он мотоцикл.
-Поехали,-напяливая на себя дублёнку, согласился я.



До Байкала мы ехали минут десять не больше, а потом ещё минут пять потихоньку катились по его голубому, гладкому льду. 
Доехав до одной из нескольких прорубей, из которых жители Хушира снабжали себя питьевой водой, слезли с мотоцикла.
-Смотри осторожнее, а то соскользнёшь ещё в своих городских чунях в какую-нибудь прорубь. Они ведь у тебя как коньки,-предупредил меня, вытаскивая из коляски помятое ведро с привязанной к дужке длинной верёвкой, Василий Петрович.
Один конец верёвки он привязал к колесу коляски и осторожно ступая валенками по гладкому льду приблизился к проруби.



-Чёрт! Льдом подёрнулось,-заглянув в прорубь недовольно буркнув повернулся он ко мне.-Ведром не пробить. Придёться топором.
-Держи, -вытащив из коляски топор катанул я его к нему по льду. Топор плавно проскользил по льду и замер уткнувшись в его правый валенок. Он встал на колени, снял шапку, взял топор  и натянув до отказа верёвку, которую держал в левой руке, принялся ожесточённо крошить лёд которым  затянулась прорубь. Пробив наконец дыру, он также как и я ловко катанул топор в мою сторону, потом встав тяжёло дыша с колен и кинув ведро в прорубь вытащил его, полное до краёв чистой, байкальской водой.   
Я, в это время, скользя своими сапожками по льду хотел было подойти к нему чтобы взять из его рук ведро, но он остановил меня сказав жёстким тоном: Возьми топор и набей сначала насечки на льду. Не то сам в прорубь на своих "коньках" скатишься и меня сшибёшь.



Я послушно вернулся, взял лежащий около мотоцикла топор и тоже встав на колени, опираясь левой рукой в холодный лёд стал вырубать насечки.
-Вот это другое дело. Держи,-протянул он мне ведро, после того как я закончил с насечками.
Я взял из его рук ведро и подойдя к мотоциклу вылил воду, вместе с плавающими там кусочками льда, во флягу.
Наполнив, вскоре, обе фляги водой мы сели на мотоцикл и повезли их к дому.
 -Так,-сказал он, заехав во двор  и глуша мотоцикл.-Ещё две фляги привезём и пожалуй хватит.
-А много не будет?-спросил я.
-Много никогда не бывает. Бывает только мало,-поучительным тоном заметил он, слезая с мотоцикла.-Так что не ленись. Разгружай фляги. Сейчас опорожним и снова поедем.



-Странно,-думал я, вытаскивая тяжёлые фляги из коляски мотоцикла.-Мной никто, кроме деда, никогда не командовал, а тут совершенно чужой человек отдаёт команды и я подчиняюсь. Причём подчинение это приносит мне удовольствие.
Вылив воду из фляги в котёл стоявший в бане мы вновь оседлали мотоцикл и вскоре опять подъехали к проруби.



-Василий Петрович, а вы меня на охоту как-нибудь с собой не возьмёте? Очень уж хочется на нерпу сходить ,-пока он вытаскивал из коляски ведро, спросил я его. В его доме, в одной из комнат, я видел висевшие на стене два охотничьих ружья из чего сделал вывод что он такой же заядлый охотник каким являлся и я.
-На нерпу нельзя,-сразу посуровели и без того суровые черты его лица.-На Байкале её и так мало осталось. Повыбивали всю.
-Да?! А я то думал что нерпы тут не счесть.
-Петух тоже думал пока его на суп не ощипали. На держи!-кинул он мне свободный конец верёвки привязанной к ведру.-Привяжи к колесу. Только гляди покрепче.



Я поймал брошенный мне конец и присев на корточки просунул верёвку под спицами, затем упираясь ногой в обод колеса,  затянул её двумя крепкими узлами.
Василий Петрович, в это время, подошёл к проруби и резко дёрнув верёвку, проверяя крепко ли она привязана, бросил ведро в прорубь.
Первую флягу мы наполнили минуты за три. Закрыв крышку я открыл вторую флягу и в этот момент услышал протяжный матёрный крик, а затем глухой всплеск. Обернувшись к проруби, к которой стоял спиной, я с ужасом увидел лежашую, на самом её краю, серую шапку Василия Петровича и его руки судорожно хватающиеся за пологие, скользские ледяные края проруби. Лица его я не видел.



-За верёвку! За верёвку хватайся,-крикнул я и видя как со скользкого края проруби исчезли его руки бешено рванул её на себя.
Верёвка подалась с удивительной лёгкостью, а на край проруби вынырнуло только ведро.
-Чёрт! Под лёд затащило!-подумал я. Дальше я уже не думал. Все мои остальные действия были продиктованы уже не разумом, а наследованным от наших предков животным инстинктом.



-Вытащив из коляски топор я содрал с себя дублёнку и отбросив её в сторону сильным ударом перерубил верёвку около дужки ведра, потом быстро но тщательно затянул её у себя на поясе. Хорошо что верёвка была достаточно длинной. Прыгал я в прорубь вперёд ногами. Ни колебания, ни страха не испытывал.
Прыгнув в прорубь сразу погрузился с головой в воду. Странно, но в этот момент, ледяная Байкальская вода показалась мне горячей как кипяток.



Погрузившись в воду я открыл глаза и увидел, совсем недалеко от голубеющей над моей головой проруби, Василия Петровича. Его прибило ко льду. Подтянувшись  по верёвке вверх я схватил его левой рукой за валенок и потянул на себя. Но валенок соскользнул с его ноги. Тогда подтянувшись по верёвке ещё немного я ухватил ворот его ватника и оторвав ото льда, к которому он прилип, подтянул к себе.
-Лишь бы выдержала верёвка,-думал я стиснув зубы, лихорадочно карабкаясь вверх, туда где голубела прорубь. Мне казалось что это продолжалось целую вечность. Запас воздуха в моих лёгких был уже на исходе и в этот момент то ли течение, то ли ещё что то вытолкнуло нас на поверхность воды.



Глотнув полные лёгкие воздуха и перехватив повыше верёвку я вытолкнул сначала на край проруби Василия Петровича, а затем подтянувшись по верёвке выбрался сам.
За это время, пока я выбирался из проруби, он успел слегка очухаться и теперь стоя на коленях, упираясь ладонями в лёд, молча, как вытащенная на сушу большая рыба, открывал и закрывал рот. Мне кажется он никак не мог понять что произошло? Воды к счастью он не нахлебался.



Хорошо что сегодня выдался безветренный день иначе нам пришлось бы худо. На ветру мы, конечно, дуба бы тоже не дали, благо до дому было рукой подать, но всерьёз простудиться могли бы враз. А так всё обошлось.
Добравшись до дома мы переоделись в сухую одежду, после чего Виктор Петрович выпил сто грамм из бутылки коньяка которую я ему подарил и  принялся растапливать баню, которую, собственно, собирался истопить только завтра, после того как заколем и разделаем кабанчика.       



Анны, жены Василия Петровича, в это время дома не было. Она пришла позже когда мы уже отогревались, сидя на полке, в жарко натопленной бане.
-Ты Анне, про то как мы искупались в проруби, не говори. Незачем ей знать,-плеснув на горячие камни очередную порцию воды из ковша, попросил он.
-Хорошо,-вдыхая горячий пар, белёсым облачком поднявшимся от камней, сказал я.
-Не скажу. Только как вы ей объясните почему мы паримся и моемся именно сегодня?
-Придумать всегда что нибудь можно,-взялся он за веник и хлестанув им меня по спине добавил улыбнувшись: А это тебе за то что выкаешь! Пора бы уже называть меня на ты.



После бани, за ужином, Василий Петрович опрокинул в себя ещё сто грамм коньяка. Уговаривал выпить и меня. Но я наотрез отказался. Настаивать он не стал.
Спать, в этот вечер, я лёг рано и сразу крепко уснул проспав до самого утра без всяких мучавших меня кошмарных сновидений.
На следущий день мы резали кабанчика. Возились мы с ним недолго. Часа через два, после того как Василий Петрович перерезал ему глотку, мы разделали тушу полностью.



А ещё через день, вместе с Василием Петровичем и его другом Павлом Васильевичем Никодимовым который помогал нам резать кабана, мы отправились на охоту.
-Павлуха, как его называл Василий Петрович оказался профессиональным охотником и рыбаком. Он научил меня тому чего я ещё не умел и не знал. Он показал мне как надо ставить капканы на соболя и горностая. Показал как ловят лису. Показал даже, несмотря на протесты Василия Петровича, как грамотно и правильно подобраться к нерпе. Охотником и рыбаком Павел Васильевич был что называется от бога. Для него добыть горностая или соболя было плёвым делом.



За  два месяца что я пробыл на Ольхоне мы облазили с ним весь остров и это, позволю себе заметить, зимой. Где мы только не были: И на озере Ханхой на подлёдном лове, и на Шара-Ну, и на Нуку-Нур, и ещё на дюжине всяких мелких, незначительных озёр  в которых рыбы было не  меньше чем на Нуку-Нуре в котором даже зимой, вода была тёплой как застоявшийся чай. 



Уезжал я с Ольхона с тяжёлым сердцем. Оно и понятно. За эти два месяца, которые я провёл на этом острове, я привык к неоглядным, волнующим душу просторам, людской простоте и дикой свободе которой не встретишь ни в одном городе мира.
Замечательное это было время. Замечательное во всех отношениях. Сейчас, по происшествии многих лет, вспоминая как мы с Павлом Васильевичем ставили капканы на соболя и горностая, как протягивали рыбацкие сети на покрытых льдом озёрах, как лазили по пещерам в которых когда то жили первобытные охотники, мне становится тепло на душе. Жаль что прошлое можно возвратить только в воспоминаниях.

                Продолжение следует