Мой Караваджо

Издательство дало мне задание написать книгу, но она все никак не идет. Напишу про свою жизнь и, может быть, это как-то меня простимулирует. Был у меня один любовник. Он достоин рассказа, повести или целого романа.  Кареглазый итальянец. Мы познакомились с ним в Париже. Тогда моя подруга попросила меня присмотреть за ее квартирой и я с удовольствием согласилась. Встречи с Парижем радовали меня независимо от погоды на улице, состояния банковского счета и ситуации в личной жизни.
Хотелось какого-нибудь приключения, воспылать нежностью или страстью, поцеловаться на дальних рядах кинотеатра с незнакомым французом, прижиматься друг к другу, крепко сплетать ладони. Влюбиться в духе этого легкомысленного города, внезапно полюбить или хотя бы предаться сладкой похоти. Мои желания были сродни дурману и я охотно шла на аромат этого цветка.
Упаковав свои вещи в два чемодана, я заехала в аскетичное жилище на восьмом этаже девятиэтажного дома в шестнадцатом округе, в четырех кварталах от центра. В квартире меня все более чем устроило: минимум мебели, картины моря, бежевая гамма в интерьере. Я чувствовала себя здесь спокойно. Вид из окна выходил на улицу Монпарнасс. По утрам я часто видела, как студенты снуют туда-сюда, обнимаются по углам и хохочут. Мне хотелось примерно того же, хоть и годков было лет на пять больше.
Свои дни я посвятила любимому на то время занятию – ничегонеделанию под звуки джаза двадцатого века. Было крайне приятно сидеть по утрам на кухне, курить сигаретку и пускать скупую слезу под Гарри Уильямса. В этом городе я всегда становлюсь сентиментальной. В этом главное коварство Парижа – он незаметно так подкрадывается к тебе внутрь и, оглянуться не успеешь, как стал сентиментальным. Но, знаете, у меня не было желания сражаться с этим городом, противостоять его заботливому равнодушию принять или писать о нем обличительные статьи. Наоборот, я готова была принять его таким, какой он есть. Возможно, впервые в жизни поддаться его опасному очарованию.
Не знаю, почему: то ли усталость после перелета, то ли страх незнакомых людей, но весь мой досуг сводился к джазу, коньяку, французским сериалам и книгам. Я решилась на прогулку лишь спустя четыре дня. Ох, не раз я еще поблагодарю себя за то, что, наконец, выбралась из своей маленькой аскетичной берлоги.
Я стояла в Люксембургском саду в тени массивного каштана, вдыхая запах влажных листьев. В руках у меня дымился эспрессо в пластиковом стаканчике. Я скользила взглядом в поисках чего-то «интересного». Пожилые парочки неспешно бродили вдоль прямоугольной полоски сада. Несколько компаний расположились на траве. Он стоял прямо передо мной, сверля меня своими глазами, словно коричневыми стрелами - вылитый мальчик с картин Караваджо. В руках он держал мороженное – рожок в тон его белой футболке. Солнце ярко освещало белую кожу лица. Я почувствовала желание.
Мы смотрели друг на друга несколько минут и за это время его мороженное растаяло и потекло по пальцам. Он поднял руки к губам. Я перевела взгляд на землю. В нескольких шагах от меня лабрадор разрывал ямку прямо перед собой. Мне пришло в голову, что я точно так же роюсь в своей жизни и без особого толка, забавы ради.
Подышав еще немного листьями каштана, бросив на парня недвусмысленный взгляд, я переместилась на скамейку.
Через минуту он присоединился ко мне.
-Hi, - сказал он с акцентом и улыбнулся очаровательной улыбкой. - Where are you from?
-Russia. You?
-Италия, - ответил он практически без акцента.
-Да? – переспросила я.
-У меня русская бабушка. Могу я присесть рядом?
Мне подумалось, что кого только не встретишь в Париже.
-Конечно. Я не против, - ответила я, сдержанно улыбнувшись.
-Меня зовут Николо, - сказал он.
-Анна, - ответила я. – У вас красивое имя.
-С какого вы города?
-Санкт-Петербург.
-Там сейчас идет дождь?
-Возможно. Меня же сейчас там нет. А вы откуда родом?
-Кремона.. Это маленький город на севере Италии.
-Вы приехали в Париж отдыхать?
-Нет.. Кремона – маленький город. Там нет работы, на которую я заслуживаю.
Я послала ему мысленный уточняющий вопрос.
-Декоратор. Мне нравится оформлять помещения. Первое время мне, конечно, было очень тяжело.
-А сейчас что?
-Один человек мне помогает. Я набираюсь опыта и скоро смогу работать по любимой специальности.
-Это хорошо.. Мне всегда казалось, что отсутствие любви разрушает психику. Я во Франции отдыхаю. Живу в квартире в нескольких кварталах отсюда.
Его глаза заблестели. Мне тоже стало веселее. 
-Что вам нравится в Париже? – спросил он.
-Может быть, это прозвучит сентиментально, но мне кажется, в Париже есть все для счастья. Он полный и этим и ценен. А вам?
-Архикетура. Очень красивый город.
-Да, конечно.
-Какие у вас планы на сегодня?
-Собираюсь прогуляться по окрестностям. Хотите составить мне компанию?
Я посмотрела в его глаза. Он обрадовался моему вопросу.
Николо – это человек-паззл. В нем мечты, желания, цели соединились воедино, создав многоцветную цельную картинку. Все мы делаем разные ставки, но мало кому удается правильно распределить ресурсы. Это меня в нем и привлекло. Мне всегда нравились люди, которые не только смотрят на звезды, но и тянутся к ним. Одно время я тоже только смотрела, пока на меня не посыпались осколки впустую прошедших годов. С тех пор я никогда не рассчитываю на лотерейные билеты, особенно если я их купила.
Николо кое-что рассказал мне о своем городе. Кремона все еще живет древностью и это дало возможность моему новому знакомому впитать в себя красоту и научиться ее порождать в мысленных, сдержанных, подчас волнующих, уносящих к небесам, повторящих мягкость облаков, образах. Как и всякие люди, окруженные красотой с детства, он считал, что красота побеждает все.
Его мама работает пекарем, а отец строителем. Когда Николо был подростком, он часто погружался в свои фантазии и отдавался им полностью. Может быть, поэтому он решил, что Париж сделает его счастливым.
Мы гуляли, разговаривая о достопримечательностях приютившего нас города, а потом я вернулась домой. 
На следующий день мы пошли в кинотеатр на комедию с Софи Марсо. В середине просмотра он взял меня за руку и крепко ее сжал. Я все ждала чего-то большего, но ничего не происходило. Видимо, в моду сново вошло ждать несколько дней для порядка.
Я могла бы расшевелить эту ситуацию, но мне не хотелось этого делать. Было понятно, что скоро все произойдет. Мы упадем в объятия друг друга, я буду лизать его кожу, он запустит язык мне в ухо, наши тела сплетутся в молчаливом диалоге страсти.
Помню одну прогулку. Мы сидели на знаменитой лестнице возле Сакре Кер. На мне было красное шелковое платье и черный пиджак. Николо сидел справа от меня и периодически кормил меня клубникой из пакета. Он рассказывал мне анекдоты и целовал в плечо. Перед нашими глазами был Париж, утопающий в огнях. У меня по щекам текли слезы настоящего счастья. 
Потом мы гуляли по городу. Он держал меня за руку и я утопала в нежности. Мы подошли к зданию с серым фасадом. Он склонился надо мной и поцеловал – осторожно, словно боясь навредить. Сначала поцеловал нижнюю губу, потом – верхнюю. Я обвила руками его талию. Казалось, Париж укрыл нас своим покрывалом нежности от сторонних глаз и всего мира.
Три дня мы гуляли по городу, целовались по углам, обменивались горячим дыханьем и поглаживаниями бедер, смеялись глупым шуткам. Этот еl rogazzo заставлял меня смеяться каждый день.
Наша первая ночь была хороша. Я привела его домой после короткой прогулки по городу. Мы держались за руки, как студенты, постоянно оборачиваясь. Внутри меня все трепетало сладким предвкушением. Мы купили мороженное и варенье из каштанов. Бросив сумки на пороге, мы прошли в комнату. Он обхватил руками мое лицо и страстно поцеловал. Мне захотелось отдаться ему и я ухватилась за его бедра. Он спросил разрешения расстегнуть мне блузку. Я кивнула. Он быстро снял с меня блузку и юбку, не переставая при этом целовать мое лицо, руки, ноги.
Я легла на кровать. Он остался у бортика кровати и смотрел на меня. Затем он раздвинул мне ноги. В его взгляде было все: крушащиеся берега, желание познать меня, подарить мне счастье, детский испуг и восторг. Он хотел прочесть меня и узнать меня полностью. Какой это был взгляд. В нем было начало всего: взрослой жизни, нашего с ним романа, страсти. В нем начинался и заканчивался Париж.
Он был так аккуратен, словно ювелир, создающий обручальное кольцо для любимой. Он сказал, что боится сделать что-то не так, но я попросила его быть собой.
После мы лежали рядом довольные, счастливые, сытые друг другом. Я уложила голову ему на плечо, а он обнял меня за голову.
-Тебе хорошо? – спросил он.
-Да.
-Мне тоже очень хорошо.
Мы лежали и смотрели на потолок, словно он был звездным небом. Его созерцание даровало нам незыблемый покой.
Николо сбегал за мороженным, предварительно полив его каштановым вареньем. Вручив мне одну креманку, он тут же окунул палец в свою и провел этим пальцем по моему носу. Он поцеловал мой нос, потом щеки и шею.
Мы отставили мороженное и снова занялись любовью. Теперь уже страстнее, раскрепощеннее, смелее. Когда он закончил, я услышала протяжный сладкий выдох.
-Не хочу с тобой расставаться, - сказал он.
Я промолчала, переведя взгляд на залитое послеобеденным солнцем окно. Оно ласково нагревало бежевую раму.
-Ты знаешь, ты похож на мальчика, укушенного скорпионом Караваджо.
-Да нет, - ответил он серьезно. – Не думаю. У него намного выразительнее внешность.
-Да, у тебя прямой нос.
-И вообще я намного красивее.
Мы засмеялись.
-Ты когда-нибудь видела настоящего Караваджо?
-Да, я была в Милане один раз.
Он сжал меня в объятиях.
Несколько дней подряд мы просыпались в одной постели, связанные одним общим желанием – наслаждаться друг другом, пока не настанет пора прощаться. Мы ходили в Лувр, ели крепы в кафешках. Другими словами, вели себя как обычные туристы, приехавшие в Париж за романтикой красивых дворов и уютных кофеен.
Однажды мы снова сидели у меня. Чайник на кухне пел свою привычную песню. Я читала книгу, сидя на стуле и упирая ноги в залитый солнцем подоконник. Николо сидел на кровати и чинил стул, который мы поломали в порыве неловкой страсти. Его телефон зазвонил и он ушел говорить на кухню. Прошло минут десять и он снова отлучился на разговор.
-Николо? – позвала я.
Он поднял на меня глаза бедной овечки.
-У тебя кто-то есть?
Он опустил взгляд.
-Расскажи мне. Ты мне ничего не должен. У нас всего-лишь отпускной роман.
Он подошел ко мне, обнял мою ногу руками (от нежной кожи его ладоней меня заполнила нежность) и произнес мелодраматичным тоном:
-Да, есть.
-Кто? – спокойно спросила я.
-Элоиза.
Я рассмеялась. Именно ее имени мне сейчас и не хватало. Он расслабился и его рука заскользила выше щиколотки.
-Мы помогаем друг другу, - добавил он. – Она все понимает. И я тоже.
Я отложила книгу и положила руку на его ладонь.
-Я спасаю ее от одиночества. Она помогает мне обустроиться в Париже.
-Зачем тебе Париж? – спросила я не без злости. – В Италии много хороших городов.
-А зачем тебе мечты? Или у тебя их нет?
Здесь мне пришлось замолчать. Мои мечты как медузы в холодном Средиземном море – незаметные мне и постоянно ускользающие существа. А я только глазами успевала моргать и уповать на отсутствие ловкости.
-Я могу к тебе переехать. Она, - сказал он подчеркнуто деловито, - сейчас в командировке и вернется только через три недели.
Его рука скользнула еще выше и принялась массажировать мое бедро. Вся моя злость улетучилась в одно мгновение.
Следующие дни мы проводили как котята, мурлыкая и плотно прижавшись друг к другу. Наверное, осознание того факта, что Николо принадлежит другой женщине, сделали меня особенно ласковой кошечкой. Мне не хотелось выпускать его ладонь ни на секунду, словно я снова училась в старшей школе и надо мной весел домоклов меч каникулярных расставаний.
Мы с ним занимались любовью, словно не хотели оставить следов преступления. Мы оба совершали преступления разной степени тяжести: он предавал свою любовь к Элоизе, я вступала в связь необреминительную, осуждаемую приличным обществом. Но мне, правда, есть кого обвинить. В нашем преступлении виноваты схожие схемы маршрута, визовые центры и любимые места, но я стерла улики: постирала смятые простыни, вычистила ванную до блеска. В душе я все-таки надеюсь, что он все еще помнит мои поцелуи. Пусть не синяки, вмятины, но нежность и трепет касаний, тепло моего разгоряченного дыхания останется главной уликой, с которой он никогда не захочет расстаться.
Сначала ты пытаешься подчинить себе чужое тело, потом подобрать к нему ключи, а потом смиряешься с ним. Со временем я полюбила его худое, заостренное тело.
Чему-то я у него училась. Чему-то он учился у меня. Мы сидели на балконе квартиры и пили шампанское. Я немного развеселилась и попросила.
-Какая она Элоиза? Расскажи мне про нее.
-Она строгая.
-Строгая?
-Да, она знает чего хочет и поэтому не дает поблажек ни себе, ни другим.
-Тебе это нравится?
-Мне это не мешает.
-Она красива?
-Почему ты спрашиваешь? Хочешь пощекотать себе нервы?
-Нет. Просто любопытно.
Я потянулась за бокалом со стола и выпила несколько глотков.
-Я могла бы в тебя влюбиться теоретически... Если бы мы жили в какой-нибудь параллельной вселенной и ты бы носил костюм.
-Ты такая фантазерка, Аня.
Он засмеялся. Мне захотелось облить его оставшимся шампанским.
-Думаешь о том, что было бы... А жизнь вот она, уже идет и надо брать от нее по-максимуму.
-Одно другому не мешает, - сказала я.
-Я люблю Париж.
Мне было достаточно лет, чтобы понимать.
Время забрало нас в свой купол с разноцветными гранями страсти, нежности, доверия и тепла. Он кружил меня в своих объятиях словно я была его первой любовью-итальянкой, словно мне было на десять лет меньше, словно мои губы гладкие и нежные, словно мое тело это дорогой музыкальный инструмент, касаться которого – бесценный дар и нельзя упустить ни секунды.
И мы не теряли ни секунды. Мы находили истину, подобно тому как Пикассо находил ее в своей мастерской десятки лет назад. И звучали мы настолько же громко, насколько громко звучали его полотна.
Наши тела настраивали друг друга на один единственный лад – страстное, безудержное желание обладать, быть друг в друге без правил, условий и таинств. Подобно Пикассо, мы работали не только над техникой, но и над чувством, превратившись в единый организм. Мы стирали барьеры, ведь сделать это было так легко – у нас было всего двадцать один день и затем прощание – последний поцелуй, последний оргазм, последнее исполненное желание. И самолет взметнет в воздух. Останутся только воспоминания. Мы мчались друг к другу, как разлученные голубе на площади Святого Марка.
По утрам я зажигала сигарету и выходила на балкон. Он подходил минутами позже: садился напротив на стульчик и обхватывал стопами мою правую щиколотку.
Однажды он сделал мне ванную с травами и маслами. Это было настоящее пиршество души: запахи кориандра сливались с абрикосовым. Их оттенял запах мандарин. Он сидел рядом и читал мне стихи Джузеппе Унгаретти.

AGONIA

Morire come le allodole assetate
sul miraggio

O come la quaglia
passato il mare
nei primi cespugli
perche di volare
non ha piu voglia

Ma non vivere di lamento
come un cardellino accecato

Агония

Умереть жаворонком в тоске
по миражу

Или перепелкой
через море перелетевшей
и на первой же ветке
потерявшей желание лететь дальше

Но не жить в безутешности
щеглом ослепшим

-Николо, что делает итальянских женщин счастливыми? – спросила я.
-Ты спрашиваешь меня, что их делает счастливыми, как будто хочешь найти какой-то рецепт. Вот так ты всю свою жизнь хочешь подвести под какой-то рецепт, поэтому и мечешься в поисках счастья. Вкусные блюда всегда оригинальны, счастливые люди всегда спонтанны. Не забывай об этом.
-Молодость она на то и есть, чтобы толкать умные речи, - сказала я, но призадумалась.
Сейчас я думаю о том, какие скучные вопросы я задавала.
С огромным теплом я вспоминаю наши дни предельной искренности и отдачи. Мы смешивали наши воли так же просто, как смешивают водку и клюкву в коктейле Cosmopoliten. Естественность, предопределенная скорым расставанием. У нас не было времени на предварительные ухаживания, заявление условий, «притирание». Мы отдавались друг другу полностью: эмоционально, чувственно, ментально, физически. Мы делились страстью так же откровенно, как случайные попутчики в поезде делятся рассказами о прошлом. Наше прошлое было в нас самих и оно расплескивалось в движениях наших тел. Наши чувства стали оголенными проводами. Одно движение – и мы вспыхивали. 
Наше настоящее твердили переплетенные тела, сжатые в громком порыве ключицы, слова страсти, произнесенные на русском и итальянском. Не было границ у наших эмоций и наших тел. Я чувствовала его внутри меня и тяжелое дыхание на моей щеке. Наши тела сплетались под серым хлопковым одеялом. Его худые ключицы упирались в мои худые ключицы. Я чувствовала под руками его кости под тонкой кожей. Его ноги дрожали от возбуждения. Я захлебывалась своими эмоциями.
Простая геометрия наших сплетенных тел повторяла простую геометрию чувств: я и моя кратковременная любовь к чужой столице, его любовь к Элоизе и наша с ним страсть на полуторной прямоугольной кровати – маленький огонек внезапно вспыхнувших чувств на фоне впавшего в осенний сон Парижа.
Я немного завидовала Элоизе. Он любил ее прагматичной, но искренней любовью, а я была лишь всплеском гормонов, одной из женщин, которых будет в его жизни много. Я была на второй роли, но это был тот случай, когда второстепенная роль приносит радости и развития не меньше, чем главная. Я чувствовала, как каждый наш поцелуй, каждое объятие делает меня сильнее и счастливее.
Дни шли. На моем окне расцветали фиалки. Подруга звонила мне из Питера и радовалась моему довольному голосу. Но вот пришла знакомая всем пора.
Мы прощались на площади Согласия в день моего отъезда. Мне захотелось зайти в кофейню и съесть несколько макарун. Он сидел напротив в белой футболке, в которой я его встретила и сверлил меня тяжелым взглядом. Там мы сказали друг другу последние слова. Мое сердце словно стянули сеткой. Может быть, потому что мне казалось – с ним я теряю частицу прекрасного. Что же случается со стариками, когда от них сбегают модели? Мне кажется, это такая потеря, что стоит даже себя убедить, что показалось.
Под конец встречи я что-то совсем расклеилась. В какой-то момент мне хотелось сказать: остановите землю, машину, стройку... Я сойду, я выйду, чтобы не сойти с ума. Я так не играю. Не хочу играть во взрослую жизнь. Мне тяжело. У меня украли сердце.
Попивая шампанское в самолете, я думала о мимолетности жизни. Почему у прекрасных историй всегда самый короткий срок? Они вдруг исчезают, растворяются словно дым не оперенных желаний на пожелтевшей траве.
Мне никогда не узнать, что было бы если бы. Я понимала, что больше никогда не прикоснусь к его телу и меня это расстраивало. Можно тешить себя иллюзией, что выучишь язык за месяц, напишешь диссертацию за неделю, насладишься отношениями за двадцать один день, но на самом деле, ca ne marche pas. К сожалению.
Сегодня я смотрю в прошлое без иллюзий, с благодарностью за то, что было. Я понимала – в моей жизни было два Караваджо – один прекраснее другого.