След на земле Кн. 1, ч. 3, гл. 50 Счастливые дни

Глава 50.   Счастливые дни.

1
    С той памятной февральской ночи, когда старший сын Никишиных, Егор, ушёл из дома и сгинул в заснеженных степях Саратовщины, Прасковья и Семён надели траур и жили все эти долгие месяцы, как во сне. Они замкнулись в своём горе, отгородившись от всего остального мира. Они разучились радоваться и смеяться, петь песни и даже громко разговаривать. Понимали, что виноваты в гибели сына, понимали, что в деревне их осуждают за то, что участвовали в сватовстве невесты сына за чужого, приезжего парня и от этого на душе становилось тяжелее и муторнее. Говорят, что время лечит, но их рана не затягивалась и периодически только воспалялась, рождая мысли покончить с этой жизнью и избавиться от душевной боли. Только забота о других детях давала силы жить дальше. Но, как жить?
    Прасковья часто плакала втихомолку, высыхая и покрываясь морщинами, как старуха. Она заметно сдала, и даже соседки удивлялись, как за год она постарела. Высох и сгорбился, обросший седеющей бородой и Семён Алексеевич. Он перестал участвовать в сходках и собраниях односельчан. При встречах и разговорах с мужиками смотрел себе под ноги или отводил глаза в сторону, работал всегда молча, без споров и обсуждений, делая то, что ему говорили. На работу всегда приходил первым, видимо из-за того, что дома ему было муторнее и не находил там себе места, а уходил последним. Из-за того, что он перестал стричься и отпустил бороду, в деревне за ним скоро и твёрдо закрепилась кличка «Робинзон Крузо».
    Не изменились в семье Никишиных только дети, сестры и братишка Егора. По утрам Валентина и Галка спешили в школу, а после занятий на ферму. Они готовились стать телятницами. Младшие Лариска и Мишка разыгрывали из себя учёных. Потом Мишка тоже шёл в школу, а Лариска, то учила котёнка грамоте, то лечила его и кутёнка Стрелка от лихорадки. Когда ей было смешно, она смеялась, а когда плохо, сердилась или плакала. Для детей жизнь шла своим чередом, будто и не было той ужасной февральской ночи, свидетелями которой они стали.
    Но в целом за прошедший год с гаком, хозяйство Никишиных немного окрепло и увеличилось. Теперь в хлеву у них стояла корова, а в закутке хрюкали две чушки.
    Весна 1939 года в Поволжье, в том числе и Саратовской области, выдалась ранней. К середине апреля поля уже полностью очистились от снега.  Председатель колхоза и бригадиры полевод-ческой и тракторной бригад выезжали на поля, щупали землю и прикидывали, когда можно приступать к боронованию, не пора ли приступать к севу ранних яровых. От сроков зависело много. Положишь зерно в холодную землю, хорошего урожая не будет. Затянешь с севом, на обильный урожай тоже не рассчитывай. Тут важно поймать нужный момент и крестьяне-старожилы заботливо следили за погодой и землёй, чтобы вовремя приступить к работе.
    По распоряжению райисполкома был сделан пробный выезд в поле. С трудом забороновали шесть гектаров. Земля не позволяла. Всё-таки было ещё рано насиловать её техникой.  Пришлось отложить посевные работы на несколько дней. Последующая полоса дождей вынудила перенести начало работ на начало мая. Райисполком настаивал начать  работы незамедлительно, и вскоре в управление колхоза поступила  телефонограмма: «В целях проведения сева ранних яровых в установленные агротехнические сроки по району, праздник солидарности трудящихся всего мира Первое Мая в колхозах и совхозах считать рабочим днём».  И дальше шло разъяснение, как всё-таки следует отмечать этот праздник. Райкомовцы рекомендовали в населённых пунктах с утра провести митинг  и шествие с революционными песнями, а с десяти часов выводить технику и людей на поля и начинать полевые работы.
    Прочитав телефонограмму, председатель колхоза Фрол Жижин протянул её уполномоченному райкома партии Колюжному.
    - Что будем делать? - спросил он.
    - Тут ясно сказано, что делать. Ты, что не согласен с установкой райкома? - ответил Колюжный.
    - Знаю я своих оглоедов. С утра, в честь праздника, нажрутся самогона и никакой работы от них уже не будет.
    - Ну, и что ты предлагаешь? – в свою очередь задал вопрос уполномоченный.
    - Я бы предложил с утречка до обеда поработать в поле, а уже потом переходить к торжественной части праздника с митингом и песнями.
    - В принципе, я с твоим вариантом согласен, - сказал Колюжный, - Но, как на это отреагирует райком партии. Им же нужны будут отчёты.
    - Если ты, Сергей Владимирович, разъяснишь им мои доводы, а ведь и в других колхозах мужики из одного теста замешаны, то думаю, они согласятся, - вдруг проявил настойчивость Жижин.
    - Попробую, - согласился уполномоченный и принялся звонить секретарю райкома партии.
    К его удивлению, после высказанного пожелания, через час  в правление колхоза пришла новая телефонограмма, в которой начало празднования Первомая переносилось на 16 часов, но с обязательным проведением митинга и народного шествия по главной улице деревни с революционными песнями.
    Утро Первого Мая 1939 года в деревне Красавские Дворики выдалось солнечным и по летнему тёплым. Чтобы не сорвать выезд в поле, бригадиры и их помощники лично с самого утра обошли все дома и разбудили каждого, чтобы в семь утра народ прибыл на колхозный двор, откуда должен был состояться организованный выезд на работы. Там же было объявлено, что рабочий день будет укороченным до трёх часов дня, а в четыре народ должен быть на митинге со всеми вытекающими из этого последствиями, то есть с общим народным шествием и гуляньем с песнями. В целом колхозники согласились с такой программой. Сочли, что так будет даже лучше. С утра поработал, а потом празднуй в своё удовольствие. Хотя были и такие, кто хотел праздновать сразу, с утра, и прихватили бутылки с самогоном в поле. Ну, что же, всем кляпы в рот не засунешь. Главное, чтобы начали  полевые работы.
Работы были начаты организованно, хотя полной уверенности, что земля готова к севу, всё-таки не было.
    - Как думаешь, Робинзон, получится у нас сегодня с посевной, - спросил Фрол у оказавшегося рядом Семёна.
    - На этом поле нет. Я думал ты и сам это видишь. А вон на том, - Семён показал в сторону, - там земля супесчаная и уже созрела принять в себя зерно. Там всё получится.
    - Тогда, Сёма, перегоняй свой агрегат туда, и остальных я к тебе пришлю.
    - А кому нужна такая спешка, Фрол? – спросил угрюмый Никишин. – Спокойно можно было сегодня отдыхать, а уж завтра впряглись бы на полную.
    - Как всегда эта спешка нужна райкому. Для отчёта, – нехотя сказал Жижин. – Всё, как всегда. Ты-то, как поживаешь? Давно тебя не видел.
    - Да всё так же. Всё, как всегда. Прасковья совсем извелась, всё тает, как свеча. Проснусь ночью, а она не спит, хлюпает носом, плачет. Да и у меня камень на сердце, если правду сказать. К земле тянет, не разогнуться, - слова давались Семёну с трудом, давно ни с кем не разговаривал, да и не хотел. Фролу тоже отвечал нехотя. – Не могу себе простить, что загубил сына собственными руками. А тут ещё…. Уже трижды выезжали в милицию на опознание трупов. Каждый вызов, как нож в сердце. Можешь представить, какой это кошмар бояться увидеть в изуродованном трупе сына. Каждый раз с опознания больными приезжаем. Но и пока нет трупа сына, то надежда оживает, что жив наш Егор. Просто обиду на нас всё ещё держит. И правильно держит, дай Бог ему здоровья.
    - А может, пора уже смириться, прекратить эти поиски и надежды? Уже больше года прошло, как он…, - Фрол хотел сказать «сгинул», но опомнился и сказал, - ушёл из дома.
    - Не знаю. Умом вроде с этим соглашаешься, а сердцем…. Как услышим, что где-то нашли покойника, так туда. Не наш ли? А потом опять, как кожу сняли. Вот и мучаемся, и не можем без этого. Сами виноваты.
    Ну, это ты зря. Может и есть в этом ваша вина, но мизерная. Тут… вся причина в ней. Не любила она его так, как он её, - Фрол говорил то, что давно считал истиной, лишь держал это в себе. – Если бы девка любила его, как он, то никогда не пошла бы замуж за другого.
    - Ты так думаешь?
    - Да все в деревне так думают. Только вы теперь живёте отшельниками и ничего вокруг не замечаете. Никто вас не осуждает.
    - Мы сами, Фрол, себе судьи. Это наше. И всё же лучше надеяться на то, что он жив, чем похоронить его в себе. А что думают другие, мне это по боку. Мне чужого прощения не нужно, - и Семён, прекратив неприятный разговор, подошёл к трактористу и передал ему указание переехать на соседнее поле, где земля прогрелась лучше и была готова принять в себя семенное зерно.
    А Фрол, проводив помрачневшего ещё больше Робинзона недоуменным взглядом, направился к своей тачанке и тоже отправился давать распоряжение переводить людей и технику на верхнее поле.
    После разговора с председателем, Семён снова углубился в воспоминания о сыне. Вспомнил тот день когда Егорка родился и какое торжественное чувство испытал он, впервые взяв первенца на руки. Вспоминались эпизоды, когда брал его трёхлетнего с собой в ночное, как знакомил с лошадями и верховой ездой и как Егорка радовался этому знакомству, ощущая себя наездником. Вспоминал его на сенокосах, на рыбалке, как учил плавать и ловить рыбу, как первый раз пошёл в школу и с восхищением делился своими ощущениями от уроков и новых знаний, как защищал имущество, стреляя по грабителям, когда при коллективизации колхозные активисты пришли грабить их хозяйство. Сегодня, как-то по особенному эти воспоминания согревали душу.
    «Эх, сынок, сынок. Откликнись, если ты жив. Дай только знать о себе, а мы уж носа в твои дела никогда больше не сунем, - как молитву повторял про себя Никишин.
    - Ну, что, дядя Сёма, начнём? – весело крикнул Васька-тракторист, выведя своего сеяльщика Робинзона из задумчивости, после того, как поставил трактор с сеялкой в загонку. 
    - Поехали! – опуская сошники, крикнул Семён Алексеевич.
Поле огласилось рёвом моторов. Уже и другие четыре трактора, перебравшиеся на супесчаное поле, тронулись вперёд в работу. Сев ранних яровых начался.

2
    Прасковья в это Первомайское утро проснулась рано. Она уже с вечера знала, что трактористы и сеяльщики будут начинать праздник в поле, потому, встав пораньше, стала собирать мужу сумку с едой. «Кто знает, коли рабочий день будет короче, будут ли их кормить в поле? – беспокоилась она. – Да и это указание у наших начальников может сто раз поменяться. Мы в колхозе уже ко всему привычные. Сколько раз было, как  райкому там в одно место надует, так сразу и в колхоз указание шлют, как с другой стороны дунет, так снова шлют, только делать иначе. Могут и на всю ночь людей запрячь».
    Взявшись за дела, Прасковья к подъёму мужа сделала немало. Кроме сбора сумки, успела и корову подоить и свинушек накормить,  да и постирать решила, пока дети спят. Сегодня, хоть и праздник, а работать не воспрещается. Не грех это. Только в религиозные праздники работать нельзя, а в советские, хоть не разгибайся. Никто не накажет.
    Полоскать бельё вышла во двор. «На улице уже тепло, чего в избе плескаться?» Открыв из сеней дверь во двор, нос к носу столкнулась с почтальоном Сафоном. В руках он держал листки, похожие на письма или повестки. Сердце захолонуло. Неужели опять в милицию вызывают на опознание трупа? Сил уже нет глядеть на них, бедолаг. Или, не дай Бог, донос опять сочинили?
    Сафон поздоровался, и Прасковья ответила приветствием, но ноги подкашивались и она села на приступок. Она вопросительно глядела на Тюрина, пытаясь по его лицу угадать, какая весть, плохая или хорошая у него в руках. Хотя, когда они были-то добрые вести?
    - Откуда, Сафон, послание-то? – нерешительно спросила она.
    - Из Шталинграда, кума.
    - Это далеко от нашей деревни? Что-то я в ближайшей округе таких деревень не слыхала. Наверно, опять упокоенного нашли.
    - Да от нашей деревни почитай вёршт шештьшот будет, - прошепелявил Сафон, тоже заметно сдавший из-за болезни.
    - Шестьсот? – переспросила она. – Это же какая даль-то?
    - Шештьшот, ешли не больше. Точно шкажать не могу. Я там ни ражу не был. Но город этот штоит на берегу Волги-матушки, между Шаратовым и Аштраханью.
Прасковья сидела в недоумении. «Не мог же Егор в ту пуржистую ночь так далеко уйти из деревни и где-то там погибнуть? К тому же, если это так далеко не могла же наша милиция делать туда запрос. Значит, речь идет не о сыне, а о ком-то другом», - рассуждала она.
    - А ты не ошибся, кум? Может, это не нам письмо-то?
    - Как не вам, ешли на конверте  и на ижвещении ваша фамилия укажана, - наиграно возмутился Сафон. – Это я говрить плохо штал, а вижу, кума, шлава Богу.
    - У нас в тех краях родственников вроде нету. А, что на конверте или извещении этом не написано разве от кого они?
    - Напишано. Только неражборчиво как-то. Город Шталинград, - начал читать Сафон, - улиша Пролетаршкая, дом номер вошемнадшать, квартира пять. А дольше подпишь неражборчивая.  На ижвещении на пошылку тоже шамое.
    - На посылку? – ещё больше удивилась Прасковья. – Неужели от брата Яшки? Он же уже семь лет в бегах. Только вряд ли стал бы посылки слать.
    - Пишмо то прочитать? - спросил Сафон помня, что Прасковья неграмотная.   
    - Нет, кум, не надоть. Спасибо тебе. У меня полный дом грамотеев ноне. Сейчас поднимутся, да почитают, - про себя же подумала: «Если письмо и посылка от Яшки, не обязательно об этом всей деревне знать». 
    - Ну-ну, - разгадал её хитрость Сафон. – Ну, тогда я пошёл. Только пошилка на имя Шемёна, а он шегодня, поди, в поле. Пушть дочка пойдёт шейшас в шельшлвет  и вожмёт у пишаря доверен-ношть, прежде чем идти жа пошилкой в Перевёшенку. Ей там по доверенношти должны дать. Я договорилшя.
    - Спасибочки, кум.
    Тюрин нехотя ушёл, тряся своей почти пустой почтальонской сумкой. А Прасковья ещё долго рассматривала пухлый конверт с письмом и извещение на посылку отмеченных чёрными оттисками печатей, вспоминая о непутёвом младшем брате. Конечно, ей больше всего хотелось бы, чтобы это письмо и посылка были от её дорогого сына, но она уже за этот год перестала верить в чудеса. Даже если бы Егор и оказался каким-то чудом жив, он вряд ли стал бы слать письма и посылки своим непутёвым родителям, которые предали его. Уж она характер своего сына знала хорошо.
    «Как плохо всё же быть безграмотной, - думала она, всё сильнее проникаясь любопытством. И не выдержав, громко позвала старшую дочь. Через минуту в дверях появилась Валентина, а за ней и, протирающая спросонья глаза, Галина.
    - Чего звала, мам?
    - Вот письмо нам пришло и извещение на посылку, – она протянула конверт и извещение старшей дочери, - а вы всё спите и прочитать некому. Таких сонь замуж никто не возьмёт. Проспите счастье-то.
    - Праздник же сегодня, мам. И потом…. Короче, можешь не волноваться. Ухажёров у нас хватает… хоть завтра под венец, - улыбаясь, ответила Валька.
Галка тем временем первая выхватила у матери из рук конверт и сразу же вскрыла его. Она пробежала по строкам быстрым взглядом и остолбенела. Чтобы не вскрикнуть и не испугать близких прикрыла рот ладошкой и недоуменно смотрела то на мать, то на Вальку, то снова возвращалась к строчкам письма.   
    - Ну чего молчишь? Скажи что-нибудь, - сердце матери забилось в тревожном предчувствии. – От кого письмо то?
    - Ёрка нашёлся, - почти прошептала, неожиданно охрипшим голосом Галка, - Егор наш нашёлся, - уже громче сказала она.
    - Мёртвый? – спросила ошалевшая Прасковья, не осознавая того о чём спрашивает, сползая с приступка на землю.
    - Живой и здоровый, - закричала Галка. – Это от него письмо из Сталинграда. Он живой, слышите? Он нашёлся. Братик наш нашёлся, - и она стала прыгать от радости,  размахивая письмом над головой. Она снова и снова повторяла эти слова, подпрыгивая и кружась с поднятым в руке письмом, размахивая им словно платком или флагом.
    Прасковья, сползшая на землю, рыдала, не сдерживая слёз. Радовалась и Валька, но не так бурно, как младшая сестра. В её глазах тоже были слёзы радости. Она забрала у Галки письмо и стала читать его вслух, а прочитав, заключила в объятия мать и стала целовать заплаканное лицо. К ним присоединилась и Галка. Все смеялись, обнимались и плакали одновременно. На шум и гам из избы выскочили  младшие дети и включились в общую радость, толком не понимая, что произошло.
    Наконец, когда слёз не осталось и стало полегче дышать, Прасковья послала Валентину в сельсовет за доверенностью и в Перевесенку за посылкой, а Галку отправила сообщить новость отцу. Галку не пришлось уговаривать. Схватив письмо, она с криком, что Егор нашёлся, понесла эту весть всему миру.

3
    Весть о письме и посылке от пропавшего больше года Егора Никишина облетела всю деревню мгновенно. Люди радовались такому чуду, а многие, конечно же, тоже всплакнули, вспоминая Учёного самыми добрыми словами. Они радовались за Прасковью и Семена, которые под гнетом этой утраты перестали походить на людей, и наконец, оправятся от тяжёлой ноши траура.
    Ну, а весть в лице Галки летела в поле, где трудился отец и полдеревни мужиков. Первым заметил бегущую из деревни девчонку Тракторист Васька Кирюхин.
    - Дядь Сём, никак пожар в деревне, - обратил он внимание стоявшего за сеялкой Семёна.
    - С чего ты взял?
    - Вон, смотрите, к нам девчонка бежит.  Во всю прыть. Это неспроста.
Семён пригляделся и не сразу, но узнал в бегунье Галку. Сердце замерло, и кровь отхлынула от лица.
    «Что-то случилось, Господи, - подумал он, с тревогой всматриваясь в горизонт, - беда никогда не приходит одна». Но дыма над деревней видно не было.
    - Наверное, Паше стало плохо, Господи, ты, Боже мой, - вырвалось у него.
    - С чего ты взял, дядь Сём?
    - Дыма-то над деревней нет, значит, не пожар. Да и если бы случился пожар, к нам девчонку бы не послали. А раз к нам бежит моя Галька, остаётся думать, что дома что-то стряслось, - Семён спрыгнул с рамы сеялки, и, насколько позволяла рыхлая земля, пыхтя он нехватки воздуха, устремился навстречу дочери.
    Дочь тоже спотыкалась на вязнущей пуховой земле, едва не падая, при этом она махала то ли платком, то ли шарфом и чего-то кричала, чего Семён никак разобрать не мог. Только метров за десять, задыхаясь от быстрого и тяжелого бега по пашне, она ёще громче крикнула: «Ерка нашёлся! Папа, Егорка живой нашёлся!»
    Семен от неожиданности врос в землю и смотрел на дочь широко раскрытыми глазами, боясь ослышаться. Бежавшие следом за Семёном, другие мужики, взволнованные предчувствием беды, обступили Никишиных, до конца не понимая, что же произошло на самом деле. Каждый приближающийся задавал вопрос: «Что случилось?» А Галка, словно получая удовольствие, повторяла, как заклинание: «Егор наш нашёлся, письмо прислал» и показывала письмо, как вещественное доказательство.
    - А ещё посылку прислал из Сталинграда. Он сейчас там живёт и работает. Валька пошла за посылкой в Перивёсенку. 
    Мужики стали поздравлять Семёна, а он, обняв дочку, молча, плакал.

4
    Вечером в избе Никишиных было тесно, суетно и шумно. Семён и Прасковья пригласили к себе всех, кто желал разделить с ними радость чудесного воскрешения их сына. Захмелевшие мужики и, повеселевшие от хмельного, бабы в который раз, как патефонную пластинку, с удовольствием слушали содержимое письма Егора из далёкого Сталинграда своим родителям.
    - Ведь надо, какой учтивый парень, одно слово «Учёный», никого не обошёл своим вниманием. Всем шлёт низкий поклон, всем нам желает крепкого здоровья, благополучия и успехов в делах наших и личной жизни. Вот, это человек! Вот, это молодец! Хорошего сына вы воспитали, дорогие наши односельчане. Честь вам и хвала, - сказала за всех жена председателя колхоза Анна Жижина. Все одобрительно кивали, а Серафима Углова ещё и добавила: «Будете ему отписывать, не забудьте от нас поклон передать. Мы все его любим и желаем ему только самого хорошего. Так и напишите ему. Пусть знает. И зовите его в гости. Для него в каждом дворе обязательно найдётся чарка самогонки и кусок курятины».
    - Обязательно отпишем, - отозвался счастливый Семён. – Если у него не будет возможности к нам приехать, то по осени, после полевых работ, мы с Пашей сами к нему поедем. Надо же сына повидать. Соскучились шибко. Небось, дашь нам, Фрол Петрович, по полмесяца на душу, отпуск? Мы ведь, как в колхоз вступили ещё ни разу в отпуску не были.
    - Брось, Семён Алексеевич, про отпуск заикаться. Сам знаешь, что наши отпуска зимой бывают, да с лихвой даже. Девать некуда. Но сына повидать, конечно,  на пару недель отпущу, - пообещал Жижин.
    - А, что это, дядя Семён, за работа такая у корреспондента? Чем занимается Егор на самом деле? – спросил любопытный Васька Кирюхин. Этим же вопросом задавались и другие сельчане и с интересом ждали ответа Семёна.
    - Я точно не скажу, - почесал затылок Семён, - но думаю, что это вроде нашего секретаря сельсовета, только объём работы значительно больше. Всё ж таки, город тебе не деревня. Понимать надо. Ну и зарплата, соответственно, поболее, чем у Митина.
    - И печать, небось, у него есть?
    - А как же! Чтобы начальник, и без печати…, так не бывает.
    - Как бы я хотел, хоть полгодика пожить в городе, - мечтательно заявил Васька. – Надоело пыль в поле глотать, а, главное, скука у нас в деревне страшная. Даже кино не посмотреть. В том году хоть пару раз привозили, а в этом ещё ни разу. Как приедет Егор на побывку, буду просить его, чтобы он и меня в городе пристроил.
    - А Васёну куда денешь? Разве ж она тебя отпустит?
    Васька сначала сконфузился от того, что забыл про молодую жену, но потом спохватился.
    - Так я же не насовсем, конечно. Так я буду проситься только на недельку, чтобы город посмотреть, значит, и гостинцы прикупить. Ну, а если там повезёт на работу устроиться, то и её в город заберу. Она у меня смешная. В артистки там у меня пойдёт. Будет, как Любовь Орлова, в комедиях сниматься.
    - А я слыхал, что в городе воров и разбойников полно, - заявил, сидевший рядом с Васькой, Федька Дубровский. – Чуть зазеваешься, карман вместе с деньгами вырезают, урки.
    - А ты не зевай, - вступил в разговор Прохор.
    Мужики попивали самогон и обсуждали городскую жизнь, как будто кто-то из них жил в городе. Но каждый хотел изобразить из себя знатока городских нравов. Женщины и девчонки продолжали рассматривать подарки, присланные Егором из большого города. Матери он прислал блестящую, с позолотой шаль; белую, отороченную кружавчиками,  шелковую кофточку и серую модную юбку. Она все это одела на себя и сидела перед гостями, как барыня, помолодевшая лет на десять. Всё-таки красивые вещи не только красят, но и молодят человека. Отцу Егор тоже прислал серый коверкотовый костюм и шевровые полуботинки. Правда Семён постеснялся одевать обновки прямо сейчас, перед мужиками, хотя и был горд вниманием сына. Всем сестрам Егор прислал модные платья, разных цветов шифоновые косынки, бусы и позолоченные перстеньки. Мишке он прислал большой, в натуральную величину, игрушечный наган. Поначалу, даже испугались такой игрушке. Вдруг выстрелит? Но потом, всё же убедились, что это игрушка. Вдобавок к пистолету Мишка получил сандалии и картуз с кокардой. 
    Не остались без подарков и дружки Егора, Шурка Змей и Толик Сладенький. Им он прислал по позолоченному портсигару, набитыми дорогими папиросами и зажигалки с откидными крышками. Шурка был на седьмом небе от счастья. Он очень радовался, что Егор объявился живым и здоровым, но была в нём и нотка грусти, что ни самого Егора, ни Толика в этот торжественный час рядом с ним не было. Он затосковал о друзьях и оттого за праздничным столом был практически незаметен. В свой блокнот он переписал адрес Егора и намеревался сразу по приходе домой написать ему письмо. В его голове сейчас рождались строки будущего письма, в котором он хотел рассказать, что произошло после его исчезновения из деревни, а заодно и выказать ему свою обиду, что ушёл из деревни, не предупредив и не попрощавшись, даже обманув, когда они расставались на улице, что с ним ничего не случится.
    Радовались воскрешению Егора и родители Марины, супруги Решетниковы, сам Николай Николаевич и Татьяна Васильевна. Они очень надеялись на то, что, коль скоро, трагедии с Егором не случилось, то их дочь с супругом могут теперь безопасно для себя приезжать на побывку. Хотя Толик и стал безопасен, покинув деревню, но дикий, рыжий Змей, внушал им страх за двоих. Теперь же, когда Егор нашёлся, то и Горынин, по их разумению, должен был успокоиться и отменить свою месть за смерть друга.
    - Ну, что мужики, посидели, попраздновали, пора и по домам, - сказал, поднимаясь из-за стола Фрол. – Давайте по последней, на посошок, и не будем забывать, что завтра, в семь утра, мы должны выехать в поле.
Ему не возражали.

5
     Председатель колхоза стоял посреди двора и смотрел на часы. Его беспокоило, как мужики сдержат слово. Придут ли на работу вовремя, как обещали, или будут продолжать  праздновать вчерашние события. Уполномоченный райкома партии Колюжный, уехавший вчера после митинга и шествия домой, в Макарово, должен был приехать уже с минуты на минуту. И если мужики к его приезду на работу не явятся, а продолжат пьянку, то будет большой скандал с неприятными последствиями. Ведь кто будет виноват в срыве работ? Конечно, обвинит его, председателя колхоза.
    Первым пришёл, как всегда Семён. Он был на редкость бодрым и весёлым. Перемена в нём была разительной. Даже бороду укоротил, что делало его моложе. Фрол повеселел.
    - Чего не зашёл опохмелиться? – спросил Робинзон у предсе-дателя. – Мы тебя ждали.
    - С утра не могу, Сёма. Сперва людей нужно по работам расставить, - деловито, продолжая поглядывать то на часы, то на дорогу, ответил Жижин. – Позже, может быть, забегу.
    - Людей расставлять по работам должен бригадир. А ты, получается, работаешь за него и сковываешь его инициативу, а значит, просто не доверяешь ему.
    - Сегодня особый случай, Сёма. С минуты на минуту должен приехать Колюжный, и если обнаружит, что народ вовремя не вышел на работу, то спросит не с бригадира, а с меня. Последнее время он шибко нервным стал. Задёргали его в райкоме или на высшую должность карабкается, не знаю, но кусаться стал больнее. Мне это ни к чему.
    - Так ему из Макарова два часа добираться. Во сколько ж вставать? Раньше восьми не объявится. А наши, вон, уже идут. И механизаторы и сеяльщики. Заходили ко мне по чарочке пропустить, опохмелиться, - улыбался Никишин. – Мы сейчас уедем, а ты зайди к нам-то.  Прими для настроения. Прасковья специально для тебя бутылочку припрятала.
    - Хорошо, я зайду.
    Ровно в семь вместе с бригадирами Дубровским и Милёхой, на хоздворе собрались все члены бригад, механизаторы и сеяльщики. Они расселись по телегам и готовы были тронуться в путь, но председатель с бригадирами стали обсуждать какие-то вопросы.
    - Значит так, - сказал подошедший к ним Семён, - мы поехали и приступим к работе, а вы здесь занимайтесь своими делами. Нам надзиратели не нужны. Освободитесь, приезжайте, а нам ждать некого.
    - Хорошо, Семён Алексеевич, мы на тебя надеемся, - согласился с ним Фрол. – Ты только скажи, на что вчера намекал мне, когда говорил, что мы отсеемся в срок,  и даже раньше?
    - Сейчас не скажу. Есть одна задумка. Опробовать надо. Вот приедете после обеда в поле, тогда, думаю, всё будет ясно, и я открою карты.
    - Заинтриговал. А если приедем раньше?
    - Не советую. Сорваться задумка может.
    - Договорились. Попробую задержать Колюжного до обеда. Но потом уже не обессудь. Будешь держать ответ за свои слова и наше любопытство. Постарайся приятно удивить.
    Ровно в восемь бригады были на месте и приступили к работе. Семён же с Васькой и своим помощником Колькой стал испытывать свою задумку. Он прицепил к трактору ещё одну конную сеялку, предварительно заправленную семенами, и подал команду Ваське вперёд. Трактор особой нагрузки не испытал и шёл по полю с прежней скоростью. Другие сеяльщики сразу обратили на это внимание.
    - Ого! - воскликнул Ониська. – Если каждый из нас прицепит к трактору по одной конной сеялке, то производительность на севе увеличится на четверть. Молодец Робинзон. И почему мы сами не додумались до этого раньше?
    - Тут всё зависит от почвы, - ответил ему Прохор. – На супесях этот метод годится, а на суглинке не пройдёт. На чернозёмах… не знаю. Надо пробовать. Во всяком случае,  это поле мы сможем точно засеять раньше срока.
И все остальные сеяльщики последовали Никишинскому примеру, прицепляя к тракторам дополнительные конные сеялки.
    Председатель колхоза вместе с уполномоченным райкома партии в сопровождении бригадира полеводов приехали на поле после обеда, как и было обещано. Открывшаяся им картина произвела впечатление. Четыре трактора тащили за собой дополнительные сеялки и отсеяли почти половину поля. По самым скромным подсчетам выходило, что только за сегодняшний день они освоят почти сто гектаров пашни. Стало быть, всё это поле завтра будет засеяно.
    - Вот это, Семён! Ну, удивил, Робинзон! – восторгался приятелем Жижин.
    - Так он всегда на выдумки горазд был, - в тон ему добавил Дубровский. – А уж сейчас, когда радость подвалила с сыном, так и вовсе окрылён. Теперь от него большая польза колхозу будет.
     Вечером, когда работы были приостановлены, а две трети поля засеяны, и Фрол, и Колюжный лично пожали Семёну руку и поздравили с успехом.
    - Ну, Сёма, удивил и обрадовал, как и обещал. Поздравляю тебя с доброй задумкой, - тряс его руку председатель.
    Никишин и сам сиял, как новый медный пятак, довольный, что всё получилось. И действительно, в подтверждение слов бригадира, тут же предложил начальству изменить и организацию труда на севе. Перевести работу бригады на двухсменку. Ночная смена, по его замыслу, должна была вести культивацию полей и боронование, а дневная заниматься только севом.
    - Тогда мы мешаться друг другу не будем, и глотать встречную пыль не придется.
    На следующий день внедрили его предложение в действие и убедились, что действительно стало и проще работать, и производи-тельность тоже повысилась. Теперь уже исчезли всякие сомнения в том, что посевная ранних яровых будет закончена раньше  обусловленного срока.
    - Ну, Семён, за твои придумки, мы тебе самую большую премию выпишем, - пообещал довольный Фрол.  – Колюжный тоже доволен. Если мы первыми закончим сев ранних яровых, ему точно светит повышение.
    - А аванс сейчас выписать нельзя, Фрол Петрович? – влез в разговор стоявший рядом с напарником Васька.
    - А чего ты хочешь?
    - Так пару-тройку бутылочек, чтобы отметить почин.
    - О бутылках, Васька, забудь до ноябрьских праздников. Пока полевые работы не закончим, - строго, как отрезал, заявил Фрол.
.....
(продолжение главы можно прочитать в книге)