Через нельзя

ЧЕРЕЗ «НЕЛЬЗЯ»

Очень разные у маленьких бывают жизненные события. Очень разные. Часто маленьким не разрешают то, что можно большим. А так иногда нестерпимо хочется именно то, что нельзя, что сдержаться и не проявлять никак эмоции, ну, просто, совершенно невозможно. Хорошо помню, например, вот такой случай.

Мне четыре, ну, может быть, чуть-чуть за, ну просто чуть-чуть. Прекрасный день, я пришёл с мамой из детского сада. Поиграли в коридоре. Покатались на своих трёхколёсных. На кухне попугали большие мальчишки — Миша и Димка (Миша — мой старший брат, Дима — сосед по коммуналке. Ребятам по 9-10).

Там, на кухне, им, наверное, какие-то важные дела нужно обсудить и они при мне, как бы волнуясь, говорят:
— Тысяча чертей и одна ведьма убежали из тюрьмы. Ты слышал, Мишка? — это Димка спрашивает. А Мишка отвечает:
— Да, это вчера было, я сам по радио слышал. Сейчас их по всему городу ловят.
И они оба оборачиваются на кухонное окно. А там, за окном, отражаются страшные, горящие примуса. Должен вам сказать, что маленько страшновато. И я покидаю эту кухню.

Делаю вид, что мне не очень-то и страшно и вообще это всё ерунда. Но всё-таки думаю, что пусть они тут сами на кухне, а я пойду по другим своим делам.
Потом мама, наверное, меня чем-то кормит, но это совсем выпадает из головы. Помню, как меня укладывают. Поручено это отцу, и он, уложив меня, тихонько о чём-то разговаривает со мной. И вроде бы мне уже надо заснуть. И все успокаиваются. И я действительно почти сплю.Но краем уха, уже оттуда, из дрёмы, я слышу, как тихонечко гремят тарелки, постукивают вилки. И волей-неволей, страшно заинтригованный этим обстоятельством, я возвращаюсь из сна в жизнь.

И действительно, там, на столе, чем-то шебаршат. И самое-то главное, дорогие мои, ну как же захватнически пахнет горячей картошкой и селёдкой с луком. Это взрослые собираются ужинать. А я-то, конечно же, маленький, я-то, конечно же, уже что-то поел, и меня уже положили. И мне-то, конечно, не надо так поздно есть эту селёдку и эту картошку с хлебом. Но ведь, боже мой, именно это, именно это, дороже всего, и именно этого хочется так, что сил никаких нет.

При этом, вы понимаете, что все надеются, что это «шило в одном месте» уже спит, и что, наконец, уже можно спокойно поесть.
А я издаю такой жалобный, жалобный стон. Ну, как бы я сплю, но всё-таки ещё не совсем заснул и совсем и не против поучаствовать в жизни дома. Наступает гробовая тишина. Взрослым становится понятно, что я только делал вид, что засыпаю. А сам-то совсем не глубоко заснул. Ну, приторопились они. Тишина. Садятся. Кушают.

Я вздыхаю ещё глубже.
Вздыхаю с такой болью, с такой горечью, что вот, конечно же, не надо даже переводить это на взрослый язык, потому что и так ясно, как ни за что хорошего человека оставляют без ужина, который ему хоть и не положен, но… ведь так вкусно и так хочется. Конечно, им-то вот, а мне-то фиг;!

Небольшое такое время проходит, и я чувствую необходимость сделать ещё один вздох, ну совершенно страдательный. Потом слышу, как мама с папой, которые до этого о чём-то тихонько разговаривали, замолкают, и я просто ощущаю, как они переглядываются и улыбаются. А потом мама говорит:
— Ну, может быть? Ну что такого, в конце концов?
Папа отвечает:
— Ну, не знаю. Ну, конечно, маменькин же сыночек. Всё-таки порядок есть порядок!
И Миша папу поддерживает. И потому, что он тоже не сильно большой, его замечание звучит порезче:
— Это безобразие. Это просто возмутительно, что он тут делает вид, что не спит, а сам-то уже давно спит!
Но не тут-то было. Я ещё раз тихо и очень жалобно вздыхаю, и мама подходит и говорит мне:
— Ну, ладно, вставай. Иди, поешь картошечки.

Ну, конечно, сон как рукой, как будто его и не было. Я подскакиваю и мчусь за стол. Передо мной ставят тарелочку, кладут мне кусочек, другой селёдки, картофеленку и, ребята, это такое упоительное ощущение, что ты со всеми, что ты как все! И это так здорово быть практически большим и ужинать рядом с большими.

И когда ты совершенно незаметно для себя проглатываешь эту селёдку, с этим луком, с этой картошкой и надо снова идти спать, то спать ты идёшь с чувством выполненного долга и совершенно счастливый и, при этом, тебя не нужно уговаривать. Ты ложишься, и сон к тебе приходит таким вот добрым, тёплым покрывалом.

И какое счастье вспомнить и рассказать вам об этом.
Ваш отец, дед и прадед, Владимир Гесин.