След на земле Кн. 1, ч. 3, гл. 49 С чистого листа

Глава 49.  С чистого листа

1
    - Тебе известно, что означает слово корреспондент? – спросил Егора редактор многотиражной газеты «Строитель» Лазарь Исаакович Шмулевич.
    - Как вам сказать…. В общих чертах, да, известно. Корреспондент, слово не наше, пришло, кажется, из Франции. Происходит от слова освещать, осведомлять. Так французы называли людей, которые через периодическую печать: газеты, журналы и бюллетени, отвечали читателям на интересующие их вопросы, осведомляли о новостях в конкретной местности или стране, или в мире, - немного скованно, как будто присутствуя на экзамене, отвечал Егор на поставленный вопрос.
    - В общем, верно. Видно, что ты готовился к нашей встрече. В переводе на русский язык, это сотрудник газеты или журнала, печатающий в них сообщения. Сообщения эти делятся на информации, зарисовки, очерки, фельетоны и обыкновенные статьи, как их принято называть, корреспонденции. А те в свою очередь по своему содержанию и направленности делятся на положительные и критические. Наш советский корреспондент, то есть ты, должен быть предельно правдивым, объективным в отборе и подаче фактов. По-партийному должен давать оценку тому, о чём пишешь. Кроме того, должен знать, что допущенная в публикации ошибка или простая неточность, могут повлечь за собой споры, критику  и опровержения, а, значит, недоверие читателей к нашей газете. Хорошее быстро забывается, а ошибки и неточности муссируются потом месяцами.
    - Понятно. На себе уже испытал.
    - И ещё…, - продолжал редактор, - прежде, чем садиться писать, неважно что: информацию ли, статью ли, очерк или фельетон, ты должен спросить себя: «чего я хочу добиться этой писании-ной?» Написанное должно обязательно достигнуть цели. И ещё…. Если ты решил кого-то похвалить, то эта похвала не должна быть приторной, не должна быть такой, чтобы твой герой её стеснялся. Если же решил кого-то критиковать, то и в этом случае должна быть норма. Ни в коем случае нельзя от деловой критики переходить на зубоскальство, линчевание. Иначе, такая критика пользы не принесёт, а только обозлит критикуемого. Другими словами,  критика не должна быть обидной. Чтобы человек попавший под огонь критики, не стал хуже от того что его критиковали, а мог понять свои недостатки и исправить их и продолжал приносить пользу обществу. Усёк?
    - Усёк, Лазарь Исаакович, - ответил Егор. – Каждое выступление в газете должно попасть в цель, как снаряд, выпущенный из орудия.
- Истинно так. Сегодня даю тебе день на ознакомление с подшивкой нашей газеты, чтобы получил представление, о чем мы писали, какие поднимали темы. Ну, и заодно, ознакомься с планом работы редакции на квартал. Если по ходу знакомства с газетой возникнут какие-либо вопросы, не стесняйся, заходи ко мне и задавай. Я всё объясню.
    В редакции давно закончился рабочий день. Огни погасли, кабинеты опустели, кроме одного, в котором работал новый сотрудник Егор Никишин. Он внимательно просматривал подшивку, изучал некоторые заинтересовавшие его корреспонденции, выписывал к себе в блокнот особо интересные места, и не только потому, что они ему понравились, но и такие, которые его, как специалиста-строителя, раздражали своей безграмотностью. Выписывал для того, чтобы завтра обратить на них внимание редактора. Не понравилось Егору и то, что газета освещала только производственную сторону жизни строителей и не затрагивала культурные и бытовые темы. В подшивке за прошлый год и первый квартал текущего года, он не нашёл ни одного материала, где бы говорилось о том, как живут строители, чем занимаются в свободное время, о чём мечтают, к чему стремятся. Мысленно представил себе, какой бы очерк написал он о своём друге Афоне Кобликове, бригадире комсомольско-молодёжной бригады, и какую бы реакцию он имел среди рабочих, читающих его на стройплощадках и в общежитиях барачного посёлка. Для Егора Афанасий был образцом строителя. И было бы очень хорошо, если бы другие ему подражали и старались быть на него похожими.
    Не понравились Егору и некоторые критические статьи. Не в форме изложения материала или литературной подаче, а в достижении целей, о которых сегодня говорил ему редактор. Ну, какой прок тратить сто восемьдесят строчек газетной площади на очерк об экспедиторе, который несвоевременно доставил стройматериалы на площадку. И в нем ли дело, если начальник автоколонны выделил транспорт этому человеку с опозданием на три часа? Справедливее было бы назвать конкретных виновников этого разгильдяйства: начальника  строительного участка, который не подал вовремя заявку на стройматериалы и начальника автоколонны, с опозданием выделивший автомашины для их перевозки. А так, получается, нашли стрелочника, на которого взвалили груз всей ответственности. Если бы автор указал истинных виновников простоя строительной бригады, то, возможно, они задумались бы над недостатками в своей работе. Или вот ещё заметка о плохой работе уборщицы. Кому это интересно читать? Каменщикам?  Нет. Штукатурам? Конечно,  нет. Нерадивая тётя Клава, плохо моющая полы в конторе, не может быть предметом общего обсуждения. Если это интересно читать конторским, то для этого есть стенгазета. Так или иначе,  уборщица на ход строительства не влияет, если бы даже она была самой усердной и чистоплотной.

2
    Планёрка в редакции началась ровно в девять часов. Егор приготовился на ней выступить. Открыл свой блокнот и ещё раз пробежался лазами по отмеченным тезисам. Но Лазарь Исаакович начал её несколько необычно.
    - Я должен сообщить вам, коллеги, принеприятнейшее известие, - заявил он по театральному.
    - К нам едет ревизор, - в тон ему, громким шёпотом, продолжил известную фразу Федя Штоколов.
    Собравшиеся сотрудники захихикали, хотя шутка была предсказуемо банальной. Редактор движением руки погасил смешки, призвав всех к вниманию.
    - Я вчера был на совещании у секретаря Горкома партии по агитации и пропаганде, товарища Глебова. Там нашу газету «разделали под орех». Назвали её пустой, беззубой и  неинтересной. И я был вынужден согласиться с прозвучавшей в наш адрес критикой. Сам сегодня с утра полистал нашу подшивку за квартал и убедился, что, действительно, всё изложено пресно, без остроты, без нерва. Не нашёл ни одного заметного материала, ни одной проблемной статьи. Кого же мы критиковали в прошлом году и в этом квартале? Два раза экспедиторов, один раз сторожа, пустившего стройматериалы «налево» и ещё уборщицу. Разве они влияют на ход и темпы строительства? Разве они задают тон? Или от них зависит выполнение плана строительства объектов. Мелко плаваем, товарищи. Не ныряем в глубину, не поднимаем проблем. Мы боимся посягнуть на авторитетные фигуры треста, по-настоящему влияющих на рабочие процессы, - Лазарь Исаакович сделал паузу и обвёл взглядом присутствующих. – И зря боимся, товарищи. Партия учит нас: критика и самокритика есть движущая сила нашего социалистического общества. А мы, рыцари пера, этим действенным оружием пренебрегаем. Итак, наша задача на сегодняшний момент. Вскрывать болячки производства, чтобы они вовремя излечивались, и нацеливать рабочие кадры всех уровней на более высокие производственные показатели, чем имеют сейчас. Со страниц нашей газеты исчезли фельетоны, острые очерки и зарисовки, статьи серьёзного критического содержания. В чём дело? Мы разучились их писать? Или вообще никогда не умели?
    Редактор распалялся всё больше и больше. Егор испытывал чувство радости от слов Шмулевича, потому что он говорил то, о чём думал и хотел сказать сам. Выходит, их мысли с редактором созвучны. Значит, теперь общими усилиями они сделают газету злее, интереснее, не дадут лоботрясам и прохиндеям покоя.
    - Авторитетно заявляю, - подводя итог своему выступлению, заявил редактор. – С сегодняшнего дня, за зарисовки и очерки критического содержания, за фельетоны буду платить в два раза больше. Дерзайте, чёрт вас возьми! Неужели вам самим не надоело совать в печать никому не нужное чтиво?
    Егор тоже обвёл взглядом коллег, рассчитывая на бурную реакцию с их стороны. Он надеялся, что и они разделяют его и редактора мнение. Но бурной реакции на слова шефа не последовало. Пишущая братия буднично помалкивала, не пытаясь даже что-то добавить или возразить.
    - Лицемерит, Лазарь, - шепнул на ухо Егору Штоколов. – Только я один в прошлом году положил ему на стол три фельетона. И ни один из них не был напечатан. Тоже самое давали и другие, кто сколько. Всё в стол. А теперь нас же упрекает. Правда, он никогда, в открытую, не отказывал. Всегда обосновывал свои действия, какими либо причинами: то нехваткой газетной площади, то неактуальностью материала. Но мы-то знали и видели, что это не так. Просто, шеф не хотел осложнять свои отношения с руководством треста. И так будет снова. Вот увидишь.
    Егор решил на этой планёрке не выступать. То, что он хотел сказать от своего лица, уже прозвучало. Если бы он повторился, то это выглядело бы, как подхалимство перед начальством, а народ этого не любит и сложит о нем отрицательное мнение.
    Планерка закончилась, и сотрудники редакции разошлись по своим кабинетам и делам. А через три дня, к воскресному выпуску, на стол редактора легло два очерка, героями которых были рабочие основных строительных профессий, два фельетона с критикой авторитетных начальников треста и несколько басен, тоже с тонкими намёками критического характера.
    Лазарь Исаакович не ожидал такого обилия материалов. И поэтому не знал, как ему реагировать на труд подчинённых, радоваться или печалиться по этому случаю. Конечно, с одной стороны, он должен быть доволен, что его подчиненные откликнулись на призыв и выдали «на гора» то, что он от них требовал. А с другой стороны…. «Ну, напечатает он эти фельетоны, так ведь пропесочат их главных героев по полной, даже снять с работы могут, а дальше как? – мрачно думал Шмулевич. - Ведь остальные же руководители сразу хвосты подожмут, и руки не подадут. Мало ли? Ведь и их могут на Голгофу вытащить, в чём-то обличить и подвергнуть критике. А если кого-то из критикуемых осудят и посадят? Ведь у нас как?  Факты, изложенные в газете признать правильными, героев фельетона с работы снять и завести на них уголовные дела. И жизни у людей полетят к чёртовой матери. Вот и подумай, стоит ли печатать эти фельетоны и брать на себя ответственность за судьбы людей».
    Каждый раз перед Лазарем Исааковичем вставал этот вопрос, «быть или не быть», давать этим фельетонам полосу, или не давать?
     «Вот и новенький сотрудник, сразу лезет в «калашный ряд». Сразу жаждет кусать нерадивых», - думал редактор, снова перечитывая фельетон Никишина «Продавец птиц».  Хотя, признавался себе Лазарь, фельетон мальчишки ему нравился. Написано и читается легко, с юморком, на кровопускание не замахивается. Даже посмеялся над некоторыми фактами. Да и криминала особого в статье нет. По изложенным фактам, можно было бы ограничиться обсуждением, в крайнем случае, объявить главному герою выговор. «Но ведь не могут у нас некоторые чиновники без крови. Они сразу подоплёку ищут и далеко идущие выводы делают. Ну, привёз этот герой из районов вместо завербованных рабочих, гусей и кур. Ну, спекульнул ими. Что же за это сразу в тюрьму? А ведь у нас могут и в тюрьму».
    Шмулевич бросил фельетон в нижний ящик стола. Но поразмыслив ещё разок, вытащил его на стол снова. Приятный вкус был у этой статьи, если можно так выразиться. На углу написал резолюцию: «В набор».
    «Иногда нужно это делать, - сказал он сам себе. – Пожертвуем кадровым агентом ради благосклонности секретаря Горкома партии. Думаю, ему фельетон понравится. А, как же быть с баснями? Хотя герои басен звери, но каждый, кто начнёт читать их, узнает в медведе управляющего трастом, в волке секретаря парткома, а в лисе ушлого начальника снабжения. Слишком очевидные. Нет, басни я, пожалуй, отложу. Посмотрим, как партком отреагирует на «Продавца птиц»?

3
    Воскресный номер газеты «Строитель», последнее время не пользующейся интересом массового читателя, разошёлся мгновенно. Строители, жители рабочего посёлка, Нью-Москвы и Соловьиных Гнёзд, даже передавали газету из рук в руки, чтобы почитать забавный, с юмором, фельетон. Читали и дивились смелости автора фельетона, некоего Комара, замахнувшегося на кадровиков треста. Кадровики – особая каста. Их не тронь. Они в долгу не останутся.
Егор выбрал себе псевдоним «Комар» не случайно. Он не хотел выбранную им жертву, то бишь, героя критической статьи, убивать насмерть. Его цель была ужалить, обратить внимание ужаленного на свои недостатки, чтобы он почесался, а значит, и подумал, как впредь не допускать их.
    На следующий день, как и предполагал Лазарь Исаакович, фельетон «Продавец птиц» обсуждался на заседании парткома. Редактору газеты, как члену парткома треста пришлось трижды выступать в защиту главного героя, кадрового агента, начальника отдела кадров треста, отвечающего за своих сотрудников и всех кадровых работников в целом. Он убеждал, что не следует отдавать под суд оступившегося агента-вербовщика и, тем более, выносить строгий выговор начальнику отдела кадров треста. Достаточно было наказать спекулянта или, в крайнем случае, уволить его с работы. Не помогло.
    «Вот и публикуй после этого фельетоны, - говорил себе Шмулевич. – Но и без них, тоже нельзя. В газете должны иметь место разные жанры, а самыми привлекающими внимание, безусловно, являются критические. Тем более, что меня уже упрекали  и в пассивности, и в беззубости и даже в трусости. Так могут и с работы снять. А куда мне  потом деваться?»
    - Наконец-то, лёд тронулся, - улыбаясь, сказал Штоколов при встрече с Егором. – Поздравляю тебя. Ты пробил брешь в упорстве нашего Лазаря избегать критических статей в нашей газете. Кстати, совсем неплохо написано. У тебя хорошая перспектива стать фельетонистом.
    Однако, вопреки положительным отзывам о его фельетоне, Егор был недоволен собой. Он же писал фельетон не затем, чтобы человека привлекали к суду, а чтобы он мог исправиться и не повторять ошибок в дальнейшей работе.
    - Не понимаю, почему так строго обошлись с мужиком. Ведь факты совершенно не криминальные, - спросил он у Федора. 
    - Чего непонятного? Чтобы другим неповадно было, - ухмыльнувшись, сказал тот. – А, если серьёзно, то логика очевидна. Герой твой - коммунист. Он проводник для народа честности и порядочности. Пример, так сказать. Неужели за эту спекуляцию, он достоин оставаться в рядах членов партии? И потом, то, что этот факт вскрылся, не просто клеймо на него и начальника отдела кадров, это клеймо на всю партийную организацию треста. Ты думаешь, Саенко, твой агент-вербовщик, один этим промышлял? Наверняка, с ведома начальника отдела кадров, многие так подрабатывают и делятся при этом с ним же. А тот подмасливает ёще кого-то. Одним словом, его сняли с работы и привлекут к суду, не за то, что он этим занимался, а за то, что он попался, и об этом написали в газете. Те, кто принял такое решение, делают фокусы и похлеще, и почище. Понял?
    - Теперь понял.
    Егору стало не по себе от такой жизненной правды. «И что он может сделать? Как изменить сложившийся порядок? Неужели, никак? Редактор сказал, что мы рыцари пера и наше оружие острая критика, но в тоже время критическую статью опубликовал первый раз больше, чем за год. Поэтому у многих журналистов это оружие, похоже, затупилось или заржавело».
    Афоне фельетон тоже очень понравился, но после того, как Егор передал ему разговор с Федей Штоколовым, призадумался, а потом и вовсе насторожился.
    - А не получится ли у тебя в редакции, то же самое, что произошло на стройке? – озабочено спросил он. – Сейчас тебя хвалят, подбрасывают к небесам, пророчат славу, а потом, вдруг раз, и кому-то наверху не понравится, заденет его лично каким-то фактом, и что тебя ждёт? Головокружительное падение?
    - «Волков бояться, в лес не ходить?» Сам же говорил. А взлетов и падений я не боюсь. Тем жизнь и интересней, что в ней чередуются разные высоты. Смысл жизни в преодолении препятствий, от этого и радость победы слаще. Конечно, Саенко мне всё-таки жаль. Но думаю, суд не вынесет ему строгого наказания. Ну,  и начальник отдела кадров треста тоже пострадал, наверное, незаслуженно.
    - Не жалей. Неделя-другая пройдёт и страсти от фельетона улягутся, а то и вовсе умолкнут. Всё встанет на свои места и дела пойдут своим чередом. Саенко, твоего из партии не исключили, а значит, и в суд могут дело не передать. Переведут на другое место работы, и будет он потихоньку жизнь налаживать. У членов партии есть все-таки, какой-никакой иммунитет. Коммунисты отдают своих на растерзание редко. Поэтому-то и лезет в партию всякая шваль. Ибо знают, что с партийным билетом в кармане легче избежать ответственности за преступление.  Твой Саенко, возможно, из таких.
    - Тебя послушать, Афонь, так получается, что в партии одни жулики и аферисты, - вздохнул Егор.
    - Ну, я не сказал, что все. Но согласись, что абсолютное большинство коммунистов,  карьеристы. Вступили в партию за тем, чтобы получить руководящие должности и, как я уже сказал, избежать ответственности за различные преступления.
    - Не соглашусь. Наш Кука был коммунистом ради того, чтобы стать бригадиром каменщиков? Или мы с тобой будем вступать в партию, чтобы свои грешки будущие покрывать? Или только ради карьеры?
    - А ради чего? Ради уплаты членских взносов, что ли? Ты мечтаешь стать военным летчиком, но чтобы тебя потом назначили командиром эскадрильи, тебе необходимо будет вступить в партию. Беспартийных на высшие руководящие должности просто не назначают. Я тоже мечтаю стать мастером, прорабом, начальником стройуправления. Но кто меня поставит на эти должности без парт-билета в кармане? Никто. Эти должности раздают райком  и обком партии, и только своим.
    - Откуда ты знаешь?
    - В командировке на животноводческом комплексе с интересными людьми встречался. Послушал и просветился, - немного сбавил тон Афанасий.
    - Чудно. Выходит, что руководители разных организаций, отделов и управлений назначаются не по своим деловым качествам, а по партийным признакам?
    - Именно так.
    Егор долго не мог и не хотел с этим согласиться.
    Но Афанасий оказался прав. Редактор скоро узнал, что герой фельетона, бывший агент-вербовщик Саенко, был устроен на такую же должность в другой организации, без всякого привлечения к суду. Поэтому и сам Лазарь Исаакович, испытывавший угрызения совести за судьбу провинившегося кадровика, успокоился  и решил, что время от времени будет помещать в своей газете фельетоны и критические статьи.

4
    Скоро в редакцию пришла группа девушек треста и стала просить редактора дать возможность изложить свою жалобу автору фельетона, журналисту с псевдонимом Комар.  Шмулевич удовлетворил их просьбу, хотя материал обещал быть весьма взрывоопасным. Объектом жалобы был начальник жилищного управления треста, коммунист Александр Иванович Инякин. Он требовал от девушек, за предоставляемые профкомом, положенные по очереди квартиры, немалые суммы денег или персональной любви по три-четыре раза в месяц. 
    Егор внимательно выслушал девушек и пообещал вплотную заняться этим хитрым вымогателем, но поставил перед девушками условие, что каждая напишет эту жалобу от себя лично, с указанием конкретных фактов, то есть когда и в какой форме они платили ему за предоставленные квартиры. Девчата согласились и тут же написали требуемые бумаги. Егор потратил больше недели, проверяя представленные девушками факты. В итоге, в очередном воскресном номере появился новый фельетон от Комара «Дон Жуан из управления».
    Резонанс от этого «Дон Жуана…» оказался значительно сильнее, чем от первого фельетона «Продавец птиц».  Факты, изложенные в фельетоне, были слишком серьёзными и грозили начальнику жилищно-коммунального управления треста Инякину тюремным заключением. Тут же была создана представительная партийно-хозяйственная комиссия по перепроверке фактов.
    В отличие от героя предыдущего фельетона, Егору было совсем не жаль стяжателя чужих денег и вынужденной любви молоденьких девушек, путём шантажа и обмана. Тем более возмутил его тот факт, что коммунист Инякин, на прежней работе подозревался в мошенничестве, но избежал суда и был переведён на нынешнюю работу. Он был опытный проходимец. Видимо поэтому, он хорошо знал все законы и лазейки в них, чтоб  избежать ответственности за свои преступления. Он не сидел, сложа руки, в ожидании, когда его будут наказывать. После выхода газетной статьи он опрометью бросился к обиженным девушкам, просить у них прощения и чтобы они забрали свои заявления из редакции или, хотя бы, письменно отказались от фактов, изложенных в фельетоне. За это он обещал каждой выделить по изолированной однокомнатной квартире в новом престижном доме, без всяких дополни-тельных плат и условий. Предложение было заманчивым и некоторые жалобщицы заколебались. Но наученные горьким опытом общения с аферистом, который уже однажды нагло обманул их доверие, они потребовали от него расписку-обязательство с указанием конкретного срока, когда эти квартиры им будут выделены. А лучше, чтобы сразу выдал им ордера на заселение.
    Инякин эти условия принял, хотя и такой поступок с его стороны, тоже являлся должностным преступлением, но его главной целью было не угодить в тюрьму. А для этого нужно было убедить комиссию треста, что девчата наговорили на него лишнего, не поняв его шутки, а приняв её за действительный факт. В результате две девушки тут же отказались  от своих показаний корреспонденту, две ещё колебались, а одна категорично стояла на своём. 
    Мнение комиссии тоже разделилось. Одни посчитали, что факты преступления имели место и отражены в фельетоне правильно, а значит, следует привлекать вымогателя к партийной и уголовной ответственности. Но оказалось, что были и те, кто фактам не придавал серьёзного значения. Дескать, не было принуждения, не было шантажа, не было склонения к сожительству со стороны уважаемого начальника жилищно-коммунального управления, просто девушки не так поняли товарища Инякина. Поставить точку  в данном деле и принять окончательное решение по судьбе «юмориста» должен был партийный комитет на своём заседании.
    Но и там мнения разошлись. Было принято половинчатое решение: объявить коммунисту Инякину строгий выговор за грубое обращение с жильцами и очередниками подведомственных ему домов и общежитий. И указать редактору газеты «Строитель» на тщательную  проверку фактов публикуемых в газете.
Соответственно, и Лазарь Исаакович выразил свое неудовольствие корреспонденту Никишину, упрекнув в необоснованности фактов, хотя перед ним лежали письменные заявления жалобщиц. Да ещё те три девушки, которые не забрали своих заявлений, устно подтвердили Шмулевичу, что имели интимную связь по принуждению.
    Но как бы то ни было, а благодаря этим двум фельетонам от Комара тираж газеты вырос почти в два раза.
 
5
    Редактор не обманул. За публикации своих статей в газете он получил гонорар почти равный двум его прежним зарплатам. Настроение, подпорченное выкрутасами Лазаря Исааковича, снова улучшилось. Егор сразу же отдал долг Афоне и ещё прикупил себе модный костюм, летние туфли и часы.
Следом пришла ещё одна радость.  Лучшему бригадиру управления Афанасию Кобликову выделили двухкомнатную квартиру в двух шагах от школы. Друзья сразу же переехали на новое место жительства. Ведь близость школы была для ребят важнейшим фактором. Хотя им фактически предстояло только сдать выпускные экзамены. А потом подготовиться к поступлению в другие учебные заведения.
    Увлечённый журналистикой Егор решил не тратить время на поступление в лётное училище. Последнее медицинское обследование и периодические головные боли дали основание наблюдавшему его доктору усомниться в его абсолютном для военного лётчика здоровье. А раз так, то лучше сразу готовиться к поступлению в институт журналистики. Так как в Сталинграде такого не было, друзья решили ехать поступать в Свердловск, где и Афоня планировал учиться в строительном техникуме.
    Неожиданно к Афанасию приехала из Кирсанова мать. Пока они обнимались и целовались, Егор сбегал в продуктовый магазин, купил продукты, торт и знаменитое вино «Шато и КЭМ». Ужин прошёл на славу. Вкупе с теми вкусностями, что привезла матушка Афанасия, стол, можно сказать, был царским.
    Когда поздно вечером улеглись спать, под впечатлением встречи и знакомства  с  Анной Петровной, Егор вспомнил собственную мать. Её нелёгкую колхозную жизнь, несбывшиеся мечты в повседневных заботах о семье и детях. Он сегодня понял, что совсем не сердится на неё, ибо все её поступки были проникнуты желанием сделать его жизнь только лучше. Ему стало очень жалко её. «Может, оно и к лучшему, что я тогда не женился на Марине. Теперь бы не оказался в Сталинграде, не встретился с Афанасием, не обрёл бы нужных и интересных профессий. Всё было бы совсем по-другому. А родители, наверняка, до сих пор мучаются неизвестность о моём исчезновении и винят себя. Отец, как обычно, садится у стены на корточки, замыкаясь в себе, сосёт свою «козью ножку». А, как там сестрёнки, с братишкой? Как складывается, сейчас их жизнь в деревне, в колхозе. Выросли, наверное, и работают в поле, как я когда-то. А чем там ещё заниматься, как не бороться за копеечные трудодни? Сейчас, наверное, заняты посевной. Работы, как всегда, невпроворот. Интересно, как там Шурка и Толик? Всё воюют с Костькой Акимочкиным, да с Тимонечкой и Ванькой Желанковым. Наверняка, считают меня погибшим. А я вот он. Парни, наверняка, обидятся, когда узнают, что я жив и здоров и не написал им ни одного письма за всё это время. Я бы точно обиделся. Нужно завтра же написать всем письма. Хватит мучить их неизвестностью. Пора забыть дурацкую обиду. Пусть знают, что я жив и здоров, и кое-чего добился за этот год. Будет ещё лучше, если я подкреплю свои письма гостинцами. Порадую их».
    Егор вспомнил, как давно своими подарками спас своих родных от голода. Сейчас тоже представил, как почтальон входит к ним в избу и вручит письма и извещения на посылку. «Всё, завтра же займусь этим вплотную».
Мысли переметнулись на Макаровскую среднюю школу, свой девятый класс, откуда пуржистым февральским вечером прошлого года ушёл по зову сердца и бывшей своей любви. Вспомнил ребят-одноклассников. «Как они отнеслись к его поступку и исчезновению? Учительница математики, тоже, наверное, себя ругает и жалеет меня, считая глупцом. Вот бы все удивились, если бы узнали, чего я добился и кем стал. Что я работал бригадиром лучшей бригады каменщиков, а теперь стал журналистом большой многотиражной газеты. И, наверное, не поверят, что я за время работы, без отрыва от производства, сумел закончить десятилетку и получить аттестат о среднем образовании. Ещё, конечно, не получил, но обязательно получу».
    Душа Егора окончательно размягчилась. Ему уже так не терпелось взяться за письма, что желание спать пропало совсем. Он потихоньку поднялся, прошёл на кухню и, включив свет, устроился за столом с ручкой, чернильницей и кипой чистой бумаги. Письмо домой получилось длинным, хотя многое из перипетий своей жизни утаил. Он дважды перечитал написанное, кое-что подправил и вложил исписанные листы в конверт.
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)