Мой Символ Веры

СИМВОЛ ВЕРЫ


                Поражаешься, как быстро слетаются рыжие навозные мухи
             на свежую лепёшку, оставленную коровой, пасущейся на цветущем лугу.    
             Синие, мясные тут же обсядут мертвечину.
                Пчела, залетевшая в раскрытое окно, будет долго кружить
             по грязной, неубранной после вечернего пира комнате, пока не   
             приземлится на край единственной вазочки с остатками варенья.
                Люди подобны или мухам, или пчёлам. Третьего не дано.
             Одни ищут сладкого, благоухающего. Другие стремятся к   
             дурнопахнущему.  Только человек, если он настоящий, разумный, 
             верующий, стремится к чистому, и, в отличие от пчелы, казалось бы, 
             не замечающей запаха дурного, страдает.  Ему больно от вида   
             грязного, разлагающегося. Он возьмёт лопату и прикопает,
             чтобы не смердило.




   Конец девяностых. Уже прошлого века.
   По дороге на дачу, стараюсь подгадать так, чтобы пересадка была на остановке у храма Александра Невского. Несколько минут стою у информационного церковного стенда.
   Изредка посещаю и библиотеку при  храме. Как-то в разговоре смотритель библиотеки, узнав, что я, крещёный в православии, но по убеждениям протестант,  спросила меня:
-     И против чего Вы протестуете?
-     Я не против. Я - «за».  - В ответ на недоумённый взгляд я развил тему,
-     Я за то, чтобы меньше «попов», чтобы больше Священников, Батюшек было.

  Язычнику Чингиз Хану приписывают великие слова: «Бог един. Но каждый волен идти к нему своим путём. В этом не мешайте. В остальном, - требуйте повиновения». Я согласен с воителем и создателем трехсотлетней великой империи.

    Вера, по моим понятиям, дело глубоко личное. Считаю, что неверующих людей просто нет.
     Каждый из нас на пути к Богу. Цель, казалось бы, едина, но путь, у каждого свой. По разумению. Все мы твари Божии. Человек - творение самое прекрасное, но, иногда, и ужасное.

     Творение. Это к жизни растительной больше подходит.
     Тварь безгласная. Это уже для тех, кто движется.
     Человек, по назначению, скорее, Творец.
     Раб Божий. Согласен. Но больше - ничей.
     Сын Божий. Это уже выше, эволюция Веры.
 
   Вера разумного это не ритуал, это – предстояние перед Господом. Анализ и отчёт.

   Религия – нечто другое. Это людское. И церковь — это организация. Организация людей. Организация, так или иначе, налагает пределы, ограничивает рамками ритуала. Мудрая церковь не загоняет, не давит. Не надо торопить, подгонять. Не надо загонять. Я за естественность, чистоту и искренность личной веры.

               
                Василий Овчинников, Псков, 1972, 2003.



   
     Три ступени Веры:
1. Страх Божий – ТВАРИ.
2. Чувство созидания и осознание смысла жизни. Ты – ТВОРЕЦ, Раб на ниве Божьей, но больше ты ничей, свободен.
3. Чувство спокойствия и уверенности. Ты сопричастен великому замыслу. Ты – СЫН Божий.
        Но, Господи, избавь нас от гордыни.

        БОГ есть ЛЮБОВЬ!
        И, даже в борьбе за правое дело, главное, не терять чувство любви, помнить, что сатана начался с пены остервенения на губах первого ангела.





                Что же ты несёшь в душе своей?...
                Весь вопрос не в том,
                возвратится ли человек к религии и вере в бога,
                Но в том, живёт ли он в любви и
                мыслит ли он по истине
                Эрих Фромм. «Психоанализ и религия»

   Мысль об этих заметках пришла в день Рождества Христова 07.01.91. Двойственное отношение у меня к празднику, провозглашённому правительством России.

    Забежал на могилу отца. Семи утра ещё нет. К воротам храма подошёл крепкий старик. Снял шапку, перекрестился. Тяжёлые двери ещё закрыты. Поздравил доброго человека с праздником. Пожелал здоровья. Разговорились. Выходец из Прибалтики. Сейчас живёт в Пскове. Русский. Его дед, отец и он жили в Латвии. Никогда не задумывались о своей национальности. Беда в их семью пришла в 1940 году. Вместе с «освобождением» началось раскулачивание, кончился мир.

   После войны победители скрепили страну быстро, и, казалось, навсегда. Но, забурлило. Поспешно набиваемые новые скрёпы не держат. Неуютно стало, не только в нашей многонациональной стране. Прорвало. События в Литве. Война в Ираке. Каждый несёт свой крест. И мы близимся к финалу…

   Когда варяги проложили свой путь в «греки» через славянские земли, раздираемые междуусобицами, славяне по достоинству оценили воинственный и крепкий народ. Братья Рюрик, Синеус и Трувор по преданию были приглашены на княжение в Новгород, Изборск, Белоозеро со дружинами и соплеменниками – Руссами.
   Не умаляет достоинства России версия  о скандинавском происхождении имени народа и земли Русской. Желто-голубые цвета и трезубец дружинник Рюрика Аскольд донёс до древнего Киева. Сегодня они стали символами самостийности Украины.
   Трезубец обильно умыт кровью. Но вспоминается благородная легенда о клятве язычников – варягов. Держась за средний зуб грозного оружия, воин говорил: «И да укрепит меня добрая слава моих предков, чтобы я с достоинством мог нести бремя грехов их. И озабочусь я умножением доброго, которое оставлю потомкам своим. Во имя Отца и Сына… Я буду твёрдо стоять на этой земле». О святом духе они ещё не знали, но преемственность поколений – вот она в клятве варяга – русича. Мы – восприемники. Не будем возносить хулу за наше настоящее. Каждому – своё.
(По следам Апостола Андрея. Н и Р за 1990 год №№9,10,11. Константинополь – Рим. Половцы – не тюрки. Река Рось – приток Припяти. Варяги Руссы – не скандинавы, а западные славяне. Остров Буян - Рюген и статьи М. Задорнова.)
    Символы, знамения (знамёна), цвета… Люди связывают с ними  самые лучшие свои устремления. Но, видно и впрямь «благими намерениями вымощена дорога в ад». Христианскому кресту не прибавили доброй славы походы крестоносцев и рвение инквизиторов. Большой кровью уплатила цивилизация за сегодняшнюю веротерпимость.
   Свастику - древний индийский символ плодородия и благополучия опоганили фашисты – нацисты.
  Символ рождения, единения, очищения, надежды – звезду окрасили в красный цвет в память о пролитой крови борцов за лучшую жизнь человека, а потом… так умыли той же человеческой кровью, что сердце содрогается и разум ужасается от того, что нам сейчас открывает жизнь.
    Марксизм – Ленинизм, провозгласив на своих знамёнах вечные, чистейшие стремления людей к свободе, равенству, братству, привлёк в ряды своих подвижников миллионы честных людей планеты. Но, претендуя на научность и абсолютную истину, оказался несостоятельной религией. Уж очень много лжи, страданий несли в жизнь его апостолы.
    И воистину страшны своей слепотой те, кто в неспособности к самому высокому из человеческих качеств – покаянию, ссылаются на неведение своё и цепляются за «завоевания». Оглядываясь на пройденный путь, с горечью вижу, что ценой огромной крови и лишений мы очень мало и не так построили, но очень много разрушили. Наши замки из песка, зыбки и неустойчивы и путь во мраке. Достижением перестройки считаю наконец-то открытые глаза, развеянный миф о гениальности партии и вождей, верном чутье рабочего класса. Больше достижений пока нет…
    Но, живому – жить? Жить – значит строить. Хотим ли мы строить?
    Уважаю Кирсана Илюмжинова уже только за один эпизод. Памятник Ленину в Элисте: «Не мы строили, не нам и сносить», - ответил он разрушителям, предложившим свои услуги на второй день его президентства в Калмыкии.
    Перестройки не получается. Переоценка?

   Я, в недалёком  прошлом, в том государстве, которое мы потеряли, был неслабым технарём, потом руководителем, по совместительству и идеологом – пропагандистом. Сначала многообещающим и популярным.  Потом? Глаза не собачьи. В середине восьмидесятых, мне уже за тридцать, обнаружил, что был недостаточно сер, чтобы быть скучным, как большинство моих коллег. Недостаточно информирован, чтобы самостоятельно сделать выводы о нежизнеспособности системы, и недостаточно умён, чтобы прислушаться пусть к не слишком аргументированным, но достаточно искренним суждениям не всегда более старших, но не глупых, думающих людей. Казалось, что это у них от недостатка энергии, жизненных сил. Если бы молодость знала, если бы старость могла… Да, если бы и прислушался. Сейчас может и рад, что до последнего был в рядах строителей, не разрушителей. Гнилое разваливается само. Но что на обломках?
   
    Бытиё определяет сознание. Как то в споре меня пытались поправить:
«…общественное бытиё определяет общественное сознание», моё личное тоже. Я – атеист. По определению, по воспитанию. Но…, оглядываясь назад, вспоминаю.

   Кто мы? Откуда? Куда идём? Что за душой? От этих вопросов очень недалеко до религии.


  Имя Бога в семье упоминалось как-то по инерции, мамой, которая была менее определившейся в жизненной позиции, чем папа – коммунист. У неё Бог был добрый: «Боже мой! Слава Богу. Дай Бог». Позднее я понял, что даже самое распространённое слово «Спасибо» есть не что иное, как ответное пожелание доброго: «Спаси (тебя) Бог». Познакомившись с алфавитом, пятилетний сын долго выяснял, на какую букву оканчивается слово «Бог».  Отец терпеливо объяснял, как слова пишутся и как произносятся – слышатся. По отношению к Богу он был сдержан и не очень долго сердился на свою жену – мою маму за то, что она отвезла меня к бабушке и тайком окрестила. Об этом я узнал, когда стал интересоваться, почему старшую мамину сестру – тётю Марусю – подпольщицу, партизана, фронтовика, добрейшей и большой души, но чрезвычайно скромного человека, мы зовём Матой. Мне объяснили, кто такие крёстные мать и отец. Младшего брата Колю крестили уже без рано умершего отца, в семь лет, перед школой.

     Мата, тётя Маруся была и осталась для меня примером смирения, доброты, реальных взглядов на жизнь, не очень добрую к ней. Тогда не то, что нынче. После войны уделом фронтовиков были не почёт и льготы, а непосильные труды и жизненные невзгоды. Медалями доброй тётки, свет которых быстро погас в её глазах, играли дети и племянники.

  «Никшни! Боженька ушки оторвёт!» - говорила Бабушка расшалившимся внукам. Никак было не понять, почему Бог такой строгий.
   В красном углу перед ликом Спасителя теплилась лампадка. Солдатская вдова аккуратно клала поклоны и шептала молитвы. Чаще всего она обращалась к Заступнице – Казанской Божьей Матери. За себя она ничего не просила. Но часто мы слышали имена близких в молитвах Бабушки.
   Перед первым классом, опять же тайно, меня и двоюродного брата Бабушка свела в свою церковь Казанской Божьей Матери. Семилетние мальчишки, далёкие от Бога, отстояли молебен «об укреплении сил и мысли» и причастились к таинствам святым.  Поход в церковь остался в памяти. Помогло или нет причастие, не знаю, но юного пионера, начинающего атеиста слегка мучила совесть при этом воспоминании. 

    Церковь Казанской Божьей Матери снесли. В собор бабушка ходила много реже. На вопрос двадцатилетнего внука семидесятипятилетняя, ещё крепкая старушка, после очередной коленопреклонённой молитвы со всей серьёзностью ответила, что вера её так же крепка. Церковь и Батюшка – это как бы посредники между Богом и человеком. Посты и обряды она соблюдала строго, с каждым годом только усыхала и выпрямлялась.
     В восемьдесят лет она была всё такая же подвижная. Дождалась и правнуков. На вопрос уже тридцатилетнего отца семейства – партийного атеиста, но прочитавшего библию уже не только в однобоком пересказе Емельяна Ярославского, почему она перестала молиться, Бабушка спокойно объяснила: «Чтобы Вас, неверующих, в грех не вводить. Мне достаточно творить молитву и про себя. Доброе слово Бог услышит и без поклонов». Да и коленки у Бабушки на девятом десятке стали уже не те. У неверующего внука язык не повернулся сказать Бабушке что-нибудь против её Бога.
    Через несколько лет угасла и лампадка. Некому стало добавлять масло. Да и масла нужного достать стало трудно.
   Вера Бабушки оставалась чистой и доброй. На вопрос, что есть Бог, Бабушка отвечала, что у каждого он свой. Не так важно, какой он и где он. Самое главное, чтобы было то, что поддерживает нас и даёт нам силы жить и творить доброе в этом мире. Провожать девяносточетырёхлетнюю Бабушку в последний путь собрался весь её род. Внуки выкопали могилку, опустили гроб. Правнуки положили цветы на свежий холмик. Помянули с грустью, но и с благодарностью: редко собирались в последние годы вот так, все вместе. Суета мешала.

   Отец. Коммунист, морской пехотинец, чекист, пропагандист партийной науки, прошёл войну от звонка до звонка. И после войны война для него не кончилась. Ещё не один год выковыривали лесных братьев из приграничных лесных схронов.
    Отец почти не знался с врачами, угас в три года после двадцатого съезда партии, не дожив и до сорока лет. Говорили – пил. Вспоминаю – душа рвалась и болела. Не мог жить. Итог – стандартные три залпа. Родные и друзья похоронили его с воинскими почестями на псковском Дмитриевском кладбище под пирамидкой со звездой. Первая звёздочка отстояла лет пятнадцать и была сломана чьей-то дурной рукой. Вторая не продержалась пяти лет. Потом пришлось обновлять звёздочку чуть ли не каждый год. Уже в конце восьмидесятых, добрая старушка, встретив меня поутру на аллее кладбища, заметила, что уже не впервой видит меня утром на кладбище. Узнав о напасти, посочувствовала, но посоветовала пожалеть несчастных и обиженных: «Бог одинаково не сможет простереть благодать на осквернителей памятников и могил, чьи бы они не были: православных, иноверцев, или твоего не веровавшего отца».
    Друзья отца, большинство из них не дожили до наших дней, предвидели такой исход: «Вовка! Про нас и твоего отца ещё будут говорить очень плохо, - слышал я от них, - не верь! Не всегда правильно мы жили. Чего-то не видели. В чём-то не разобрались. Но трусами и подлецами не были». Многих из них хоронили вслед за отцом. Я им верю. Не я поставил первую звезду. За последние годы перестройки (слово душа не приемлет) мне пришлось вырезать из обрезков латуни и установить на старой пирамидке больше десятка звёздочек. Каждый раз я вспоминал слова мудрой старушки и жалел несчастных, поднявших руку. Бедные люди! Бедная Россия!

    Сегодня я далеко от могилы отца. Пирамидка стоит без звёздочки. У престарелых мамы и отчима нет духовных сил бороться с осквернителями…

    Мы не построили храмов. Но церковь, гонимая, притесняемая, выжила.
    Вера – утешение страждущему. Силён главный постулат всех религий. Человек рождается для жизни. Какой бы страшно и тяжкой ни была твоя земная жизнь, другой у тебя не будет. Долг твой – прожить её достойно. Во имя отца и сына…
    Я разделяю последний символ веры моей Бабушки, сформулированный, конечно мной – «высоким стилем» бабушка не выражалась. «Бог – есть идея. Идея Любви, Добра и вечного стремления человека к истине». Более коротко, но это уже не я: «Бог есть любовь». И если он помогает жить, пусть он будет.  У каждого - свой. И один на всех.               
               
                Остров Крым. 1993 год