След на земле Кн. 1, ч. 3, гл. 46 Проба пера навыл

Глава 46.  Проба пера навылет.

1
    С утра шёл мелкий и нудный дождь. Весна в Сталинграде выдалась ранняя и дождливая. Вымокшие до нитки каменщики собрались в курилке.
    - Надо же, какая невезуха, - возмущался Лёха Пересветов, отжимая картуз. – Не дал нам этаж закончить. Дождался бы ночи и лил, сколько хотел. А теперь, если затянется на долго, выбьет нас из графика. Успеем ли закончить кирпичную кладку к Пасхе?
    - А ты напишу жалобу на погоду, - предложил Петька. – Так, мол, и так. Мы взяли на себя повышенные социалистические обязательства закончить кирпичную  кладку здания к 1 апреля 1939 года, а Всевышний, не даёт нам этого сделать, заливает дождями. Прошу принять к нему меры воздействия.
    - А кому писать-то? – спросил Лёха.
    - Известно кому. Секретарю парткома треста, товарищу Порядкову, или начальнику районного НКВД, товарищу Губаревичу. Только они могут принять меры к нарушителям. Можно сразу в ЦК ВКП/б/ написать.  Но там, конечно, таким мелким фактом вряд ли сами будут заниматься. Всё равно перешлют твою жалобу в районное отделение НКВД, - всё ещё продолжал шутить Петька Рыжий. – Но эту жалобу, обязательно, похерят. А вот если ты напишешь, что Всевышний разводит крамолу против Советской власти… тут уж и Всевышнему досталось бы и всем его апостолам, да и нам бы перепало, что мы его чем-то  прогневили.
    - Не надо писать никаких жалоб, потому что сами жалобщики виноватыми и выходят, - сказал, казавшийся задремавшим Кузьма Каргин. – Дождь весенний, тёплый. И мы не сахарные, не растаем. К тому же всё равно намокшие. Может, поднимемся на леса и продолжим работу?
    Егор с удивлением посмотрел на Кузьку. Он выразил именно его, бригадирское мнение. С того памятного дня, когда Егор отстранил, а затем уволил его с работы, с мужиком что-то случилось. Его словно подменили. Потом всю неделю члены бригады уговаривали Егора взять Каргина обратно, ручаясь за его дисциплину. Никишин уступил, предупредив, что не потерпит больше пьянства в рабочее время или появления на объекте со вчерашними признаками пьянства никого, и будет увольнять с работы по статье. С тех пор он, действительно, ни разу не видел Кузьму с этими самыми признаками. И работать он стал на порядок лучше. А в январе Егор выдвинул его на аттестацию для повышения Кузьмы на пятый разряд каменщика, который он успешно получил. Кстати, и обмыли его разряд всей бригадой, но на следующий день Кузьма пришёл трезвым, и лечиться к ларьку не отпрашивался. Правда, всегда держался в тени, был неразговорчив, и от этого Егору казалось, что тот затаил на него обиду.
    Дождь продолжал лить, а Егор не хотел, как обычно, давать команду: «Подъем, кончай перекур!» Он просто развернулся и пошёл на леса сам и почему-то был уверен, что и остальные потянутся за ним. Так и произошло. Через пару минут мужики продолжили работу под дождиком. Но Всевышний, видимо отметил про себя, что мужикам за такой героизм следует пойти на уступки, и стал улучшать скверную погоду. Буквально на глазах небо стало проясняться. Тучи поползли к западу и дождик постепенно прекратился. Егор подошёл к Макару и велел готовить раствор с густым замесом. Работа вошла в привычный ритм.
    Ближе к обеду на стройплощадке снова появился корреспондент областной газеты Юрий Каштанов.
    - Ну, бригадир, доволен моей статьёй в газете о вашей передовой бригаде? – улыбаясь, спросил он у Егора, ожидая благодарности.
    - Если честно, то не очень.
    - Почему? – удивился, не ожидавший такого ответа, корреспондент. 
    - Слишком уж идеальными мы у вас получились. Сознательными, аж до тошноты. Прямо, люди будущего… как из коммунизма. А мы ведь, совсем не такие.
    - А какие же?
    - Материалисты мы, - Егор серьёзно посмотрел Каштанову в глаза, улавливает ли корреспондент его мысль. – Главным двигателем в выполнении и перевыполнении планов у нас в бригаде остаётся материальное вознаграждение за труд, то бишь, зарплата. А не коммунистическое сознание, как это подали вы. Читаешь, и создается впечатление, будто каждый из нас работает не за зарплату, а за идею. Не так это. Над нами другие строители даже стали посмеиваться.
    - Ты слышал что-нибудь о социалистическом реализме? – спросил Каштанов. – Вижу, что не слышал. На примере вашей бригады, Егор, я показал не какая она на самом деле, а какая она должна быть в нашем Советском обществе. Что на первом месте должно быть коммунистическое сознание, а не другие стимулы в виде зарплаты. И результатом такого сознания становится победа в социалистическом соревновании, перевыполнение планов и взятых обязательств. Вот вы и есть победители. Это факт. Другие бригады тоже работают за зарплату, но они отстают от вас, потому что недостаточно идейно настроены. Короче, я написал это в воспитательных целях. И если другие бригады найдут в моей статье это зерно и будут подражать вам, стремиться к вашим достижениям, то это станет определённым прогрессом на стройках по всему городу и даже по стране.
    - Это я понял. Но, всё равно не хотел бы, чтобы нашу бригаду идеализировали.
    - Зря ты так. Сила примера очень велика. Ведь, если взять Стахановское движение, то оно тоже начиналось с газетных статей. И сколько потом по всей стране появилось у Стаханова последователей?  Не сосчитать. И польза государству от этого, огромная, - корреспондент убежденно доказывал свою правоту. – А что касается денег, на которые ты делаешь упор, то их ведь всё равно скоро не будет. Ещё пять, от силы, десять лет и страна шагнёт в следующую стадию социализма, то есть в коммунизм. А при коммунизме все будут работать по способности, а получать по потребности. Надо тебе, скажем, парадный костюм, чтобы в театр сходить, получаешь его на базе. Надо хромовые сапоги или туфли с рантом – пожалуйста.
    - Спорить с вами не собираюсь. Но пока мы живём в первой стадии социализма, где главенствуют деньги, мы будем работать за зарплату.  Ибо и парадный костюм, и сапоги с туфлями, и прочие блага мы можем приобрести не на базе, а в магазинах, и только за деньги. Чем больше денег, тем больше этих самых благ получаешь, то есть, покупаешь, - выразил свою точку зрения Егор. – Но надеюсь, к нам на стройплощадку вы пришли не за тем, чтобы сообщить о появлении статьи в газете? Мы все уже её прочитали.
    - Верно. Не за тем, - согласился Каштанов. – Наш редактор хочет, чтобы ты сам выступил в нашей газете и рассказал о своём методе работы. Как ты вывел свою бригаду в передовую по тресту? И твой личный взгляд на то, что он дал вашей стройке в целом?
    - О своём методе работы я, конечно же, напишу, - без энтузиазма ответил Егор. – Но это не один метод, а целый комплекс методов. Бригаде он дал повышение выработки на одного работника, примерно на 35 - 40 процентов. А вот, что он дал тресту сказать не могу. Узнайте в тресте у экономистов, если они ведут такой учёт.
    - Когда можно будет придти за статьёй? Двух дней тебе хватит? – поинтересовался корреспондент.
    - Я не журналист и никогда не писал статей в газеты. Я всё-таки работаю здесь, на стройплощадке. Свободное время у меня только после работы и я не знаю, сколько это займёт моего времени.
    - Хорошо. Я даю тебе неделю. Надеюсь, что хватит. Через неделю зайду, - и пожав Никишину руку, Юрий Каштанов ушёл с объекта.

2
    Статью в газету Егор написал быстро, за один присест. Чего выдумывать? Как всё было, так и написал. И о внедрении механизации на объекте, и о работе звеньями, и про контейнера для перевозки, погрузки и выгрузки кирпича, без затрат времени и сил. Но отсылать статью в газету сразу не стал. Обещал же человек придти за ней через неделю, вот и пусть придёт. Чего торопить события, если время терпит. На следующий день Егор перечитал статью, и кое-что в ней переделал. Несколько предложений заменил, что-то переставил местами. Стало вроде получше. Сколько раз потом он перечитывал своё творение, столько раз в ней что-то поправлял и переделывал. Теперь понял, почему на написание этой статьи ему дали целую неделю. Первоначальный вариант статьи и последний, доработанный, значительно разнились между собой. В последнем варианте и мысли ярче выражены, и язык стал ближе к литературному, а не штампованный. Пришёл к выводу, что не такой уж лёгкий труд у журналиста.
    Корреспондент, как и обещал, пришёл за статьёй через неделю. Бегло пробежал глазами по исписанным листкам и улыбнулся.
    - Ну, вот, а ты боялся, - одобрительно сказал он. – Отличная статья получилась. У тебя, можно сказать, журналистский талант открылся. Вот так, раза три-четыре напишешь для газеты несколько статей, и можешь считать себя готовым журналистом. Обязательно какой-нибудь  редактор обратит на тебя внимание и может даже пригласить работать журналистом на постоянной основе. Я ведь тоже, когда-то начинал свой путь на стройке, маляром. Тоже несколько раз выступал со статьями в газете. Теперь вот пятый год пошёл, как я работаю корреспондентом в строительном отделе нашей областной газеты.
    Через четыре дня статья Егора появилась в газете, без какой либо журналистской правки. А потом началось… Корреспонденты других газет зачастили на стройку. Каждый из них хотел заполучить статью бригадира каменщиков о новых методах работы. И, что было интересно, каждый находил в словах и в действиях бригадира Никишина, что-то новое, о чем не было написано  или сказано ранее. Егора удивляло ещё и то, что на их вопросы об учителе и наставнике он всегда смело называл Кузьму Устиновича Кузьмина, но в газетах о нём, так ни строчки не появилось. Наверное, потому что его всё-таки признали «врагом народа», хотя никаких вражеских действий против своего народа он не замышлял, да и замышлять не мог. Оклеветанный в безумном деянии, он пропал в лагерях огромной страны, где стал бесправным рабом крупного коммунистического строительства.
     Слава лучшего строителя в городе принесла Егору и немалые деньги. За газетные статьи, опубликованные за его именем, он получил солидные гонорары. Кроме того, за свои изобретения и рационализаторские предложения, он получил немалые деньги от треста в виде премий. 
     Егор даже стал входить во вкус газетной работы. По утрам он передавал одну или две информации в радиокомитет. Потом переработав эти же информации в заметки, посылал их в многотиражную газету треста. А потом их немного изменив,  за своей же  подписью отправлял в областные и центральные газеты, которые тоже не забывали ему платить. «А почему бы не подзаработать, если деньги, можно сказать, сами текут в карман?» - рассуждал Егор, оправдывая свои действия. Срок его контракта с трестом истек, и его могли в любое время уволить, если не получится продлить на новый срок. Тогда у него будет достаточно денег, чтобы посвятить себя только учёбе, как он планировал раньше.
     Из редакции многотиражной газеты «Строитель» на его имя пришла бандероль, в которой оказался план работы редакции на квартал и просьба, написать о том, как живут молодые строители в общежитиях треста, какие у них возникают бытовые проблемы и как они решаются. 
    Сначала Егор эту просьбу принял в штыки. «Почему именно я должен писать на эту тему? Будто вообще больше некому писать об этом, кроме него. Но потом у него появилась одна мысль, и он принялся за написание статьи. И написал. И тоже получил за статью гонорар и личную благодарность редактора.
     Несмотря на всю занятость, учёбу в вечерней школе рабочей молодёжи Егор не прекращал. Вернувшись с работы и переодевшись, он всегда брал учебники и торопился на занятия. Такой ритм его выматывал, но не мог заставить отказаться от поставленной цели закончить школу и получить аттестат о среднем образовании. И всё же он заметно осунулся и стал раздражительным.
    - Нелады в школе? – как-то спросил его Афоня, после вспышки гнева по пустяшному делу.
    - С чего ты взял?
    - Ходишь весь возбужденный, на нервах, вспыхиваешь по пустякам, а то вдруг, как в воду опущенный. Что с тобой?
    - В школе всё в порядке. А задумчивый я от того, что в голове всё газетные заметки крутятся, да и нервничаю, если сбиваюсь с мысли и теряю суть содержания.
    - Ох, Егор! Я тебе уже говорил, но ещё раз скажу. Брось ты к чёртовой матери эту писанину. Не доведёт она тебя до добра. Всё равно всех денег не заработаешь, а здоровье своё, вон, как гробишь, - озабоченно и наставительно говорил Афанасий. – Для нас с тобой сейчас главное, это закончить успешно учебный год в школе.
     - Я не спорю и не возражаю против этого.  Конечно, на первом месте должна быть учёба. Но на работе мы за каждую копейку вкалываем не щадя сил и здоровья. А тут, при небольшом напряжении мозга, деньги сами в карман текут. Написал статейку, получил полсотни. Дал информацию в радиокомитет, вот тебе ещё червонец. Чего же от этого отказываться?
    - Но ведь понимаешь, что добром для тебя это не кончится? Был бы ты штатным сотрудником газеты, это другое дело. У тебя было бы время заниматься этим. Но ты-то бригадир на стройке. А начальству, между тем, не очень нравится, когда его разбирают и, хоть косвенно, но задевают. Ты же понимаешь, что срок вербовки закончился, и они в любой момент могут тебя уволить. Вот уволят тебя, как ты школу закончишь? Потерпи, хотя бы до конца учебного года. А лучше, до окончания десятилетки. 
    - Ты прав, друг. Сегодня допишу статью, которую меня попросили написать, завтра её отправлю и ставлю на этом жирную точку.

3
    К огорчению Егора и многих других строителей прораб, Федор Федорович Кочин, уволился из треста. Точной причины увольнения никто не знал, но по слухам, которые поползли по стройке, выходило, будто жить и работать в Сталинграде ему не позволяло здоровье. Может и правда. Он довольно часто болел. Но когда вместо него на новый строящийся объект прорабом пришёл, бывший начальник стройучастка Филимонов, многим всё стало ясно. Между ними произошёл серьёзный конфликт, после которого Филимонова понизили в должности, а лучшим выходом для Кочина, было уволиться с должности и из треста. Егор и другие члены бригады приуныли. Этого злопыхателя Филимонова никто не любил. Ему не могли простить Куку, которого по его милости арестовали и отправили в неизвестность.
    Стычка у Егора с Филимоновым произошла в тот же день, как только тот пришёл на объект, в новой своей должности. А причиной этого появления и стала последняя статья Егора в многотиражной газете, критикующая руководителя стройуправления. Её, критики, собственно, и не было. В статье звучал призыв к начальнику, лучше следить за делами подчинённых, что бы те в свою очередь своевременно реагировали на нужды рабочих, проживающих в общежитиях. Но и этого, видимо, хватило для того, чтобы появившийся на объекте Филимонов немедленно вызвал к себе Никишина.
    - Давай, писатель, договоримся с тобой раз и навсегда. Или ты у меня будешь заниматься бригадой, и сопеть в две дырочки с закрытым ртом, или проваливай со стройки к чёртовой матери.
    - Я, что-то неправильно отразил в статье? Все факты, как есть, только вы о них не знаете, и знать не хотите.
    - Всё правильно ты отразил, не подкопаешься. Но не всякую правду можно вот так  вывешивать, как панталоны для сушки на улице. Слышал, наверно, что нельзя выносить сор из избы. Вот и мотай на ус. Ты меня понял?
    - Не совсем, - Егору совсем не понравился повелительный тон нового прораба.
    - Разжёвывать не буду. Говорю один раз. Можешь идти.
Настроение у Егора после разговора с прорабом испортилось до крайности. Словно в душу плюнул ему этот негодяй. Конечно, если бы не было у Филимонова мохнатой руки в горкоме партии, можно было бы с ним поспорить да пободаться и, в конце концов, даже пожаловаться на него секретарю парткома или самому управляющему треста. «Коли у него имеется такая опора, то борьба с ним чревата большими проблемами. То, что его сегодня понизили на ступеньку, ровным счётом ничего не значит. Сегодня понизили, завтра могут повысить сразу на две, а может и на три ступеньки. Ведь эта рука позволила ему посадить за решётку сразу двух порядочных людей: прораба Петра Александровича Чельцова и их  бригадира Куку, теперь вот еще выжить со стройки другого честного человека, Федора Федоровича Кочина. А уж мне, зелёному комсомольцу, в драке с этим шакалом, тем более победителем не выйти. И в лагеря ехать, не охота. Так, что же делать? Сидеть, как слепому кроту в норке и не высовываться? Ну, уж нет. Не в моём характере сопеть в две дырочки по команде какого-то мерзавца».
    Вторая стычка между ними произошла, после выхода в областной газете статьи об уравниловке. В феврале и в марте многие строительные бригады простаивали из-за плохого обеспечения их стройматериалами. Чтобы скрыть эту свою бесхозяйственность начальник строительного участка Филимонов и его вышестоящий руководитель пошли на преступление.  Они урезали заработок с работавших бригад и начислили его вынуждено простоявшим. Егор эту статью не писал, но кое-какую информацию корреспонденту сообщил. Тот же, обобщая факты и из других источников и, исказив часть из них для большей убедительности,  сослался лишь на Никишина, как на самого авторитетного. При этом выставлял его, не как участника коллектива пострадавшего от произвола, а как бы человеком со стороны, наблюдавшего события и доносившего на них в газету.
    - Ну, что Никишин, вижу, ты меня не понял, - угрожающе грубо сказал Филимонов. – Я тебя предупреждал. Но тебе, видимо, этого мало. Тебя нужно учить. Могу тебе только скидку сделать за твои прошлые заслуги перед трестом и отпустить по собственному желанию, без крови. Вот тебе бумага, вот тебе карандаш. Пиши заявление на увольнение.
    Егор вопросительно уставился на Филимонова, ещё не веря, что тот говорит на полном серьёзе.
    - Не напишешь,… выгоню по статье, как человека порочащего руководящие Советские кадры. С такими болтливыми, как ты у меня разговор короткий, - Филимонов решил добить растерявшегося парня угрозами. – Один выступал, кудахтал, теперь другой по его пути пошёл. Ты, как ученик врага народа Куки во всём решил по его стопам идти? Или вы с ним переписываетесь, и он подсказывает тебе, что делать? Как ему там живётся? Всё ещё живой? То-то, я смотрю, что Никишин, совсем ещё зелёный пацан, а уже злой на Советских руководителей. Ничего, я легко тебе устрою встречу с ним на Соловках.
    - Вы меня на пушку то, не берите. Я не из пужливых. Как бы самому в лагерях не оказаться, - вскипел Егор.
    - Ну, так давай посмотрим, из которых ты, кулацкий отпрыск. Или ты дворянских  кровей? Да мне и наплевать на твою родословную. Уже за одну связь с Кукой кровью умоешься. А доказать эту связь будет не сложно. Ты сам на каждом углу кричишь, что Кука твой учитель. На лицо и твои последние статейки в газетах с унижениями и клеветой на коммунистов треста. И потом…, - Филимонов оглянулся по сторонам и, понизив голос, ухмыльнулся в лицо Егору, - если хочешь правду… надоел ты здесь, на стройке всем. Всё лезешь куда-то, везде нос суёшь, всё норовишь, что-то изменить без советов старших. Я ведь, выполняю распоряжение управляющего треста, отпустить тебя по собственному желанию, если не будешь возникать. Но, если возникнешь….
    - Ну, и хрен с вами. Была бы шея, а хомут всегда найдётся. Давайте вашу бумагу, - кровь ударила в лицо Егору. «Вон, оказывается, как?»
Филимонов подвинул ему чистый лист бумаги и карандаш. 
    - Бригаду передашь Петьке «Рыжему» Крыжовникову. Я его уже поставил в известность.
    - Петьке? – удивился Егор, - да он же…
    - А тебя пусть это не волнует. Даю тебе на всё, про всё, час. И чтобы духу твоего здесь больше не было.
    Каменщики и подсобники бригады почти не удивились увольнению Никишина со стройки. Хотя жалели его, но понимали, что с приходом Филимонова могло быть и хуже.  Как, например, с Кукой. А что поделаешь? Такое время, такие порядки.
    Петька, принимая бригаду, оправдывался перед Егором, что выполняет указание на   бригадирство, но только на три дня.

4
    Егор шёл по улице и не видел вокруг себя ничего и никого. Мысленно он был всё ещё на стройплощадке и воевал с противным Филимоновым. Работу себе он, конечно, найдёт. Его в любом тресте, на любой стройке, на любую должность возьмут. Но обидно! Ведь за что уволили? Выходит, надоел всем, как горькая редька. Надо же, до чего можно доработаться.
    Он не заметил, как оказался возле барака общежития. Посмотрел на скользящий к закату диск солнца, потом на часы. Времени до занятий в школе ещё хватало. Решил сходить на объект к Афоне и поделиться с ним своими неприятными новостями. Но на объекте никого не оказалось. Оказывается, бригаду перед самым обедом сняли и перевели на новое место, строить коровник в соседнем колхозе.
    Пришлось вернуться в общежитие, чтобы взять учебники и пойти на занятия. На его кровати лежала записка, в которой Афанасий просил его сообщить директору школы о том, что по заданию обкома партии выехал с бригадой на целых две недели строить в селе Кузьмичи колхозный коровник. 
В комнату вошла комендантша.
    - Хорошо, что я тебя застала. Уф, - облегчённо выдохнула она. – Мне приказано немедленно выселить тебя из общежития и заселить на твоё место другого парня.
     Немедленное выселение из общежития подействовало на Егора гораздо сильнее, чем увольнение со стройки. «Вот же сволочи, что вытворяют. Похоже, решили создать мне самые сложные условия, чтобы я подальше бежал от этого треста. Неужели, я им так сильно насолил? – рассуждал он. – Белая полоса жизни резко поменяла свой цвет на чёрную. Всё, что было до этого, лишь тусклые цветочки. А вот теперь… пришло время собирать горькие ягодки. Хорошо ещё, что не прислали за мной «черного воронка», как грозился Филимонов. Хотя, чего плохого я сделал, чтобы меня объявили врагом народа?» Он стал убеждать себя, что никаких преступлений не совершал, против Советской власти ничего плохого не говорил. «Даже то, что писал в газетах критикой назвать сложно. Хотя ведь сами, на всех собраниях и активах, призывают к критике на нерадивых и нечистых на руку. Так что я, можно сказать,  действовал в свете указаний партии и правительства о критике и самокритике, как движущей силе нашего общества».
     Егор выдвинул из-под кровати свой новый чемодан. За время работы на стройке, особенно, когда стал зарабатывать большие деньги, он накупил себе много дорогих и красивых вещей. Он переоделся во всё самое лучшее. «Не оставлять же здесь, а куда я сейчас с чемоданом пойду? Мне же нужно в школу, чтобы предупредить директора о своей ситуации и об Афониной командировке, – подумал он и передвинул чемодан, куда сунул свою рабочую одежду, под кровать друга. Взяв портфель с книгами он вышел из здания общежития на улицу. Но пройдя несколько метров, спохватился и вернулся в комнату, чтобы написать Афанасию записку. «Мало ли что, может, сегодня я уже сюда не вернусь? Да и, кто знает, что со мной может случиться за те две недели,  пока Кобликов строит в Кузьмичах коровник». Он написал короткую записку и сунул её под подушку Афониной кровати. Теперь он вышел из общежития полный решимости направиться в школу. Но выйдя на улицу, обомлел. Поодаль от входной двери в барак стояла машина, нагоняющая страх на обывателей, «черный воронок». По спине Егора пробежал холодок.
    - Не за мной ли? – прошептал, спрашивая  себя вслух.
    Милиционеров, приехавших в этой машине, он не увидел, кроме шофера в форме, который следил за входом в общежитие. Тот сидел спокойно, не предпринимая попыток задержать Егора. «Если бы им был нужен я, они бы схватили меня, пока я ещё был в комнате или здесь на выходе. Значит, им нужен кто-то другой, - немного успокоил он сам себя. – Но, кто им нужен, интересно знать?» Егор медленно стал удаляться от общежития, гадая, за кем приехал этот символ беды. Он знал всех в своём бараке и не представлял, кто мог заинтересовать органы, как бандит или «враг народа». А вдруг, всё-таки приехали за ним? Он прибавил шаг и свернул в первую же улочку, по которой мог добраться в школу.
    В школе он направился в кабинет директора, но тот оказался закрытым. Странно. Он направился на поиски завуча и нашёл его в заторможенном задумчивом состоянии. Тот слушал Егора, совершенно рассеянно, не понимая, что ему говорят, устремив взгляд куда-то мимо собеседника и кивая каждому слову.
    - У вас что-то случилось? – сочувственно спросил Никишин.
    - У нас сегодня, под утро, арестовали директора школы и двух преподавателей. Меня по их делу вызывали на допрос. Это ужасно и… абсолютно не справедливо. Только-только отпустили…
    - И что им ставят в вину?
    - Представляете, директора обвинили в том, что он прятал у себя оружие, ещё с гражданской войны. Целых три станковых пулемёта и несколько винтовок с пистолетами. Бригада милиционеров несколько часов искала в его двухкомнатной коммунальной квартире это оружие, поотрывали полы, перевернули всё вверх дном. Чушь какая-то. А Перегудову и Савушкину вменили в вину дискредитацию Советской власти. Но в чём эта дискредитация заключается, так и не сказали. Наверное, кому-то не понравился их метод преподавания…. Не знаю…. Теперь жду своей очереди. Господи, когда это закончится? Когда перестанем бояться и просто жить? – сказав последние слова, Савелий Игнатович повернулся и пошёл в учительскую.
    После прозвеневшего звонка Егор тоже пошёл в свой класс. Из головы не выходил рассказ обречённого на страх завуча школы и весь его подавленный облик. Даже когда начался урок и преподаватель стал объяснять материал по новой теме, Никишин не мог сосредоточиться. Мысли уводили его в родную деревню, где, хотя и бесчинствовали свои паршивые руководители в лице Акимочкина, Васяева, Тимонечки, но не до такой степени, как Филимонов, который свои интересы ставил так высоко, что всякий, кто мешал ему, мог стать объектом клеветы во враждебной деятельности против Советской власти.  Здесь, в городе метод клеветы действовал значительно чаще. Егор подумал, что ему будет лучше взять справку в школе, что он закончил три четверти десятого класса и может закончить образование уже в своей Макаровской школе. Лучше всего, так и сделаю. Теперь с моими деньгами, я буду независим от родительской опеки. Сниму комнату в Макарове, закончу школу, получу аттестат, а там видно будет, куда идти учиться дальше. В лётное училище не примут, пойду в общевойсковое. Туда не возьмут, пойду в строительный институт или…. Егор не смел признаться себе, что хочет поступать в институт журналистики.